Ты мне не мать!

Ольга Брюс, 2023

Две мамы, но кто из них родная? Сначала Юлю воспитывала одна женщина, позже – другая. Кого из них она признает родной матерью, покажет время. Сестра стала врагом, отец испарился, но Юля не отчаивается. Племянница поставит точку в этой непростой истории.

Глава 2

Шли годы. Дети росли, Лилька становилась злее, а Витя всё больше отдалялся от семьи, неизвестно где пропадая ночами.

Высыпав дрова у печи, Лиля разогнула спину и с горечью вздохнула.

— Надо свинью колоть, а он где-то шляется, — сняла пуховый платок и закинула на решётку вешалки. — Такое ощущение, будто мне одной всё это надо.

Расстегнув фуфайку, она сначала сняла валенки и поставила их у порожка, а потом упёрлась плечом в стену и вынула руку из рукава.

— Тёмка тоже не хочет помогать. Придёт со школы и бегом на горку. Тьфу, не семья, а соседское проживание, — разделась и присела на корточки, открывая печную дверцу. Зажгла спичку, поднесла к газете и уставилась на то, как бумажный уголок разгорается синим пламенем. — Вот так и молодость моя сгорела, — выдохнула, сунув газетёнку между сухих полешек.

С улицы донёсся стук, похожий на то, как отбивают обувь о порог, чтобы очистить от снега. Лиля закрыла дверцу, встала и сложила руки на груди.

— И долго ты будешь гулять? Матери помогать не надо? — встретила дочь, вернувшуюся из школы. — Где была?

— Я к тёте Ане ходила, — Юля поставила портфель на пол и шустро расстегнула пуговицы на куртке.

— Что ты к ней постоянно бегаешь? Там что, мёдом намазано? — занервничала мать, уходя в кухню. — Я тут одна, как ломовая лошадь, а вам всем плевать!

— Я сейчас корову сама покормлю, — Юля боялась мать, как огня, поэтому и сбегала после уроков к доброй тётке, чтобы чувствовать себя в её доме нужной.

— Уже давно накормлена! Переодевайся и иди дрова складывать! Бессовестная! Мать одна надрывается, а ей лишь бы по гостям шляться!

— Я не шлялась, — нечаянно огрызнулась Юля и моментально заработала оплеуху.

— Поговори мне ещё, сопля. Я тебе не тётя Аня, а мать! И не смей повышать на меня голос!

— Я не повышала, — сквозь слёзы ответила девочка, снимая школьную форму.

— Поговори мне ещё, — рыкнула Лиля и удовлетворённая вернулась за кухонный стул. — И что там Аня нового рассказывает?

— Ничего, — повесив платье в шкаф, Юля достала старенькие спортивные штаны.

— Как ничего? Вы там в молчанку, что ли, играете? Почти каждый день к ней ходишь, а смысл? Вот ты мне скажи, что тебе там делать? Катька уже — взрослая кобыла, ей семнадцать, Ирке — шестнадцать, Нинке — четырнадцать, а остальные — ребятня. С кем ты там дружбу водишь?

— С Катей.

— Ой, да что у вас с ней общего? Она уже невеста, а ты так, шмакодявка.

— Я не шмакодявка, — обиделась Юля, выходя из комнаты.

— Стой. Повернись. А теперь скажи мне честно. Что обо мне говорит тётя Аня?

— Ничего, — пожала плечами девочка.

— Точно?

— Да.

— Тогда иди. И чтобы одну кладку до самого верха сложила. Поняла меня?

— Поняла, — сунув ноги в валенки, Юля надела шапку, старую куртку, которая ей была мала, и ушла выполнять материнский приказ.

Какое-то неравенство между детьми. Юле всего десять, Тёмке — четырнадцать, а спрашивают больше с Юли. Тёмка днями с друзьями по деревне колесит, а Юля должна помогать родителям по хозяйству: таскать воду корове, кормить её сеном, складывать дрова. Правда, Юля ещё не понимала и не чувствовала, что её старшему брату предоставлено больше привилегий, чем ей. Она считала, как её науськивала мать: женщины должны исполнять домашнюю работу в одном лице, так как мужики чуть ли не сутками пашут в колхозе, чтобы прокормить свою семью. Вот так и Юля, смирившись с будущей участью ломовой лошади, молча исполняла указы матери и пыхтела то над колодцем, вытаскивая полное ведро воды, то над стогом сена, которое нужно дёргать для коровы. Сложнее всего с сеном, конечно. Стог, накрытый специальной тканью, покрылся инеем, и сено лежало плотняком, попробуй вырви хоть пучок. Поэтому приходилось орудовать в варежках, чтобы набрать хотя бы одну тачку сена. На это уходил один час, а то и больше.

Юля складывала на руку обледенелые полешки и носила в дровяник. Она дышала ртом от усталости, часто втягивала воздух через промокшие ноздри, чтобы не потекли сопли, и думала о тёте Ане, которая относится к ней лучше, чем родная мать.

— Ты приходи завтра, обязательно, — тётя провожала племянницу до калитки, накинув на себя пуховый платок. — Мы с девчонками будем пироги печь. Ты какие больше любишь?

— С капустой, — улыбалась Юля, глядя в добрейшие глаза.

— Вот и хорошо. Как раз с капустой будем печь.

Поговорив с тётей, Юля шла домой окрылённая, как будто у Ани есть чудесный дар, наполнять детскую душу счастьем, даже в виде простой улыбки. Повезло с тёткой, такого душевного человека ни у кого нет. Вот так придёшь к ней в дом — и сразу петь хочется, до чего ж уютно, тепло, никто не кричит, не ругается, всегда тихо и безмятежно. Подходя к своему дому, Юля чувствовала, как весёлое настроение улетучивалось, сменяясь тяжестью в груди и желанием плакать. Странно как-то, ведь должно быть наоборот, когда ты радуешься родному дому и спешишь погреться у печки, но с Юлей было по-другому, ей хотелось развернуться и убежать к тёте Ане, прижаться к ней, чтобы почувствовать материнское тепло, которое не исходит от родной матери.

Сложив половину ряда, Юля присела на пень, чтобы передохнуть.

— Что сидим, кого ждём? — мать несла еду Полкану. — Быстрее закончишь, быстрее сядешь за стол.

— Я сейчас есть хочу, — с одышкой проговорила девочка, вытирая пот со лба.

— Пока до конца не сложишь, есть не будешь, — равнодушно произнесла мама.

— Я хочу жить с тётей Аней, — еле слышно промямлила Юля и всхлипнула.

— Собирайся и уходи, — такого безразличного тона девочка ещё не слышала.

Юля посмотрела на мать наполненными слезами глазами и ещё раз всхлипнула.

— Что? Страшно? — кривая ухмылка мамы и её стервозный взгляд напугали ребёнка. — Думай, прежде чем нести дурь. Жить она у тётки собралась. А ты знаешь, что они там недоедают? Ты вообще в курсе, как живут многодетные? Они друг за дружкой трусы донашивают, как тебе такое? — Лиля говорила язвительно, наслаждаясь каждой сказанной фразой. — Спят друг на друге, едят из одной тарелки, в туалет очередь, умыться — тоже в очереди постоять надо. А если ты не успел к обеду, то значит останешься голодным. Эти щенки всё пожрут, подчистую.

— Какие щенки? — Юля уже не понимала, что говорит мама.

— Катьки, Нинки, Сашки. Дети твоей любимой тётки! — рявкнула Лиля и понесла отходы собаке.

Юля сидела на пеньке и тихонько плакала. Обидно за братьев и сестёр, которых мама назвала щенками. Так обидно, что хочется побежать к тёте Ане и рассказать, как мама обзывает её детей. Сжав маленькие кулачки в мокрых рукавицах, девчушка вытерла нос рукавов куртки, сжала челюсти и подняла с заснеженной земли полено.

— Дура, — буркнула, не заметив, что мать стоит позади.

— Что ты сказала? — Лилька выкатила глаза и готова была наброситься на ребёнка.

— Я стишок вспоминаю, — прошептала Юля, зажмурив глаза.

— А-а, — Лиля подумала, что ей показалось. Топая к дому, она ещё что-то крикнула по поводу своей сестры, а потом рассмеялась.

— Дура набитая, — Юля укладывала полешки в дровяник и злилась на грубую мать. — Ей лишь бы орать и бить.

Но на этом не закончилось. Ни с того ни с сего решив проверить дневник дочери, Лиля, увидев двойку, подняла крик и замахала кулаками.

— Ты тупая?! Ты не умеешь помножить два на два? Почему по математике двойка? Как ты учишься? На меня смотри! Я спрашиваю, почему двойка?

Стоя перед рассерженной матерью, девочка смотрела в пол и молча глотала слёзы. Мама никогда не проверяла уроки. Не совала нос в портфель, не интересовалась отметками, а тут на тебе — вдруг захотелось проявить интерес к учёбе дочери.

— Быстро садись за стол и покажи мне задачу, которую не смогла решить, — зарычала Лиля, бросив портфель под стол.

Юля нагнулась и полезла за портфелем и в этот момент получила поджопника, когда наполовину оказалась под столом.

— Да шевелись ты! — терпение Лили вот-вот лопнет. — Садись быстрей, мне ещё свиньям варить!

Юля вытащила учебник по математике, черновик и ручку. Разложив предметы на столе, присела и открыла книгу.

— Какая?

— Вот эта, — со страхом в голосе ответила девочка.

— И что тут непонятного? — Лиля пробежалась глазами и мгновенно решила в уме задачу. — Из одной трубы в другую… Сколько воды… Ну? Чего молчишь? Что нужно делать?

— Разделить? — сомневаясь, спросила девочка, спрятав руки под столом и нервно заламывая пальцы.

— Ты у меня спрашиваешь? Сколько вытекло?

— Не знаю…

— Что ты не знаешь? Здесь всё написано! Так сколько?

— Триста…

— И?

Подняв глаза на разъярённую мать, Юля совсем растерялась.

— Что ты смотришь на меня, как баран на новые ворота? В книгу смотри! Что здесь написано?

Теперь уже Юля не могла различить ни слова. Слёзы застилали глаза, буквы сливались в чёрные полосы, задача не решалась, руки тряслись, страх пробрался в душу ребёнка. Мать кричала так, что в одном ухе зазвенело.

— Пиши, что ты сидишь? — Лиля вытащила руку дочери и с грохотом опустила на столешницу. Сунула в ладонь ручку и несколько раз ударила ладонью по запястью. — Я сказала, пиши, — зашипела она, толкая ребёнка между лопатками. — Пиши, пиши, пиши. — рука поднималась выше и выше.

Юля роняла слёзы и не могла понять, что от неё требуют. В голове полная пустота, каждое слово пролетает мимо ушей, сердце бешено стучит, а мать орёт всё громче и громче.

— Да в кого ты такая тупая? — неожиданно мать треснула Юлю по затылку, и её голова ударилась о стол. — В нашем роду таких глупых не было!

Ещё удар.

— Мы все нормально учились, а ты в кого такая уродилась?

Следующий шлепок, и Юля вновь ударилась лбом о стол.

Умываясь слезами, девчушка сидела на стуле и не подавала голоса, чтобы мать не начала бить по всему телу. Наоравшись вдоволь, Лилька закрыла учебник и с силой опустила его на макушку дочери. Это был последний изматывающий детскую душу шлепок, и Юля описалась.

— Ты совсем охренела? — Лилька ощутила, как тёплая вода достигла пальцев её ног. — Быстро вытирай!

Юля встала и пошла за тряпкой.

— Господи, как вы все мне надоели! — вопила Лиля, снимая вязанные носки. — Эта тупая, тот ленивый, а третий шляется где-то ночами!

Выругавшись, она ушла в кухню и села за стол. Теперь пришла Лилькина очередь плакать. Она чувствовала, где её муж может задерживаться, вернее, у кого. Но этот факт недоказуем — Витька ходит к одинокой бабе, скорее всего, которая живёт где-то рядом.

Успокоившись, женщина поставила в печь чан с картофельными очистками, потом подкинула дровишек и включила телевизор. Юля просидела за уроками почти три часа. Она никак не могла разобраться с задачей, но и просить маму о помощи — страшно.

В десять вечера заявился брат. Мокрый до нитки, но довольный. К его приходу Лиля уже остыла и не имела желания кричать.

— Есть будешь?

— Ага, — Тёма разделся, закинул мокрую одежду на печь, вместе с валенками, и сел за стол. — Папка ещё не пришёл?

— Ох, не знаю, где ваш папка шляется, — с тоской в голосе произнесла мать, наливая сыну свежего борща.

— А я его трактор за рекой видел.

— Где? — глаза Лили вытаращились на Тёму.

— Ну там, где тётя Света живёт.

Бросив половник в кастрюлю и испачкав газовую плиту свекольной жижей, Лиля поставила тарелку перед сыном и побежала в свою комнату. Рыдать и ждать возвращения блудного мужа. Виктор вернулся за полночь. Он тихонько вошёл в дом, пошарил рукой на печке, нашёл что-то и сунул в карман. Лиля сидела в кухне и видела, как муж движется, словно тень, и почему-то не раздевается.

— Где ты был? — спросила осипшим голосом и зажгла свет в кухне.

— А тебе какое дело? — глаза Вити сощурились из-за яркого освещения.

— У Светки?

— Иди спи. И не лезь ко мне, — Витя говорил грубо, в приказном тоне.

— Вить, у нас семья. Что ты делаешь? Очнись.

— Не твоё дело, — пошарив в карманах фуфайки, висевшей на гвоздике, мужик нашёл спички и новую пачку папирос. — Всё. Меня не жди. Завтра приду, наверное.

Проводив расстроенным взглядом мужа, Лиля подпёрла голову ладонями и вновь заплакала.

— Мамочка, ты чего? Плачешь? — из комнаты высунулась заспанная Юля. — Не плачь, мамочка.

Она потянулась к Лиле, чтобы обнять и пожалеть, но Лилька отпихнула дочку и рыкнула, чтобы та шла спать. Юля поплелась в спальню, думая, что мама плачет из-за неё. Чуть позже, когда Лиля уже не могла сдерживать эмоции и выла на весь дом, к ней пришёл сын. Тёмка стоял в одних трусах и потирал глаза.

— Мам, брось ты его, а? — в свои четырнадцать он прекрасно понимал: мама страдает из-за отца.

— Сынок, когда вырастешь, ты меня поймёшь, — всхлипывала мать, обнимая Тёму за пояс. — Ещё неизвестно, каким ты станешь.

— Я никогда таким не буду, — пробурчал мальчик и, отцепив руки мамы от себя, отправился в койку.

Проревев до трёх ночи, Лиля умылась прохладной водой и легла в постель. Утром она проснулась вся опухшая, с красными глазами.

— Лилька, что за вид? Ты будто пила всю ночь, — усмехнулась Алиса, входя в магазин, где Лиля работает продавцом. — Или на пару со своим покупку новую отмечали?

— Какую ещё покупку? — Лиля готовила прилавок к началу рабочего дня: вытирала пыль, доставала счёты и тетрадь, в которую записывались долги.

— Ну как, — Алиса ходила вдоль стеллажей и рассматривала, какие есть в наличии консервы, — мой Сашка вчера вместе с ним ездил в город. Сашка на рынок, а Витька — за шубейкой.

— Какой ещё шубейкой? — Лиля нервно махала тряпкой, думая, что женщина ошиблась. — Витька вчера на работе был, а ты какую-то ерунду придумываешь.

— Как на работе? Он днём ранее договорился с моим Сашкой…

— Подожди, — продавщица подняла глаза, — это точно Витька был? А что за шуба? Кому он её покупал?

— Ну-у, слушай, — Алиса немного опешила. — Женская шуба сорок шестого размера. У тебя ж сорок шестой?

— Не только у меня, — нахмурила брови Лиля. Постояв несколько секунд, поторопила Алису. — Давай, что там тебе? Я на учёт закрываюсь.

Обслужив первого покупателя, Лиля закрыла магазин перед носом пришедшей троицы, состоящей из болтливых старушек.

— Здрасьте, куда? — возмутились пожилые женщины, злясь на непутёвую работницу.

— Бабулечки, миленькие, некогда мне, — повесив огромный амбарный замок на дверь, Лиля побежала прочь. — Позже приходите! Позже!

— Ну ты посмотри на неё, — хмыкнула одна из женщин, поправляя пуховый платок. — Наглая какая.

— Да брось, Степановна, она, кажись, из-за мужика побежала.

— Да был бы мужик, а то так, не пришей рукав. То пьяный, то к Светке ночами шастает.

— А ты откуда знаешь?

— Так он мимо моей хаты и шастает. Я ночью сплю чутко. Слышу, трактор еле-еле чахнет. В окошко гляну, впотьмах вроде и не узнать, да я ж грохот каждого пойму. Витька это. Вот ей-богу, Витька.

— Ты за дедом своим присматривай! — рассмеялась третья, сунув руки в рукавички. — А то вот так не заметишь, побежит к такой же Светке!

— Да кому он сдался? — ревниво ответила Степановна и развернулась, чтобы пойти домой. — Мой старый хрыч от меня ни на шаг. По молодости тоже боялся глянуть на других.

— Ха! Конечно, ты ж у нас бой-баба! — и все трое расхохотались на всю пустынную улицу.

Конец ознакомительного фрагмента.