Между ветром и песком

Ольга Антер, 2020

Два мира, два времени, два пути, сплетающихся вместе. Одна изменяющая, чьи следы сдувает с песка ветер. Небо Мишруми рассекают металлические шпили, и разряды молний бьют в демонов, безостановочно ползущих сквозь разрывы реальности. Здесь играют с телом и душой, превращая изменяющих в безотказное оружие. Пустыню иного мира пересекает Священный путь, и начинается он задолго до того, как шагаешь на раскаленные плиты. Эхо шагов берет начало в прошлом, и каждое решение прядет ткань будущего. Сможет ли Аори увидеть, как сплетаются пути? Поймет ли разницу между слабостью и доверием? И дойдет ли к сердцу бога, лишившись всего, что подарила ей Астраль?

1.

Караван догнал одиночку ближе к вечеру, когда отблеск солнца уже навис над боком высокой дюны. Девушка плелась по тропе, и потертая холщовая сумка, перекинутая через плечо, покачивалась в такт неровному шагу. Капюшон фарки закрывал голову, шаровары — ноги, но рубашку путница почему-то сняла, открыв зною обожженные руки.

Чужачка.

Она не обернулась, даже когда Шуким гортанно, зычно крикнул.

Ящеры замедлили шаг и остановились. Бросив короткий взгляд на подопечных, тоо хлестнул вожака по чешуйчатому крупу. Зверь нервно огрызнулся, прыгнул вперед и, поравнявшись с безучастной находкой, тяжело затоптался рядом. Раздвоенный язык то и дело выскальзывал из пасти, касался вытертых, пыльных камней и отдергивался. Даже в тени, даже на закате Священный путь была раскален, как литая сковорода.

— Что привело тебя на мой путь? — традиционное приветствие арахов вышло глухим и невнятным из-за закрывающей рот куфии.

Злой восточный ветер бросил песок в их лица. Он атаковал караван последний час, все яростнее и яростнее с каждым новым рывком. Горизонт скрылся за непроглядной рыжей стеной, и тоо подгонял караван, надеясь добраться до скалистой гряды прежде, чем буря доберется до них.

Яснее неба, что одиночке с обожженными руками не пережить этой ночи. И будет проклят тот караван, что не даст приют погибающему.

Она остановилась, словно только сейчас сочла присутствие огромного ездового ящера чем-то значимым. Пошатнувшись, подняла глаза и прищурилась, рассматривая наездника. Будто ожидала, что тот растает, как и прочие миражи, что делили с ней дорогу прежде. Грязное лицо не защищал даже жалкий платок, и тоо поспешно опустил край куфии.

Чужачка наградила его длинным немигающим взглядом. Непонятно, понравилось ей увиденное или нет. Шуким не отличался особой красотой — широкое лицо бронзового цвета, темные глаза, крючковатый нос над узкими губами, искривленными старым шрамом.

Как и все в караване, поверх рубашки тоо носил яркую полосатую безрукавку — фарку. В отличие от женской, длинной, она едва доходила до середины бедра и не путалась в ногах у наездника.

— Ты понимаешь меня? — когда Шуким свесился с седла, чтобы не перекрикивать ветер, из-за ворота рубашки выскользнул и закачался на длинной цепочке треугольный медальон. — Воды?

Помедлив, путница кивнула. Тоо неспешно, нарочито неспешно снял с пояса обитую кожей флягу. Выхватив ее из заскорузлых пальцев, чужачка принялась пить жадно, взахлеб, так, словно последние несколько дней не позволяла себе больше одного-двух глотков за раз. Когда она запрокинула голову, тоо разглядел на шее бледную полоску. Такие могут появиться по сотне причин, лишь одна из которых — ошейник рабыни.

Солнце вытопило из нежной кожи лишнюю воду, но фигура еще сохраняла плавную округлость линий. Высокая грудь выделялась даже под мешковатой одеждой, а потрескавшиеся губы, хоть и небольшие, но полные, не привыкли сжиматься, сберегая дыхание.

Караван покинул Таэлит прошлой ночью. Значит, чужачка блуждает третью, не меньше. Не только глупая, но и везучая. Тоо редко доводилось видеть столько спокойных дней кряду, а первая же буря обычно становится для детей гор последней.

Шукиму понравилось, что путница посмотрела вопросительно прежде, чем смочить остатками воды край фарки и протереть лицо. Понравилось и то, что знала цену горсти воды, и то, что пыталась оставаться человеком.

Личико оказалось юным и довольно милым, если не считать шрама поперек брови. Демоны, изуродовавшие лицо тоо, оставили суровую метку и на чужачке. Чужачке, без всяких сомнений теперь. Слишком бледная кожа, слишком узкое лицо, слишком большие глаза, слишком гладкие волосы. Да и рослая она для арашни — пожалуй, вровень или даже на палец выше самого Шукима.

— Как тебя зовут? — спросил тоо на диалекте северных народов.

Девушка поморщилась, словно страдала от головной боли, и протянула пустую флягу. И тут же отдернула руку — вожак, беспокойный от наседающей на пятки бури, хлестнул перед собой узким языком.

Тоо оглянулся, нахмурился. Если раньше он переживал, что караван не доберется до скал вовремя, то теперь был в этом абсолютно уверен. Пыль и песок настигнут их раньше, пусть даже на пятки наступает не шторм, что вонзает молнии в лицо пустыни и уносятся дальше на бешеных ветрах, а буря из тех, что едва движутся, за ночь засыпая города до высоты колена.

Мимо, кувыркаясь, проскакал кочевой куст альфиры. Чужачка проводила его взглядом, а Шуким поднял руку, подавая сигнал погонщикам. И, спрыгнув с широкой спины ящера, ухватил его за продетое в нос кольцо. Длинные шесты тянулись к седлу, позволяя наезднику управлять норовистой зверюгой на бегу, но, если тот сбросит седока, то может и не остановиться. И уцелеть под лапами ринувшейся за вожаком стаи шансов нет даже у тоо.

— Буря близко, — сказал он, не глядя на чужачку. — Во имя Харру, наш путь открыт для тебя в эту ночь.

Не обращая больше на нее внимания, Шуким развернулся и направился к каравану.

Путница смотрела ему вслед, тяжело дыша. Капли воды застыли в уголках потрескавшихся губ, на висках остались грязные, похожие на дикарскую раскраску разводы. Она взглянула на сумку так, словно впервые увидела и, сорвав с плеча, отбросила в сторону. Даже от этого небольшого усилия чужачка устало пошатнулась.

Ветер не успокаивался уже ни на миг. Следы ящера на песке исчезли, уступив напору пыльной поземки.

Путница повернулась к каравану спиной, постояла, будто молилась или думала. Сделала нетвердый шаг, другой. Налетевший шквал толкнул ее в грудь. Попятившись, чужачка невольно обернулась и замерла, завороженная развернувшимся зрелищем.

Караван сошел с дороги в ложбину между двух высоких дюн, и огромные чешуйчатые зверюги цвета песка угрюмо брели по кругу. Они покорялись воле невысоких арахов, каждого из которых могли бы раздавить одной лапой.

Ящеры фыркали, трясли головами, пытаясь освободиться, но все же следовали за черным вожаком. Тоо вел его сам, не доверяя больше никому рисовать круг жизни. На предпоследнем цикле, когда разбросанный, темный песок поднялся до середины бедра, он заметил краем глаза чужачку. Она стояла рядом, закусив губу, и ждала, пока Шуким поймает ее взгляд.

Тоо отвернулся.

Когда круг был завершен, и ящеры улеглись в протоптанную канаву прямо вместе с поклажей, Шуким коротко махнул своей находке. Она сделала пару шагов и остановилась, не зная, как преодолеть валы.

Тоо цокнул языком, и вожак недовольно приподнял голову. Еще один короткий приказ — и хвост ящера взвился в воздух, свернулся полукольцом, формируя шаткий мостик над канавой. На большее рассчитывать не стоило — если ящеры заняли лежку, то поднимутся лишь перед рассветом.

Губы чужачки дрогнули, но Шуким не разобрал слов. Скупо улыбнувшись, он протянул ей руку — загорелую до черноты, с короткими натруженными пальцами, равно привычными и к поводьям, и к писчей чешуе, и к гладким золотым книрам, которыми платят за хороших рабов.

Всю ночь чужачка провела без сна, скорчившись в кармане общего шатра. Дрожа даже под тяжелым плетеным одеялом, которое ей выдал тоо, она лежала неподвижно, как мышка, заприметившая перед собой тень пикирующего хашина.

И слушала. Слушала, как по натянутому брезенту сначала барабанит, а потом стекает песок. Слушала, как фыркают ящеры.

Слушала неторопливые разговоры караульных, едва различимые за воем бури.

Перед рассветом чужачка встала, приблизилась к занятому сборами тоо и неловко поклонилась.

— Меня зовут Аори, — произнесла она хриплым, высушенным пустыней голосом.

За спиной вожака Шуким поднял навес. Плотная ткань, белая с внешней стороны и черная изнутри, не пропускала ни единого лучика встающего позади каравана солнца. Вот только укрытие вышло крохотным, и чужачка не знала, как уместиться в нем целиком. Она то и дело ерзала, пытаясь держать в тени хотя бы шелушащиеся плечи.

Шуким, как и всегда, отвечал за жизнь каравана и каждого в нем. Потому, если чужачка вонзит нож в чью-то спину, это будет спина тоо. Короткий кинжал он прицепил к седлу, обходясь в пути двумя кривыми саблями, и вытащить его не составило бы труда даже для девчонки.

— Через два часа мы доберемся до убежища, — тоо повернулся к Аори. Седла караванщиков, высокие и гибкие, позволяли проделать такой фокус без риска свалиться под когтистые лапы собственного животного. — Привал до вечера, затем снова в путь.

— Я бы не успела дойти, — кивнула она. Спокойно, безэмоционально, словно чувства первыми умерли в удушающем зное.

Резкий акцент пытал чуткий слух тоо. Чужачка не ошибалась в словах, но выговаривала каждое по отдельности, напрочь убивая осмысленную напевность речи.

— Харру ведает, зачем переплетает судьбы на Священном пути, — Шуким сложил ладони и поклонился в две стороны, на юг и на север. — И проклят будет тот, кто пойдет против его воли. Но люди обычно не прочь поведать, что привело их к месту встречи.

Аори молчала, покачиваясь в такт крупной рыси ящера. Когда вожак подпрыгнул, преодолевая разлом между плит, она изо всех сил вцепилась в седельный ремень, чтобы не коснуться тоо.

Боевой шар на конце хвоста врезался в песок рядом с передней лапой ящера. Чужачка вскинула руку, закрываясь от взлетевшей пыли, а вожак на ходу выловил языком раздавленную тушку гадюки и зачавкал, довольный увеличением рациона.

Тоо не пошевелился.

— Однажды мне довелось видеть, как Харру закрывает рот тому, кто обязан был молчать. Он хотел говорить, о, он хотел! Плоти его касалось раскаленное железо, но все, что мог из себя выдавить несчастный — стоны, лишенные смысла, и для него, и для тех, кто слушал. Страх оказался слабее высшей воли. Но, если Харру не смотрит, страх может принудить к молчанию.

Он потянулся до хруста в мышцах и поправил складку куфии на плече.

— На закате пятого дня мой караван прибыл в Таэлит. Мы вошли в город с востока, тогда как семья друга моего прибыла с севера днем ранее. Всю зиму и весну он провел в пути, добравшись до диких земель и, что удается не каждому, вернулся оттуда с хорошей добычей. В ночь, когда мои люди впервые преклонили головы на подушки вместо песка, брат был убит теми, кого ввел в город, теми, кто должен был принести богатство, но принес гибель.

Внешне задумчивый, спокойный, Шуким наблюдал за чужачкой, пытаясь прочесть на необычном лице ответы на незаданные вопросы.

— Мы не караем за стремление к свободе, равно как за жажду, голод и прочие желания, данные нам Харру. Человек слаб, человек создан из страстей, и кощунством было бы наказывать природу. Но тот, кто принес смерть, первым вкусит ее дары. Почти никто из беглецов не успел выбраться из города, никто, кроме тех, кто бежал сразу, отбросив месть, и тем подтвердил право стать свободным человеком.

Аори скованно кивнула и втянула голову в плечи, прячась то ли от света, то ли от проницательного взгляда тоо.

— Спрашиваю ли я, как оказалась ты на Священном пути? Нет, ибо ответ очевиден. Спрашиваю ли, сколько дней длилась дорога до Таэлита? Это неважно. Так же, как и то, где ты родилась, когда и как выучила мой язык. И, Аори, я не прошу награды за твое спасение. Харру не желал, чтобы ты умерла в тот день. Но наши пути разойдутся в убежище.

— Меня будут искать! — она подалась вперед с отчаянием на лице.

— О, нет. Тебя уже ищут. И чем, кроме свободы, ты можешь оплатить мою защиту?

Машинальным жестом Аори дотронулась до сережки в ухе. Тоо прищурился — насколько он видел, крохотный черный камень явно не был обычным угольком.

— Я умею драться.

На губы Шукима сама собой выползла кривая усмешка.

— Все демоны пустыни должны проклясть мой караван, чтобы мужчины в нем позабыли, как держать в руках оружие. Что-то иное?

Аори пожала плечами и отвела взгляд.

— Что ж, подумай. Вряд ли Леа-ки лишил тебя свободы потому, что хорошо сражалась.

— Его звали Нераим.

Она вовремя прикусила язык и не съязвила о том, что такое детское вранье едва ли тянет на испытание. Совершенно незачем подтверждать подозрения араха, что находку стоит проверять.

Шуким снова коротко улыбнулся и развернулся на седле, на ходу подхватывая шесты.

Ящеры, недовольные ранним подъемом, нехотя переваливались с лапы на лапу. Тоо не слишком-то нагрузил их товарами, только на боках трех массивных ящеров в середине каравана покачивались клети из выбеленной солнцем лозы. Аори пару раз замечала слабое движение за плетеными стенками, но зазоры были настолько мелкими, что не понять, что там. Животные? Кто способен выдержать долгий переход в темной клетушке?

Прямо над караваном, будто наблюдая за ним, парил хищник. Аори еще не знала, как зовется птица с широкими крыльями, уверенно взбирающаяся по спирали в рыжее небо, но не сомневалась, что она рождена убивать.

Что видно с такой высоты? Дюны. Лик пустыни, шрамы на котором зарастают за считанные часы. Лицо старухи, морщинистое и недовольное. Лицо девушки, изменчивое и живое. И линией разделения — Священный путь, древняя дорога, которую песок никогда не заметает выше, чем на пару пальцев.

Единственное чудо выжженного мира. Не считать же чудом тонкую пылевую дымку, заменившую планете облака, или сухой, дерущий, как наждачка, воздух?

Тяжелые лапы ритмично ударяли по плитам пути, прохладным после долгой ночи, после бури, перевернувшей каждую песчинку девятьсот и еще девять раз. Когда солнце взберется по рыжему небосводу, караван остановится, укроется в тени убежища. У людей будет несколько часов, чтобы умыться раскаленным песком и подремать посреди изнуряющего зноя под боком у холодного, как камень на дне реки, ящера.

Насколько привычно для арахов, настолько же унизительно и противно для нее. Аори с отчаянием вспоминала о чистом, наполненном холодом и покоем море Фаита, в котором она так и не искупалась. Сейчас возможность нырнуть в прохладную глубину казалась далекой, недоступной сказкой. Сном. А вот возможность больше никогда его не увидеть едва не сбылась вчера, когда будущая буря принялась размывать границу между небом и землей.

Но караван нашел Аори раньше, чем она смирилась с поражением. Ей дали воды, ее накормили, — то малое, что караван мог себе позволить потерять. С нее не потребовали платы. Но припасы не возникают из воздуха. И, если чужачка останется, уменьшится доля каждого араха.

Темнокожий тоо не настолько сентиментален или глуп, что, в целом, едино. Потому его караван и ходит семнадцатый год между Таэлитом и Ше-Бара, городом, в который не пускают изменяющих.

Птица резко завалилась на крыло, ушла вниз по широкой дуге, заметив что-то интересное. Аори проследила за ней взглядом, не в силах понять, как в раскаленной пустыне может существовать что-то живое. Хотя, впереди, за дюной, уже виднеется край скалистого отрога. Значит, недалеко и до убежища, и до воды, и до всех тех, кто без нее не может обходиться.

Дорога вильнула, описывая неполный круг. Древние, похоже, не совсем дружили то от с головой, то от с архитектурными мыслями в ней, раз каждый раз добавляли петлю перед незначительной сменой направления.

Караваны никогда не срезали Священный путь.

Песок внутри полукруга лежал идеально ровно, словно вода на поверхности тишайшего омута. Аори, поежившись, внутренне согласилась с предусмотрительностью арахов. Один шаг — и тебя утянет внутрь. Песок сыто отрыгнет парой пузырей, и под рыжим небом снова раскинется безмятежная шершавая пленка.

Миновав поворот, ящеры двинулись дальше.

Теперь дюна не скрывала гряду от нетерпеливых взглядов. Там, впереди, — отдых. Там найдется достаточно чистой воды для людей, и еще больше — не такой чистой, но вполне пригодной для ящеров и омовения. Даже тоо, поддавшись общему настроению, лишний раз тронул шесты, понукая вожака. И, спустя пару секунд, осадил его, вызвав негодующий рев.

Над грядой поднимались жирные струи дыма. Так не горит древесина даарше, столь редкая, столь ценная, что святотатством было бы сжигать ее бездумно. Так не горит каменный уголь, привезенный в плотном мешке на боку ящера, с величайшим тщанием отмеренный и сложенный пирамидкой в одном из очагов убежища.

Так горит черное масло. Кровь земли, что взрывается от малейшей искры и насылает смерть на все, чего коснется.

Тоо поднял руку с двумя вытянутыми пальцами и отрывисто свистнул. Ящер в боевой выкладке тут же вырвался из строя. Их в караване было всего два или три — нагруженных вьюками меньше прочих, но с щитками из многослойной кожи на морде, груди и боках. На концах хвостов сияли шипастые металлические шары. Шуким не пожалел бы золота и на стальную броню, но тогда в первый же полдень караван обзаведется годовым запасом жареного мяса.

Обогнув вожака, ящер устремился вперед крупными неуклюжими скачками. Арах в белой накидке соскользнул с высокого седла, укрываясь за ним от возможной угрозы. В правой руке он сжимал короткое метательное копье, а левой вцепился в седельный ремень. Ящер высоко подкидывал зад при каждом скачке, но невысокий арах держался, как влитой.

Смуглые жители пустыни напоминали Аори детей. Даже, скорее, подростков в тот период, когда костяк резко вытянулся, а мышцы и жир за ним не успели. Вот и получилось что-то с длинными руками, ногами и непропорционально крупной головой.

Только лица с тонкой, как пергамент, кожей были совершенно не детскими. Черные глаза горели живым огнем под низкими бровями, губы то сжимались в узкую ленту, то изгибались в хитрой усмешке, то приоткрывались, чтобы выпустить звуки напевной речи. Чип может совершить чудо и научить словам незнакомого языка за одну ночь, но куда ему до этой чувственной гармонии…

Ящер поравнялся с первым скалистым гребнем, поднявшимся из песка, словно спина огромного каменного собрата. Арах придержал зверюгу и приподнялся, осматриваясь.

Никого, ничего. Он обернулся и вскинул левую руку, подавая сигнал каравану.

Не на пустом месте рождается буря. Не возникает она сама собой в небе — секунду назад еще ясном, а теперь затянутом тьмой с разрядами молний в напряженном, сухом воздухе.

Буря начинается с песчинки. С порыва ветра, сдувшем ее с бока дюны. Но найти смысл жизни, скажет тебе морщинистый арах, сжимая губами изжеванную трубку, так же легко, как и первую песчинку. Осталась ли она в начале пути, или добралась до самого его конца вместе с мириадами других?

Не найти и волну, с которой начинается шторм, хотя бы потому, что она умерла, коснувшись берега. Не сорвать цветок, первым поднявшийся в пустыне после зимы.

И столь же невозможно заметить первую искру. Она пробегает по тонкой нити, по вене, вычерченной каплями черного масла на песке. И только когда взрыв вздымает его фонтаном, ты понимаешь, что искра — была.

Но уже слишком поздно.

Визг обожженного ящера ввинтился в уши. Он встал на дыбы, колотя себя передними лапами по охваченной пламенем морде. Хвост хлестал из стороны в сторону, как бешеный, и шар на его конце бил по песку и плитам.

Арах не удержался на спине пляшущей рептилии и с воплем сорвался прямо в облако из песка и каменной крошки. Спустя несколько мгновений мерзкий хрустящий звук оборвал этот крик. Ополоумев от боли, ящер бросился вбок по пологому боку дюны, на ходу вспахивая песок объятой пламенем мордой.

Вожак взвыл громче собрата. Аори машинально схватилась за ремень, но ее тут же дернули вниз с такой силой, что пальцы соскользнули. Не успев сгруппироваться, она плашмя упала на песок. Рядом бухнулся ящер, спрятал морду под бронированной лапой. Жилистый, но, как выяснилось, невероятно сильный тоо прижался к его боку. Языки пламени отражались в двух изогнутых, как молодая луна, саблях.

Зло выплюнув пыль, Аори тряхнула головой и вскочила на корточки. Пригибаясь, она осторожно выглянула из-за навьюченных на вожака тюков.

По боку ящера тянулась длинная цепочка с свисающими вниз металлическими лепестками. Аори все удивлялась, зачем нужно такое украшение в пути. А сейчас, неожиданно, догадалась. Лепестки разбрасывали во все стороны яркие блики, ослепляя и мешая толком прицелиться в неосторожную чужачку.

Короткое метательное копье ударилось о чешую рядом с ее лицом. Вывалилось оно довольно неспешно, и Аори успела разглядеть в железном наконечнике свои очень большие и очень круглые глаза.

Она рухнула обратно на песок, поплотнее прижалась к прохладному боку вожака и перевела взгляд на тоо.

— И что дальше?

— Когда эти дети змей осмелятся подойти ближе, они узнают вкус ше-барийской стали! — кровожадно пообещал Шуким.

— А если нет? — прошипела Аори. — Будем сидеть и ждать, пока не попадут?

Еще одно копье ударилось о седло у нее над головой и упало на песок. Аори тут же завладела сомнительным оружием, подбросила его на ладони, приноравливаясь к весу. Совсем легонькое, такое далеко не метнешь, каким бы силачом ни был.

— Тогда солнце сделает работу за нас.

— На их месте я бы просто подожгла копья, — буркнула Аори, рассматривая оружие.

А ведь это не дерево.

— Невозможно. Пламя охватит кость быстрее, чем отпустит держащая ее рука.

Она согнула копье, пробуя на прочность. Древко тихо хрустнуло, и в распоряжении остались только два бесполезных обломка.

— А-а…

Аори тяжело выдохнула. Песок скрипел на зубах, и она немало отдала бы за глоток воды. Но тоо и не подумал выдать ей ни флягу, ни даже завалящую рубашку. Что встретилось на пути, то таким и остается… Хорошая оправдание, чтобы избежать неоправданных ничем, кроме человечности, трат.

Шуким, тем временем, выставил перед собой наискось одну из сабель, будто салютуя кому-то невидимому. Медленно, волосок за волоском, принялся он поднимать оружие, всматриваясь в блестящую поверхность. Аори, не дыша, наблюдала за тоо.

Очередное копье просвистело рядом с его запястьем, но Шуким даже не вздрогнул. Его спутница нервно дотронулась до сережки и отдернула руку. Это становится плохой привычкой.

Следующее оружие воткнулось в песок в двадцати шагах впереди.

Хм. Раньше они едва долетали.

Аори прислушалась к дрожанию потоков… хотя бы это ей еще удавалось. Уловив момент тишины, она высунулась из-за спины ящера, скорчив максимально зверское выражение лица, и тут же нырнула обратно. И, вскинув руку, выхватила из воздуха прилетевшее оружие.

Шуким покосился на спутницу без особого восторга.

— В следующий раз они будут готовы, — предупредил он.

— Ага.

Аори бесстыже прижалась к тоо и заглянула в зеркало сабли. Как он что-то там различает? Кривоватые темные фигурки едва заметны среди рассекающих дюны теней.

Ноздри расширились, когда Аори вдохнула запах араха. Соленый, горчащий, высушенный солнцем. Запах горячего тела, смешанный с дымом пылающего черного масла.

Шуким повернул голову и перехватил ее взгляд.

Магия без изменения.

Закусив губу, Аори перехватила копье поудобнее. И тут же вскрикнула от боли — пальцы тоо так впились в обожженное запястье, что на глаза навернулись слезы.

— Ты навлечешь проклятье на нас всех! — прошипел он.

— Что?!

— Нельзя первыми проливать кровь на Священном пути!

— А погонщик?! — возмутилась Аори.

— Его убил зверь, не человек.

— Прекрасно!

Она оскалилась и вырвала руку. На коже остались четыре алых полоски. Насупившись, Аори вновь прижалась к боку вожака.

— Прими разумом, когда не можешь душой. Это не твой мир, — продолжая удерживать поднятую вверх саблю, Шуким отложил вторую, закрыл рот краем куфии и сунул руку в карман.

Ох, тоо, ты даже не представляешь, насколько прав.

Аори невольно вздохнула. Бросив на нее короткий насмешливый взгляд, Шуким неожиданно подмигнул и, вытащив из кармана небольшой кулек, перебросил его через спину ящера.

Бабахнуло не так, чтоб сильно, но дорогу мгновенно заволокло едким серым дымом. Аори поперхнулась им, не готовая к такому повороту событий. Когда она, наконец, откашлялась и подняла голову, тоо уже не было рядом. А в потрескивание пламени и храп взволнованных ящеров вплелись звуки битвы — лязг сабель, вопли и протяжный вой умирающих на раскаленном песке арахов.

Вожак крупно вздрагивал, одновременно порываясь броситься в бой и не смея нарушить приказ, и Аори поспешила отодвинуться, чтобы не попасть под шипастые лапы.

— Ах ты ж гад, — процедила она и, прокрутив копье в руке, нырнула в дымное облако.

Еще б разглядеть хоть что-то дальше пары шагов.

— Раз-два-три-четыре-пять, вышел грайси погулять, — пробормотала Аори, тщетно всматриваясь в муть.

И резко присела, пропуская над головой сверкающее лезвие. Обозначать свое присутствие явно не стоило. Вот забавно будет, если она ненароком подвернется под руку кому-то из караванщиков…

Разбойник в темной фарке проскочил мимо, избавив Аори от дальнейших сомнений. Враги сами позаботились о том, чтобы отличаться внешне.

Развернувшись, арах с воплем бросился на противницу, подняв саблю в высоком замахе. Аори и сама не поняла, как так вышло, но он напоролся на копье, как медведь на рогатину. Сабля выпала из мгновенно ослабших пальцев. Вцепившись в легкое древко, арах завалился на спину, вырвав копье из рук противницы. А она стояла, как дура, и смотрела на него пустыми глазами.

Не обращая внимания на доносящиеся со всех сторон вопли, Аори приблизилась на негнущихся ногах. Она попыталась вытащить копье, но арах цеплялся в него изо всех сил. Напитанный дымом воздух не скрывал того, как темнеет песок под легким телом.

Пинок в спину швырнул Аори вперед. Пятка копья ударила под ребра, лишая дыхания, а древко еще глубже вошло в грудь разбойника.

Он выгнулся в последней судороге, разжал пальцы и умер.

Аори упала рядом, одновременно пытаясь вдохнуть и подняться. Второе даже удалось, но ей тут же подсекли ноги одним точным ударом.

И снова здравствуй, деликатесная пыль. Да сколько ж можно?!

Зарычав сквозь сжатые зубы, Аори перекатилась вбок, и сабля вонзилась не в мягкое, податливое тело, а в песок. Разбойникам дым мешал куда больше, чем подготовленным к подобным сюрпризам караванщикам — арах в темном растерянно замер, не понимая, куда делась светлокожая чужачка.

Аори не стала ждать, пока он проморгается. Напротив — набрала полную горсть песка и швырнула ее в сверкающие среди складок куфии глаза.

Противник заорал, вскинул свободную руку, пытаясь вытереть лицо широким рукавом.

Подхватив саблю погибшего араха, Аори всадила ее в прикрытый одной лишь тканью живот. Еще и провернула невесть откуда всплывшим движением.

Хотя, почему невесть откуда… И Тени, и Искатели учили не ранить, а убивать. Наверняка.

Арах согнулся, попятился, пытаясь вырвать оружие, но пальцы сорвались, оставляя на лезвии кровавые разводы. Сделав еще два шага, противник рухнул на колени. Он так и стоял, пошатываясь, пока Аори не ударила его ногой в грудь.

Песок плохо впитывает кровь, когда ее слишком много. К дыму примешался металлический запах, а еще — тошнотный дух вспоротых внутренностей. Стараясь не смотреть на араха, Аори на всякий случай отшвырнула ногой его саблю подальше и обернулась.

“Не мой мир… Изменение работает куда чище. А в эрге… в эрге я не видела тех, кого убивала.”

Будь в желудке хоть немного воды, Аори бы вырвало. Она кое-как проглотила вязкую, горькую слюну и оглянулась. Дым уже рассеивался под крепнущими порывами ветра, и кое-где из песка проглядывали рыжие плиты пути.

Лязг оружия тоже почти утих. Все было кончено. С десяток безжизненных тел в темных фарках валялись на песке, неподалеку двое караванщиков склонились над стонущим другом. Тоо же нашел себе развлечение поинтереснее — сошелся в дуэли на саблях с таким же невысоким крепышом, то ли предводителем, то ли просто прекрасным бойцом, судя по тому, как стремительно и изящно тот двигался. Если Шукиму случится проиграть, его противник получит жизнь и свободу.

И не только он.

Не замеченный никем, между песчаных складок по ту сторону дороги засел еще один разбойник. Он сжимал в руке копье, и щурился, пытаясь выбрать момент, когда тоо повернется спиной.

Главарь рывком ушел от очередного удара и прыгнул вбок, разрывая дистанцию между собой и Шукимом.

Аори попыталась было крикнуть, но дерущая горло пыль лишила ее голоса. Невнятный хрип каким-то чудом услышал только притаившийся арах. Он бросил на чужачку торжествующий взгляд и выпрямился, словно отпущенная пружина.

За оставшиеся доли секунды Аори успела сообразить, что копье летит поперек пути. Легкое, почти невесомое, воздух заметно его тормозит. Оно уже покинуло руки араха, и его убийство ничем тоо не поможет.

Ладони Аори вспотели, но она заставила себя выждать целую четверть вдоха прежде, чем раскрутила и швырнула вперед саблю.

Сияющий круг просвистел по правую руку от Шукима, отбив железный наконечник вместо того, чтобы разрубить древко. Аори прикусила губу — поспешила!

Но сабля, все же, выполнила свое предназначение. И даже перевыполнила. Ослепленный бликом, главарь вскинул руку, развернулся, готовый ответить на новую угрозу.

Тоо не пришлось просить дважды. Словно зверь, он прыгнул вперед.

Удар в живот согнул Аори пополам прежде, чем она успела увидеть, чем все кончилось. Ну да, с точки зрения друзей тоо чужачка только что пыталась его убить.

Она упала на колени, закрывая голову руками.

До ушей донесся вопль, истошный, предсмертный. Понять, кто его испустил, Аори не смогла. Но облегченно выдохнула, услышав властный окрик несколько секунд спустя.

Уже замахнувшийся арах с глазами необычного голубого цвета поспешно отступил за спины других караванщиков.

Аори подняла голову и встретила взгляд тоо.

— Там, — Шуким коротко дернул головой в сторону дюны через дорогу, по которой лихорадочно карабкался оставшийся разбойник. — Допросить.

Трое арахов, не сговариваясь, бросились вслед за беглецом, а голубоглазый подскочил к самому мелкому ящеру, отстегнул тюки и присоединился к погоне верхом.

Проводив их взглядом, Шуким протянул Аори широкую, перепачканную чужой кровью ладонь.

— Ты не врала мне, и ты сохранила мою жизнь. Демоны прокляли мой караван, но Харру благословил его вослед.

Аори едва сдержалась, чтобы не закатить глаза в ответ на этот поток красноречия. Нет вины тоо в том, что он впитал традиции с молоком матери… А, драные демоны!

Она кое-как поднялась, вцепившись в ладонь Шукима. Бок болел немилосердно, и, кажется, тоо это заметил. Двумя пальцами он осторожно отвел в сторону край фарки.

Вот куда делась рубашка. Талию чужачки закрывала повязка из грубой ткани, и на ней посреди старых бурых пятен понемногу проступало алое.

Тоо до хруста сжал зубы. Что может быть хуже долга крови? Он избегал его всю жизнь, и встрял так глупо и нелепо, с девчонкой, с чужачкой! Друг как знал, куда бить…

— Всем заняться делом! — рявкнул тоо, опустив руку и отвернувшись от Аори.

Оценив ярость в его глазах, караванщики бросились врассыпную — поднимать и успокаивать упирающихся ящеров, перевязывать раны, собирать тела и оружие, оставленные нападающими, и подсчитывать собственные потери.

Если не считать раздавленного погонщика, они, можно сказать, отделались испугом. Даже тот арах, что стонал на песке с распоротой грудью, наверняка переживет эту ночь. Насколько Аори могла судить, у действительно умирающих людей не достанет сил безостановочно сотрясать воздух цветистыми проклятиями.

Непонятно только, что так разозлило тоо.

Чужачка сделала было шаг к звенящему металлическими лепестками вожаку, но Шуким схватил ее за руку и рявкнул так, что половина каравана обернулась в их сторону.

— Дафа! Где тебя духи носят?

Арах, занимавшийся раненым, поднялся и неспешно подошел. Аори видела его раньше на одном из ящеров, тащивших корзины. Такой же невысокий, как и все его собратья, но коренастый, широкоплечий и широкобедрый. Над верхней губой виднелись две тонких полоски усов — мальчишечьих, из тонких пушковых волос. Впрочем, жители пустыни в принципе не могли похвастаться роскошной растительностью на лице.

Сапоги араха оставляли в песке глубокие следы.

— Я выполняю свою работу, тоо, — негромко ответил он.

— Займись, — Шуким бесцеремонно подтолкнул Аори к араху. — Надеюсь, родники целы.

Глубокое, идеально круглое озерцо пряталось в тени отвесных скал даже в полдень. У дальнего края гряду рассекала узкая расщелина, мутная вода перекатывалась через ее край и разбивалась на мелкие брызги парой уступов ниже.

Из каждой щели торчали жесткие, практически лишенные листьев кусты тавуки, едва ли не единственного растения, неплохо прижившегося в пустыне. Поднимаясь по вьющейся между скал тропинке, Дафа насобирал полную охапку сушняка и выложил его кругом у самой кромки воды. Сбросив с плеча объемистый баул, арах вытащил из его недр три небольших куска угля и благоговейно, как высочайшую ценность, опустил их в середину будущего костра.

Два черных камня появились в руках Дафы, словно по волшебству. Он яростно зачиркал одним о другой, рассыпая вокруг трескучие искры. И, когда от веток поднялся первый слабый дымок, сноровисто встал на колени и подул на зарождающийся огонь.

Костер вспыхнул мгновенно. Удовлетворенно выдохнув, Дафа выпрямился.

Аори стояла рядом, рассматривая темную водную глубину. У самого берега покачивалось маслянистое пятно, и немногословный арах предостерегающе поднял руку. Не спеши, мол.

Следующей из баула появилась длинная темная тряпка, в которой Аори не без замешательства опознала кусок разбойничьей фарки. И когда он только успел?

Расправив ткань, арах осторожно опустил ее на водную поверхность рядом с пятном. И, шумно выдохнув, одним быстрым движением собрал масло.

Тряпка полетела прямиком в костер. Пламя сначала зашипело, прихлопнутое мокрой тканью, но тут же набросилось на неожиданное угощение.

— Раздевайся, — безапелляционная команда оторвала Аори от созерцания вьющихся огненных языков.

— Что?!

— Раздевайся, говорю. Времени мало. Или собираешься до Ше-Бара вонючкой ходить?

Аори невольно попятилась. Ей буквально дар речи отказал — насколько бы ни были поверхностными знания о культуре арахов, подобный приказ не вписывался в нее ни на волосок!

Но прежде, чем Аори смогла извлечь из себя хоть какие-то звуки, кроме невнятного мычания, Дафа принялся расстегивать собственную короткую фарку. Вслед за ней на камень полетели шаровары. Длинная рубашка закрывала бедра, но оставляла на виду ноги араха, искривленные годами, проведенными в высоком седле.

Не отрывая взгляда от Дафы, Аори отступила еще на несколько шагов.

— Что столбом застыла? А то я не вижу, что ты уже знала мужчину.

Странно, но в хриплом голосе араха звучало только ворчливое недовольство, а уж никак не вожделение. Он присел у баула, выудил из него по очереди кусок мыла, несколько чистых тряпок и отблескивающий металлический короб. Все это барахло Дафа сложил на плоском камне между костром и кромкой воды и, бросив на чужачку очередной сердитый взгляд, потянул рубашку через голову.

И, когда одежда упала на камень, ошарашенная Аори рассмотрела… конечно же, грудь. И все остальное, неопровержимо подтверждающее, что в караване Шукима идут не только мужчины. Надо же… Арашни-погонщик!

Аори не сдержала нервный смешок. На что угодно можно спорить, Дафа нарочно себя так вела, чтобы посмотреть на испуг чужачки.

Она запуталась сначала в костяных застежках фарки, потом — в обвившихся вокруг ног шароварах. Бинты присохли к коже, так что Аори вошла в воду прямо в них. Воздух касался тела жаркими сухими ладонями, и она невольно ждала, что вода окажется теплой и густой, словно суп.

Ступни обожгло холодом. Разгоряченное зноем, тело отнеслось к идее купания абсолютно отрицательно, но Аори засунула его мнение куда подальше. Прошло время ванн с розовой пеной, и только от нее зависит, наступит ли снова. А сейчас абсолютно прекрасно хотя бы то, что можно смыть с себя пот и чужую кровь, испятнавшую руки.

Вздрагивая и оступаясь, Аори зашла в воду по пояс, набрала пригоршню бурой глинистой воды, плеснула на плечо. Провела по нему кончиками пальцев, стирая пыль. Еще раз и еще, не замечая насмешливого взгляда арашни.

Вода перекатывалась через край озера, унося прочь грязь и усталость. И пусть в этот раз в ней не было ни капли магии, но память услужливо подсунула воспоминание о том, как чужие бережные руки касались ее тела, убирая все ненужное.

Xandria. The Sailor and the Sea.