По-восточному

Ольга Болгова, 2011

Поездка на восток к родственникам вдруг становится опасным путешествием, гонкой с преследованием. Что нужно злодеям от ничего не подозревающей героини? Кто такой ее случайный попутчик – спаситель, помощник или злоумышленник, вынашивающий коварный план?

Глава 2. Прекрасный город Алматы

Убедившись, что назойливый брюнет не последовал за мной и покинул здание, даже не оглянувшись в мою сторону, я, без особой пользы, изучила таблицу валютных курсов и приступила к операции обмена. Получив взамен трех родных тысяч почти тринадцать казахстанских, я первым делом потащилась в первое попавшееся на глаза кафе, где ради поддержания сил и назло авторше уговорила пол-литровую бутыль Аква минерале и чашку показавшегося весьма вкусным кофе (сразу оговорюсь, что упоминание ныне и в дальнейшем торговых марок и трендов не является ни скрытой, ни явной рекламой, а всего лишь средством создать правдивую атмосферу первой половины двадцать первого века). Несколько взбодрившись и обретя долю уверенности в себе, я предприняла вторую попытку покинуть аэропорт.

Выбрав из толпы претендентов немолодого полноватого таксиста, к которому прониклась некоторым доверием (не думайте, что я по жизни такая уж осторожная и мнительная), я успешно загрузилась в видавшую виды Волгу и попросила довезти меня до недорогой, но приличной гостиницы, надеясь, что таксист справится с поставленной задачей. Надеждам моим суждено было оправдаться — таксист, подумав, предложил три варианта на выбор, и мне ничего не оставалось, как довериться ему окончательно. Волга бодро рыкнула и, каким-то чудом выбравшись из полчищ автомобилей, вырулила на широкую зеленую улицу, унося меня в дебри города, что звался когда-то Верным, пережил не одно землетрясение, стал Отцом яблок, столицей, а ныне лишился этого статуса.

Глядя на мелькающие за окном дома, я снова вспомнила о судьбе своего попутчика и о допросе, которому меня подвергли. Почему меня так расспрашивали? Умер человек в самолете, это печально и ужасно, но почему я должна быть знакома с ним и что-то знать о нем? Упрекнуть меня в том, что не оказала несчастному помощь или не подняла тревогу, нельзя — я и не подозревала, что ему плохо. Хотя, может быть, когда он пихал меня в бок, он хотел этим что-то сказать? Но он же извинялся, просто извинялся, значит, не был лишен дара речи и мог вместо извинений сообщить о своих проблемах нормальным русским языком, а не языком жестов.

«Послушай, ты же впервые едешь по этому городу и вместо того, чтобы терзать читателя своими поздними сожалениями и умозаключениями, могла бы просто рассказать о том, что видишь за окном!» — заявила авторша, устроившаяся на заднем сиденье.

«Какая же ты черствая и бессердечная, — возмутилась я. — Человек умер, а тебе бы картинки описывать. На сегодня с меня хватит трупа и живописания собственной внешности… более чем! У тебя тоже имеются глаза, вот и рассказывай, что ты там видишь!»

Авторша обиженно засопела и удалилась, а я волей-неволей уставилась в окно. По правде говоря, зрелище открывалось весьма живописное, напрасно обидела авторшу. Огромный южный город тек за окном шумной и жаркой рекой, на ходу меняя лица. Вот справа потянулась сплошь увитая густо-зеленым плющом стена, за ней замелькала бетонная ограда путепровода, ведущего на транспортную развязку. Дорога, спустившись с моста, закрутилась в короткий тоннель — миг отдохновения от слепящего солнца — и вновь вынесла в пекло бетона голых многоэтажек постройки конца прошлого века. Еще поворот и другой мир — самодельные заборы старых частных домов, зеленое буйство яблонь, черешен, вишен, усыпанных гроздьями созревших ягод. Пейзаж менялся с неустанным постоянством. Пышная мечеть с голубыми куполами и тонким серпом полумесяца, сразу напомнившая о том, что это Азия; суматоха рынка и снова спокойные тенистые улицы. Волга пронеслась мимо парка 28-ми панфиловцев, о чем коротко сообщил таксист, и вырулила на широкий проспект, с азиатской кичливостью выставивший слева и справа роскошные здания, радующие глаз вычурностью и разнообразием архитектуры. Но, главное, горы, тонущие в пене облаков снежные вершины Заилийского Алатау — горы, которые, кажется, присутствовали повсюду, то мелькая в перспективе проспектов и улиц, то открываясь во всем своем загадочном великолепии зелеными холмами, уходящими ввысь к заснеженным каменным вершинам, нависая над городом, что вырос у их подножия. Спокойные, прекрасные горы, заставляющие сердце сжиматься от восторга.

«Вот видишь, вполне прилично рассказываешь. Можно, конечно, и пообразней, да и пафоса поменьше, но для тебя и это предел возможностей», — прошептала объявившаяся на заднем сиденье авторша.

— Проспект Абая, — сообщил лаконичный водитель. — Здесь все дорого, но на улице Мира есть гостиница Желтоксан, там у меня сноха работает, отвезу вас туда.

— Сноха, так сноха, то есть, пусть будет Желтоксан, — согласилась я, бросив взгляд на уже опустевшее заднее сиденье.

Гостиница на самом деле оказалась неплохой и вполне приемлемой по цене. Я заплатила пять тысяч тенге за сутки проживания в одноместном номере на втором этаже с удобствами в коридоре. Правда, таксист взял с меня те же пять тысяч, после чего я твердо решила купить карту и изучить способы передвижения по славному городу Алматы на общественном транспорте.

Вполне прилично перекусив в гостиничном буфете, приняла душ и устроилась на балконе номера сушить волосы. Дома на другой стороне тенистой улицы утопали в зелени пышных деревьев. Прямо напротив балкона высился, кажется, вяз (не ботаник я, да и авторша тоже), и тени от его листьев затейливым узором шевелились на выложенном плиткой полу балкона. Меня охватило ощущение покоя и почти счастья, когда начинаешь думать, что все будет хорошо, несмотря ни на что. Я долго сидела, тупо наблюдая за сменой света и тени, наслаждаясь теплым ветерком («ласкающим кожу», — ехидно хихикнула с соседнего балкона авторша). Показав ей кулак, я вернулась в комнату и, забравшись в кровать с жестким, но удобным матрасом, тотчас же заснула. Проснулась от ощущения, что кто-то смотрит на меня в упор, резко вскочила и увидела тощего, растрепанного черного кота, замершего в изящной позе на перилах балкона. Он уставился на меня выцветшими — видимо, на солнце, — бледно-зелеными глазами, щели зрачков сузились до тонких линий.

— Брысь! — несправедливо по отношению к утомленному солнцем животному сказала я, а кот нагло зевнул и неторопливо продолжил движение. Он выглядел как-то необычно — слишком длинное тело, слишком маленькая голова. Словом, какой-то южный азиатский кот.

«Это надолго?» — авторша заглянула с балкона, с любопытством разглядывая крошечный номер.

«Что надолго?» — не поняла я.

«Долго еще будешь описывать кота? У тебя одни крайности: то слова из себя не выжмешь, то не остановишь словоблудие. Какое отношение, скажи ты мне, имеет этот тощий кот или кошка к нашей истории?»

«Пока не знаю, — стараясь соблюдать спокойствие, ответила я, — но, вполне возможно, какую-то роль он и сыграет! И я настаиваю, что это кот!»

«Хорошо, пусть будет кот, но ты, насколько я поняла, рассказываешь о нем только ради того, чтобы заполнить страницы хоть каким-то содержанием?»

«Я вообще не понимаю, почему ты прицепилась к этому коту? Что плохого в том, что я увидела кота, проснувшись? Я ведь на самом деле увидела его!» — спокойствие давалось мне с трудом.

Тем временем кот, который остановился, чтобы выслушать нашу перепалку, лениво потянулся, выгнув спину коромыслом, и удалился на соседний балкон.

«Коромыслом! Надо же, коромыслом…», — пробормотала авторша и ушла вслед за котом.

Жарко. Солнце поднялось за пределы досягаемости вяза за окном и запустило свои палящие полуденные лучи в комнату. Я выбралась из постели, чувствуя себя отдохнувшей и полной сил, и приступила к выполнению ближайших планов. Поправив природные недостатки с помощью благословенного макияжа, я достала из чемодана летнее платье из легкого трикотажа — цвета блеклой травяной зелени — открытое с летящей юбкой. К платью прилагался жакет-болеро и широкий пояс с пряжкой. Осмотрев себя в узком длинном зеркале, которое обнаружилось внутри на дверце платяного шкафа, я пришла к неутешительному выводу, что все-таки располнела за зиму — пояс с трудом застегнулся на прежнее отверстие, а грудь нахально вырывалась из декольте. Все-таки напрасно я взяла сей наряд, переоценив свои показатели.

«Булочки, дорогуша, булочки и пирожные…», — за спиной в зеркале возникло, как всегда ехидное, лицо авторши.

«Можно подумать, ты у нас по подиуму ходишь! — отрикошетила я. — На себя взгляни! Где твои любимые широкие брюки? Не сходятся на талии?»

Авторша сердито задышала.

«У меня — сидячий образ жизни, а ты — обжора и чревоугодница».

«Грубо, очень грубо, что свидетельствует о том, что я — права! И не понимаю, чем обжора отличается от чревоугодницы! Не слишком ли много синонимов в одном предложении?» — подвела я итог и захлопнула дверцу шкафа.

«Филолог доморощенный», — презрительно бросила авторша.

«Язва!» — отрезала я.

Повертевшись перед зеркалом, я задала себе резонный вопрос: зачем надевать платье, если я собираюсь в горы.

«Затем, чтобы по-женски обрести уверенность в себе, не так ли?» — авторша, устроившись на кровати, разглядывала мои вещи.

«Прекрати рыться в моем чемодане!» — возмутилась я.

«Но я же должна как-то контролировать твою необузданную страсть к нарядам! — ответила она, извлекая из недр чемодана льняной сарафан. — Неплохая вещичка!»

Я задохнулась от возмущения. Это у меня-то страсть к нарядам? Да я не помню, когда в последний раз купила себе хоть что-нибудь приличное! Пока подбирала цензурные слова, чтобы выразить авторше свое негодование, она уложила вещи, встала и похлопала меня по плечу.

«Ладно, не обижайся, я погорячилась, это… от жары. Кстати, ты так и не сообщила читателям свое имя. Постарайся сделать это как-то ненавязчиво и к месту», — с этими словами она вышла, бросив на меня странный взгляд, в котором промелькнуло сочувствие.

«Что это с ней? Наверное, действительно, жара, акклиматизация и смена часовых поясов», — решила я и приступила ко второй части марлезонского балета, то есть, сняла платье и достала из чемодана шорты и клетчатую безрукавную блузку, что более соответствовало моим планам. Сунув ноги в удобные босоножки-сандалии, я закончила свой гардероб и осталась почти удовлетворена своим видом.

Зачем я столь подробно описываю скучный процесс поисков приемлемого наряда? Авторша сказала бы: чтобы заполнить страницы, но я вновь возражу ей.

«Что надеть?» Я бы поставила этот вопрос третьим, нет, вторым, а, может быть, рискнула и первым в традиционном ряду «Кто виноват?» и «Что делать?». Ведь этот вопрос возникает каждый раз, когда женская рука касается двери платяного шкафа. «Что надеть?» И каждый раз оказывается, что надеть совершенно нечего. Катастрофически нечего. И это проблема. Не менее важная, чем кто виноват. Потому что от того, как одета женщина, зависит ее настроение, а плохое настроение плохо одетой женщины — почти мировой катаклизм. Поэтому небольшое отступление от сюжета, связанное с этим, всегда актуальным, вопросом, я посчитала простительным. Тем более, вряд ли этот опус будут читать мужчины, хотя, если смотреть правде в глаза, они тоже неравнодушны к своей одежде. Впрочем, я действительно слишком увлеклась рассуждениями и очень странно, что молчит авторша. Неужели согласна со мной?

Итак, закончив сборы и покинув свой номер, я поинтересовалась у дежурной, где можно купить карту города, но так и не получив вразумительного ответа, вышла из гостиницы и остановилась, ослепленная солнцем и зноем. Мне несказанно повезло, потому что, пройдя квартал по улице Мира, я обнаружила небольшой книжный магазин, где и приобрела восхитительный путеводитель с подробными указаниями маршрутов всех автобусов, троллейбусов и трамваев, следующих по городу. Попросила у красивой продавщицы-казашки стул. Она сильно удивилась, но стул принесла. Поблагодарив внимательную девушку, я разложила на коленях карту, и мы с явившейся-не-запылившейся авторшей приступили к ее изучению. Разобраться в хитросплетениях алматинских улиц оказалось нетрудно, поскольку их расположение напоминает решетку, лишь кое-где подпорченную изгибами и углами, меньшими девяноста градусов.

«Кстати, — очень миролюбиво сказала авторша, когда мы разобрались с номерами автобусных маршрутов. — Ты так толком и не объяснила читателю, куда, собственно, направляешься».

«Действительно, — мягко ответила я. — Сейчас расскажу».

«Давай», — нежно промолвила авторша и ушла, помахав мне рукой и окончательно сбив с толку.

Я свернула путеводитель, поблагодарила продавщицу, которая в ответ предложила заходить почаще, вышла в зной и чуть не сбила с ног мужчину, почему-то застрявшего у входа в магазин. Извинившись, подумала, что нужно было спросить продавщицу об остановке автобуса номер 35, который, по нашим с авторшей расчетам, должен доставить меня прямехонько ко Дворцу Республики, откуда на автобусе номер 6 можно добраться до Медео — достопримечательности Алматы — урочища, знаменитого построенным там высокогорным катком.

Конечной целью моего путешествия являлся не Алматы, а Балхаш — город на берегу пресно-соленого озера, в честь которого был назван. Там и жила моя тетушка и ее дочери с семьями. Балхаш находился в шестистах километрах от Алматы, а я решила провести в южной столице дня три, поскольку здесь было что посмотреть.

Остановка обнаружилась через сотню шагов, которые я прошла, проигнорировав очередного таксиста, пытающегося предложить свои услуги. Неужели здесь и в центре города конкуренция? Прождав на жаре четверть часа, я наконец села в автобус. В салоне было почти пусто. Я устроилась у открытого окна и начала путешествие по городу.

Автобус свернул с тенистого проспекта и с трудом вписался в поток машин, ползущих по улице… — «Гоголя», — подсказала авторша, заглянув в путеводитель, — жаркой, европейской, застроенной в великолепном архитектурном беспорядке, дышащей зноем и всеми сопутствующими прелестями цивилизации. Поворот и слева явился парк, влекущий в свои недра густой тенистой зеленью огромных, вероятно, столетних деревьев. Автобус остановился и я, поддавшись внезапному порыву, рванула к выходу.

— Заплатите за проезд, — черноволосый мальчишка-кондуктор задержал меня на ступеньках.

— Извините, — охнула я, осознав, что совершенно позабыла о такой житейской мелочи.

— 50 тенге, — сообщил мальчишка.

«Какая же ты невнимательная, — укоризненно проворчала авторша, выглянув из-за спины юного кондуктора. — И почему ты вдруг кинулась в парк?»

«Хочу», — веско ответила я.

«Понятно, железный аргумент. Хотя, сходи, тебе полезно будет. Да и…»

«Что да и?» — спросила я, отыскивая в кошельке нужную монету, но авторша испарилась в знойном облаке, так ничего и не ответив.

Расплатившись, я спрыгнула со ступенек автобуса. Парк оказался весьма серьезным, носящим имя 28-ми панфиловцев, тех самых, что, по легенде, погибли в сорок первом, защищая Москву. Монумент, с которого в героическом порыве стремились в бой огромные фигуры солдат, а за их спинами символично вырастали три зубца кремлевской стены, поражал гигантскими размерами и летящей трепетностью воплощения. От памятника тянулась широкая аллея, окаймленная гранитными плитами, с вечным огнем в центре. Серебристые ели, вязы и прочие неизвестные мне деревья окружали эту трагическую монументальность. Был субботний день, и аллея кишела новобрачными — пышно-белоснежными невестами, незаметно-мрачными женихами и шумными гостями. Осмотрев памятник, я двинулась дальше в сторону ярко-желтого собора с куполами, расписанными в шахматно-геометрическом порядке синими, зелеными и розовыми ромбами. Здание красовалось среди парка резким контрастом суровому монументу и скорее напоминало сказочный терем, оплетенный цветными кружевами, чем православный собор. «Кафедральный собор, построенный по проекту архитектора А.П. Зенкова, и являющийся первым столь высоким зданием, сооруженным в Верном…» — сообщалось на памятной доске у входа. Обойдя собор по периметру, я почувствовала, что должна скрыться в тени, иначе акклиматизация и прогулка могут пойти не тем путем, благо, что тенистые аллеи, расходящиеся в разные стороны от соборной площади, наличествовали в полном и манящем объеме. Свернув в одну из них, я долго шла в поисках свободной скамейки, мечтая присесть и покурить, шла мимо воркующих парочек, аккуратных старушек, неторопливо обсуждающих что-то свое, житейское; компаний бодро гогочущих парней, вооруженных бутылками с пивом, шла, пока не забралась в самую глубину, туда, где аллея, чуть свернув, заканчивалась тупиком, обрамленным густым кустарником. За кустарником парк заканчивался, о чем сообщали близкий гул города и контуры решетки за деревьями. Скамейка, стоящая здесь, весьма удобная для парочек, желающих скрыться от посторонних глаз, оказалась незанятой, и я, радуясь такому везению, устроилась на ней, достала из сумки сигареты, но застряла в поисках зажигалки.

«Держи мою…», — начала авторша и замолчала на полуслове.

Её зажигалка описала сложную спиритическую петлю в воздухе и материализовалась в руке мужчины, который подносил тонкий виток пламени к моей сигарете. Откуда он взялся?

— Спасибо, — осторожно сказала я, прикурив, и слегка отодвинулась от него, усевшегося рядом. Он совсем не вызывал доверия, но был мне знаком. Кошмар какой-то! Или мне показалось? «Из тех, что выпивают баррель пива каждый день и не страдают красноречием», — оценила я нежданного кавалера, пытаясь вспомнить, где видела его прежде. Такой не мог подать даме прикурить. Не мог, но подал… Что ему нужно? Собирается клеиться ко мне? И, как назло, меня занесло в глубину парка, в этот тупик! «Идиотка, гусыня безмозглая!» — мысленно выругалась я, добавив к перечню пару не очень печатных слов.

Собственно, я оказалась права в своих ощущениях.

«Хочешь сказать, интуиция сработала?» — поинтересовалась авторша, устроившись у ствола огромного серебристого тополя, что высился напротив.

«Да, именно, — подтвердила я. — Надеюсь, ты не считаешь, что я лишена этого качества? Тем более, что я — блондинка».

«Не считаю…», — грустно кивнула авторша, поглаживая пятнистый ствол, по которому скользили солнечные пятна.

— Ну чё, дамочка, покурила? — спросил сосед по скамейке, улыбнувшись мне двумя рядами шикарных белых зубов, которым можно только позавидовать.

— Вроде еще нет, — брякнула я, нервно затягиваясь и обдумывая, как смыться от него. Может, просто встать и уйти? Именно это я и сделала через пару секунд: встала, бросила недокуренную сигарету в урну и, накинув сумку на плечо, двинулась прочь. Я успела сделать лишь пару шагов, затем меня резко рвануло назад, и я начала падать, вцепившись в ремешки сумки, которую мужик тащил на себя. Силы были слишком не равны, он пихнул меня кулаком куда-то в левый бок, я отлетела в сторону, выпустив сумку, и рухнула на гравий аллеи, обдирая колени и локти. Вскочив, я увидела, что негодяй с моей сумкой в руке ломится в кустарник.

«Кричи, да кричи же ты, бестолочь! Зови на помощь! Делай что-нибудь!» — заорала авторша, подбегая ко мне.

Я размахивала руками и хватала ртом воздух, словно рыба, сорвавшаяся с крючка и шлепнувшаяся на дно рыбацкой лодки, но не могла издать ни звука, у меня перехватило дыхание. Авторша двинула меня кулаком в правый бок, и я обрела дар вопля, который и издала, не совсем поняв, что кричу. За спиной раздались быстрые шаги, я шарахнулась в сторону, решив, что теперь на меня нападают сзади, но какой-то человек промчался мимо и ринулся в кусты вслед за грабителем.

Там все, документы, деньги, карточки!!! А это сообщник, его сообщник! Меня ограбили! Осознав эту очевидную истину, я заорала «помогите!» и рванула в кусты вслед за скрывшейся там парочкой, совершенно не думая, что делаю, и что случится в следующий момент.

Кусты оказались колючими и хлесткими, мне показалось, что я продиралась через них целую вечность. За ними обнаружился подстриженный травой газон, а дальше — ограда, за которой гремел загруженный транспортом проспект. Но все это я заметила немного позже, а в тот момент, вылетев, словно Маргарита из окна, на газон, я увидела лишь двух мужчин, что дрались, прыгая по газону. Точнее, один из них, мой обидчик, пытался удрать, а второй, в котором я с изумлением узнала брюнета, своего левого соседа по полету, пытался отобрать у него мою сумку.

«Ну что ты стоишь, словно тебя вкопали?! — зашипела на ухо авторша. — Сделай что-нибудь, идиотка!»

«Сама попробуй! — бросила я. — Что, что я могу сделать?!»

«Ну не знаю, сумка-то твоя, а там документы, деньги и все такое…», — вздохнула авторша.

Взревев, как раненая зайчиха — хотя, зайчихи, кажется, не ревут, но это неважно — я ринулась в гущу событий. Зажмурившись от страха, вцепилась в майку грабителя и сделала попытку тряхнуть его, что, конечно же, не увенчалось успехом. Хоть бы авторша, зараза, помогла, что ли! В следующие секунды произошло что-то, ослабившее противника, брюнет лихо закрутил его руку за спину, отчего громила взревел смачным матом и выпустил сумку, которая полетела на газон, рассыпая свое содержимое в радиусе нескольких метров.

Я схватила сумку и начала лихорадочно скидывать в нее выпавшие вещи, думая только об одном — собрать все и бежать отсюда, как можно быстрее и как можно дальше. Внешние звуки — шум города, голоса дерущихся мужчин — стали странным потусторонним фоном. Собрав все, что попало под руку, я выпрямилась, осматривая газон в поисках оставшихся вещей, и вдруг поняла, что из фона выпало сражение, стало странно тихо, даже послышалось щебетание птиц наверху, в кронах деревьев.

«Лирик», — опять съязвила авторша, глядя на меня из-за прутьев ограды.

Я раздраженно махнула рукой, подняла с земли шариковую ручку и, выпрямившись, вздрогнула. Нападавший куда-то исчез, а передо мной стоял, тяжело дыша и отряхивая джемпер, брюнет из самолета. Навалял бандюге? Или вся сцена была разыграна? Но зачем? Я нервно застегнула молнию сумки и вопросительно уставилась на брюнета.

— Он убежал?

— Да.

На всякий случай я огляделась по сторонам — а вдруг это ловушка — но спрятаться можно было лишь в пресловутых кустах, в направлении которых ворюга, кажется, не двигался.

— Хотите сказать, что вы спасли мою сумку? — спросила я.

— Ну, что-то в этом роде, — скромно откликнулся борец за справедливость (или негодяй и сообщник?) и добавил, отряхивая джинсы: — Здоровый, блин… Но я не понял, какого черта…

Меня начало трясти, да так, что, кажется, застучали зубы. Несмотря на жару мне вдруг стало холодно, даже мурашки выступили на коже, задрожали колени, а к горлу подступила противная тошнота.

«Последствия выброса адреналина», — с умным видом вякнула авторша и тотчас же исчезла, видимо, испугавшись моего дикого взгляда.

— Простите, мне нужно… присесть, — пробормотала я, почему-то перестав бояться стоящего передо мной брюнета.

— Да? Понял, — быстро сказал он и, подхватив меня под руку, повел куда-то по тропинке, тянущейся между газоном и кустами.

Я послушно пошла за ним, даже не попытавшись высвободить руку, но другой рукой намертво вцепившись в ремешки сумки. Между кустами наметился проход, мы вышли на аллею и, пройдя несколько шагов, остановились возле скамейки, на которую брюнет и усадил меня.

— Может, принести вам воды? — участливо спросил он, садясь рядом.

— Воды? Нет, спасибо, я не хочу пить.

По правде говоря, предпочла бы выпить, но сообщать об этом своем желании я не собиралась. Мало-помалу пришла в себя, дрожь прошла, но теперь меня бросило в жар. Саднили поцарапанные колени, правая рука была до крови ободрана при падении на гравий. Я порылась в сумке, нашла среди кое-как забросанных туда вещей флакон с туалетной водой, пачку тампонов и пластырь, обработала ссадины, морщась от боли, заклеила рану на колене. Брюнет достал сигареты и протянул их мне:

— Ловко вы обработали свои раны! Хотите закурить?

— Спасибо, не надо, — простонала я, тотчас вспомнив мужика и пламя зажигалки, от которой прикуривала. — Хотя, нет, давайте.

Вытащила из пачки сигарету, брюнет щелкнул зажигалкой, и я, опять содрогнувшись, прикурила. Простые действия принесли некоторое успокоение и подключили затормозившийся было мыслительный процесс.

— Как вы здесь оказались? Почему? Почему вы погнались за этим…? Вы его знаете? Что вы здесь делаете? — накинулась я на брюнета.

— На который из вопросов отвечать? — логично спросил он, щурясь в дымке своей сигареты.

— Вы шутите, а мне не до шуток, потому что я ничего не понимаю… Но ответьте хоть на какой-нибудь. А вообще мне надо обратиться в милицию, ведь на меня напали и чуть не ограбили. Если бы не вы…

— В полицию, — поправил он

— Что?

«В Казахстане милиция переименована в полицию», — заметила авторша, устраиваясь рядом с брюнетом на скамейке.

«Обойдусь без твоих дурацких подсказок».

«Ну что ты злишься?» — виновато спросила авторша.

«Ты меня подставила!»

«Я?» — на ее лице читалось искреннее удивление.

«Ты заманила меня в этот парк», — злобно сказала я.

«Что ты несешь? Ты сама помчалась сюда, забыв о Медео и Чимбулаке!»

Аргументы против резко закончились, и я обиженно замолчала.

— В Казахстане милиция переименована в полицию, — сказал брюнет. — Может быть, вам и следовало бы обратиться, но не уверен, что его будут искать.

— В принципе, вы правы, ведь сумка здесь и, кажется, ничего не пропало. Но как вы здесь оказались? — занудно продолжила я.

«Он следил за тобой, пораженный твоей блондинистостью», — мерзко хихикнула авторша.

«Дура!» — ответила я.

— Искал вас, — сказал брюнет.

— Искали меня?

— Да… Дело в том, что после беседы с каэнбэшниками…

— С кем? — перебила я его.

— Ну, ребята, что с нами болтали по поводу смерти того мужика, они из комитета безопасности. Да вы не волнуйтесь, это обычное дело.

Ничего себе, не волнуйтесь…

— Так вот, — продолжил он, — где-то на паспортном контроле мы с вами перепутали паспорта. Во всяком случае, ваш находится у меня, а мой, надеюсь, у — вас.

— Что?! — уставилась на него я.

— Посмотрите, — сказал он, доставая из кармана джинсов и протягивая мне красную книжечку с гербом.

Я хорошо помнила, что в аэропорту убрала свой заграничный паспорт подальше в сумку и больше не доставала, предъявив в гостинице российский.

Раскрыв книжечку вновь задрожавшими руками, я увидела свою цветную фотографию и двуязычно впечатанное имя, Лапина Евгения Васильевна. Я кинулась открывать сумку. Минут пять я безуспешно рылась в ее емких недрах и с холодком внутри уже подумывала, что вообще потеряла доставшийся мне паспорт, но в конце концов обнаружила его в углу под косметичкой. С фотографии глянул черноглазый брюнет с несколько приглушенными азиатскими чертами лица. «Лапин Данияр Алексеевич», — прочитала я, слегка обалдев, и протянула паспорт брюнету, то есть Данияру Алексеевичу.

— Спасибо, — сказал он, мельком заглянув в паспорт. — Можно считать, дипломатический обмен состоялся?

— Можно считать, — подтвердила я, позволив себе улыбнуться. — Но как вы все-таки оказались здесь и именно в эту минуту?

— Совершенно случайно, — ответил он. — Обнаружив у себя ваш паспорт, рванул в аэропорт и нашел там таксиста, с которым вы уехали…

— Откуда вы узнали таксиста? — спросила я, наполняясь неясными подозрениями.

— Ну… видел, как вы садились в такси, — чуть помедлив, ответил он.

— Следили за мной?

— Наблюдал… за симпатичной женщиной.

— Вы просто, Джеймс Бонд какой-то… — ляпнула я, краснея.

— Да нет, — махнул он рукой. — Все просто, хотя пришлось потрясти ребят. Узнал, где вы остановились, и подъехал как раз, когда вы помчались по Гоголя…

— Я помчалась?

— Пошли… — исправился он. — Проводил вас до парка, чуть не упустил, когда вы выскочили из автобуса.

— Вы ехали на том же автобусе?

— Ну да.

Какая же я ненаблюдательная и невнимательная! Авторша совершенно права.

— Нагнал вас, а тут этот отморозок… все произошло так быстро, что не сразу понял, в чем дело.

Герой, просто герой… сыщик, защитник и аналитик в одном флаконе.

«Опиши его, опиши, самое время!» — зашипела из-за плеча Данияра Алексеевича авторша.

«Ты совсем тронулась со своими описаниями! Я тебе не Лев Толстой!»

«И даже не львица, так, кошка драная! — принялась за своё авторша. — Но ты посмотри, какой он…»

«Брутальный?»

«Идиотка!»

«Сексуальный?»

«Включи мозги!»

«Я воображение включила!»

«Которое?»

«Сексапильный?»

«Н-да, девушка…»

«Не будь ханжой…»

«Это я-то ханжа?»

«Нет, ты — свободная личность без предрассудков».

«Можешь повторить эту фразу, исключив саркастичность тона!»

«Нет. Ты — свободная личность без предрассудков», — я очень постаралась и прозвучала почти убедительно.

«Ладно, черт с тобой, можешь ни слова не говорить о его внешности».

«Нет, скажу!» — взвилась я и уставилась на Данияра Алексеевича, который раскуривал следующую сигарету.

Я уже упоминала, что он был худощав и не слишком опрятен, растянутый джемпер мешковато висел на его плечах, но это не портило его, скорее придавало какую-то… мужественность, если можно так выразиться.

«Можно», — дала добро авторша.

Очень темные, почти черные волосы, густые и требующие стрижки, темно-карие глаза с чуть восточным разрезом, смуглая кожа, но он явно не был настоящим, то есть чистокровным казахом, скорее, европейцем с примесью Азии или азиатом с примесью Европы.

«Симпатичный, да?» — томно спросила авторша.

«Растеклась, как вишня в сиропе», — цыкнула я.

— Может, мы с вами забежим куда-то, где можно поесть, выпить и обсудить наше… совместное приключение? А вам еще и успокоиться, Женя… — предложил вдруг Данияр Алексеевич, с легкостью сократив мое имя до фамильярного. — Оказывается, мы с вами однофамильцы.

Я не стала протестовать. В конце концов, я у него в долгу, какие бы ни были у него мотивы. И мы действительно однофамильцы, надо же.

— Согласна, Данияр, — сказала я.

— Друзья и родители называют меня Данилой, — ответил он, поднимаясь со скамьи и протягивая мне руку.

— Вы уже считаете меня другом? — осторожно съязвила я.

— Не вижу проблемы, — ответил он. — После того, как мы с вами сражались плечом к плечу. Но какого… на вас напали здесь средь бела дня? Вроде, такого в Панфиловцах не практиковалось.

— Не практиковалось?! А вы знаток криминальной сферы? — спросила я, и вновь по спине пробежала юркая противно-холодная змейка. Действительно, все очень странно. А если бы бандюга смылся с моей сумкой? Что бы я делала? Без денег и документов, в сопредельном государстве. И не факт, что его бы нашли. Факт, что не нашли бы.

— Не особый знаток, просто родился и вырос здесь, в Казахстане, учился в Алматы, — никак не отреагировав на суть моих слов, ответил Данила.

— Вы учились? — зачем-то спросила я, поздним зажиганием осознав пакостность вопроса.

— Не похоже? — усмехнулся он. — Ну да, учился, в Политехе, правда, не доучился…

— Выгнали? — продолжила я свою пакостную линию, показав кулак пыхтящей от возмущения авторше.

— Сам ушел, — отрезал он, коротко улыбнувшись.

Мы вышли из парка и зашагали по широкому, зеленому проспекту Достык. Хотя, слово «зашагали» к себе я бы не отнесла: противно саднили поцарапанные конечности, пластырь на колене изрядно портил и без того не радужное настроение. Не успев начаться, отпуск уже преподнес пару сюрпризов в виде пары немаленьких гаечных ключей, бьющих по голове.

— Послушайте, Данила, вы, судя по паспорту, российский гражданин?

— Да, я давно уехал отсюда.

— У вас здесь родные, друзья?

«А ты вошла во вкус, как я погляжу! — прорвалась авторша. — Расспроси, расспроси его поподробней, то-то он тебе все и расскажет!»

«А ты сомневаешься? Он же нравился тебе пять минут назад!»

«Как мужчина, — зарделась авторша. — А что он за человек, я ведь не знаю, также как и ты».

«Ох, не знала, что тебе нравятся вот такие субтильные пофигисты!» — проворчала я.

«Можно подумать, что тебе нравятся респектабельные мужи с пивными животами! — отрезала она. — И с чего ты решила, что он — пофигист?»

«В отношении одежды точно пофигист, посмотри на этот джемпер».

«А он классно смотрится в этом джемпере, ну согласись!»

«И кто-то упрекал меня в наличии нездорового воображения?»

«А что я такого сказала?»

«Отстань, в конце концов, мне сейчас не до его привлекательности. Может, он меня ограбить собирается!» — отмахнулась я и застонала от того, что ремешок сумки сполз с плеча и прошелся прямо по поцарапанной руке.

— Да, есть родные и друзья тоже… — ответил Данияр-Данила и, словно желая перевести разговор на другую тему, спросил:

— Как ваши раны? Вы так круто вывели противника из строя.

— Издеваетесь? С моими ранами все в порядке. Заживут, — оптимистично откликнулась я.

— Да что вы? Если бы не ваш боевой клич и бросок, я вряд ли бы справился с этим бугаем. Он отвлекся на вас, а я использовал его прокол.

— Вы умеете драться… — сделала я комплимент.

— Не слишком, но кой-какие приемы знаю, — не без мужской заносчивости ответил он. — А вы как сюда, на отдых или по делам?

— На отдых, — отрезала я и, решив, что не стоит слишком углубляться в подробности моей, да и его жизни, спросила: — А вы говорите по-казахски? Проспект Достык…. Что значит Достык?

— Говорю, немного. Достык значит дружба… раньше он назывался проспектом Ленина, а еще раньше именем какого-то там губернатора, сейчас не вспомню.

— Красивый проспект… — сказала я. — Даже не ожидала, что Алматы такой большой город.

«В котором на приезжих нападают в парках», — ехидно шепнула на ухо авторша.

«Злая ты, не стану с тобой сотрудничать», — совсем обиделась я и пихнула ее локтем.

— Здорово застроился за последние годы, хотя столицу и перенесли в Астану. Я сам уже многого не узнаю.

Некоторое время мы шли молча, и это бездумное движение отвлекло меня от недавних потрясений, я погрузилась в созерцание и шум города. Мы то попадали под покров тени от красавцев-деревьев, ограждающих улицу, то снова вступали в топящий камни жар. Геометрически выверенные узоры многоцветья газонов и клумб, шум и брызги фонтанов, каскады этажей высотных зданий — все это проспект Достык. Бронзовый казах на постаменте, с домброй в руках, с благообразной восточной бородкой, облаченный в бронзовые же халат и шапку. За его спиной милосердный скульптор соорудил каменную стену с водопадом, видимо, символизирующую горы, среди вершин которых пел свои песни Жамбыл — имя певца выбито на стене. А в нескольких шагах от бронзового акына на фоне плачущих ив и серебристых елей диссонансом огромный рекламный постер, с которого сходит на сумасшедших шпильках Сара Джессика Паркер со своим «Сексом в большом городе». И розы, алые, как восход, целый газон цветущих алых роз.

— Памятник Джамбулу, нашему казахскому поэту, — словно гид, сообщил Данила. — В ночь у подножья Джамбула-горы, сжавшись комочком у снежной норы, мать моя, рабскую жизнь кляня, в стонах и муках родила меня…

— Ого! — потрясенно воскликнула я. — Вы читаете стихи?

— Со школы помню… Кстати, очень хочется есть, а я вижу впереди едальню. Как вам она? Устроит?

— Вполне, — уверенно сказала я, совсем не уверенная в разумности своих поступков.

«Действительно очень хочется есть, — вторила Даниле авторша. — С утра во рту ни маковой росинки».

«Тебя росинкой не накормишь! И что тебе мешало? Могла бы и перекусить, пока я страдала в парке».

«За кого ты меня принимаешь?» — обиженно спросила она.

«За саму себя», — успокоила я преданную авторшу, заходя вслед за Данилой на уютную веранду Итальянского кафе, заставленную плетеными столиками и креслами.

— Не национальное, но вполне уютное, — сказал Данила, отодвигая для меня кресло. — Казахское могу для вас устроить, если захотите.

«Вот и полезло из него петушиное, мужское!» — сказала я авторше, которая уже млела, беззастенчиво разглядывая Данияра-Данилу.

Увлеченная этим порочным делом, она, кажется, не услышала мою реплику, а я, промычав в сторону Данилы «спасибо», занялась изучением меню, что принес черноволосый парнишка-официант. Пересчет тенге в рубли в попытке понять, насколько дорого или дешево обойдется обед, занял достаточно времени, притом, что в кошельке осталось лишь около трех тысяч. Выбрав блюда с учетом последнего факта, я сделала заказ и постаралась поудобней устроиться в кресле и в пространстве.

Веранда, на которой располагались столики, отделялась от тротуара ярко-зеленым кустарником, напоминающим можжевельник или тую. Дуэт творцов с именами Свет и Тень раскрашивал деревянный пол в жар красного и желтого, чуть охлаждая сиреневым, вырисовывал на нем причудливые узоры, чертил теплые линии на лицах и руках сидящих за столиками людей. Официант принес салат, окрошку и что-то мясное Даниле. Я отказалась от вина, но заказала себе кофе без кофеина и воду, прохладную воду в прозрачном, как слеза, стакане.

«Как он ест, посмотри! Ах, обожаю смотреть, как едят мужчины! А он ест, как настоящий мужчина!» — запела авторша, у которой, видимо, от жары, стрессов и голода совсем снесло крышу.

Я упрямо молчала, стараясь не обращать внимания на брачную песнь новоявленной акынши, ела чудесно ледяную окрошку и наслаждалась моментом. Живите настоящим, люди!

Наступившее жующее молчание первым нарушил Данила, задав дежурный вопрос: как долго я собираюсь пробыть в Алматы в частности и в Казахстане вообще.

— Если это не секрет от назойливых попутчиков, — добавил он,

— Секрета, собственно, никакого нет, — пространно начала я, пытаясь выстроить стенку «никогда-не-разговаривай-с-незнакомцами» в пику растекшейся в лужицу авторше.

— Приехала в гости к родным, так что меня здесь ждут и очень нетерпеливо, — расплывчато продолжила я.

Я слукавила, о моем приезде отец сообщил допотопной телеграммой, и я не знала, добралась ли телеграмма до адресата, и будут ли мне рады родственники. Более того, я терялась в догадках, отчего отец и его сестра так долго не встречались, ограничиваясь поздравительными открытками на Новый год — то ли причиной была какая-то давняя ссора, то ли они были слишком заняты своими собственными проблемами, то ли оба не очень любили писать письма. А сейчас у меня имелся лишь адрес, который, судя по открыткам, не менялся уже много лет.

— Понятно, — ответил Данила и, отпив золотистого пенистого пива, поинтересовался:

— Какие у вас планы на сегодня?

До чего же он настырный, и ведь не скажешь: отстань, сама разберусь со своими планами. Теперь я по гроб жизни ему обязана, придется быть корректной и благодарной!

«И что в этом плохого — быть благодарной? — спросила авторша. — Тем более, такому мужчине?»

«Приди в себя, маньячка, ты же первая протестовала против любовного романа, а теперь втюрилась в этого Данилу, как последняя героиня дурного опуса! Что ты в нем нашла? Парень, как парень, да к тому же совершенно непонятный и подозрительный!»

«Непонятность и подозрительность придают ему особый шарм! — заявила авторша, уткнувшись подбородком в ладони и не отрывая глаз от Данияра — тот махнул рукой, подзывая официанта. — Какой жест! Какие глаза!»

«Если не вернуть эту крышу на место, все может закончиться очень плачевно, — подумала я. — Мало мне испытаний и жары, так еще придется таскать за собой невменяемую сбрендившую авторшу».

«Ну взгляни на меня, хоть один только раз…», — простонала она, и этот стон стал последней каплей в бочке моего терпения.

Я взяла со стола наполовину полную бутылку с минералкой и вылила все ее содержимое на голову авторше. От неожиданности и возмущения та вскочила, вытаращив свои серые глаза.

«И только попробуй что-нибудь сказать!» — рявкнула я.

«Да я… вообще после этого к тебе близко не подойду, сама разбирайся со всем этим востоком!» — завопила она и ринулась прочь из кафе.

Разделавшись с авторшей, я занялась Данилой, то есть ответила на его вопрос:

— Спасибо вам за все, но я и так отняла у вас много времени, да еще и подвергла риску.

— Ерунда, — ответил он, словно рыцарь, который ежедневно, ненароком, совершает подвиги во имя прекрасной дамы, считая это само собой разумеющимся.

Тем временем официант принес счет, и я с тоской обнаружила, что не хватает четырехсот тенге, чтобы расплатиться за обед.

«Ты никогда не была сильна в арифметике!» — авторша, отжимая мокрые волосы, уселась за наш столик.

Я не удостоила ее ответом, но порадовалась отрезвляющему действию наружного применения холодной минералки.

Пока я рылась в кошельке, Данила достал из кармана пачку смятых купюр и, отсчитав, сунул их в корочки счета.

— Заплачу, не парьтесь, Женя.

— Что значит, не парьтесь! — возмутилась я. — Я и так вам обязана… спасением моей сумки…

«А может и жизни!» — вякнула начинающая высыхать авторша, ойкнув от моего хука в бок.

«Там, где не хватает слов, пускают в ход насилие!» — прошипела она.

— Ничем вы мне не обязаны, да и тугриков у вас, как я понял, маловато… — заявил этот всезнайка таким тоном, что я, растерявшись, промямлила пару беспомощных фраз протеста и замолчала. Не драться же мне с ним, в конце концов.