Кыштымский карлик, или Как страус родил перепелку

Ольга Г. Гладышева

Эта книга написана кандидатом физико-математических наук, старшим научным сотрудником одного из институтов Российской академии наук. Практически вся информация, касающаяся тех, с кем рядом мы живем в этом мире, не является выдуманной. Мы на Земле не одни, вне зависимости от того, принимаем мы этот факт или нет.

2. Захватывающие перспективы. «Нет религии выше истины»

На угловом, покрытом персидским ковром диване, забравшись на него с ногами, по-турецки сидел человек явно восточной наружности. На нем был безупречный деловой темный костюм, белая рубашка и пастельных тонов голубовато-розовый галстук. Это был господин Муа, по крайней мере, он так представлялся. Человек был невысок, коренаст, с большой квадратной головой, покрытой густой, еще черной, лишь слегка серебрящейся у висков шевелюрой, небольшими глазками и изогнутыми крутым мостиком бровями. Бородка у него была клочковатая, жиденькая, с проседью. Выглядел он внушительно и важно, и слово «господин» как нельзя лучше соответствовало ему.

Большая комната с двумя высокими, выходящими на двор-колодец сводчатыми окнами, сверху которых еще чудом сохранились фрагменты старинного витража, была рационально обставлена добротной современной мебелью. Излишеством являлся только вместительный аквариум, стоящий вплотную у стены. Господин Муа, не отрываясь, смотрел на этот аквариум, в котором на белом, с вкраплениями желтых камешков песке стояла крепость с тремя башенками, увенчанными красноватыми конусообразными крышами. Башенки хоронились за зубчатой стеной с воротами разного размера, к ним вдоль стен карабкались лесенки. Крепость стояла немного под углом к лицевой стенке аквариума, поэтому сбоку можно было рассмотреть внутренний дворик. Стены крепости были украшены, вернее, обезображены двумя бесформенными проломами, что подразумевало ее участие в серьезных, хоть и виртуальных, сражениях. Эти проломы позволяли рыбам прятаться от любопытных взглядов людей за стенами башен.

Вода покрывала крепость практически целиком, только крыша самой большой башни поднималась над поверхностью. Визуально край крыши был сдвинут относительно ее подводного продолжения, что демонстрировало преломляющие свет свойства воды. Рядом с крепостью виднелась белая, отливающая перламутром, в одном месте протертая или прогрызенная до дыры рогатая раковина и большой неопределенного цвета камень. Со дна аквариума змейками, один за другим, поднимались пузырьки воздуха, выгоняемые компрессором. Это заставляло думать, что аквариум обитаем, несмотря на то что ни живых существ, ни растений в нем не наблюдалось.

Господин Муа, сосредоточенно разглядывая аквариум, делал вид, что медитирует, но на самом деле он напряженно думал. Предложение, прозвучавшее из уст его собеседника, было, с одной стороны, слишком невероятным, а с другой — очень заманчивым. «Однако все это слишком хорошо, чтобы быть правдой», — вертелась мысль в мозгу господина Муа. В голове была полная неразбериха: теснившиеся вопросы не находили ответов, предположения зависали, не встретив подтверждения. После длительного раздумья господином Муа овладело ощущение, что он упустил что-то важное, ключевое. «Если не можешь сразу собрать картину — отступись, возьми паузу и попробуй взглянуть со стороны», — дал сам себе совет господин Муа и, выполняя его, расслабился, погрузился в созерцание. Его внимание привлекли разного размера пузыри воздуха, поднимавшиеся со дна аквариума. Он начал изучать траекторию подъема этих пузырей. Пузырьки отрывались от белого песка, переливались в аквариумной подсветке и зигзагами устремлялись вверх к поверхности, где собирались кольцом пены вокруг выступающей из воды башенки. Насколько смог определить господин Муа, зигзагообразная извилистая траектория всегда оказывалась непредсказуемой.

— Послушайте, Джири, — не поворачивая головы, обратился господин Муа к сидящему в кресле с закрытыми глазами, будто бы погрузившемуся в сон, на вид нескладному долговязому собеседнику, — когда вы три недели назад сказали, что в этом аквариуме живет рыба, которую вы уже полгода не видели, я вам, честно говоря, не поверил.

«Однако как мало я знаю об этом Джири», — рассуждал про себя господин Муа, которому работники консульства по его прибытии в Санкт-Петербург, еще недавно бывший Ленинградом, предложили поселиться именно здесь, на Большой Морской улице, в квартире, которую ему предложил Джири. Там посчитали, что эта квартира будет для господина Муа наиболее комфортной и безопасной. «В консульстве Джири доверяют, — думал господин Муа, — однако мне о нем ничего толком не рассказали и только намекнули, что он из каких-то спецслужб». Как понял господин Муа, Джири отвечал за размещение и безопасность гостей, поэтому сообщение о том, что такого рода специалист ищет с ним встречи по какому-то очень важному и почти секретному делу его насторожило. Господина Муа предпочитал иметь дела с партнерами, которых хорошо знал и понимал, а не с «темными лошадками», которым доверяют в консульстве. Однако прозвучавшее предложение оказалось настолько необычным, что вогнало гостя в ступор. Такого господин Муа, тщательно просчитывавший все возможные варианты заранее, и представить себе не мог. Оно было настолько нелепым и странным, что создалась полная иллюзия розыгрыша.

Джири пошевелился в кресле, открыл глаза и произнес:

— Но я ее действительно уже полгода не видел, господин Муа. — Затем добавил: — О том, что она еще жива, я догадывался лишь по съеденному корму. Это рыба ночная, и свет дня ее, похоже, раздражает.

Голос Джири звучал успокаивающе, он понял, что застал господина Муа своим предложением врасплох, и теперь пытался сделать все, чтобы заслужить его доверие. Излишняя откровенность и болтливость, по мнению Джири, должна была благотворно повлиять на собеседника, и он продолжил:

— Однажды, еще до вашего появления здесь, мы были здесь с сынишкой. Я сказал ему, что в подводном замке живет рыба, и заметил, что он мне не поверил. Как воспитанный человек, сын покивал головой, посмотрел в окна замка и подтвердил, что видит в нем лицо рыбы, но я чувствовал: он мне не верит. Я тогда еще подумал: «Почему у рыбы лицо?» Я бы сказал — голова, морда или, наконец, рыло. Почему лицо? И тем не менее, чтобы не показаться пустобрехом, я поднял этот замок-крепость над водой — и рыбы не оказалось. Она, растопырив свои плавники, застряла в башне. Я слегка тряхнул замок — и из него в аквариум действительно плюхнулась рыба. Я пробовал убрать этот замок вовсе, подумав: «Пусть рыба к свету привыкает, а то она стала слишком блеклой в своем добровольном заточении». Но рыба со мной не согласилась и повела себя странно. Сначала она стала прятать голову в песок, то есть воткнется носом по самые глаза вертикально вниз и стоит, как лист, шевеля плавниками. А потом рыба додумалась (если есть ей чем думать) залезть в раковину. По размеру рыба раза в три больше раковины, и, когда она втянулась туда почти до половины, так что уже не могла пошевелить и плавником, я действительно испугался. А вдруг она там навечно застрянет? Ведь были случаи, что приходилось ломать камни, в щель которых смогла забиться подобная рыбина, чтобы вызволить ее. Тогда я вернул рыбе ее любимый замок. Он в середине пустой, внутри рыба может даже двигаться, не то что плавники расправить.

— Я охотно верю вам, Джири. Это я сказал только к тому, чтобы показать, как невероятно может выглядеть истина. Вернемся к нашему разговору. Как вы правильно сказали, и перехваченная информация русских об активизации инородных светящихся объектов в упомянутом районе, и эти странные, дошедшие даже до нас слухи о внеземном человечке, прожившем некоторое время без видимых проблем в нашей атмосфере, звучат неправдоподобно. Однако, может быть, все это и является истиной. Да, мы привыкли к тому, что рыбы в аквариумах видны. Да, мы убедили себя в том, что на Земле способны жить только люди. А что, если это не всегда так?

Сказав это, господин Муа принялся исподволь наблюдать за Джири, но тот ответил простодушно:

— Меня смущает в этой истории только одно, господин Муа. Как русские смогли не увидеть, вернее, не обратить внимания на этого странного человечка? Это невероятно.

— Дорогой Джири, вы еще слишком молоды… Обратите внимание на экономическую ситуацию здесь и сейчас. Мудрецы всегда говорили: не приведи господь жить в эпоху перемен. Встаньте на их место. Если бы ваш сын засыпал каждую ночь с мыслью о еде и просыпался с ней же, а вы, как бы ни бились, за что бы ни хватались, ничем не могли бы ему помочь, стали бы вы обращать внимание на каких-то там непонятного вида существ?.. Несомненно, если они заберутся к вам в дом или в кровать, вы их увидите и удивитесь. А если вы им безразличны?.. Очень сомневаюсь. В России сейчас люди не живут, а выживают…

«Может быть, и зря я ищу во всем второе дно, — подумал господин Муа. — Несомненно, спецагентов должны финансировать, но, может быть, он решил совместить приятное с полезным и сыграть и в те, и в эти ворота. Этакий слуга двух господ. Безусловно, крайне интересно заполучить генетический материал внеземного существа, само существование которого все еще находится под вопросом. Представляю, как мои ребята будут визжать от радости. Клонировать его вряд ли удастся, а вот изучить… Интересно и непредсказуемо, что может открыться в этом случае».

— Ладно, я готов рискнуть, — произнес господин Муа. — Я дам вам денег на поиски этого человечка.

Джири даже привстал, и удовлетворение отразилось на его лице. Тогда господин Муа задал вопрос в лоб:

— А почему вы обратились именно ко мне?

Джири немого растерялся, но сказал правду, как и рассчитывал собеседник:

— Я долго разбирался, кого эта тема может заинтересовать. Да, по своим каналам я обнаружил, что вы вкладываете деньги в клонирование. Мне сообщили, что в лаборатории, которую финансируете в том числе и вы, проведено успешное клонирование коровы.

— Это был бык, гаур, — поправил господин Муа. — Гигантский трехметровый бык, в холке высотой больше двух метров.

— Да-да, мне показали фотографию этого красно-бурого громилы с длинными изогнутыми рогами, — подтвердил Джири. — Благодаря вам, — угодливо улыбнулся он, — можно будет предотвратить вымирание этих животных.

— Добавлю: редких полуторатонных животных, — сказал господин Муа. — Несколько месяцев двадцать человек бились над этой задачей. Мы победили. Теленка удалось сохранить и вырастить.

— Кроме того, — продолжил Джири, — я выяснил, что в данный момент ваша лаборатория ориентирована на клонирование собак и других домашних животных.

— Это тоже правда, — согласился господин Муа. — Некоторые люди умудряются настолько привыкнуть к своим домашним любимцам, что готовы платить любые деньги за их «воскрешение», то есть клонирование. А фермеров интересуют высокопродуктивные коровы, например, или скаковые лошади, обладающие определенным набором качеств. Очень важно для дела иметь качественного производителя.

— Более того, — добавил Джири, — я выяснил, что вас интересует и клонирование человека. Я понял так, что вы финансируете лабораторные исследования и в этом направлении, несмотря на многочисленные крики и запреты подобной деятельности по всему миру. Я не разбирался в юридическом аспекте этой проблемы, но думаю, что законы так или иначе всегда можно обойти, ведь есть страны, не участвующие в запрещающих конвенциях, протоколе и т. д.

— Хорошо, я понял, не будем об этом…

— Да, конечно, — согласился Джири. — Когда к нам поступила информация о загадочном небольшом человекообразном существе, якобы жившем на Южном Урале, я почему-то подумал: а вдруг и вас этот вопрос интересует? Я во всех этих исследованиях понимаю мало, но даже мне любопытно. Может ли это быть вообще? И кто это может быть? Я устроил так, что этим делом поручили заниматься мне, и практически сразу вышел на вас. Безусловно, моя структура будет так или иначе финансировать этот проект, но, как всегда, возникает вопрос согласования в верхах. На это уйдет время, которого, боюсь, в данном случае у меня нет. Более того, я рассудил, что ничего страшного не произойдет, если какая-то часть генетического материала попадет в область научных исследований сторонней организации. Честно говоря, я не очень-то доверяю нашим военным специалистам. Наука на гражданке, особенно в вашей лаборатории, мне кажется гораздо серьезней, более высокого уровня, что ли. Да и результаты двух различных лабораторий всегда предпочтительнее единственного заключения. Их тяжелее фальсифицировать. В данном случае меня, как ни странно при моей профессии, интересует только истина, какой бы она ни была. Надеюсь, вы сохраните в тайне источник поступления материала, если, конечно, нам удастся добраться до этого человечка…

— Нет религии выше истины, — задумчиво произнес господин Муа девиз Теософского общества.

— Что-что? — переспросил Джири.

— Я сказал, что звучит весьма убедительно, — ответил господин Муа и, взяв очередную паузу для обдумывания услышанного, сменил тему. — Кстати, ваша рыба каждый вечер демонстрирует мне свое так называемое лицо. Когда я ежедневно, по вашей просьбе, сыпал ей корм, я думал — она размером с половину моего пальца. А она оказалась длиной с женскую ладонь, и при этом красавица. Ее тело отливает белым золотом и перечеркнуто тремя черными, густыми, как бархат, полосами: одна на головке и две — поперек туловища. С красными плавниками и красноватым же хвостиком она выглядит как заправская модница.

— Вы совершенно правы, господин Муа, — Джири поднялся и подошел к аквариуму. — Я удивлен, как быстро вам удалось ее приручить, если так можно сказать о рыбе. А со мной она почему-то отказалась разговаривать.

— В смысле?

— Она тупо меня игнорирует, не показывается, не кривляется и рожицы не корчит. Эта рыбка — боция, или сомик-клоун. Она весьма специфична и, я бы сказал, в чем-то опасна. Еще пару лет назад этот большой аквариум был полон жизни. В нем жили рыбы разных видов: от полупрозрачных, висевших в воде почти неподвижно и лишь слегка искажавших находящиеся за ними предметы, до светящихся неонок и пестрохвостых гуппи. Сад растений тоже был замечателен. Были и водоросли, поднимавшиеся из грунта, и мхи, свешивавшиеся с коряги, и то, что должно было цвести на поверхности. Проблема возникла с улитками, они расплодились немерено, ползали по стеклам и дырявили листья растений. Именно тогда доброй души продавец в зоомагазине и предложила завести сомика-клоуна. Сомика купили, и улитки, действительно, через какое-то время перестали плодиться и совсем исчезли. Мы не успели порадоваться, как заметили, что вслед за улитками постепенно стали исчезать рыбки, водоросли, мхи… И никто не может сказать, в чем причина и кто виноват. И ситуацию не исправить. Рыбка-сомик всеядна, значит, растения высаживать бесполезно. Они все будут рано или поздно сожраны. Пластиковые имитаторы растительности меня раздражают в принципе: не люблю подделки. И с рыбами та же история. Мелкие виды с этим сомиком не выживут, а что будет с крупными — никто прогнозировать не берется. Вот и живет в замке-крепости одинокая рыбка, весь день она спит и только по ночам выплывает, возможно, на луну полюбоваться.

Джири легкой бесшумной походкой прошелся по комнате и сел в ранее покинутое им кресло, повернувшись к собеседнику. На его молодом обаятельном лице с большими подвижными карими глазами блуждала улыбка, и господину Муа опять почудилась в нем некая недосказанность, неясность, таинственность.

— Ладно, хватит о рыбах, — произнес господин Муа. — Интересно, как вы планируете провернуть это ваше, то есть уже наше дельце? Вы же понимаете, что на нас с вами в уральском поселении внимания обратят существенно больше, чем на инопланетное существо.

— Несомненно. И, я полагаю, интерес к нам будет связан главным образом с возможностью разжиться деньгами, как принято в этих местах, на халяву. Естественно, я туда ехать не собираюсь. Однако я подобрал изумительную кандидатуру.

— И что эта ваша кандидатура из себя представляет?

— Это профессиональный ученый. Физик, защитил недавно докторскую диссертацию. Мечтает о собственной лаборатории. До перестройки занимался в том числе и неопознанными летающими объектами по государственной программе.

— И вы хотите сказать, — перебил Джири господин Муа, — что он допускает ИХ существование?

— В то, что ОНИ есть, он верить не может, — улыбнулся Джири, — ранее за это его бы с треском уволили с работы. Во что верит бывший советский ученый, я полагаю, не знает даже его совесть и жена. Часто ему приходится выдавать за истину то, с чем он в корне не согласен, а о том, что он на самом деле думает, — догадаться невозможно. Поговорить об этом он решится разве что с котом на темной кухне. Даже подозрение в существовании инопланетян противоречило бы принятой в верхах установке. Там априори утверждается, что ИХ нет, и основная задача советских, а теперь и российских ученых — развенчивать всяческие фальсификации. Да, уточняю, — всяческие вражеские фальсификации. Если же ты с этим положением не согласен — меняй работу.

— Чем же он может быть нам полезен?

— Он человек крайне активный, инициативный, деятельный, способный пробивать стены, по крайней мере, постоянно пытающийся это сделать. Он сделает все, что сможет, разумеется, за деньги, — ответил Джири. — При этом, что особенно интересно, его больше интересуют деньги не для себя.

— Это как? — удивился господин Муа.

— Ну, это же Россия, здесь все с ног на голову. Его больше интересуют деньги для исследовательской деятельности, вернее, для свой лаборатории, — сказал Джири. — У этого человека жуткие амбиции. Он всем пытается доказать, что он лучший, самый гениальный и т. д. И если он сумеет достать любое, пусть даже самое экзотическое финансирование, он утрет нос всем своим многочисленным недоброжелателям.

— В таком случае ему потребуется много денег, — предположил господин Муа.

— Вовсе нет. Сейчас ученые в этой стране не котируются, их оклады — даже со степенями — ниже зарплаты кондуктора в трамвае. Они рады любой мизерной сумме. Я могу вас познакомить. Его зовут Агекян Семен Аршавирович.

— Так он армянин?

— Обрусевший. В России все давно перемешалось. Его дед пас в горах овец, а сам он ребенком воспитывался глухой бабкой. Мать после долгой учебы оказалась в Ленинграде, где вкалывала на химическом производстве. Армянского языка он не знает и вообще к языкам не способен. На английском говорить пытается, но крайне коряво… Если хотите, я его с вами познакомлю.

Спустя несколько часов после разговора господина Муа c Джири предложенная последним кандидатура в лице Агекяна топталась возле Ростральных колонн, что на стрелке Васильевского острова. Семен Аршавирович имел весьма эффектную внешность. Он был высок, широкоплеч и когда-то был, безусловно, красив той южной всепокоряющей красотой сына Кавказских гор, у которого ярко-голубые глаза сочетаются с темно-русой густой шевелюрой. С годами он обрюзг и растолстел, сырой и ветреный северный климат не лучшим образом сказывался на его здоровье — Агекян приобрел проблемы с суставами и слегка прихрамывал.

Семен Аршавирович явно нервничал: правая рука автоматически с интервалом в среднем в полторы минуты забиралась во внутренний нагрудный карман пиджака, извлекала из него пластиковую двухрядную расческу, проводила ею по густым, стоящим ежиком волосам и возвращала расческу обратно. Сам Агекян в этом действе практически не участвовал, и манипуляции своей правой конечности его мозг не отслеживал. Мысли ученого вращались вокруг других, существенно более актуальных и животрепещущих вопросов. Агекян отчетливо понимал: его втягивают в серьезную авантюру, скорее всего, даже незаконную. В российском законодательстве он был явно слабоват, да и законы в девяностых годах менялись практически каждый день и, как водится, работали только в интересах одного стремительно обогащавшегося на их, законах, несовершенстве слоя общества.

За годы работы в институте Агекян получил доступ к информации под грифом «секретно» и «совершенно секретно». В связи с этим ему пришлось прослушать множество разнообразнейших инструктажей о том, чего он в своей подконтрольной серьезному ведомству жизни категорически делать не должен нигде, никогда и ни при каких обстоятельствах. Эти запреты, безусловно, были мягче, чем у некоторых кадровых военных. Агекян, усмехнувшись, вспомнил командировочного из Иркутска, которому вменялось в обязанности успеть первым написать и передать начальству рапорт в том случае, если кто-то (не приведи господь, женщина) зайдет к нему в гостиничный номер. И он честно писал рапорт начальству, когда на конференции его соавтор зашла к нему за словарем… Тем не менее за годы жизни и работы в мозгу Агекяна очень четко отпечаталось крупным жирным шрифтом 72 кегля, что сотрудничество с иностранцами (а тем более с иностранными структурами) ни к чему хорошему привести не может. Об этом сегодня утром гневным шепотом с придыханием талдычила и его жена, а жена зря паниковать не будет. Однако на кону были деньги, и это многое меняло.

Деньги Семену Аршавировичу были нужны позарез, и хорошо бы — большие деньги. Ради этого Агекян готов был пойти на многое. У него была единственная дочь, фотографию которой он с видимым удовольствием демонстрировал всем желающим и нежелающим, не сильно интересуясь мнением последних, при этом глазки чадолюбивого папаши довольно поблескивали и он, причмокивая от удовольствия, приговаривал: «Что, хороша?» — как если бы разговор шел о породистой кобыле. Так вот, его дочь пару месяцев назад неожиданно вышла замуж, и в их двухкомнатной квартирке завелось существо под названием «зять». Это существо Агекяна не радовало совсем. Да и кого оно может радовать? Вот представьте, накануне Семен Аршавирович целый час убил, стоя в очереди за сметаной, и — молодец — достоялся: купил аж целую пол-литровую банку. Но только один раз ему удалось вкусить неземное блюдо — блинчики со свежей сметанкой, как этот зять, вернувшись из института к ночи, в одно лицо под телевизор эту банку, то есть сметанку в ней, и прикончил. А утром уже вместе с дочкой зять с удивлением наблюдал за истерикой Агекяна, который совершенно справедливо возмущался по поводу: «ты дров не рубил, ты печь не топил, ты воду не носил, ты кашу не варил», палец о палец не ударил, а сметанку слизал. Вот тогда Агекян и его ближайшее окружение окончательно поняли: дети в этой жизни должны жить отдельно от родителей, иначе последние от ежедневных огорчений могут и дуба дать. А смысл истерики был кристально ясен: ну, любишь сметану, так сам ее и доставай. Правда, на самом деле достать сметану было существенно сложнее, чем может показаться. Это означает: ищи, где сметану сегодня выкинули (имеется в виду — выкинули в продажу), успей туда, пока не раскупили, а затем терпеливо стой в склочных очередях и надейся, что, когда твоя очередь к прилавку подойдет, процесс продажи сметаны не прекратится внезапным образом. «А то ишь какой умный выискался, — второй день подряд переживал Агекян, — слопал с наглой физиономией чужую, тяжким трудом добытую сметану, так хоть бы спасибо тестю сказал».

Стоит уточнить, что в те времена в магазинах из еды без очереди можно было купить соль, макароны, некоторые крупы, неходовые консервы и дешевые карамельки. В начале девяностых на часть жизненно необходимых продуктов были введены талоны, но отоваривать их тоже приходилось в очередях. Эти талоны регламентировали покупку колбасы, яиц, круп, сахара, растительного масла, чая, майонеза, кондитерских и винно-водочных изделий, спичек, мыла, стирального порошка и т. д. Постепенно талоны канули в вечность, что, впрочем, не означало изобилия на прилавках. Очень часто даже в супермаркетах на полках отсутствовали и хлеб, и молоко. Та часть населения, которая могла себе позволить свободное расписание, проявила находчивость и стала согласовывать время похода в магазин со временем подвоза туда продуктов.

Для видимого присутствия товара в магазинах ввели ограничение, оно касалось количества продукта, отпускаемого в одни руки. Так, например, картошки в одни руки отпускалось по десять килограммов. Население отреагировало быстро: дети, случайно оказавшиеся по тем или иным причинам вблизи очереди, «брались напрокат», причем совершенно безвозмездно. В этом случае покупателю отпускалась продукция на двоих, то есть двадцать килограммов картошки. Таким образом, один ребенок, если он хорошо контактировал с окружающим миром, становился «дочкой» или «сыночком» штук пяти теть, пока его мама ждала своей очереди.

Однако все эти вопросы, проблемы и ненужная суета испарялись сразу же при наличии денег. Категория граждан, имеющая презренный металл в достаточном количестве, отоваривалась на рынках, где цены, как и качество продуктов, были существенно выше магазинных и очереди отсутствовали напрочь.

И сейчас перед Агекяном стояла сложная дилемма. С одной стороны, по вышеозначенным соображениям он четко понимал необходимость добывания денег любым способом и любой ценой, а с другой стороны, его удерживал страх. Тень страха витала над перестроечной Россией, как раньше бродил призрак коммунизма. Эта тень до жути пугала Семена Аршавировича. Время было смутное, нестабильное. У коммунистов власть, конечно, отобрали, но никто не мог дать гарантии, что это навсегда, что эти ушлые, пользующиеся безусловной поддержкой пенсионеров люди не сумеют рано или поздно эту власть вернуть, тем более что такая попытка уже была. В те памятные августовские дни по всем телевизионным каналам танцевали лебеди из балета Чайковского, возводились баррикады и танки вошли в Москву. Всего этого боялись и в Северной столице, где у телецентра также выросли баррикады, а перетрусившее мелкое начальство экстренно, с истошно вопящими милицейскими сиренами эвакуировало детей в город из окрестных лагерей — боялись перекрытия дорог танковыми колоннами миротворцев с Каменки, вполне способными по приказу двинуться на город. В результате дети вернулись в семьи на неделю раньше положенного срока. Разговор с народом у коммунистов всегда был властный и короткий. Агекян понимал, что расстрелять-то, пожалуй, по нынешним временам и не расстреляют, а вот биографию основательно подгадить — это они могут, к гадалке не ходи…

Агекян ждал на стрелке Васильевского острова, все роилось и копошилось вокруг него. Стайками проносились туристы вслед за экскурсоводами с флажками над головой. Свадебными хороводами с цветами и бутылками завивались гости вокруг сосредоточенных фотографов и важно выступающих молодоженов. У прилавков с сувенирами суетились продавцы и кучковались покупатели. Жизнь, не замечаемая Семеном Аршавировичем, текла с будничной неторопливостью, не касаясь его. Агекян нервным и неровным шагом прогуливался взад и вперед перед гигантской фигурой, сидящей у подножия одной из Ростральных колонн, и время от времени все так же неосознанно доставал из кармана расческу и проводил ею по волосам.

Гигантской фигурой, подпиравшей колонну с вмурованными в нее носами гипотетически поверженных кораблей, был Волхов — божество, названное в честь одноименной реки, впадающей в Ладогу. Волхов, высеченный из пудожского камня, как и другие три речных божества: Нева, Волга и Днепр, сидел у подножия колонны-маяка около двух сотен лет. Вдруг Агекяну почудилось, что всевидящие глаза божества наблюдают за ним из-под нахмуренных бровей через узкие щелочки полуприкрытых век. В воображении ученого, собиравшегося сделать сомнительный и, возможно, наказуемый в дальнейшем шаг, этот насупленный взгляд ассоциировался с мрачным образом всевидящего ока государства. Так или иначе, Агекян испытал огромное облегчение, когда машина со странным номером К-1 притормозила перед ним и через открывшийся проем окна он увидел приветливую улыбку Джири.

Оглядевшись по сторонам, Агекян торопливо забрался в машину, сильно треснувшись с непривычки головой о верхнюю раму. Машина, плавно тронувшись, повезла его в неизвестном направлении. Спокойствия у Агекяна не прибавилось. Джири сидел рядом с шофером и молчал, а Агекян таращился через затененные стекла заднего сидения на проплывающий мимо город, порывался что-то сказать или спросить, но присутствие шофера охлаждало его пыл. На одной из узеньких центральных улиц они покинули машину и Джири повел гостя сомнительными подворотнями темных петербургских дворов-колодцев. Агекян, с детства страдающий пространственным кретинизмом, сначала пытался запомнить дорогу, однако вскоре осознал всю бесполезность этой затеи, в очередной раз испугался и приуныл. Он успокоился только при виде консьержки, уютно расположившейся за старинной дубовой дверью подъезда. Агекяну вдруг захотелось, чтоб сидящая в будочке женщина запомнила его (ну так, как говорится, на всякий пожарный), и Джири с немалым удивлением наблюдал в потемневшем от времени стекле зеркала в шикарной раме кривляющуюся физиономию идущего следом доктора наук и ползущие кверху брови на лице консьержки.

Господин Муа в ожидании гостей знакомился с местным телевидением, пользуясь услугами присланного консульством переводчика. Сказать, что питерское телевидение тех годов поразило его, — это ничего не сказать. На одном из каналов шел бразильский мыльно-оперный сериал, на другом — сомнительного вида американец пытался что-то проповедовать — человек неизвестного вероисповедания из страны, дай Бог, чтоб с двухсотлетней историей, пытался навязать свое видение мира России, крестившейся и принявшей христианскую веру более тысячи лет назад, — есть от чего прийти в изумление.

На третьем канале шел процесс заряжения водопроводной воды через экран телевизора. Телевизоры тогда были ламповые, то есть снабженные электронно-лучевой трубкой, и предполагалось, что электроны, добежавшие до излучающего экрана, могли так полезно-благостно на него воздействовать, что вода в банках телезрителей приобретала лечебные свойства. Алан Чумак, сидя в телестудии, делал некие пассы руками, при этом что-то неслышно пришептывая, и только один факт наблюдения за этим процессом способен был исцелять страждущих. Удивление господина Муа раза три выплеснулось в одном и том же вопросе, заданном переводчику: «Они все это серьезно?»

Однако больше всего его потряс центральный канал, который транслировался на весь мир. В передаче о здоровье дама неопределенного возраста с квадратным лицом в прямоугольного вида очках с щенячьим восторгом авторитетно утверждала, что при замораживании черной смородины количество витаминов в ней увеличивается аж в семь раз. Господин Муа даже подпрыгнул, думая, что ослышался, но дама, ничтоже сумняшеся, продолжала развивать свою мысль, демонстрируя поднос с замороженной смородиной, из которой, по ее мнению, вода ушла, а витамины остались.

— Это прорыв в науке! — иронизировал господин Муа. — Надеюсь, она запатентовала тот холодильник, в котором произошло столь замечательное событие?

Телевизор выключили с приходом гостей. Увидев господина Муа, Агекян напустил на себя важность и значительность, которая, по его мнению, должна была соответствовать ученому его ранга. Воспитываясь в армянских горах среди овец и баранов, Семен Аршавирович в детстве почему-то не приобрел таких качеств, как внутреннее достоинство и самоуважение, поэтому всю оставшуюся жизнь ему приходилось их неуклюже имитировать. Он раздулся как голубь, топочущий вокруг самки, и Джири с господином Муа только переглянулись, мучительно стараясь не рассмеяться. Может быть, в связи с этим и разговор и не задался.

Когда Агекян взялся рассказывать о своей работе, вернее, о несекретной ее части, брови господина Муа полезли вверх, они все карабкались и карабкались на крутой лоб в процессе его рассказа, но Семен Аршавирович этого не замечал. Честно говоря, его попросту не интересовало мнение собеседников. Наконец, господин Муа жестом прервал речь Агекяна и очередной раз обратился к переводчику, естественно, на своем родном языке, чтобы не травмировать гостя:

— Он это серьезно?

— Насколько я понимаю, да, — ответил за переводчика Джири, недоуменно пожав плечами.

— То есть вы допускаете, что он действительно сейчас считает воздействие на земную атмосферу повторного ядерного взрыва? Он в своем уме? Если начнется атомная война, то на повторный ядерный взрыв отвечать на Земле будет некому.

— Да пусть считает что хочет, тем более я подозреваю, что считает не он, а люди из его команды, — сказал Джири. — Ему проще руководить толковыми ребятами, чем сделать что-то самому.

Это была чистая правда. Считать Семен Аршавирович мог только на счетах, которыми пользовались продавцы гастрономов, да на логарифмической линейке. Ему было стыдно признаться, но он не смог освоить не только компьютер, но даже и калькулятор. Последний постоянно над ним издевался и выдавал заведомо неправильные результаты. Стоит ли уточнять, что это был не конкретный калькулятор, а калькулятор как класс — в те годы были такие отдельные узкоспециализированные гаджеты.

Нельзя сказать, что господин Муа остался доволен исполнителем, найденным Джири, однако альтернативы не было, и после долгих колебаний и уговоров господин Муа и Джири все-таки заключили между собой договор, в результате которого Агекян получил билет на поезд и деньги на проезд и проживание. Ему в общих словах обрисовали задачу поисков и сообщили место явки. На работе Семен Аршавирович взял краткосрочный отпуск на похороны своей любимой армянской бабушки. Когда же ему в отделе кадров напомнили, что его бабушка умерла уже лет десять назад, Агекян не растерялся и объяснил, что речь идет о ее родной сестре, которая в годы его детства была его любимой бабушкой, и подкрепил свои слова шоколадкой и слащавой, как видели окружающие, и неотразимой, как полагал он, улыбкой. Шоколадки были всегда его основным аргументом в разговорах с секретаршами, которых он по жизни побаивался, всегда перед ними заискивал и голос на них никогда не повышал, орать он предпочитал на своих сотрудников.