Покушение в Варшаве

Ольга Елисеева, 2017

Александр Христофорович Бенкендорф – самый доверенный человек императора Николая, его неизменный спутник во всех поездках, начальник знаменитого III отделения. Такое положение обязывает быть не только жандармом, но и политиком, дипломатом, шпионом. Приходится и раскрывать заговоры, и самому плести интриги. Неудивительно, что в руках Бенкендорфа переплетаются нити судеб целого света: высшего общества обеих российских столиц, да и Варшавы – тоже. От Бенкендорфа зависит даже жизнь самого государя, и это не просто слова, поэтому нужно обладать истинным благородством и огромным чувством долга, чтобы использовать такую власть не для себя, а во благо Отечества.

Глава 8. Въезд

— И зачем нам два цесаревича?^[57]

Казалось, император начал жаловаться еще в Петербурге и продолжал до Варшавы с перерывами на сон и поломки экипажей. Бенкендорф никогда не видел его таким: взъерошенный, злой, точно сам перед собой оправдывается и сам себе объясняет, почему должен надеть корону Польши, которая принадлежит ему по праву.

— Я обязан решиться хотя бы ради сына. А то выходит, у меня два наследника. Вот потонули бы в прошлом году в шторм^[58]. Или отнесло бы нас к турецкому берегу. Или помер бы я, ну бывает же…

Бывает. Но редко. Просто так государи не мрут. Причина нужна. В этом Александр Христофорович был убежден.

— Кто наследует? По всему должен бы сын. Я и регента, случись чего, назначил — брат Михаил^[59]. Ему доверяю. Но у Константина-то тоже титул! И его права неоспоримы. Ладно, он мне уступил. Но обязан ли уступать ребенку? Да и сколько таких, кто предпочтет видеть царем взрослого дядьку, а не одиннадцатилетнего мальчика? Я не могу, коснись беда, поставить Сашу в такое положение…

Н-н-да. Ситуация. Никсу не позавидуешь. Вечно под ударом.

— Я оставил все, как есть. Боялся тронуть осиное гнездо. Но нельзя вечно жить в страхе. Точно половина тела парализована.

«Ну, не половина, не преувеличивайте!» Но поживи-ка с мертвой рукой или ногой. И так колодку за собой таскать тяжело. А она еще и тянет из остального тела силы. И деньги. Каждый год на военные игрушки Константина, как барышне на булавки, изволь, подай миллион рублей из казны! Так Ангел повелел. Мы должны платить за нанесенные полякам обиды. К счастью, деньги шли и на обустройство западных губерний: дороги, мосты, городские улицы, освещение… Не в коня корм. Вернее, не своего коня кормим, в этом Бенкендорф был убежден. И если бы только он!

— Я иногда думаю, — цедил Никс, — что брат Александр лелеял Польшу как некий русский Уэльс. Там должен бы сидеть наследник. Набираться опыта. Оазис цивилизации на наших диких равнинах. И на нашей шее. — Царь хмыкнул. — Монарх за годы в Варшаве привыкает и к Конституции, и к правам подданных. А потом несет их в наши леса и болота.

За прошедшие три года отношение Никса к покойному Ангелу стало жестче. Нетерпимее. Навалились нерешенные братом дела. Еще хуже были дела решенные… С возрастом в лице императора стала проглядывать суровость — неподдельная строгость, особенно очевидная в минуты, когда он замолкал и отворачивался к дороге. Тогда его черты застывали маской из еще влажного, несхватившегося гипса. Бенкендорф, быстро взглядывая на него, и видел, как прежде мягкое и растерянное становится твердым, отточенным, непреклонным. «Константин даже и не подозревает, кто к нему едет!» Самодержец. Вовсе не родственник.

Александр Христофорович захотел отвлечь спутника. Сколько можно? Извелся весь.

— Скоро пойдут места, где я в минувшую войну все изъездил верхом вдоль и поперек, — сообщил он. — Покажу и расскажу, где с кем схватывались.

Он знал: Никсу это интересно. Сам не поспев на драку с Бонапартом, тот при хорошем описании переживал, как будто видел и даже участвовал в деле. Давал комментарии: а надо было так, а почему вон оттуда не зашли?

Хороший перерыв в бесконечном «Плаче по Константину».

Не тут-то было! Искомый миллион, которого так не хватало на родном бездорожье, оказался очень недурно употреблен в Польше. Впрочем, не самими поляками, а чиновниками, работавшими для них. Немецкими чиновниками русского подданства.

Зла не хватало. Спутники так друг другу и сказали. Благо в выражениях не стеснялись, а мнения чаще всего совпадали. Зачем? Кого кормить? Завтрашних мятежников? Мечта Ангела о том, будто русские и поляки под единой короной смогут мирно предаваться взаимной любви, — да не будет этого! Слишком много крови пролито.

— Здесь были такие болота и торфяники, что всадник с конем увязал! — бубнил Бенкендорф. — А пески! Прямо от Белостока шли зыбучие дюны. По кромочке приходилось проскакивать. Гиблые места.

Ничего подобного. Широкая мощеная дорога вела до самого Тыкоцина. Шаткий мост и грязная плотина, которые хорошо помнил Шурка, исчезли. Чистенькие дома таращились на улицу, словно умытыми дождем стеклами. В палисадниках тюльпаны поднимали к небу луковичные головки. Дорожки были обсажены каштановыми деревьями, которые тоже, кстати, цвели.

— Боже, — протянул государь, — а у нас…

Дома еле из грязи вылезли. Апрель — время едва наметившихся дорог. Хорошо, если избы топятся по белому. Но сколько таких, у которых дым валит и в двери, и в заволоки!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

57

Константин Павлович попросил Николая I оставить ему титул цесаревича, т. е. наследника престола, который был дарован еще Павлом I. При этом официальным наследником являлся сын Николая — Александр Николаевич.

58

Имеются в виду события 1828 г. — плавание на корабле «Императрица Мария» из-под Вырны к Одессе, когда император попал в шторм и судно погнало ветром к Турции. Тогда было принято решение взорвать корабль. Подробнее смотри мою книгу «Южный узел».

59

Великий князь Михаил Павлович (1798–1849), младший брат Николая I, главнокомандующий гвардейскими и гренадерскими корпусами, пользовался полным доверием императора.