Кондитерская Лавка

Ольга Грин, 2022

Где-то в параллельной вселенной ты, который не ты, грустно попивает чай с бубликами и мечтает о твоей жизни. И вдруг…вы встретились. Добро пожаловать в "Кондитерскую Лавку", место, которое способно организовать самые замысловатые чаепития.

Глава 2

День шиворот-навыворот.

Что я сделала в первую очередь, увидев нечто невообразимое? Ну, конечно же, я заорала так, что мне смог бы позавидовать арахнофоб, обнаруживший тарантула на своем лице.

Я вылетела на улицу, забыв свои вещи и пальто.

Только вот последнее мне и нужно-то не было.

На улице цвел поздний май… что заставило меня начать по-идиотски озираться по сторонам. Если произвести нехитрые расчеты, то можно сделать вывод, что я проспала в заведении не одну ночь, а минимум месяц. Ну или глобальное потепление решило бахнуть как можно более внезапно, дабы ошарашить и без того паникующих экологов. А еще возможно, что я просто-напросто сплю (этот вариант был таким правдоподобным, что я от радости чуть было не сплясала). Не припомню, конечно, сны, в которых приходится задумываться о том, не сон ли это, но все в этой жизни когда-то случается в первый раз. А если учесть, что многие сны мы вообще забываем, то моя теория приобретает огромную жирную галочку в графе своей правдоподобности.

Все логично. Кухонные предметы ведь не летают сами по себе, коты не разговаривают, люди не впадают в спячку до весны, а картины не меняют изображения. Мы же не у Роулинг в сказке. Поэтому я, упорядочив свой внутренний хаос, вдохнула поглубже весенние ароматы свежести и цветения, и направилась обратно в кафе, чтобы забрать свои вещи.

Колокольчик не звякнул.

В Лавке царили тишина и запустение. Больше не было этих пряных ароматов. Свет не горел, в воздухе летала лишь пыль, покрывавшая все поверхности: столы и стулья на кованных ножках, разбитую витрину, сломанные полочки, которые еще недавно ломились от ярких жестяных баночек и бутылей с сиропами. Никаких десертов, никакой магии. Кафе явно пустовало много месяцев.

Я опешила и уставилась на столик, за которым сидела. Вот моя сумочка стоит на столе. На вешалке — черная кожаная куртка, к столику прислонена упакованная в чехол гитара. Своего бежевого кашемирового пальто я не увидела.

Но, поскольку это всего лишь сон, я не нашла повода для беспокойства, а просто забрала все, что нашла, попутно бросив взгляд на картину. На ней была изображена все та же светловолосая девушка. Только ребенок стоял намного дальше, уже не смеялся, а самолетика в его руках больше не было.

Я непривычно привычным жестом накинула лямку чехла на одно плечо и вышла из помещения, бывшего некогда «Кондитерской Лавкой».

И чуть не столкнулась с человеком.

По ступеням поднималась невысокая блондинка с серыми миндалевидными глазами, из которых ручьем лились слезы. Она растеряно посмотрела на меня, всхлипнула «извините» и взялась за ручку закрывающейся двери.

Я обернулась, заметив ее выпирающий животик. И узнала в ней ту самую девушку с картины.

Звякнул колокольчик, и она быстро исчезла в помещении, я даже не успела сказать ей, что внутри ничего нет. Странно, да? Вывеска есть, а заведения нет. И двери открыты. Заходите, господа вандалы.

Но колокольчик-то не звенел, его вовсе не было, когда, мгновение назад, отсюда выходила я. Может волшебная шкатулка вновь вывернулась функциональным нутром? Я было собралась снова заглянуть в Лавочку, но протяжное гитарное соло тоскливо завыло в моей сумочке.

На связи был некий Андрюшенька.

— Алло! Алиска, ты где ходишь?!

У меня чуть не лопнул глаз. Терпеть не могу, когда меня называют Алиской. Тем более незнакомые мне Андрюшеньки с тремя дополнительными жизнями в кармане.

— Ты кто? — рявкнула я.

— Алис, ты че, пьяная?

— Ты где?! — я чувствовала, как вздувается вена на моем лбу.

— Алиска… — начал было Андрюшенька.

— «Алиска» — это процесс твоего совокупления с пылесосом. А я — Алиса. Понял? Так ты где?

— В гараже… — растерялся мой собеседник.

— Адрес?

— Лермонтова, 64.

С трудом подавив в себе желание стукнуть туфелькой о туфельку, дабы в мгновение ока оказаться в (Канзасе) гараже силою колдовства Гингемы, я-таки решила закончить начатое и одним нервно-резким рывком вновь открыла дверь, выпустив облако пыли на улицу.

Пустота. Ни сладостей, ни плачущей девушки. Одним словом — сон.

Поговаривают, что во сне можно прожить целую жизнь. Почему бы не начать ее с членовредительства — решила я и, наверное, уже через секунду садилась в такси, зло колотя грифом гитары о потолок машины, силясь уложить сей крайне неудобный инструмент.

— О, вы гитаристка! — наигранно-восхищенно заметил таксист, пытаясь, вероятно, начать разговор.

— Нет. Я — Бандерас. А это — пулемет, — буркнула я.

Таксист усмехнулся, а я надеялась, что в чехле — действительно пулемет. Играть на гитаре я все равно не умею, а вот духа для того, чтобы застрелить Андрюшеньку у меня наверняка хватит.

Мы въехали в пригород — дачный микрорайон, где дорога состояла исключительно из матерных слов, оставленных водителями в местных ямах и выбоинах. Душа вылетала из тела при каждом скачке, моя голова в унисон с гитарным грифом ритмично отбивала такт о потолок авто. «Прощай, ходовка», — икала машина, а я вспомнила знаменитую фразу автомобилистов «Лучше бы написали про дороги», обращенную к каждому журналисту, которого бы они ни встретили на своем пути.

Странно, но многие, похоже, читают и смотрят информационные ресурсы своими пятыми точками, потому что про проблемы дорог не пишет только ленивый. Наверное, мое откровение будет страшным открытием, кто-то будет шокирован, а кого-то даже хватит удар, но журналисты не ремонтируют дороги, и практически всем, кто любит говорить «денег на дороги нет», на наши статьи и сюжеты наплевать. Живите с этим.

Лермонтова, 64 оказалась в самой настоящей деревне. Меня высадили аккурат посреди толпы кур и петухов.

— Хорошего вам дня, — попрощался водитель, а я, уйдя по щиколотку в месиво из воды, грязи, глины и чьего-то помета, застыла в размышлениях, где же мог спрятаться Андрюшенька.

А искать долго не пришлось. Из глубины улицы доносилось звонкое «брям-брям-брям» гитары, к которой через секунду присоединился сомнительный талант ударника. Ага, музыкантишки.

Я почему-то не сомневалась, что это — именно те звуки, на которые нужно идти. Учитывая факт наличия музыкального инструмента за моей спиной, надо быть полным идиотом, чтобы броситься искать нужного мне человека в свином корыте ближайшего сарая, игнорируя явную подсказку.

Романтичный андеграунд — группа, репетирующая в гараже в клоаке мира. Даже ностальгия нахлынула. Но и она не умалила моего желания наказать дерзкое сновидение за издевательство над моим именем.

Без труда обнаружив эпицентр электродрожи, я, успевшая по дороге пнуть гуся и увязнуть в коровьей лепешке, с нежностью Халка постучала в дверь гаража ногой — во многом ради того, чтобы стряхнуть вонючую мину с ботинка.

Звуки стихли, раздались голоса, и из открывшегося дверного проема высыпались четыре тощих патлатых парня. Видала я, конечно, фриков, но столь сильно голодающих фриков — особо не довелось. Бедные костлявые так себе музыканты. Мне даже не надо пытаться прибить одного из них. Он просто умрет от ужаса сам, едва поймав мой налитый кровью взгляд.

— Вы что, четверняшки? — вырвалось из меня. Восемь глаз крашеных брюнетов с отросшими корнями волос дружно переглянулись.

— Алис, с тобой все в порядке? — громыхнув костями, спросил тот, что воткнул в свои круглые глаза белесые линзы, пытаясь, вероятно, сделаться более зловещим. К сожалению, результат получился примерно таким, как если бы принцесса Ариэль вздумала мило промяукать «Ду хаст» на свадьбе у Рапунцель.

Остальные дружно и дружелюбно улыбнулись мне. Терпеть не могу дружелюбных жертв, они всегда обезоруживают мою воинственность. Каким надо быть моральным уродом, чтобы стукнуть по улыбающемуся лицу? Музыкантишки смотрели на меня с таким упоением, словно я держала в руках как минимум ведро хрустящих куриных крылышек. По всему видать, ребята из кожи вон лезли, чтобы выглядеть как можно более брутально. На каждом висели цепи, каждого украшали татуировки с черепами и крестами, черные балахоны и драные штаны, что делало их больше похожими на объекты для сатанинского жертвоприношения, выбранные из числа последних в стае девственников-последователей.

— Давай, заходи скорее. У нас уже завтра концерт, а мы ничего толком не решили, — заметил еще один парнишка с кольцом в носу, исчезая в недрах гаража. Моя фантазия, заливисто хохоча, дернула его за это кольцо раз десять, пока он произносил свою фразу.

Я шагнула за ним. Сон становится все интереснее и реалистичнее.

— Привееет! — поздоровались со мной две блондинки в джинсовых мини, сидящие на засаленном диване у одной из стен гаража.

«Фанатки», — фыркнула я про себя, проигнорировав их существование. Те, похоже, нисколько не обиделись и продолжили пялиться на ударника, попутно прихлебывая из бутылок с сомнительным содержимым.

— Это Орк с Мраком привели, — шепнул мне на ухо тот, кого я условно назвала сир Вонь. Смрадом его рта восхитилась бы выгребная яма, которая месяц кисла под палящим солнцем.

Интересно, кто из этих волосатых скелетиков гордо именует себя Орком и Мраком? Откуда рокеры вообще берут свои клички, чем они руководствуются и какого лешего они берут клички, совершенно им не подходящие? Мрак — это двухметровый детина со взглядом конченного мизантропа, питающегося страхом и ненавистью, а не дрожащая кучка костей, шкуры и крашеных волос, которой больше подходят слова"Тенёчек","Тучка","Лёгкая полутьма"и"Инфаркт Миокарда".

— А ты, должно быть, Андрей? — предположила я, сощурившись и снимая с плеча чехол.

— Приятно познакомиться, — загоготал сир Вонь и вытащил из моего чехла черную электрогитару с четырьмя толстенными струнами. Бас-гитару, если быть точнее. Я — басистка… звучит, как проклятие.

Что ж, пулемет, вопреки моей искренней надежде, в чехле так и не образовался. Этот сон бесспорно был увлекательным, но не идеальным.

Тем временем Андрей подключил мою гитару к усилителю и вручил ее мне. Я брянькнула по струнам, заорав от прозвучавшего в ответ грохота.

— Ты чо?! — дружно захлопали глазами присутствующие.

Чо, чо, — подумала я, озадачившись целостностью своих барабанных перепонок, — вы вообще думаете о том, что в старости будете не только пускать слюни в манную кашу, но и, дурачась в маразме, вместе с внуками и остатками разума мечтать завладеть слуховым аппаратом да помощней? Этакий звуковой ад аукнется вам с возрастом, это я точно говорю.

На моей практике были только панк-группы, основа которых — разорванные ноздри, маты и широкие шорты со свободно болтающимися в них первичными половыми признаками авторов звучавших стихов и музыки.

Видимо у обитателей этого гаража эволюция пошла по другому пути. Конечно, если это можно было назвать эволюцией. Потому что, когда Орк, Мрак и Андрюшенька вместе с ударником, который, кстати, также мог быть и Орком и Мраком, заиграли эту, с позволения сказать музыку, моя душа запела панихиду самой себе, причем хрипло и всхлипывая. А потому завыла.

И тут я заметила, что мои пальцы принимают активное участие в этом шабаше. Не сказала бы, что дело сложное, — я тупо гудела одной, размером с канат, струной. Не знаю, как мне удавалось ее дергать, по идее я должна была хвататься за нее обеими руками и тянуть на себя, упершись ногами в деку. Но силушки у меня оказалось больше, чем я ожидала. Пожалуй, запишусь на тренировки по пауэрлифтингу.

Удовлетворенные лица каждого из присутствующих вопили о том, что мы воспроизводили мелодию, написанную как минимум Моцартом. На деле же бедный Моцарт не просто вращался бы в гробу, но и начал скрести крышку ногтями, грязно ругаясь, и требуя сжечь его, начиная с ушей.

Дергая за струну, я взгрустнула. Если это — музыка, то я — Альбрехт ван Крюгер — польский румын афро-азиатского происхождения с претензией на британский трон. Под чем находился тот первый дэзкорщик, который, услышав скрип двери, эхом разливающийся по дробилке железорудного завода, в экстазе завопил: о-о, демоны ада! Это то, что я искал всю жизнь! Добавим к этому шедевру грохот самосвала, раскаты грома, отрыжку сумоиста, газовыделения страстного любителя гороховой каши и визг пинаемой свиньи, и мы покорим все умы, убитые воздействием спайса, абсента и мухоморов!

Анрюшенька подошел к микрофону и издал нечеловеческое… что это было? Кряхтение, смешанное с соответствующим сопровождением процесса мучительной дефекации пациента, страдающего хроническим запором.

Я заржала в голос.

«Музыка» стихла на фоне моего индюшачьего клекота, с которым я ничего не могла, да и не хотела поделать.

Андрюшенька обиженно воззрился на меня.

— Что смешного?

Мне хотелось отрыгнуть в ответ, дабы начать общение с ним на понятном ему языке, но я не обладаю таким талантом.

— Что это была за дичь? — утирая слезы, выхохотнула я.

Теперь на меня обиженно посмотрели все да с таким энтузиазмом, что я, наконец, замолчала и тупо захлопала глазами. Издевка издевкой, но я не хочу быть причиной мужских слез, которые, вероятно, вот-вот хлынут из славных творческих глаз.

— Эта дичь — твоя музыка! — возмутился ударник, столь молчаливый до сих пор, что я перестала считать его человеком.

— А если бы я принесла вам козьи каки на пюпитре, вы бы их тоже музыкой посчитали?! — не менее возмущенно рявкнула я, — у вас же есть уши, народ! Ими принято слушать!

Все понятно с этими металлистами. Когда вам кажется, что вы слушаете не тяжелый рок, а грохот кастрюль под желудочное урчание, то скорее всего его «лабают» глухие музыканты, которым слепой безграмотный фронтмен нарисовал маркером ноты. Возможно одну. В тетрадке в клеточку.

— Алис, что с тобой сегодня? — осведомился Андрюшенька, сменив гнев на испуг, что меня окончательно выбесило.

Я пнула его в коленку.

И вышла из гаража под недовольный гомон. Нет, это какой-то неправильный сон. Слишком уж он отчетливый и реалистичный, а еще последовательный.

Но предметы не летают. А коты не говорят «кыш». Надо об этом помнить.

Мой телефон зазвонил. На связи был пострадавший от моего пинка. И, поскольку меня все жутко бесило, а жизнь эта все равно не моя, я выкинула трубку ко всем чертям прямо в зловонную грязюку. И, конечно же, пожалела об этом поступке уже через полминуты. Мне не улыбалась перспектива прогулки по свеженькому помету по принципу «я кучи разведу ногами» какой бы нереальной эта прогулка ни была.

Поэтому я, обзывая свою взрывоопасность исключительно непечатаемыми словами, достала телефон из следа тракторного протектора, и, за неимением другой ветоши, вытерла его футболкой с принтом перевернутой звезды. На зловещей бафометовой морде появилось сочное вонючее пятно под тихое «аллилуйя» моего сердца. Не люблю оккультизм.

Такси приехало исключительно быстро, и за рулем был все тот же позитивный мужик.

— Ой, вы, по-моему, гитару забыли! — заметил он, лучезарно улыбнувшись.

— Я просто избавилась от улик, — буркнула я, — до «Кондитерской Лавки», пожалуйста.

— А что это? Где она?

— Типа кофейня в районе городской площади, вы не знаете?

Я назвала адрес. Водитель покачал головой.

— Простите, но там нет никаких заведений…

Вот это поворот. И что же мне делать?

— А давайте проверим вместе? — не сдержав ерничанья, предложила я, отчаянно мечтая о том, чтобы мое желание исполнилось: Лавка появилась на старом месте, а я, наконец, проснулась.

Торец здания, где располагалась «Кондитерская Лавка» был возмутительно кирпичен. Ни намека на то, что хоть когда-то здесь был вход, дверь, крылечко, фонарь этот странный… И что теперь делать? Я упорно не могу проснуться! А мне начинает надоедать этот однотипный сон. Хоть бы Крюгер мелькнул в подворотне для разнообразия… Как бы чихнуть так сильно, чтобы мой сотрясенный мозг выкинул меня в какую-нибудь реальность, где море, пальмы и коктейли в кокосах?

— Ну вот говорил же! — торжественно возвестил о своей правоте таксист.

Молодец, молодец, мальчик был прав, можешь пойти поиграть с друзьями.

Я тупо пялилась в стенку. И, поскольку рентгеновское зрение не стало моим внезапным даром, предложила водителю отвезти меня по адресу, где (надеюсь) находился мой дом.

Таксист иронично хмыкнул, но подчинился. Пока авто отъезжало, я оглянулась. Как есть кирпич, облезлый торец пятиэтажки и больше ничего.

И тут за углом здания мелькнул белоснежный кошачий хвост. Хвост — не Лавка, подумала я, решив не устраивать сцен с драматичным «остановите машину!» или «гоните за той кошкой!».

Я пялилась в окно в надежде увидеть что-нибудь, хоть отдаленно намекающее мне о моей правоте относительно текущей нереальности. Но на улицах ничего не изменилось. Никаких динозавров на остановках, крыс, копошащихся в чьих-то останках, я не обнаружила, никакой стандартной чуши, приходящей к нам в сновидениях.

Я видела все детали улиц такими, какие они есть на самом деле: те же дома и магазины, что и в реальной жизни. Но это была не моя жизнь! Ведь предметы не летают! А коты не говорят «кыш»!

Я пошарилась в своем мобильнике. Всего 20 контактов! Кто я такая?! Старовер из какой-нибудь Глухолесовки, состоящей из трех избушек? Как в наше время вообще можно жить всего с 20 контактами в телефоне?! Что я за чудовище? Среди них даже родственников нет. Только какие-то Нюра, Эльдар, Пицца Хот, Суши-Муши, и прочая бесполезная фигня.

Мы на месте.

Поднимаясь по ступенькам на 4 этаж, я готовилась изобразить крайнюю степень придурковатости, когда хозяин квартиры, где должна жить я, с долей агрессии обнаружит мою попытку открыть его дверь ключом. В мыслях я даже ухитрилась с воплем «за Сталина!» выпрыгнуть в окно подъезда, эпично разбив собой стекло, сопровождаемая удивленным взглядом мужика, недоумевающего как таких психов не отстреливают при первом же медосмотре.

Но моя попытка увенчалась успехом. На всякий случай я окликнула возможных хозяев. Никого. Кроме кота, который вальяжно вынырнул из-за угла. Громадного чернющего кота с зеленющими глазами.

— Ну мяу, — поздоровался он.

Я чуть было со звонким шлепком не осела на ягодицы от неожиданности.

— Что ты сказал??

— Мяу! — повторил он, словно бы сообщая: «привет, говорю, тупая что ли?».

При этом он и глядел на меня, как на идиотку.

— Так, дорогая, пора тебе попить пилюльки для кукушечки, — я решила, что мне показалось. Хотя нет, стоп, нельзя считать весь этот бред реальностью! Так люди с ума и сходят: сначала они видят глюк, затем недоумевают, потом они осознают, что глюк — это глюк, потом глюк дарит пончик, вы становитесь друзьями и осознавать, что глюк — это глюк становится неприличным, ведь друзей обижать нельзя. Важно изначально осознавать, что глюк — это глюк и не менять своего мнения.

Так что, во-первых, в моем доме неоткуда было взяться кошке, ведь я не люблю кошек. Во-вторых, кошки не бывают таких огромных размеров, если они не особой породы, а этот монстр совсем не породистый. В-третьих (хотя это должно быть «во-первых»), кошки не разговаривают. Однозначно — сон.

— Ладно. Раз ты нереальный, то давай поболтаем. Как тебя зовут?

Дьявольски громадный зверь медленно моргнул, глядя на меня, и поднял голову, обнажив шею.

Присев, я увидела ошейник, на котором красовалась надпись: «Снежок. Улица Гоголя 18/9».

— Снежок, значит. Тебе идет, — фыркнула я.

Снежок закатил глаза, очевидно, поняв мой сарказм, и повернулся ко мне шоколадным глазом, подняв хвост.

Разувшись, я прошла на кухню. Мою кухню, но в то же время не мою. Обычно солнечная, сейчас она стояла в полумраке. Виной тому — не менее чем полувековой тополь, закрывающий мощной зеленой кроной все окно и периодически стучавший ею в стекло при каждом дуновении ветра. Занимательное, должно быть, здесь круглосуточное звуковое сопровождение от MC-матери-природы. И этого дерева здесь раньше не было. Точнее в реальности не было.

— Эээ, мрррр, — позвал меня Снежок, сидящий около миски и щурящий на меня глазищи.

— Сам ты «эээ», — возмутилась я, решив больше ничему не удивляться, — и где искать твой корм?

Снежок издал звук, похожий на усмешку.

Дверца одного из настенных шкафчиков приоткрылась сама собой.

«Чуфыр-чуфыр», — равнодушно подумала я и заглянула внутрь.

На полках обнаружились десятки банок с надписями «рис», «гречка», «мелисса», «беладонна», «стрихнин». Отличный наборчик для нездорового супчика!

Я чихнула. Мне на голову свалилась метелка из сухой травы, оказавшейся укропом. Оглянувшись на всякий случай в поисках пучка крысиных хвостов, птичьих черепов, большого котла с зельем или старухи в ступе, я достала из глубины шкафа пакет «Мурлыскиса» и насыпала Снежку полную миску.

Черный кот, странные склянки, пучки трав — похоже ведьмы из избушек на опушках лесов перебрались в квартиры с удобствами. Плескаться голышом в чистой ванне все же удобнее, чем в полнолуние морозить чресла в подозрительных источниках с тиной и чьими-то экскрементами.

Под звучное чавканье Снежка, я решила пройтись с экскурсией по дому, подозревая о наличии склепа в подсобке или летучих мышей в шкафу. Но все было не столь драматично, пусть и с долей пафоса.

На стене спальни висела большая фотография в раме, на которой я, затянутая в черный корсет, сжимала в руках сухую розу. Я поняла, что испытанный за прическу другой меня стыд был не самым внушительным по сравнению с тем, который я почувствовала сейчас. Готика, меланхолия и страдания — как можно всерьез жить с таким настроем? С таким настроем в пору на тот свет отчаливать под трогательное нытье Лакримозы.

В красной комнате с красными стенами, бордовым бархатным покрывалом на постели и здоровенными черными оплавленными свечами на всех горизонтальных поверхностях не хватало только алтаря.

А, так вот же он! Прямо под зеркалом в чёрной резной раме. Человеческий череп (надеюсь, что пластиковый), побрякушки, какие-то амулеты, бумажки с латинскими надписями, все дела. Как банально. Видимо, того же мнения был и Снежок. Он зашел в комнату с обреченным видом, словно хотел сказать: «я сделал все, что мог. Но, если человек — дебил, здесь не спасут никакие методы даже чеширской медицины». Он прыгнул на постель, лег на черное гнездо из собственной шерсти, которую с бархата можно снять только силой Тора, и призывно замурлыкал, приглашая меня присоединиться.

Наверное, прилечь и подумать над происходящим — было бы самым разумным решением. «Кондитерской Лавки» нет, сон затянулся, а решение проблемы на поверхность так и не всплывает. Ну и зачем тогда волноваться и переживать, если можно не волноваться и не переживать?

Итак, лежим, анализируем произошедшее. Во-первых, все контакты в моем телефоне мне совершенно не знакомы. В ответ на запрос «Кондитерская Лавка», гугл, недолго думая, вышвырнул меня на порталы по закупке материалов для выпечки. Ни о каком кафе он тоже не знал.

Я набрала номер телефона Вити.

— Номер, который вы набрали, не существует, — ответил доброжелательный голос барышни в трубке.

— Запомни эту фразу и повтори ее, когда я проснусь, — посоветовала ей я.

Снежок водрузил лапы в мои волосы и, мурча, начал разминать мне голову когтями. Это был настолько совершенный массаж мозга, что я отбросила в сторону телефон и проблемы, и закрыла глаза от удовольствия.

Я стояла в зрительном зале на рок-концерте и наблюдала за тем, как я же, увешанная цепями и стиснутая кожаным корсетом, скачу по сцене и ору в микрофон голосом, которым обычно одержимые бесами сектанты вызывают сатану. Рядом с явно нетрезвой мной дико плющило то ли Орка, то ли Мрака и Андрюшеньку, наряженных в костюмы госпожи. Я не утверждаю, конечно, что прям госпожи, в конце концов Бэтмен тоже затягивался в кожу (латекс, резину, — не суть важна, важен внешний вид) и, как знать наверняка, не носил ли он под штанишками чулки в сетку. Так же и я не могла с уверенностью сказать, что же там, под олдскульными прикидами этих странных рокеров.

Кожа на коже, много пота, опрелостей и потницы на прыщавых щеках, огонь голода в горящих, но красных от недосыпа глазах, щедро обведенных черным карандашом.

Интересно, в какой момент идея порыться в женской косметичке перестает быть позорной для мужчины? В какой момент мозг, до сего времени с яростью бойцового петуха отрицавший все, что связано со словосочетаниями «мужская гигиеничка», вдруг подал сигнал мощной волосатой лапище поднести к щетинистому лицу спонж из пудренницы? Это явно какой-то сбой в системе.

Дергаясь в предвкушении экзорцизма, выступающие завертели головами, снабжая соленой влагой сальных волос и лбов всех, аналогично брыкающихся у сцены зрителей. Я-в — корсете заунывно взвыла. Я-в-зрительном-зале бухнулась в кресло, задыхаясь от хохота, который упорно поглощал гром «музыки».

Рядом со мной таращило костлявого патлатого парня с выбритыми висками. Прихлебывая из бутылки, он что-то вопил, еле стоя на ногах, и вонял тухлятиной. Заметив меня, он, томно приспустив веки, сел рядом и что-то залопотал (то есть, подобно рыбке, пооткрывал рот, наполненный кошмаром стоматолога, но речь его утонула в дьявольском грохоте).

— Чего тебе надо, придурок? — лучезарно улыбнувшись, спросила я, зная, что он все равно ничего не услышит.

Он что-то прокричал в ответ.

— Что? Засунуть мой левый ботинок тебе в глотку? Ты такой романтик! — фыркнула я.

И на моих последних словах резко заглохла музыка.

Я взглянула на сцену. Гитарист прыгнул в толпу, которая (как жаль!) не расступилась. Барабанщик швырнул палочки в зал и, судя по сочному «ай!», попал кому-то в яблочко.

В наступившей тишине я услышала залихватское «а ты ничё цыпочка», адресованное мне моим неприятным собеседником.

Я встала и пнула его в коленку.

И проснулась.

В своей квартире. В комнате с простыми белыми стенами, на обычном мягком розовом пледе. А рядом не было Снежка, мягко массировавшего мне голову.

Мне даже стало немного одиноко без него.