Медальон Таньки-пулеметчицы

Ольга Баскова, 2020

Все, чего хотелось Тане, – это жить сыто, в тепле и довольстве. Началась война, и, представляя себе полную героических подвигов судьбу, она добровольно отправилась на фронт. Оказалось, что война неприглядна – кровь, боль, грязь и холод. Таня приняла правила игры, и через некоторое время никто не называл ее иначе чем Танька-пулеметчица, а ее жестокость поражала даже фашистов. Через несколько десятков лет человек, причастный к смерти легендарной Таньки, умирает. Казалось бы, нет ничего криминального в его смерти, но местный журналист, который беседовал с мужчиной накануне, в этом сомневается. Связав воедино все события и рискуя собственной жизнью, молодой человек выходит на след убийцы…

Глава 10

1941-й, недалеко от Вязьмы

Таня прислонилась к расщепленному стволу старой сосны и закрыла глаза. В лесу, где расположился их полк, стояла тишина, давившая на барабанные перепонки. Она никогда не думала, что будет жаждать тишины, которую никогда не любила. Затишье, по мнению Тани, не приносило ничего хорошего, напротив, с ним приходили страдания и смерть. На фронте все было по-другому. Тишина означала передышку от страданий и смерти, но сколько будет длиться эта передышка, знали только на той стороне. Таня вздохнула и подложила руку под голову. Кто-то крошечный пощекотал ее указательный палец чуть ниже ногтя, и она поднесла руку к глазам. Большой глянцевый муравей, смешно шевеля усами, торопился по каким-то своим делам, не представляя, что находился в центре страшной бойни. Она позавидовала ему. Если букашку и ожидает смерть, она настигнет ее неожиданно, маленькое существо ничего не успеет понять! Смерть насекомого — не смерть человека, при виде которой содрогается тело и сердце разрывается на части. Таня подумала, что далеко не всем девушкам выпало, как ей, видеть смерть в самом безобразном обличье. На ее глазах бойцам отрывало руки, ноги, головы, кровь хлестала фонтаном, и Маркова вспоминала свой любимый фильм, где все казалось таким простым и понятным, и даже гибель главного героя не казалась страшной. Честно говоря, в нее просто мало верилось. Татьяна всегда считала, что Чапаев не утонул. Ну не мог он утонуть, это же Василий Иванович! Наверняка выплыл и снова отправился на фронт. Подумав об этом, она усмехнулась и вздохнула. Да, Люда была права, война не фильм и не сказка. Это ужасная реальность, разрушившая многие мечты. Взять хотя бы ее желание стать пулеметчицей и строчить по немцам, как Анка по белогвардейцам. Но нет, в военкомате ей сказали, что набирают на фронт санинструкторов, а для пулемета найдутся желающие среди мужчин. Татьяна пробовала протестовать, однако суровый капитан с рябым лицом был непреклонен. Или так, или никак! Пришлось согласиться, а на следующий день две хмурые неулыбчивые женщины обучали их всем тонкостям санитарного дела. У Люды все получалось, она ловко делала перевязки, обрабатывала воображаемые раны, пыталась привести в чувство потерявших сознание. Таня, напротив, подчинялась командам без всякого вдохновения, словно несчастный запуганный зверек, которого заставлял работать жестокий неутомимый дрессировщик, и лишь одна мысль грела ей душу. Там, на фронте, она будет спасать людей, выносить раненых с поля боя. Ее заметит командир, как две капли воды похожий на Василия Ивановича, вызовет к себе, в командирской землянке накормит картошкой с тушенкой и торжественно скажет:

— Я много дней наблюдаю за вами, Таня. Вы храбрая девушка. Такие нам нужны. Хотите поменять специальность? Мне кажется, из вас получился бы неплохой стрелок. Пулемет хотите освоить?

Она радостно кивает:

— Да, это моя мечта.

И вот уже она строчит из пулемета по проклятым фрицам, ей вручают орден, посылают в Москву, где сам Жуков, нет, лучше сам Сталин вручает его хрупкой девушке… Но, к сожалению, все это оставалось в мечтах. Перед отправкой на фронт ей выдали, как и остальным девушкам, страшные серые штаны и гимнастерку. Ее подруги запротестовали:

— Мы же женщины! Дайте нам юбки.

Хмурый старшина с чапаевскими усами сплюнул в сторону.

— Ну и скажете вы, девахи! Это вам не по бульвару ходить. По полю ползать придется, от пуль уклоняться. Много ли вы наползаете в юбках?

А потом в вагоне-теплушке ее отвезли в полк, под Вязьму, и с этого начались все ужасы в ее жизни. Грузовик по разбитой дороге, прыгая и трясясь, довез ее и еще нескольких бойцов в полк, где их встретил бледный, как поганка, старший лейтенант, похожий на только что выловленного судака с большим ртом и выпученными голубыми глазами. Он быстро отправил куда-то солдат, приказав Марковой подождать, а потом, подойдя к новенькой и оглядев ее с ног до головы профессиональным взглядом бабника, растянул в улыбке толстые влажные губы, которые то и дело облизывал, и поинтересовался:

— Зовут-то тебя как, товарищ санинструктор?

— Татьяна Маркова, — отчеканила Таня как можно старательнее. Офицер зажмурился:

— Тише, ворон распугаешь. — Он подошел к ней ближе и ущипнул за ягодицу. — А ты ничего, аппетитная, Татьяна, Тата, значит. Вот что, Тата. Вечером приказываю тебе явиться по всей форме вон туда, — старший лейтенант указал на раскидистый куст орешника с резными изумрудными листьями. — Будем проверять твою боевую подготовку. Жду в десять. Ну, бывай, осваивайся.

Таня кивнула:

— Есть, товарищ старший лейтенант.

— Ну-ну. — Он облизнул губы и двинулся к землянке. — А сейчас к старшине Зотову. Он тебе все расскажет.

Таня еще немного постояла, вдыхая свежий воздух и слушая пение птиц, и побрела к походной кухне. Два солдата, совсем молоденький, зеленоглазый, и пожилой, седоватый, гремя поварешками, варили суп с перловой крупой. Молодой крошил в огромный котел сало, облепленное солью, пожилой ловко чистил картошку, и тонкие закрученные шкурки сыпались на землю. Голодной девушке показалось, что она съела бы всю огромную кастрюлю. Подойдя к поварам, Таня вежливо спросила:

— Не подскажете, где можно найти старшину Зотова?

Молодой оторвался от важного дела, взглянул на девушку, и его зеленые глаза сверкнули золотыми искорками.

— Богдан, — обратился он к пожилому. — Глянь, дивчина какая! Глазищи, як озеро!

— Влюбчивый ты, Егорка, — усмехнулся пожилой в серебряные усы. — Сразу на новеньких западаешь.

— Хиба ж можно иначе? — удивился Егорка. — Што желаешь, красуня?

— Мне бы старшину Зотова увидеть, — отозвалась Маркова.

— Зотова, — пожилой повернулся, — от, девушка, повезло тебе. Старшина собственной персоной. Супчик наш идет пробовать.

— Кто здесь говорит обо мне? — услышала Таня звучный, немного сиплый голос.

— Глянь, товарищ старшина, яка красуня тебя спрашивает, — рассмеялся молодой. — Новенькая…

Когда высокий, крепкий, как гриб-боровик, пахнувший махоркой старшина предстал перед ней, Маркова растерялась.

— Меня к вам направили, — пролепетала она, крепко уцепившись за вещмешок, словно он мог помочь ей в трудную минуту.

— Что за ерунда? — Густые, как лес, брови старшины взметнулись вверх. — Доложить, как положено!

Его грубый окрик испугал Маркову, она побледнела, вытянулась в струнку и старательно отчеканила:

— Санинструктор Татьяна Маркова прибыла в ваше распоряжение.

— О, другое дело. — Зотов улыбнулся, показав расщелину между двумя передними зубами. — Молодец. Пойдем со мной.

Он положил ей руку на плечо, словно стараясь поддержать, и она пошла за ним, как покорная собачонка.

— В землянке есть место свободное, — торопливо говорил он. — Недавно у нас медсестру убило, такая же голенастенькая, как ты, была… — При этих словах он помрачнел. — Райка одна осталась. Она тебя и проинструктирует. Тебе туда. — Он подтолкнул ее к землянке, почти невидимой из-за раскидистых еловых веток. — Надо чего — завсегда обращайся. Поможем. Усе поняла?

Татьяна кивнула.

— Умница. Ступай. — Старшина послал ей слабую улыбку. — Чую, бои не за горами. Пока затишье — обживайся.

— Есть, товарищ старшина! — автоматически отозвалась Маркова и направилась к землянке. В голове волчком крутилась одна страшная мысль: она прибыла на место убитого санинструктора. Убитого… Зотов сказал, медсестра была такая же молодая, как она, наверное, лет восемнадцати-девятнадцати. Так же, как и она, девушка о чем-то мечтала, хотела учиться, выйти замуж, нарожать детей. Наверное, где-то остались безутешные родители, уже получившие серый треугольник — скупое уведомление о смерти близкого человека. Возможно, ее предшественница была единственной дочерью… А что, если у девушки был любимый, который воюет сейчас неподалеку и не подозревает о том, что никогда больше не увидит возлюбленную? Так, в безрадостных мыслях, она дошла до землянки, дернула дверь на себя и нос к носу столкнулась с маленькой юркой девушкой с коротко стриженными рыжими волосами и курносым носом, усеянным миленькими конопушками. «Воробышек», — подумала о ней Таня.

— Ты новая сестричка? — Ее серые глаза загорелись от радости, как два фонарика. — Как здорово!

Схватив Татьяну за руку, она потащила ее в землянку и указала на матрас, накрытый зеленым одеялом. — Это твоя кровать. Бросай свои вещи.

Таня положила тяжелый, пахнувший ваксой вещмешок, боясь подойти ближе к импровизированной кровати, наверное, еще сохранившей тепло погибшей. Ее настроение передалось и новой подруге.

— Да, еще два дня назад Зина здесь спала, — вздохнула она. — Позавчера осколком ее убило. Перерезало сонную артерию — и на моих руках кровью истекла. А какая девчонка была! Скольким бойцам жизнь спасла! Тебя как зовут? — Она приблизилась к Марковой, словно желая получше разглядеть ее в сумраке. — Меня — Раисой.

— А я Татьяна, — ответила Маркова.

— Вот так, Татьяна, я свою подруженьку потеряла, — Рая всхлипнула как-то по-детски. Рыжие ресницы затрепетали, как крылья бабочки. На конопушку под веком скатилась прозрачная слезинка. — Сколько ночей мы лежали, прижавшись друг к другу, сколько тайн поведали. — Она еле сдерживала рыдания. — Мамка у нее осталась, понимаешь? Мамка и два братика маленьких. Папку в первые дни войны убило… Сволочи эти фрицы, сволочи… — Она сжала кулачки так сильно, что выступили синие жилки. — Душить их, гадов…

— Как их задушишь! — прошептала Таня, чувствуя, как на реснице повисла слезинка. — Нам бы с тобой пулемет… Знаешь, сколько раз мы с подругой ходили на «Чапаева»? Помнишь Анку-пулеметчицу? — Ее глаза разгорелись, брови взметнулись вверх. — Вот бы ее сюда, эту Анку!

Рая вздохнула и смахнула слезинку. На щеке осталась мокрая полоса, словно тропинка между конопушками.

— Это все фантазии, милая. Наша с тобой задача тоже не из легких. Чем больше бойцов в строй возвратим — тем могущественнее армия. — Рая поманила к себе пальцем новую подругу. — Садись ближе, чтобы не услышали. Зотов не слишком приветствует, когда девушка на себе раненого тащит, говорит, мол, не женское это дело, санитары имеются. Ты его не слушай. Санитары есть, да порой не дождешься их, санитаров этих. В общем, если видишь, что боец дышит, тащи его что есть силы к нашим. Поняла?

Таня кивнула:

— Как же иначе? Неужто его на поле оставлять?

Рая улыбнулась:

— Хорошо, что понятливая. Ежели что — у меня спрашивай. Я тут, чай, не первый день, всех и про все знаю. — Она достала две жестяные миски. — Голодная небось? Пойдем обедать. Суп и каша наверняка готовы.

Таня не заставила себя упрашивать. То ли свежий воздух, то ли волнение пробудили в ней зверский аппетит.

— Я готова, подруга, — ответила она с таким воодушевлением, что Рая расхохоталась:

— Вот это по-нашему! Зотову ты точно понравишься. Видишь ли, наш старшина из деревни и постоянно рассказывает байку, как раньше невест выбирали. Сажали за стол, накрытый всякой всячиной, и наблюдали за дивчинами. Та, то ела за обе щеки, обещала быть хорошей работницей — ее и в жены брали.

— Забавный он у вас! — улыбнулась Маркова.

— Это точно, забавный. — Рая взяла ее под руку. — Ладно, хватит болтать, пойдем.