Незатейливая история. О том, как далеко можно уйти из дома

Ольга Бурая

«Опасное это дело, Фродо, выходить за порог: стоит ступить на дорогу и, если дашь волю ногам, неизвестно куда тебя занесёт» – говорил Гэндальф, герой книг Джона Рональда Руэла Толкина. Но герои «Незатейливой истории» не читали книг Толкина и не были знакомы с Гэндальфом, а потому были крайне неосторожны и самонадеянны. И ушли слишком далеко. Но Стаглавые Горы не прощают неосмотрительности.

Глава 2. Новое имя

Тринадцать зим жизнь моя текла тепло и безмятежно. Были у меня два братика и сестрёнка. И семья наша никогда не знала ни бед, ни даже огорчений.

С самого моего рождения ни мама, ни папа даже словом не перемолвились с тёткой Люнегой. Та и бабушку Яглику просила помирить их с сестрой, и даже меня. Но всё было без толку. Родители мои и слышать ничего не хотели.

Когда наступила моя тринадцатая весна, я сняла рубаху. Мама давно уже приготовила мне поневу. Она ждала своего часа в дубовом сундуке, и по ночам я тихонько подкрадывалась к нему, чтобы приподнять крышку насколько хватало сил, и пощупать мой будущий наряд. Ткань была мягкая и гладкая. Для неё мама, не жалея пальцев, пряла тонкие-тонкие нити почти три луны.

Настал день, когда надо было идти к волхву за заступничеством. Встали затемно, меня даже будить не пришлось — я итак всю ночь не спала.

Волхв, как и было ему положено, жил далеко от деревни. Здесь иссякал лес, и вздымались горы. Ветер каждый день ходил здесь туда и обратно: утром — из долины в горы, вечером — с гор в долину. У ветра волхв узнавал все нужные ему вести, спрашивал волю Богов, с ним же передавал свои просьбы. Именно ветру должен быть рассказать волхв обо мне, замолвить за меня слово перед Богами, чтобы моя новая, взрослая, жизнь была ещё лучше прежней. Я шла по расхлябшей от вчерашнего дождя, тропке и представляла, как мы вернёмся домой, как натопит мама баню, как, отогревшись и намывшись, последний раз одену я свою детскую рубаху, как три дня буду сидеть запертой в горнице и прясть. Чем больше локтей напряду, тем щедрее жизнь ко мне будет. А потом будет праздник. И мама наденет на меня поневу.

И ради всего этого я карабкалась по скользкой тропинке, выпачкав руки по локоть, а ноги — почти по колено в грязи.

Перед тем как зайти в землянку, в которой жил волхв, мы с мамой, как положено, умылись в расине²¹. Вода была такая холодная, что казалось, будто это лёд течёт сквозь пальцы.

Сердце билось так громко, что я сама себя не слышала, когда говорила заученные дома слова.

Белозер был уже стар. Боги не баловали его здоровьем, но и смерть дарить не спешили. К нему за таким же вот заступничеством ходила ещё моя бабка Избава. Сколько ему было лет, он, наверное, и сам не знал.

Время почти съело его глаза. И с каждым разом всё ближе и ближе приходилось подходить ему к человеку, чтобы увидеть прошлое, настоящее и будущее. Поговаривали, что раньше он мог о целой деревне рассказать, даже не заходя в неё.

Но в тот раз он подозвал меня к себе, усадил рядом и взял моё лицо в ладони. Долго-долго смотрел в глаза. А потом сказал, повернувшись к матери:

— Не будет ей моего заступничества. Не человек она.

— А кто же? — спросила мама, ещё не понимая, что случилась беда.

— Может оборотень, а может и не оборотень даже, а и того хуже, — спокойно ответил волхв, — души в ней только на половину. Нечисть она.

— Да какая же нечисть!!! — закричала мама, — я её под сердцем семь лун носила, сама выкормила, сама вырасти…

— Это я и без тебя знаю! Молчи! — спокойствие с Белозера словно его же дыханием сдуло, — а когда муж твой дитя ваше из рук Богов вырывал, неужели не думал, он, что Боги его накажут?!! В наказание она вам дана. Подменили тебе Боги дитя. Человека забрали, а нечисть дали! — ткнув жёстким пальцем мне в щёку, закончил свою речь волхв.

— Не верю я этому.

— Веришь, не веришь, а жить ей среди людей нельзя. Оставишь её — не будет твоим детям заступничества перед Богами, беду на них навлечёшь.

Слёзы по щекам начали струиться раньше, чем я обиделась на волхва. Такие горячие, такие солёные. Мне не было страшно. Меня душили обида и злость на этого белого от седины, полуслепого старика, который хотел лишить меня дома, мамы, жизни….

— Ты сам нечисть!!! — закричала я. — Не будет тебе покоя до самой смерти за твои слова!!! Человек я!!! Слышишь?!! Человек!!!

— Ах, ты, выродок!!! Визжать на меня смеешь!!! Пошли вон отсюда!!! — мне в тот момент показалось, что Белозер сейчас дымиться начнёт.

— А ты запомни, — крикнул он маме, — пока она будет среди вас жить, никому из вашей деревни не дам заступничества. Она — нечисть, а нечисть или по лесу бродит, или без головы закопанная лежит.

Вечером того дня хоть и было в нашем доме много народу, но было тихо и безрадостно. Все думали. И я думала. Думала, что вот сейчас отец хлопнет ладонью по колену, резко встанет, как всегда широко улыбнётся, и скажет: «Ну, чего приуныли?». И всё наладится. Ну, уж никак я не думала, что это были мой последний вечер и последняя ночь в родном доме.

Теперь-то я уже знаю, что ничего другого кроме как отправить меня в лес, родителям моим не оставалось. Иначе наши же родичи пристукнули бы меня по первому слову волхва. Ведь все знают — без Богов никуда, а заступник перед Богами только один — волхв.

Но бабушка Яглика спасла меня.

— Ничего. На Белозере свет клином не сошёлся. Он перед Богами не заступился, так кто-нибудь другой заступится.

— Кто? Один у нас волхв, — хмуро сказал отец.

— И на волхвах свет тоже клином не сошёлся. Собирайте Збину, завтра к видране²² пойдём. Уж она-то разберётся, что да как.

— К какой видране? — спросила мама.

— В долине Стражей Божьих Ворот живёт видрана. Я к ней когда-то сама ходила заступничества просить. Если Боги ещё не подарили ей смерть, то она должна нам помочь.

— Но кто же поверит чужой видране? У нас никто не послушает её.

— Так Збина больше и не будет нашей. Если ей не суждено быть нашей, значит, будет чужой.

Мама опять заплакала. Отец рывком вышел из избы. Избава и Здибор смотрели на меня неродными глазами и молчали. За весь долгий и невесёлый вечер никто из них не произнёс ни слова. Тётку Люнегу никто не стал звать. Дед Прелимир принялся утешать маму. И только до меня никому не было дела. Я уже стала чужой.

Разбудили меня даже не рано утром, а поздно ночью. Мама долго не выпускала меня из объятий. Она уже не плакала, но мне от этого было ещё страшнее. Нет, я не боялась того, что ухожу из дома. Я ведь не знала, что это навсегда. Я боялась видраны. Раньше я никогда не видела их. Бабушка Яглика сказала, чтоб я попрощалась с младшими. Все трое крепко спали. Я посмотрела на них, погладила сестричку по голове. Мне было неловко. На том я вышла за порог.

— Поклонись дому, — сказала бабушка.

Я поклонилась.

— Ну, пойдём, горе ты наше.

Шли долго. Поле сменилось кустарником, кустарник — лесом, потом лес опять обмельчал, спрятался между камнями.

Когда выбрались на самый гребень, бабушка первый раз остановилась. В предрассветных сумерках я едва различала её лицо, но было видно, что она улыбается.

— Здравствуйте, Божьи Врата, — сказала она, повернувшись лицом к югу.

Я посмотрела туда же, куда и она, но ничего не разглядела.

Было холодно. Склон с подветренной стороны скалился остатками снега в расщелинах.

Мы пошли на юг вдоль гребня, поднимаясь всё выше и выше.

Озябшее розовое солнце, выбравшееся из-за края земли, застало нас у подножья Божьих Ворот. Долина Стражей упирается в них наконечником стрелы. А самом острие возвышаются две огромные стены. Почти полторы дюжины локтей в ширину и чуть меньше трёх дюжин локтей в высоту каждая. Издалека кажется, будто они сплошь потрескались. Но когда мы подошли, я увидела, что на стенах выбито бесчисленное множество рун.

Видрана жила у самых ворот. Жила в маленькой избе, непонятно зачем обнесённой низким забором. Если бы я не знала, что хозяйка дома кудесничает, то подумала бы, что избу поставили только вчера. Меж хмурых серых глыб дом казался позолоченным. Брёвна ни посерели, ни почернели. Причелина была украшена рунами и витиеватыми узорами. Калитки в заборе не было. Был только широкий просвет в частоколе. От этого просвета и до порога избы вела мощёная камешками дорожка. И стоило нам ступить на неё, как хозяйка вышла на порог.

По правде сказать, я и не сразу сообразила, что это и есть та самая видрана, идти к которой я так боялась. На нас смотрела молодая женщина, младше моей мамы лет на пять. Добродушное лицо, светлые улыбчивые глаза.

— Ну, здравствуй, Яглика.

— Здравствуй, Нельда²³, — поклонилась бабушка.

Видрана посторонилась на пороге, жестом предлагая нам войти. Я поискала взглядом расину, но ничего похожего не увидела. Бабушка, видя мою нерешительность, подтолкнула меня вперёд. Я пожала плечами — может у видран так не принято.

— Долго же ты ко мне шла, Яглика, — Нельда и бабушка улыбнулись чему-то своему.

— Долго.

— А зачем? — без долгой беседы спросила видрана.

— За советом. Беда с моей внучкой, — Яглика кивнула в мою сторону, — не даёт ей Белозёр заступничества перед Богами. Говорит, что нечисть она. Да ещё и грозится, что в деревне никому помощи от него не будет, пока она там жить будет.

Нельда с любопытством посмотрела на меня.

— Как тебя зовут?

— Збина, — осипшим голосом отозвалась я.

— А чего ты там мнёшься у двери? Садись рядом, не бойся.

— Да я не боюсь, — буркнула я и села рядом с бабушкой на лавку.

Нельда взяла меня за руку.

— Ой, да ты холодная как ледышка!

Она навела небольшой жбан горячего душистого питья, кисло-сладкого на вкус.

— Пей меленькими глоточками.

Пока я жмурилась от пара и швыркала²⁴, бабушка в подробностях пересказывала о том, что со мной приключилось. Видрана кивала её словам, изредка косясь на меня. От отвара и, правда, стало теплее — и в теле, и на душе.

— Белозёру пора нового заступника деревне искать. А как найдёт — собрать пожитки и в Моранину Пустошь идти²⁵, — сказала Нельда, когда Яглика закончила рассказ.

Я фыркнула сдавленным смешком, но поймав строгий бабушкин взгляд, умолкла.

— Могу, кого хочешь в свидетели призвать, что она не нежить. Дорожка камешками заговорёнными выложена — ни одна нежить по ней пройдёт. И не оборотень — отвар весь выпила, ни разу не поперхнулась. Только вон разрумянилась да краше стала.

Я смутилась.

— Только вот какой совет дать — ума не приложу. Я если за неё перед Богами попрошу, толку большого не будет. Белозёру я не указ. На то он и волхв. В деревне вашей меня никто не знает, и заступничество моё — что звук пустой. Если только у Стражей её пристроить. Может, сумеешь с сестрой договориться?

Бабушка только головой покачала.

— Ты же сама знаешь — Стражами дважды не становятся. Если один раз повернулся спиной, больше твоего лица никто не вспомнит.

— Жалеешь? — спросила видрана.

— Нет. Даже самую малость — нет, — по-мужски сжав кулаки, ответила Яглика.

Я слушала и ничего понять не могла. Как моя бабушка могла ходить за заступничеством к Нельде, если та ей в дочери годится? Почему я ни разу не слышала, что у Яглики ещё и сестра есть?

— Что ж… Раз ничья ты теперь, Збина, то, пожалуй, я тебя пока себе заберу, — сказала видрана.

— Это как? — я растерянно посмотрела на бабушку.

Яглика с благодарностью посмотрела на Нельду. Потом обняла меня, крепко прижала, в голосе проступали слёзы, и от этого мне тоже хотелось плакать.

— Ластонька моя, нельзя тебе домой. Пока нельзя. Белозёр тебя со свету сживёт. Ни сам, так подначит родичей. А как только всё уладится…

— Как только Белозёру Боги смерть подарят, — поправила её видрана.

Бабушка неохотно кивнула и продолжила:

–…как только всё уладится, мы тебя обратно и заберём.

А потом…. Потом потекла моя жизнь совсем не так, как мне мечталось. Не скажу, что жилось мне у видраны плохо.

Нельда была и добрая, и умная, и понимала всё без слов. А ещё была она очень-очень старой. Доживала видрана уже не первый, и даже не пятый людской век. Она научила меня читать и писать. На следующую весну я знала все травы в округе, могла приготовить из них и яд, и лекарство. Дня не проходило, чтобы не узнала я какую-нибудь новую старую историю.

От неё-то узнала я о своей бабушке то, чего мне никто никогда не рассказывал. Рассказала мне видрана, что Яглика родилась в племени Стражей Ворот.

Сами Стражи говорят, что именно Боги и завещали их предкам охранять эти ворота. Мол, скрыто за ними что-то такое, чего людям знать не положено. Вот и выбрали Боги самых сильных и самых смелых, самых мудрых и самых честных среди людей. И стали они Стражами. Воды с тех пор утекло столько, что никакое море не вместит. Но и по сию пору никто не может стать Стражем, просто поселившись в долине. Для этого надо им родиться.

Когда мой дед Прелимир был ещё молодым воином, и ходил в дозор по границам нашей долины, повстречал их отряд на пограничном гребне двух Стражей. Одним из них и оказалась бабушка. И виделись-то всего ничего, видрана говорила, что едва ли два слова друг другу сказали. Но видно Доли их такими были, что не смогли друг без друга. Бабушка тогда в дозоре была с женихом своим названным. Но и он удержать её не смог. И когда уже свадьбу собирались играть, ушла Яглика из дома, из долины и из Стражей. Но перед этим к Нельде сходила — судьбу узнать. Видрана на счёт судьбы ничего не ответила, только счастья пожелала, да сказала, что если нужда какая случится, Яглика всегда может к ней прийти.

В родной долине у бабушки остались родители и сестра. Но она их больше никогда не видела.

Моё имя Нельде не нравилось. Она говорила, что ничего хорошего у меня в жизни не сбылось. И потому называла меня Туга²⁶.

На каждое новолуние я на целый день уходила в горы. На гребне, служившем границей между долинами, я ждала кого-нибудь из своей семьи. Бабушка приходила всегда. Часто с ней приходил отец. По началу, мама тоже приходила. Но потом перестала — у меня родился ещё один братик. И пока она его ждала, ходить было далеко и тяжело, а после его рождения хлопот было много. Умом я понимала, но сердцем злилась и на маму, и на братика, которого я даже не видела. Мне приносили что-нибудь вкусное и небольшие подарки для Нельды. А ещё новую одежду — теперь после заступничества видраны мне можно было носить понёву, но это меня совсем не радовало.

Ночами я плакала, уткнувшись в переданную мамой рубаху, чувствуя запах родного дома, и всей душой желала, чтобы Белозёр поскорее ушёл в ту самую Моранину Пустошь. Я придумывала разные яды. А вот как заставить волхва их выпить не придумывалось. Но Боги продолжали держать его в этом мире.

Когда минула моя шестнадцатая зима, люди из долины Стражей, приходившие к видране, стали приносить разные слухи. Одни говорили, что слышали вой оборотня за околицей. Другие рассказывали, будто альвы²⁷ войной собрались идти. Третьи предупреждали о нашествии нежити.

Такие побасенки я и раньше слышала, еще, когда дома жила. Но никогда их не было так много. Слухи эти рассказывал и стар и млад, и девушки молодые и бывалые войны.

Чем больше приносили таких вестей, тем больше хмурилась Нельда.

— Слухи, Туга, просто так не родятся и не растут. Им зерна и почва нужны.

И однажды ночью её правота сама пришла в гости. Ещё с вечера заволокло небо, вроде как гроза собиралась. Но вместо грома в темноте раздался вой. Если бы мне тогда сотня видран стала твердить, что это воет волк, я бы им не поверила. Ни разу не слышав голоса оборотня, я сразу же его узнала.

Соскочив с лавки, я кинулась к оконцу. Нельда уже стояла возле него.

— Не бойся. Они сюда не придут. Нечисть боится видран, — сказала она шёпотом.

— Так он же один, — задыхаясь от биения сердца, просипела я.

— Нет, их там трое, — возразила Нельда.

— Откуда Вы знаете?

— Чувствую, — еле слышно ответила она.

Я стала одним большим ухом, ловя каждый шорох. Но чем больше я старалась прислушиваться, тем громче стучало сердце. И тут они завыли втроём. Страх накрыл меня с головой. Заунывные переливы их голосов собирали нутро в невидимую горсть и крепко сжимали кулак.

Наступившая следом тишина покоя не принесла. Изгородь покрылась светлячками охранных рун, светившихся всё ярче и ярче. От этого в избе стало светлее. Я посмотрела на Нельду — лицо её переменилось, став каким-то хищным, недобрым.

— Охотитесь, голубчики, — то ли прошептала, то ли прошипела она, — ну, что ж поглядим, кто нынче с добычей будет.

«Голубчики» в ответ завыли у самого забора, один хотел было перепрыгнуть через него. Полыхнуло синим и смельчак исчез, не успев и взвизгнуть. Над изгородью мелькнули два высоко поднятых хвоста.

— Побежали искать обходной путь. Видать совсем глупые, — ухмыльнулась видрана.

Я подошла к другому окну, из которого можно было видеть каменную дорожку. У самого её начала в нерешительности замерли два зверя. Свет рун выхватывал их неясные очертания, и непонятно было — то ли и вправду они такие большие, то ли страх и темнота делали их такими. Один из них недоверчиво обнюхал крайние колышки забора, и, почувствовав мой взгляд, поднял голову и оскалился. Я ждала, что вот-вот и они кинуться к порогу или в окно. Но оба исчезли в темноте. До утра всё было тихо.

Как только рассвело, Нельда стала собираться в долину.

— Они пришли оттуда. Мало ли что там эта нечисть натворила, — говорила она, укладывая в котомку мешочки с травами и фляжки с лечебными снадобьями.

Я упросила её взять меня с собой. Людей из долины я видела не раз. Они часто приходили к видране, точно так же как в нашей деревне ходили к волхву. Но сама я ещё никогда не ходила в долину.

Дорога была, на удивление, лёгкая и быстрая. Утро ещё не перешло в день, когда мы увидели первую в долине деревню. А вернее сказать, то, что оставили от неё оборотни и пожар. Лечить было некого, а травами и снадобьями никого не воскресишь. Деревенька была небольшая — дюжина изб, жавшихся друг к другу. Остались от них только обугленные печи. Изгороди вокруг деревни не было. Да она бы ни не спасла.

— Это что же такое делается? — повторяла Нельда, теребя котомку.

Я же и слова не могла вымолвить. Ещё когда дома жила, видела я мёртвых, и не раз. На похоронах. Но никогда не приходилось мне смотреть на растерзанные зубами и огнём тела. Здесь такими были все, что попадались на глаза.

— Слушай, Туга, меня внимательно, — видрана обхватила мою голову руками, словно собиралась оторвать, — сейчас возьмёшь половину моих припасов и пойдёшь к себе долину. Да будут Боги добрыми, может эти твари обошли её стороной. Предупредишь Яглику о том, что появились в округе два рождённых оборотня, что набирают они себе свору, и отдашь то, что я тебе дам. Сейчас поднимешься по левому склону вон до той скалы, — она повернула мою голову, — за ней начинается тропа дозорных. Спустишься по той тропе до ручья, и пойдёшь вверх по ручью — выйдешь как раз к твоей деревне. Поняла?

Я кивнула. Но только потому, что даже если бы она мне ещё десяток раз сказала то же самое, я бы всё равно не поняла.

— Смотри, детонька, осторожна будь.

Я ещё раз кивнула.

Нельда переложила припасы, повесила мне на шею какой-то камешек и наказала крепко сжать его в руке, если что случится, и я, что было сил, побежала. Выдохлась я очень быстро — толи от страха, толи от того, что в гору бежала, но ноги стали тяжёлыми, словно каменными. Я едва выбралась на гребень возле скалы. Тропка дозорных была извилистой и заросшей. Видать в дозор по ней ходили не часто — быстро идти не получалось. Солнце уже было высоко, когда я наконец-то добралась до ручья.

Здесь меня ждали не ждавши. Двое дозорных из моей долины под белы рученьки препроводили меня прямиком к своему старосте. А тот, недолго думая, позвал волхва для совета — что со мной делать.

Так вот мы с тобой, Наволод, и встретились.

Примечания

21

Расина — источник, родник.

22

Видрана — кудесница, волшебница.

23

Нельда — запретная; блаженная.

24

Швыркать — вбирать в рот пищу или питье со специфическим шумом.

25

Отправить в Моранину Пустошь — это всё равно, что послать к чёрту, или пожелать скорейшей смерти (прим. ав.).

26

Туга — печаль, горе.

27

Альвы — тоже самое, что эльфы.