Медальон Таньки-пулеметчицы

Ольга Баскова, 2020

Все, чего хотелось Тане, – это жить сыто, в тепле и довольстве. Началась война, и, представляя себе полную героических подвигов судьбу, она добровольно отправилась на фронт. Оказалось, что война неприглядна – кровь, боль, грязь и холод. Таня приняла правила игры, и через некоторое время никто не называл ее иначе чем Танька-пулеметчица, а ее жестокость поражала даже фашистов. Через несколько десятков лет человек, причастный к смерти легендарной Таньки, умирает. Казалось бы, нет ничего криминального в его смерти, но местный журналист, который беседовал с мужчиной накануне, в этом сомневается. Связав воедино все события и рискуя собственной жизнью, молодой человек выходит на след убийцы…

Глава 12

1941-й, под Вязьмой

Суп с «глазками», как говорила мама, и каша с тушенкой, подёрнутая плёночкой жира, действительно были готовы и соблазняли вкусными запахами. Больше десятка солдат и офицеров, постукивая алюминиевыми ложками, с жадностью опустошали миски. Увидев девчат, ватага заулыбалась:

— Главные едоки пришли! — констатировал коренастый солдат лет тридцати, с кудрявым чубом пшеничного цвета, вырывавшимся из-под пилотки. — Айда за стол, иначе ничего не достанется.

— Не глупи, — отозвался старший лейтенант, наказавший Марковой быть зачем-то вечером возле орехового куста. — Мы свои порции отдадим, а наших медсестер без еды не оставим. — Он сверкнул голубыми глазами, словно напоминая Татьяне о ее обещании. Маркова подумала: стоит ли говорить об этом новой подруге. Может быть, офицер хочет дать ей какие-нибудь инструкции? Она оглянулась в поисках Раисы, но та уже щебетала с высоким худым солдатом, поглаживавшим роскошный чуб. Усевшись на скамейку рядом, девушка прижалась к мужчине и что-то шептала ему на ухо. Солдат кивал, свободной рукой обнимая ее за тонкую, туго перетянутую черным ремнем талию, и Таня поняла, что у них не обычные отношения. Быстро опустошив тарелку, она снова поискала глазами Раису, однако та уже успела куда-то исчезнуть. Сполоснув свою миску, Татьяна побрела к землянке. На узенькой тропинке ее нагнал старшина Зотов.

— Райка тебя, должно быть, проинструктировала, — начал он, обдавая ее запахом махорки. Казалось, ею пропиталась вся его одежда и даже кожа коричневого оттенка. — Впрочем, инструкции инструкциями, а… — он махнул смуглой жилистой рукой, напоминавшей кору столетнего дерева. — В общем, бой есть бой, деточка. По нашим подсчетам, фрицы сегодня ночью в атаку собираются. Если это так, будет тебе проверка на прочность. Но ты, главное, не тушуйся и под пули не лезь. — Он шумно высморкался. — Раненого перевяжи и санитаров покличь. Тяжелых сама не тащи, зови санитаров. Впрочем, они сами тебя увидят. Лишний раз не геройствуй, пулю схлопочешь — кому от этого легче? Ни армии нашей, ни родным твоим… — Зотов крякнул и кинул папиросу в кусты. — Мамка-то есть?

Таня опустила голову:

— Есть.

— А любимый?

Девушка покачала головой:

— Не успела еще…

— Не успела, значит. — Старшина вздохнул. — Кто теперь знает, хорошо это или плохо. Наверное, лучше, если бы ребятеночек был. Сколько мужчин с войны вернется — никому не ведомо.

— И верно, — эхом отозвалась Маркова. Зотов по-отечески обнял ее:

— Иди, дочка, отдыхай пока. Был бы Бог на свете, ему бы молились, чтобы наша разведка ошиблась и завтра наступления не было. Да только не на Бога надо надеяться, а на свои силы… Ты иди, родная, набирайся сил… Завтра они тебе пригодятся.

Опустив голову, Таня зашагала в землянку. От волнения она спотыкалась на каждом шагу, хотя заботливые руки бойцов очистили ее от веток и сучьев. Остановившись у обгорелого пня, напоминавшего голову сраженного богатыря, она опустилась на колени и зарыдала. Слова старшины проникли в глубину души, и девушке стало страшно, как никогда. Бравада, желание показать себя куда-то исчезли. Она наконец почувствовала, где находится. Да, на войне. Если завтра бой, ее могут убить. А это значит, что она никогда больше не увидит свою мать, братьев, Люду, которая тоже где-то вытаскивала раненых с поля боя. Маркова боялась подумать, что, возможно, подруги уже нет в живых… Но это несправедливо, когда девчонки и парни умирают совсем молодыми, не успев оставить потомство…

— Что ты тут делаешь? — Рая, незаметно подошедшая к новой подруге, опустилась рядом с ней и отняла руки от лица, залитого слезами. — Ты плачешь? Что случилось?

— Я тут подумала, — рыдания душили Татьяну, спазмы сотрясали тело, — я тут подумала — мы не должны погибнуть… Мы должны выполнить наше предназначение.

— Наше предназначение. — Девушка села на усыпанную иголками траву, смахнув бойкую букашку, сразу забравшуюся ей на колено. — Скажешь тоже… Ты еще пороху не нюхала, милая. В такие дни о другом думать надо, так, по крайней мере, наш командир говорит… Знаешь, почему я с Николаем встречаюсь? — вдруг резко спросила она.

— С каким Николаем? — Тоня удивленно посмотрела на нее. Завтра обещают бой, а ее товарка думает черт знает о чем…

— Да с Федорчуком, — пояснила Рая. — Ты видела его на обеде. Чуб у него такой шикарный…

Таня кивнула:

— Вспомнила… Красивый парень. Все у вас сложится, живы останетесь — поженитесь.

— Поженимся, — усмехнулась Рая. — Забудь об этом. Женат мой Николай. Жена и двое детишек у него в селе Красный Колодезь, неподалеку отсюда, письма вот пишут. Ждут.

— Негодяй, — брякнула подруга. — Пока жена у окошка сидит, слезы проливает, он на фронте девок портит.

— Не говори так, никого он не портит, — парировала Раиса. — Он мне в первую нашу ночь признался, что семью не оставит. А я… Так, походно-полевой романчик.

Таня закусила губу.

— В первую ночь… А до ночи молчал, гад. И не нужно утверждать, что порядочный. Сволочь самая настоящая. Небось до него ты девкой была.

— Ну, была, — нехотя призналась подруга.

— И ты не обиделась после слов его гадких? — удивилась Маркова, смахнув непрошеную слезу. — Уж я бы ему сказала, уж я бы его по земле размазала…

— Размазала она, — буркнула подруга. — А я вот по-другому рассудила. Пусть несколько дней, месяцев, да мои. Если получится, вообще отсюда ноги сделаю.

Рот Тани округлился от удивления:

— Как?

— Очень просто, — заявила Рая и сорвала тонкий прутик, прогоняя им назойливую муху с зеленой, отливавшей радугой спинкой, норовившую сесть ей на потную конопатую щеку. — Нам с тобой, подруга, один выход. Хочешь остаться в живых — забеременей. Тогда в тыл отправят и пару лет не тронут. Одна наша медсестричка так и поступила.

— Забеременеть, — тупо повторила Маркова. — Вот так просто, лишь бы от кого?

— Да хотя бы, — подтвердила товарка. Татьяна закрыла лицо руками:

— Как это мерзко — ложиться с нелюбимым, чтобы от него забеременеть. Это мерзко и грязно, Рая.

Подруга встала и отряхнула брюки.

— Ну-ну. — Она сплюнула в кусты. — Значит, грязно, говоришь. Точно ты пороху не нюхала, милая. В бой тебе нужно, самый настоящий, кровавый. Вот тогда я на тебя посмотрю.

Таня ничего не ответила. Она сидела, словно каменное изваяние, и лишь худенькие плечи вздрагивали.

— Ладно, пойдем немного подремлем. — Рая решительно взяла ее за руку. — Вечером я к Коле на свиданку побегу. А ты лежи, готовься к завтрему.

Маркова покорно пошла за подругой. Она не думала, что быстро заснет на жестком сером матрасе, однако пережитое волнение сказалось на состоянии, и через десять минут девушку сморил крепкий сон. Ей снилась лихая Анка-пулеметчица, которая строчила из «максима», только не по белякам, а по немцам, улыбалась и подмигивала ей.