Бывшие. Последний шанс

Ольга Арунд, 2023

Кирилл Самсонов – случайный любовник, который не должен был узнать о беременности, но он узнал и теперь не намерен меня отпускать. Вот только я не собираюсь прогибаться под человека, который не может забыть бывшую жену.Какие бы грехи он не хотел искупить.Однотомник.

Глава 9. Кирилл

— Пап, — слышится из-за спины мрачное, без тени раскаяния в голосе.

— Сядь и помолчи. — Приказ из разряда тех, что я привык отдавать.

— Ты можешь хоть раз меня нормально послушать? Хоть один раз… — хлопнув дверью, Сашка поворачивается ко мне и упирается носом в предупреждающе поднятую ладонь.

— Да? — Как же хочется избавить её от этих встревоженных интонаций. Обнять, успокоить, убедить, что со всем справлюсь. — Кир?

— Всё нормально, не переживай, — отвечаю с улыбкой в голосе, — идиотская случайность. Ты же знаешь, как работают наши доблестные мундиры.

— Случайность? — недоверчиво переспрашивает Кира под насупленный взгляд Сашки.

Мы разговариваем по громкой связи, и он всё слышит.

— Да какие-то подростки устроили на набережной то ли разборки, то ли ещё чего, а Сашка просто попал под руку. Сгребли, не спрашивая, кто прав, а кто виноват, и привезли в обезьянник всем скопом.

— В смысле попал под руку? — под истошное «Ма-ам!» с того конца трубки, пытается понять Кира. — Каким образом?

— А это ты потом у нашего сына спросишь. — Никакой драмы с моей стороны и болеющая дочь с другой не дают ей уловить ложь. — Заодно научишь, что при виде чужой драки надо уносить ноги, а не подрабатывать миротворцем.

— Вот сейчас кто бы говорил! — окончательно успокаивается Кира. — Сам и объясни, миротворец.

— Скажу. — Мимолётный взгляд на часы. — Кир, мне нужно заехать в одно место, а потом я привезу Сашку к тебе. Устраивает?

— Хорошо, до встречи.

— Увидимся.

Вдох, выдох и полное непонимание, что делать дальше.

— Обошёлся бы и без твоей помощи! — зло фыркает подросток, который, по идее, мой сын. — Надо больно, чтобы ты меня выгораживал.

— Мне перезвонить и рассказать, как всё было на самом деле?

— Возьми и расскажи! — вскидывается Сашка. — Думаешь, напугал? — Презрительный фырк. — Как будто я не знаю, что тебе плевать и на меня, и на маму! Деньги и подстилки — вот весь круг твоих интересов.

— Даже так.

Мотор послушно заводится, а у меня в голове битва терпения с желанием дать ему подзатыльник.

— А как? Расскажи, ты же самый умный! — Рюкзак летит на заднее сидение. — Или я такой дурак, что не могу сложить два и два? Давно уже понятно, что ты бросил маму ради…

— То есть ты поэтому решил разрисовать памятник Ленину матерными словами? А сопротивлялся при задержании тоже из-за моих отношений с твоей матерью?

— Я не сопротивлялся, — буркнув, он отворачивается к окну.

— Поясни.

— Не буду я ничего тебе пояснять! Протокол подписан? Подписан. Всё, финиш.

— Саша! — рык вырывается помимо воли, но мне можно. День сегодня вышел тот ещё.

— Алекс, — с кривой улыбкой поправляет Сашка. — Но откуда тебе знать…

Раздавшийся в машине звонок прерывает выяснение отношений.

— Саш, давай результат ты мне отправишь на почту? — Опережаю я все возможные фразочки Киренского. — Я не один и на громкой связи.

Разочарованно покачав головой, Сашка, который Алекс, отворачивается.

— Было бы что отправлять, — хмыкает тот.

— В смысле? — Красный. Можно отключиться от дороги, переведя всё внимание на дисплей. — Я… — Короткий взгляд на спину сына и мат. Цветастый и где-то глубоко в душе. — Что ты имеешь в виду?

— Твоя Олеся Сергеевна ушла.

Зар-раза.

— Куда ушла? — ровно интересуюсь я и трогаюсь с места, резко перестраиваясь в правый ряд. Обещанные Кире дела внезапно закончились.

— Ну, не в одном с тобой направлении это точно. И на твоём месте я бы пошевеливался, потому что настроение у неё убийственное.

— Тебе-то откуда знать.

Не убедил. Не дожал.

Не хватило ни времени, ни обстановки. Да и, откровенно говоря, о Романовской мозг вспомнил уже на подъездах к Степана Разина.

— В отличие от тебя, в женщинах я разбираюсь, и не только с физиологической точки зрения. — Самодовольно изрекает Киренский и отключается.

Но в таком настроении Сашке хватит и этих нескольких фраз.

Удивительно, как хорошо мы ладили ещё пару лет назад, и тем хреновее понимать, к чему пришли сейчас.

Когда перед прошлым Новым годом Сашка впервые отказался со мной встречаться, я списал выходку на переходный возраст. Когда две недели спустя он перестал брать трубку, Кира убеждала подождать. Притормозить разборки, потерпеть.

Моего терпения хватило на полгода, а после… Впервые за пятнадцать лет мне захотелось взять в руки ремень, вот только вместо этого я ушёл. Проглотив все Сашкины обвинения. Понимая, что он перерастёт и это. Когда-нибудь.

Пока не перерос.

— Значит так, — привлекаю я внимание сына, — дома расскажешь версию, которую я озвучил Кире по телефону, со всем остальным я разберусь.

— Разберёшься, как же!

Резкая остановка бросает его вперёд, насколько позволяет ремень. Кто-то сзади тормозит и истерично сигналит, но и плевать. Оставив одну руку на руле, я поворачиваюсь к Сашке.

— Ни ты, ни кто-либо другой не несёт ответственности за мои решения. Плохие, хорошие — неважно. Всё, что я получаю — следствие только моих поступков, а вот твои приходится разгребать другим. — Практически невозможно вынести такой мой взгляд, и Сашка опускает глаза. — Претензии? Вопросы?

Опускает не виновато — зло. Мгновенно ожесточившись на то, что я прав.

Потому что каким бы ни был я, какой бы ни была Кира, но Сашка так и остаётся тем, кто всё ещё связывает нас обоих. И будет связывать всегда. За одно только это он получал всё, что хотел.

Всё.

И поэтому решил, что может меня судить?

Дерьмовый день.

Вернувшись к дороге, я отключаюсь от машины. Зажимаю телефон между ухом и плечом, набираю Романовскую, но она не отвечает.

Один звонок, второй, третий. На четвёртом вызов сбрасывается, а пятый приятным женским голосом сообщает, что «Абонент временно недоступен».

Так, значит?

К нужному дому мы подъезжаем минут через пятнадцать. Молча. Не смотря друг на друга.

— Насчёт ареста тебе всё ясно? — уточняю ещё раз перед тем, как набрать номер квартиры.

— Ясно, — вызывающе вскидывается Сашка. — Я больше тебя беспокоюсь о мамином спокойствии.

— Оно и видно.

Двор. Ещё один домофон. Подъезд.

Сурового вида мужик в качестве консьержа. В военной форме. Он кивает Сашке, а меня окидывает нечитаемым взглядом.

Да, моя персона никому из них не нравится.

— Ну, наконец-то! — Кира не меняется. — Как ты умудрился? — Короткий подзатыльник заставляет Сашку вжать голову в плечи. При том что он уже выше её.

Но это половина беды. Гораздо хуже, что проходят года, а ничего не меняется — у меня всё также заканчивается дыхание при одном только взгляде на неё. И страшно даже представить, что было бы без того номера в «Надежде»¹¹. Счастье и пятилетняя девочка с моими глазами и моим именем в свидетельстве о рождении.

И Кира, с глазами, полными боли.

Каким бы скотом я ни был, но даже мне хватает совести признать, что так ей лучше. С ним лучше.

Признать, но не смириться.

— Мам, — смущённым басом, — да я не специально! Ты же знаешь, когда у ментов облава, гребут всех без разбора.

— Я тебе дам ментов! — Ещё один подзатыльник, потом поцелуй в щёку и грозное: — Чеши к себе, потом поговорим.

— Уже поговорили. — Смешно всё-таки смотреть, как Сашка боится Киры. Хотя, скорее, преклоняется перед главной женщиной в своей жизни. И это у него от меня. — Он всё понял, к утру переварит и придёт каяться. Как Алина?

— Спит, — мягко, светясь изнутри, улыбается она. — Какую-то вирусную дрянь подхватила, температура под сорок, с трудом сбила жаропонижающим… прости, тебе неинтересно. Зайдёшь?

— Мне интересно, Кир. — Тихо и безнадёжно. Так как ни с кем и никогда. В миллионный раз держа себя в руках. — И нет, заходить я не буду.

— Кирилл, — огорчённый укор, и да, тоже в миллионный раз.

— Мой номер ты знаешь. — Вместо всех тех тысяч слов, которые хочется ей сказать. К молчанию мне тоже пришлось привыкнуть. — Пока.

— Подожди, Сашка захочет…

— Сашка не захочет, — с усмешкой покачав головой, я берусь за ручку двери.

Которая в этот же момент начинает поворачиваться. С той стороны.

— Кирилл. — Просто как принятие того отвратного факта, что и для меня есть место в этом мире.

— Урманов. — Последние десять лет на его имя у меня стойкая аллергия. — Какая быстрая у тебя командировка.

— Семья важнее… для меня.

Сколько раз мы пересекались вот так, в дверях, и каждый раз одно и то же.

— Моя семья, — издевательская усмешка в ответ.

— Вадим! — Но всё, солдафон мгновенно забывает обо мне и пропадает в её взгляде и её объятиях.

И чёрта с два я стану на это смотреть.

Тем более что ужин с Романовской никто не отменял.

Примечания

11

Подробнее в книге «Пантера для Самсона».