Дочь палача и Совет двенадцати

Оливер Пётч, 2017

Якоб Куизль – грозный палач из древнего баварского городка Шонгау. Именно его руками вершится правосудие. Горожане боятся и избегают Якоба, считая палача сродни дьяволу… Бавария, 1672 год. В Мюнхене собрался Совет Двенадцати – цеховое собрание главных палачей Баварии. Пригласили на него и Куизля со всей его семьей. Но Совет был практически сорван серией зловещих убийств, каждое из которых напоминало казнь – удушение, захоронение живьем, утопление в мешке, четвертование… Жители Мюнхена обвинили во всем съехавшихся в город палачей: дескать, все это сотворили они – и должны за это ответить. Во избежание самосуда защищать исполнителей закона взялись Якоб Куизль и его дочь Магдалена…

4

Нижние пристани,

3 февраля 1672 года от Рождества Христова

— Расступись! Расступись, кому говорят!

Полдюжины стражников с явным трудом прокладывали себе дорогу сквозь толпу. Из переулка над обрывом Якоб Куизль наблюдал, как люди теснились и толкались, стараясь подобраться как можно ближе к трупу. Только вокруг скорченного тела, по-прежнему лежащего недалеко от пристаней, оставалось свободное пространство — горожане как будто боялись, что зловещий труп может внезапно ожить.

— Дайте пройти, чтоб вас всех, или кто-то у меня получит!..

Первый из стражников — очевидно, капитан — поднял меч в ножнах и несколько раз взмахнул. Только так он добился должного послушания, и толпа неохотно расступилась.

— Значит, это мумия, говоришь? — спросил Куизль у старшей дочери, стоявшей рядом.

Магдалена пожала плечами.

— Ну, во всяком случае, выглядит она так, как ты и рассказывал в свое время. Жесткая, обтянутая кожей кукла. Ведь это из них в Египте делают тот порошок, который ты продаешь за немалые деньги?

Куизль фыркнул.

— Ха! Это, наверное, глина вперемешку с сухим мышиным дерьмом. Главное, чтобы люди верили, — он показал вниз. — Вон там, во всяком случае, человек. Ну, или то, что было когда-то человеком.

Рассмотрев ужасную находку, Магдалена отправила одного из уличных мальчишек в Ау, передать отцу, что она разыскала Барбару. Новость про мумию в погребе разошлась быстрее лесного пожара, и Куизль узнал о произошедшем еще на мосту. Дайблер с Георгом пришли вместе с ним. Георг принялся утешать Барбару, и она, совершенно измотанная, прильнула к его груди. Якоб пока не нашел возможности поговорить с младшей дочерью — она нашлась, и только это имело значение.

— Может, спустимся и посмотрим поближе на эту мумию? — предложил он Дайблеру.

Тот усмехнулся.

— Я уж думал, ты так и не предложишь… Ладно, идем, ищейка ты любопытная. Я знаком с капитаном. Йозеф Лойбль такой же хмурый и неразговорчивый, как и ты, но в целом неплохой малый.

Куизль с Дайблером спустились по узкой лестнице к пристаням. Магдалена с близнецами остались наверху. В отличие от стражников, палачи без особого труда прошли сквозь толпу. Люди с готовностью расступались, стоило им увидеть, кто к ним приближается: известный каждому мюнхенский палач в сопровождении бородатого великана ростом в шесть футов.

Они подошли к группе стражников, выстроившихся вокруг тела в ожидании приказов. Капитан, старый рубака со шрамами и щетиной на лице, единственный из всех носил кирасу. Он недоверчиво посмотрел на палачей.

— Боюсь, ты опоздал, Дайблер, — проворчал Лойбль. — Она уже мертва, и казнить тут больше некого.

— Но того, кто это сделал, — вполне возможно, — заметил Куизль.

Он взглянул на сверток на снегу. Это совершенно точно была юная девушка. Черты лица и скуловые кости хорошо сохранились, как и светлые когда-то волосы, теперь высохшие и бурые, как солома. Рот раскрыт в беззвучном крике, так что виден был ряд белых, здоровых зубов. Девушка лет восемнадцати, ненамного старше Барбары. На ней было простое платье с фартуком как у служанок. Тело скрутилось, словно умирающая свернулась перед смертью, как больная кошка. Крысы, очевидно, обгрызли ей кончики пальцев и нос. Кожа походила на старый пергамент.

Тем не менее кожаные ремни на руках и ногах по-прежнему были хорошо видны. Как и остатки тряпичного кляпа, прилипшие к губам.

Капитан между тем подошел к палачам и окинул Куизля взглядом, хоть ему и пришлось задрать для этого голову.

— Ты кто такой, здоровяк, чтобы давать мне советы? — спросил он язвительно. — Во всяком случае, ты не из Мюнхена. Твое лицо я запомнил бы.

— Это палач из Шонгау, — объяснил Михаэль Дайблер. — Ты же знаешь, Лойбль, в дни Сретения Господнего у нас встреча в Ау, — он подмигнул капитану. — Вы же сами не захотели пускать нас в город.

— И правильно сделали. А теперь, палач, бери своего великана и проваливай туда, откуда…

— Вы уже проверили ее кошелек? — спросил Куизль.

Капитан посмотрел на него с недоумением.

— Что?…

— Кошелек, — Куизль показал на труп. — Вон он, висит рядом с фартуком. Может, его содержимое подскажет нам что-нибудь…

Лойбль побагровел.

— Нам? Слушай, здоровяк…

— Брось, Лойбль, — со вздохом перебил его Дайблер. — Куизль все равно сделает по-своему. Тем более он кое-что смыслит в покойниках. А кроме того… — мюнхенский палач слабо улыбнулся, — …никому из вас не хочется прикасаться к трупу. Некоторые уже поговаривают про нежить и колдовство. Так что позволь нечестивым палачам все уладить. Тогда порядочным горожанам не придется марать руки.

— Ну, по мне, так можете посмотреть. — Лойбль с недовольным видом отступил в сторону, но Куизль видел по его глазам, что это решение далось ему не так уж и тяжело.

Якоб склонился над телом. Жесткую одежду и задубелую кожу покрывал тонкий ледяной слой. Кошелек, висевший на поясе, оказался сухим, как трухлявое дерево. Куизль попытался раскрыть его, и кошелек распался у него в руках. Внутри лежали несколько ржавых крейцеров, небольшой медальон и немного засушенных трав. Травы от прикосновения рассыпались, и первый же порыв ветра развеял их.

— Хех, один лишь мусор! — пробормотал капитан. — Так я и знал, что нам это ничем не поможет.

— Мусор тоже способен кое-что поведать, — отозвался Куизль.

Он внимательнее рассмотрел то, что осталось у него в руке, понюхал крошечные кусочки трав, прилипшие к пальцам. Потом закрыл глаза и глубоко вдохнул.

— Эта девица приехала в Мюнхен из Альтеттинга вскоре после войны, — начал он монотонным голосом, не открывая при этом глаз. — Она была не замужем, работала простой служанкой и в последние дни перед смертью болела. Кто-то связал ее, вставил кляп в рот и замуровал в погребе.

Некоторое время все потрясенно молчали, потом капитан громко рассмеялся:

— Черт возьми, ты кто такой? Колдун или просто хороший враль? Невозможно столько знать про этот труп!

— Я ведь говорил, он палач из Шонгау, — ухмыльнулся Дайблер. — У него слабость к убийствам. Вчера в Ау он уже проделал нечто подобное, когда нашли мертвую девушку.

— Еще одна убитая в Ау? — Лойбль нахмурил лоб, но потом пожал плечами. — Ну, у вас и так люди мрут как мухи. Это не мое дело, пусть ваш надзиратель Густль разбирается. — Он перевел взгляд на Куизля. — А теперь скажи мне, здоровяк, откуда же ты столько узнал об этом куске мяса?

Куизль поднялся и показал на труп.

— Она совсем молодая, а кольца у нее нет. Выходит, что мужа у нее, скорее всего, не было. На ржавых крейцерах отчеканен год одна тысяча шестьсот сорок семь и на латыни имя курфюрста Максимилиана, отца нынешнего курфюрста. Следовательно, она мертва уже больше двадцати лет. Судя по одежде, была простой служанкой. Таких, как она, великое множество приезжает в Мюнхен в поисках лучшей жизни.

— Двадцать лет… Хм, вполне возможно… — Дайблер покивал. — В этих погребах холодно, как у черта в заднице, к тому же постоянно дуют сквозняки из мелких отдушин. Труп высохнет, как вяленая рыба.

— Плотогоны нашли ее в пещере, видимо, давным-давно замурованной, — заметил Лойбль. — Это видно по камням и следам раствора. И только сегодня пещеру вскрыли. Должно быть, кто-то затащил ее туда мертвую, и никто не заметил. А потом дыру заделали, и…

— Черт подери, она была связана и с кляпом во рту! — перебил его Куизль. — С чего бы убийце утруждаться, будь она мертва? К тому же я не вижу никаких внешних повреждений. Говорю вам, мерзавец замуровал ее еще живую.

Лойбль сплюнул.

— Да хоть бы и так. С тех пор столько лет прошло, какое нам дело до этого… Убийцы, наверное, тоже давно нет в живых.

Стражники между тем с трудом удерживали толпу. То и дело раздавались возбужденные выкрики, кое-кто из крепких малых уже протиснулся поближе к трупу.

— Это призрак, точно вам говорю! — крикнул один из них. — Нежить! Надо вогнать ей кол в грудь, как и другим!

— Я тебе в задницу кол загоню, если вы сейчас же не успокоитесь! — рявкнул Лойбль. Он грозно двинулся на толпу, и парни неохотно отступили. На какое-то время действительно воцарилось спокойствие.

Дайблер усмехнулся.

— Может, не такая уж и скверная мысль, Йозеф, если вспомнить, что случилось с той несчастной… Иначе завтра в каждом кабаке будут собираться толпы охотников на ведьм, вооруженных кольями и крестами.

— Дайблер, черт возьми, хоть ты дурака не валяй! — Лойбль погрозил ему пальцем. — Твой приятель и так возбудил во мне любопытство… — Капитан вновь повернулся к Куизлю, так, словно переполох на пристани совершенно его не беспокоил. — Но с Альтеттингом ты просто угадал. Признайся! Сомневаюсь, что она заговаривала с тобой на нижнебаварском.

— Нет, амулет все сказал за нее, — Куизль показал медальон из кошелька — дешевый кусок свинца на ржавой цепочке. — В тех местах почитают Черную Мадонну. Думаю, там девица и обзавелась этим медальоном. Но слишком уж она молода, чтобы совершать дальние паломничества.

— Чтоб меня… Теперь осталось только объяснить, с чего ты решил, что она больна, — вмешался Дайблер, задумчиво разглядывая труп. — Тогда трюк можно считать удачным. Ты что же, определил это по каким-то внешним признакам? Гнилые зубы? Засохшая кровь? Говори же, ну!

— Ничто из перечисленного. — Куизль ухмыльнулся — ему всегда нравилось тянуть с ответом как можно дольше. — Все дело в травах, которые были в мешочке. Всякую зелень покупают на рынке и кладут в корзину к остальным покупкам. А вот лекарственные травы держат в мешочках. — Он нахмурил лоб. — Только вот не могу сказать, что это были за травы. Я уловил только слабый аромат. Может, ингредиенты для отвара от кашля? Плющ? Листья липы? — Он почесал нос. — Проклятье, не знаю, и все тут!

— Хорошо хоть, что ты не назвал ее имени, как и имени убийцы, — заметил капитан Лойбль со смехом. — Иначе пришлось бы арестовать тебя за колдовство. — Он ткнул палача в бок. — Ты нравишься мне, здоровяк. В следующий раз, когда объявится неизвестный труп, я буду знать, к кому обратиться.

— Будем надеяться, что больше таких не будет, — проворчал Дайблер. — Мне хватило и трех убитых за неделю. Хотя эта определенно не имеет с другими ничего общего. Слишком уж много времени прошло. Или… Эй, ты что там задумал, Якоб?

Дайблер в недоумении посмотрел на Куизля — тот склонился над мумией, оттянул ей нижнюю челюсть и что-то вытащил изо рта.

Это был почерневший медальон.

— Боже правый, это что еще такое? — спросил Лойбль, не скрывая испуга.

— Хм, сложно что-то на нем разглядеть, — проговорил Куизль, рассматривая медальон. — Но думаю, что это амулет, точно такой же, как в кошельке, с изображением Девы Марии. Рисунок почти стерся, но можно еще различить женский лик с венцом.

— И что же он делает у нее во рту? — спросил Дайблер. — Не съесть же она его хотела? Тем более что у нее во рту был кляп…

— Черт возьми, спрячь, пока никто не увидел! — прошипел капитан. — Иначе народ и вправду поверит в злых духов.

Куизль спрятал медальон в карман. Потом многозначительно посмотрел на Дайблера, но ничего не сказал.

С этими словами Лойбль развернулся и первым стал подниматься по лестнице к городу. Стражники подхватили завернутое тело и пошли за своим капитаном. Дайблер еще долго смотрел им вслед.

— Славный малый этот Лойбль, — произнес он спустя какое-то время. — Мне и моей жене доверяет больше, чем коновалам из города. Обращается с нами почти как с равными и всегда вовремя платит за лекарства. — Он немного помолчал и продолжил чуть медленнее: — Этот амулет во рту у мумии…

— Дева Мария с венцом света, — кивнул Куизль. — Как у мертвой девицы в Ау.

— Это просто совпадение, не иначе. Между убийствами разница в двадцать лет! — Дайблер задумчиво склонил голову. — Я слышал, раньше покойникам, когда хоронили, клали в рот монету, чтобы заплатить перевозчику, который переправляет души в царство мертвых. Может, поэтому девушке и вложили в рот медальон?

— Замурованной живьем жертве? — Куизль потер свой длинный нос. — Это мог сделать только убийца. Ведь во рту у нее был кляп.

— Черт возьми, Якоб! — Дайблер закатил глаза. — Оставь ты эти загадки и займись-ка лучше собственной семьей. Им ты сейчас нужнее, чем каким-то древним мумиям. — Он похлопал друга по плечу. — Кстати, насчет семьи… Думаю, моя Вальбурга не станет возражать, если на время встречи вы поселитесь у нас в Ангере.

Палач из Шонгау нахмурил лоб.

— С чего бы вдруг?

— Ну, я как узнал, чего Барбара натерпелась от мастера Ганса, то решил, что ей вряд ли захочется ночевать с ним под одной крышей. И, должен признать, для детей Ау также не самое подходящее место.

— Глупости, — Куизль отмахнулся. — В этом нет необходимости. Я поговорю с Барбарой, и…

— Не валяй дурака, упрямый ты пес! — Дайблер ухмыльнулся. — У нас с Вальбургой нет детей, и в доме полно места. Сам можешь оставаться в трактире, но остальным будет лучше у нас. Соглашайся, а не то я обижусь. — Он протянул Куизлю мозолистую ладонь.

— Ну… ладно. Может, так и в самом деле лучше.

Куизль пожал протянутую руку и улыбнулся, хотя сложно было разглядеть это под густой бородой. Его переполняло чувство глубокой признательности. Черт возьми, пусть остальные обходят их стороной — сами палачи стояли друг за друга горой! И, конечно же, Дайблер был прав: какое ему дело до трупа, пролежавшего больше двадцати лет? Он находился здесь как участник Совета Двенадцати, и только это имело значение. Кроме того, ему и с Барбарой хватало проблем.

— Жаль, Михаэль, что у тебя уже есть жена, — сказал Куизль. — А то я с радостью выдал бы за тебя Барбару.

— Господи помилуй, Вальбурга у меня святая! — Дайблер громко рассмеялся. — Да и твоя дочь, боюсь, ввернула бы пару словечек по этому поводу. Насколько я успел узнать ее, могу предположить, что ты еще изрядно попотеешь, пока отправишь эту кобылицу в стойло… — Он вдруг сморщил нос. — А сейчас неплохо бы тебе еще раз окунуть голову в ручей. После крещения от тебя пивом несет, как из переполненной бочки.

* * *

Когда Симон вернулся наконец на постоялый двор в Ау, он сразу заметил: что-то не так. За столом сидели несколько палачей, с которыми лекарь познакомился еще накануне вечером, но среди них не было ни Куизля, ни Магдалены. Фронвизера обдало жаром при мысли, что собрание началось еще в полдень. Может, оно уже закончилось? Тогда ему следует приготовиться к неприятностям…

К нему нетвердой походкой приближался Каспар Хёрманн из Пассау. Он направился к двери, на ходу развязывая штаны — очевидно, ему нужно было выйти по нужде.

— Э… прошу прошения, — начал Симон, по-прежнему сжимая в руках украденную книгу о микроскопах. — Я разыскиваю своего тестя и жену. Не могли бы вы подсказать, где…

Тут он заметил, с какой ненавистью глянул на него Хёрманн, и резко замолчал.

— Хорошая же у тебя семейка! — пролепетал палач из Пассау. — Стоило Куизлям попасть на Совет, и разом все пошло наперекосяк… — Он потряс пальцем прямо под носом у Симона. — И своей наглой свояченице можешь передать, что она мне и даром не нужна, эта малолетняя потаскуха! Что она вообще о себе возомнила? Мой сын заслуживает чего-нибудь получше… Ну, Видман поучит ее уму-разуму.

— Я… боюсь, я не понимаю… — пробормотал Симон.

В нем крепло подозрение, что за последние часы он пропустил куда больше, чем просто скучные посиделки.

— А собрание разве уже закончилось? — спросил он.

— Закончилось? — Хёрманн рассмеялся. — Оно и не начиналось толком! Из-за вас, Куизлей, нам волей-неволей придется ждать. Понятия не имею, когда мы продолжим… — Он громко рыгнул. — Ну, дай уже пройти, пока я штаны не намочил.

Палач протиснулся мимо лекаря и вышел за дверь.

Взглянув на хмурые лица остальных палачей, Симон решил поискать Магдалену и остальных снаружи. Он испытал большое облегчение, обнаружив на улице Пауля. В грязных штанах и тоненькой курточке, тот вертел волчок с уличными мальчишками. Из всех членов семьи Пауль, как и его дед, легче всего приспособился к жизни в Ау. Он чувствовал себя превосходно среди других грязных ребят. Фронвизер тронул сына за плечо, и тот неохотно обернулся.

— А где все остальные? — спросил Симон. — Мама, дедушка, Петер…

— А, Петер в комнате наверху, присматривает за Софией и что-то там читает на латыни, — со скукой в голосе ответил Пауль. — Остальные разыскивают Барбару. Она вроде как сбежала.

— Сбежала?

Симон в изумлении уставился на сына. Что же произошло здесь в его отсутствие? Он собрался уже расспросить Пауля, но заметил вдруг, что на другой стороне улицы стоит незнакомый мужчина и, судя по всему, наблюдает за ним. На нем был черный плащ с капюшоном. Теперь незнакомец уверенно двинулся в его сторону. Лекаря, несмотря на холод, бросило в жар.

«Господи, это кто-то из стражников! — пронеслось у него в голове. — Как я мог забыть про них? Они тайно проследили за мной от книжной лавки… Теперь все пропало!»

Симон бросился было прочь, но незнакомец его окликнул:

— Эй! Это вы Симон Фронвизер?

Лекарь помедлил. Так им уже известно его имя? Тогда и бежать, наверное, не было смысла. Оставалось только надеяться на мягкий приговор — ведь он сам только получил эти монеты в качестве платы… Или дело было в украденной книге? Симон вздохнул и развернулся.

— Да, это я, — ответил он, опустив голову.

Незнакомец откинул капюшон. У него были длинные волнистые волосы и ухоженная борода. На плаще у него Симон заметил серебряную застежку, украшенную мелкими драгоценными камнями. Черт возьми, если это простой стражник, то в Мюнхене действительно водятся огромные деньги! Губы незнакомца изогнулись в вежливой улыбке.

— Как хорошо, что я наконец-то разыскал вас, доктор Фронвизер, — произнес он. — Я ищу вас по поручению курфюршеского двора.

Теперь Симон растерялся окончательно. Да, он заплатил книготорговцу фальшивыми монетами. Но там было всего пять штук! Или его собирались обвинить в подделке целой партии монет? Может, в нем заподозрили главаря банды и теперь собираются сварить в кипящем масле?

— Послушайте, это… это все недоразумение, — пробормотал Симон. — У меня эти талеры появились совсем недавно, и вообще они достались мне от веронских купцов. А книга… книгу я унес совершенно случайно. Клянусь вам…

— Талеры? Книга? — Незнакомец смотрел на него вопросительно. — Не понимаю, о чем вы. Я здесь в качестве посланника ее светлости высокочтимой курфюрстины Генриетты Аделаиды. Она услышала о ваших способностях и остром уме и желает видеть вас завтра в полдень на аудиенции.

У Симона отвисла челюсть. Несколько долгих мгновений он не способен был вымолвить ни слова. В голове не затихали услышанные только что слова. А может, ему это просто снится?

Курфюрстина услышала о ваших способностях и остром уме…

Неужели это правда и при баварском дворе узнали о его записях? Да, он говорил о них кое с кем из коллег, живущих недалеко от Шонгау. И однажды в пациентах у него побывал советник из Мюнхена — когда Симон рассказал ему о своем трактате, он слушал его с видимым интересом. Но лекарь ни за что бы не подумал…

Фронвизер сглотнул, и к нему наконец-то вернулся дар речи.

— Э… я… я непременно буду. Передайте ее курфюршескому высочеству тысячи благодарностей и…

— Значит, с этим разобрались, — посыльный вручил Симону сложенный и запечатанный документ. — Вот ваше дозволение, предъявите его на аудиенции. И не забудьте, ровно в полдень! — Тут он обвел брезгливым взглядом тесный вонючий переулок. — А теперь прошу простить меня. Необходимо доставить еще несколько посланий в других кварталах.

Он сдержанно поклонился, накинул капюшон и гордо зашагал прочь.

Некоторое время Симон неподвижно стоял посреди переулка, сжимая в дрожащих руках запечатанное письмо. Он не обращал внимание ни на играющих вокруг него детей, ни на шум, доносившийся из трактира. В голове беспрестанно звучали слова, которые, вероятно, раз и навсегда изменят его жизнь.

Курфюрстина услышала о ваших способностях и остром уме…

И только когда в нос ему угодил снежок, брошенный Паулем, лекарь пришел в себя.

* * *

Когда Магдалена вернулась с Барбарой и остальными в Ау, Симон вышел к ним навстречу, взволнованный не на шутку. Из носа у него текла кровь, но это, похоже, нисколько его не заботило.

— Это… это невероятно! — произнес он сиплым голосом. — Она… она услышала обо мне!

— Ты о чем? — Магдалена остановилась и покачала головой. — Кто так тебе по носу съездил, что ты несешь теперь этот бред?

— А, нет, это Пауль. — Симон вынул из кармана платок и с рассеянным видом вытер кровь. — Но это сейчас неважно. Потому что… потому что меня ждет большое дело!

— Сдается мне, тебя чем-то большим по башке приложили, — проворчал Куизль. — О чем ты толкуешь? Говори уже, пока Дайблер не увел тебя в богадельню для умалишенных.

— Приходил… посыльный от курфюрстины! Ко мне!

Задыхаясь, Симон рассказал о неожиданной встрече и предстоящей аудиенции при дворе. На некоторое время воцарилось молчание.

— Ты приглашен к жене курфюрста? — Магдалена уставилась на него с раскрытым ртом. — Может, это недоразумение? Что, если посыльный с кем-то тебя спутал?

Симон помотал головой и показал запечатанное письмо.

— Он назвал меня доктором Симоном Фронвизером. И говорил про мой острый ум. Видимо, при дворе заинтересовались моим медицинским трактатом…

У Магдалены вырвался стон.

— Ну что ж, все-таки не зря ты столько времени корпел над этими бумажками. Как бы там ни было… — Она решительно взглянул на мужа. — Один ты все равно туда не пойдешь.

— Магдалена, прошу тебя, пойми меня правильно. Я не думаю, что при дворе дочь палача…

— При чем здесь я! — перебила его Магдалена. — Я говорю про Петера. Такая возможность нам больше никогда не подвернется! Если при дворе увидят, какой он умный и воспитанный, может, ему удастся поступить в Мюнхенскую коллегию иезуитов. — Она поджала губы. — Я всегда говорила, что Петеру нечего делать в нашей гимназии в Шонгау. Ха, у старого Вайнингера глаза на лоб полезут, если я скажу ему, что мальчика и вправду приняли к иезуитам! Пусть сам разучивает свои жалкие катехизисы.

— Но мой трактат… — начал было Симон.

— Петер пойдет с тобой, и точка! — Магдалена уперла руки в бока и свирепо уставилась на мужа. — Не так уж много я прошу. Я не хочу, чтобы и мои сыновья стали презренными палачами. По крайней мере, Петер! — добавила она мрачно.

— Помолчала бы насчет презренных палачей, — проворчал Георг. — Твой отец, твой брат и твой дядя тоже из их числа. Как и половина сидящих в трактире.

— Который мы, к счастью, скоро покинем, — вставила Магдалена.

На обратном пути отец рассказал ей, что Дайблер пригласил их к себе домой. Магдалена недолго раздумывала над предложением. Барбара тоже согласилась без лишних колебаний. После их разговора на причале и той страшной находки она заметно притихла. Магдалена надеялась, что в ближайшие дни у нее появится возможность обстоятельно поговорить с сестрой. Она боялась, что Барбара снова сбежит или вовсе что-нибудь сотворит с собой, но причина была не только в этом. В последние годы законы против так называемого легкомыслия постоянно ужесточались — особенно в католической Баварии. Девушку, которая произведет на свет внебрачное дитя, заключали в колодки, помещали под арест или даже высылали из страны.

Впрочем, может, в Мюнхене им удастся подыскать для Барбары жениха…

В этот момент, как нарочно, из трактира вышел Иоганн Видман. Он подкрутил ус и окинул их насмешливым взглядом.

— А, разыскали наконец свою кобылицу? — произнес палач. — Так поскорее накиньте на нее уздечку, пока кто-нибудь другой не дал ей кнута.

— Заткни пасть, Видман! — прорычал Куизль. — А не то я тебе бороденку выщипаю по одному волоску.

— Да как ты смеешь! — вскинулся Видман. — Твоя дочь меня…

— Как же мне надоело задницу тебе лизать, — оборвал его Куизль. — Всем уже тошно от твоих кичливых манер. В тот же день, как отправил тебе письмо, я пожалел об этом. — Он шагнул к Видману, над которым возвышался на целую голову. — Говорят, ты, когда голову рубишь, дрожишь, как маленькая девочка. Сколько ударов понадобилось тебе в последний раз? Пять? Или шесть? А может, ты сразу в обморок упал?

Нюрнбергский палач покраснел, но ничего не сказал. Вместо этого он повернулся к Дайблеру и прошипел:

— Мы все ждем не дождемся, когда можно будет продолжить. С этим горлопаном или без него.

Он развернулся и захлопнул за собой дверь. Дайблер ухмыльнулся.

— Спасибо, что поставил его на место. Кто-то должен был это сделать.

«Что ж, отлично, второго претендента можно вычеркнуть из списка, — подумала Магдалена. — Выбор понемногу сужается».

— Вообще не стоило писать ему про Барбару, — ответил Куизль. — Меня ослепило его богатство. Но, в сущности, он просто напыщенный болван и не достоин моей дочери. Ведь так?

Он улыбнулся Барбаре, но та не ответила. Она скрестила руки на груди и, уставившись куда-то вдаль, прошептала:

— Если мастер Ганс еще там, я не войду. И я не хочу, чтобы эти выпивохи разглядывали меня, как кобылу на рынке. Еще одну ночь в этом клоповнике я не выдержу!

— Раз уж вы заговорили про мастера Ганса, — задумчиво произнес Георг. — Я тут поговорил с Маттеусом Фуксом. Ну, который из Меммингена, со вчерашнего дня здесь. — Он понизил голос. — Так вот, Маттеус клянется, что еще вчера видел Ганса в Мюнхене. А тот утверждает, что прибыл из Вайльхайма сразу после пытки.

— Ну и что? — пробормотал Дайблер. — Может, он просто не хотел говорить, что ему нужно было проспаться.

— Подождите, это еще не всё, — продолжил Георг. — Маттеус говорил, что видел его с девушкой — здесь, в Ау! У нее были золотистые волосы. Я это к чему — у убитой девушки в мельничном ручье тоже были…

— Хочешь сказать, Ганс провел время с бедняжкой, а потом прикончил ее? — Дайблер рассмеялся. — Все вы, Куизли, одинаковые! За каждым кустом видите по убийце… — Он повернулся к Барбаре и взял ее за руку. — Послушай, милая, дай мне только закончить это собрание, а потом я поговорю с женой. Сегодня же ночью вы сможете перебраться к нам, с ребятами и маленькой Софией. Договорились?

— До… договорились, — Барбара кивнула. Добродушие Дайблера, похоже, благотворно влияло на ее настроение. Впервые за несколько дней губы ее тронула слабая улыбка.

Магдалена облегченно вздохнула.

Может, все еще образуется. Для Барбары и для Петера.

Но предчувствие подсказывало ей, что все будет не так просто.

* * *

Еще через пару часов сумерки черным покрывалом опустились на Мюнхен. Колокола Старого Петра отзвонили седьмой час, и оживленные в течение дня улицы понемногу пустели. На рыночной площади у ратуши последние торговцы собирали свои корзины. Несколько патрициев в надвинутых на лоб шляпах прошли в сторону Граггенау, где обитали зажиточные горожане. Стражник начинал свой первый ночной обход, непрестанный шум и крики извозчиков постепенно стихали.

Лишь под аркадами с южной стороны площади, как и всегда в это время, слышались томные голоса и тихие стоны. Стражник пожал плечами и не стал тревожить влюбленных. Он и сам когда-то ходил молодым, а темные аркады были излюбленным местом для влюбленных парочек. И для проституток, которые занимались там своим промыслом. Престарелый стражник усмехнулся, вспомнив свидания давно минувшей молодости. Только вот сейчас для подобных удовольствий было слишком уж холодно. Теперь, когда возраст брал свое, любовным играм он предпочитал стакан подогретого вина в какой-нибудь таверне на Зендлингской улице.

Тереза Вильпрехт выждала, когда стражник скроется за углом, после чего повязала платок поверх длинных светлых волос и осторожно двинулась к аркаде. Пересекая крадучись рыночную площадь, она то и дело оглядывалась. Если кто-то из старых торгашей из ратуши сейчас узнает ее, все пропало! В худшем случае она столкнется со своим мужем, который вечно пропадал по каким-то делам и возвращался лишь поздней ночью. Два года назад, когда Тереза вышла замуж, будущее рисовалось перед ней в самых радужных красках. Конрад Вильпрехт был одним из богатейших патрициев в Мюнхене и даже заседал в Малом совете, который вершил судьбу города. Став его женой, можно было рассчитывать на жизнь среди роскоши и уважения, в бесконечных праздниках и балах.

Но двадцатилетняя Тереза быстро поняла, что обрекла себя на жизнь в золотой клетке.

Вильпрехт женился на ней только потому, что его прежняя жена умерла от тифа — она подарила ему трех дочерей, и теперь он надеялся на наследника. Но Тереза родила ему лишь четвертую девочку — слабенькая и бледная, она постоянно плакала и болела. Старшие дочери презирали ее и не пытались этого скрыть, даже слуги обращались с ней как с грязью. Когда Тереза говорила об этом мужу, он был погружен в мысли о каких-то договорах и ценах на зерно. В постели же был чуть живее дохлой рыбины. Казалось, жизнь для нее закончилась, так и не успев начаться.

Единственным ее утешением был Мартин.

Они познакомились несколько месяцев назад на балу в ратуше. Сын могущественного семейства Лигзальц, Мартин был молод и хорош собой. Он желал ее, даже изнывал по ней, и те редкие часы, которые они проводили вместе, помогали Терезе пережить эту холодную, безотрадную зиму. За которой последуют такие же безотрадные весна, лето и осень. С Мартином она хотя бы ненадолго могла забыть своего жирного, безучастного супруга, злобных падчериц и без конца орущей девочке.

С душевным трепетом Тереза приближалась к аркаде, под которой днем торговцы сбывали свои товары. До сих пор они встречались в одном из огородов квартала Хакенфиртель, в покосившемся сарае, где, словно кошки весной, предавались любви среди граблей, лопат и корзин. Может, и не самое лучшее место для любовных утех, но Мартин всякий раз давал наемщику несколько монет, и они не боялись разоблачения.

Однако в этот раз Мартин передал ей, что будет ждать в семь часов под аркадами. Это место пользовалось известностью среди влюбленных пар Мюнхена. Тихие стоны и смех, доносившиеся из проходов, будоражили кровь. Это было восхитительно! Тереза чувствовала себя воровкой, крадущейся в ночи. Быть может, Мартин захочет развлечь ее и прикинется злым проходимцем… Она с удовольствием поддержит его игру.

— Мартин! — прошептала Тереза и оглядела темные ниши. — Мартин? Ты здесь?

— Подыщи себе другое местечко, дорогуша! — послышался совсем рядом хриплый женский голос. — Здесь уже занято.

Кто-то рассмеялся. Тереза вздрогнула и побрела дальше. Мартин мог хотя бы сообщить, где именно будет ждать ее. Под аркадами было темно, как в дремучем лесу. Ему не приходило в голову, что она может испугаться? Но в предвкушении встречи Тереза быстро позабыла свои страхи и поспешила дальше. При этом она думала, как было бы прекрасно выйти замуж за юного Мартина, а не за старого, жирного Вильпрехта. Или хотя бы родить от него ребенка! Но Мартин был черноволосым, а у нее и у Конрада волосы были светлые. Слишком велика была опасность, что старик что-нибудь заподозрит. Он и так в последнее время странно на нее поглядывал. Поэтому Тереза после каждой встречи промывала лоно уксусом и пила отвар из лебеды, плюща и перечной травы, чтобы не допустить нежелательной беременности.

— Мартин! — позвала она еще раз, пробираясь в темноте. — Мартин? Где ты?

Снова никакого ответа. Тереза со злостью топнула по холодному полу, и по коридорам разнеслось гулкое эхо. А может, Мартин просто разыграл ее? Даже записка показалась ей странной; почерк был неразборчивый, Мартин никогда так не писал…

Тереза хотела уже вернуться на рыночную площадь, но впереди вдруг послышался тихий голос:

— Я здесь, Тереза! Иди ко мне!

Женщина помедлила. Голос показался ей странным, каким-то хриплым. Но это, возможно, было частью игры, которую затеял Мартин…

— Мартин, это ты? — спросила она нерешительно.

— Конечно, моя сладкая голубка, — вновь послышался хриплый голос. — Подойди ко мне, я так скучал по тебе…

— О, Мартин!

Теперь Тереза не сомневалась. Так называл ее только Мартин. Она побежала на голос. Колонны там полностью терялись во мраке, лишь мерцал слабый огонек — видимо, Мартин зажег для нее свечу. Может, он даже принес подушки и кувшин вина… Это было бы превосходно! Тереза двинулась на огонек, и в этот момент за спиной у нее послышались шаги.

— Мар… — только и успела выговорить женщина.

В следующий миг она получила удар по затылку и, не издав ни звука, повалилась на пол. Из темноты по-прежнему доносились тихие голоса и смех, и больше ничто не нарушало тишину.

Сильные руки подняли Терезу и, точно свиную тушу, погрузили в небольшую тележку, скрытую за колоннами. Поверх тела легло покрывало, и тележка тронулась с места.

Незнакомый коробейник, сгорбленный и в широком плаще, тащил свои товары через рыночную площадь. Стражник мельком посмотрел ему вслед и громким криком сообщил горожанам, что в Мюнхене все спокойно.

* * *

— А у Дайблера большой дом? Больше, чем твой? И в углу у него тоже висит меч, как у нас в Шонгау?

Маленький Пауль подпрыгивал рядом с Куизлем, как ополоумевшая собачка. Всю дорогу из Ау он засыпа́л деда вопросами. Якоб неразборчиво ворчал в ответ. Как и Симон, палач нес на плече сверток, куда они сложили свое скудное имущество. Георг тоже вызвался проводить их до нового пристанища, но после собирался вернуться в Ау вместе с отцом.

Магдалена взглянула на отца и Пауля и невольно улыбнулась. Мальчик души не чаял в дедушке и мечтал когда-нибудь стать известным палачом. Не менее известным, чем Георг Абриль, их далекий предок, который заработал целое состояние во время охоты на ведьм в Шонгау и ездил на казни по всей Баварии, в том числе и в Мюнхен.

Иногда Магдалене сложно было любить Пауля так же, как старшего сына. Если Петер увлеченно читал, писал и рисовал, то Пауль постоянно пропадал на улице и часто возглавлял ватагу мальчишек, с которыми творил всевозможные глупости, опрокидывал помойные ведра и дрался со сверстниками. Во всем его облике было что-то дикое, жестокое. Однажды Магдалена увидела, как он свернул шею птице и внимательно наблюдал, как она умирает.

«Видимо, есть в нас что-то такое, иначе не было бы в нашем роду палачей, — подумала Магдалена. — Что ж, по крайней мере, Петер не такой. Может, завтра при дворе Симон чего-нибудь добьется для него».

Собрание в трактире продолжалось до поздней ночи, так что теперь они вынуждены были идти в полной темноте по узкой, обледенелой тропе. Дайблер жил недалеко от Зендлинских ворот, едва ли не в другом конце Мюнхена. Он решил, что лучше идти вдоль городской стены и добраться до ворот. В это время горожанам запрещено было появляться на улицах, и Дайблер не хотел попадаться на глаза стражникам. Он собирался приютить у себя семью приезжего палача, и это никак не укладывалось в законные рамки.

Магдалена то и дело мысленно возвращалась к той жуткой мумии, найденной у Нижних пристаней. Здесь, в местах, называемых Верхними пристанями, тоже недавно нашли мертвую девушку — с колом в груди. С тех пор люди не прекращали говорить о нежити и привидениях.

Магдалена покрепче прижала к себе Софию, укутанную в платок и крепко спящую. Оставалось только надеяться, что она будет жить в такое время, когда люди перестанут видеть за каждым необъяснимым событием ведьму или привидение.

— Далеко еще? — спросила она у Дайблера, который шел впереди рядом с Георгом. Они что-то оживленно обсуждали и, казалось, понимали друг друга с полуслова, несмотря на разницу в возрасте.

Дайблер оглянулся и помотал головой.

— Почти пришли, вон Зендлингские ворота.

Он показал вперед: над городской стеной вырисовывались контуры массивных башен.

— Мне холодно, — пожаловалась Барбара. Вместе с Симоном и Петером она замыкала шествие. — К тому же места не очень-то приветливые. Всюду бурные ручьи и каналы, запросто можно упасть… И кто вам сказал, что нам не попадутся здесь какие-нибудь мерзавцы?

До сих пор за всю дорогу Барбара не проронила и десятка слов. Магдалена так и не нашла случая продолжить разговор, начатый у пристаней. Казалось даже, что сестра избегала ее, как будто отчаянно искала лазейку, чтобы избежать предстоящего замужества.

Наконец они подошли к укреплениям перед Зендлингскими воротами. Подобно Изарским воротам, они представляли собой массивное сооружение из трех башен с внутренним двором между ними. Надо рвом, который окружал город, нависал мост, совершенно пустой в это позднее время.

— Теперь осталось только упросить старого Лайнмиллера, чтобы впустил нас, — сообщил с ухмылкой Дайблер и по широкой лестнице поднялся к мосту. — Но с этим сложностей не будет. Моя жена каждое полнолуние снабжает его отваром, чтоб у него торчком стоял.

Но не успел он шагнуть на мост, как ворота со скрипом отворились и оттуда на полной скорости вылетел экипаж. Магдалена заметила, к своему ужасу, что Пауль опередил деда и уже стоял на мосту.

Карета неслась прямо на мальчика.

Куизль прыгнул вперед, схватил Пауля и отбросил его к краю моста. В последний момент палачу удалось откатиться в сторону и не попасть под копыта. В следующий миг карета уже скрылась в темноте, и некоторое время еще слышались топот копыт и грохот колес.

— Заносчивая скотина! — крикнул Куизль в темноту. — Только попадитесь мне, я вас на ваших же колесах колесую!

Магдалена бросилась к Паулю, но мальчик, похоже, отделался царапинами. Он таращил глаза, но уже улыбался.

— Как дедушка подбросил меня, я аж подлетел! — прошептал он.

У него были порваны штаны и содрано колено — для Пауля это обычное дело. Магдалена испытала такое облегчение, что не смогла ничего сказать и просто обняла сына. В этот момент она поняла, что любит Пауля так же крепко, как Петера и Софию.

«Каждого на свой лад», — подумала она.

— Вообще-то в такой час никому не разрешается покидать город! — проворчал Дайблер, по-прежнему глядя вслед карете, давно скрывшейся из виду. — Черт его знает, почему стражники открыли для них ворота.

— Во всяком случае, это были не простые путники, — отметил Симон. — Вид у кареты был очень пристойный, и лошади благородные, — он нахмурил лоб. — И вы заметили, что она была завешана черным пологом? И дерево было выкрашено в черный цвет. Ее как будто хотели замаскировать.

— Что ж, это им удалось, — с мрачным видом отозвался Георг. — Мы тоже заметили ее в последний момент. Хотел бы я знать, кто в ней ехал…

— Завтра при дворе мой любезный зять может поискать мерзавцев, — насмешливо произнес Куизль. — Уверен, это были какие-нибудь благородные ублюдки со своими шлюхами. Только на это они и годятся: или скачут на лошадях по засеянным полям, или давят каретами маленьких детей!

— Ладно, все равно они уехали.

Дайблер подошел к воротам, давно уже запертым, и постучал в калитку с правой стороны.

— Эй, Лайнмиллер! — крикнул он. — Слышишь? Это я, палач. Впусти-ка меня!

Скрипнул засов, и дверь приоткрылась. В узкой щели показалось недовольное морщинистое лицо. Стражник оглядел спутников Дайблера, глаза его недоверчиво поблескивали из-под шлема.

— Это мои друзья, им нужен кров на несколько дней, — пояснил Дайблер. — Ну же, Лайнмиллер, хватит ломаться! Я и сам знаю, что время уже позднее. Я скажу Вальбурге, чтобы в следующий раз сделала отвар покрепче.

— Еще крепче? Ха, только вот девкам это вряд ли понравится! — Старик ухмыльнулся и открыл низкую дверцу, поторапливая Дайблера и его спутников. — Давайте быстрее, пока другие стражники не прознали!

— А что это за экипаж такой вы сейчас пропустили? — спросил Дайблер. — Похоже, кто-то из благородных…

Лицо стражника неожиданно померкло.

— Тебя это не касается, палач! Занимайся лучше своими делами.

Магдалена заметила неуверенный блеск в его глазах. Очевидно, стражник что-то скрывал от них.

— Нужен тебе отвар или нет? — прорычал Дайблер. — Говори давай! Я ведь могу сказать Вальбурге, чтобы добавила туда ядовитого воронца…

Лайнмиллер вздохнул.

— Откуда ж нам, простолюдинам, знать про дела благородных господ? Карета проезжает тут раз или два в месяц, всегда завешанная черным. Выезжает чаще всего, когда ворота уже закрываются, и возвращается на рассвете. Нам просто велено пропускать ее — указание свыше. Так что мы особо не расспрашиваем.

— Особенно если получаете за это монетку-другую, — Дайблер подмигнул стражнику и показал на мешочек, висевший у него на поясе.

Лайнмиллер покраснел.

— Черт подери, если б ты знал, сколько мне платят за эту поганую работу! Раньше-то место было хорошее, но как начали строить эти укрепления, так в казне и не осталось ничего, и у нас за душой ни гроша!

Дайблер кивнул и похлопал старика по плечу.

— Ладно-ладно, дружище. Нам всем надо как-то сводить концы с концами. Завтра можешь заглянуть, забрать свой отвар. Давай, доброй ночи, — и не мерзни.

* * *

Они оставили стражника и повернули направо. Вскоре впереди показалось необычное строение. Это был массивный двухэтажный дом, расположенный посреди улицы недалеко от городской стены. Его окружала собственная стена высотой в человеческий рост, и за ней были видны деревья и кустарники. Магдалене вспомнились подворья военнообязанных крестьян, одиноко расположенные в лесах.

«Как маленькая крепость, — подумала она. — Защищенная от внешних угроз».

— Мои скромные владения, — произнес с улыбкой Дайблер и показал на дом, позади которого высилась башня с крышей причудливой формы. — Вообще-то палачи всегда селились за городскими стенами. Но тут, в самой заднице Мюнхена… короче, благородные господа не стали возражать.

— Знатная же задница, — одобрительно проворчал Куизль. — Ты все-таки мюнхенский палач, а не какой-нибудь деревенский живодер вроде нас. У Видмана в Нюрнберге дом ненамного лучше.

— Вообще-то для нас двоих он слишком уж велик. — Дайблер пожал плечами и открыл маленькую калитку с задней стороны. — Детей у нас с Вальбургой, к сожалению, нет, а мой подмастерье, пьяница безмозглый, живет у своего отца. Ученик в прошлом году помер от лихорадки… — Палач вздохнул. — Хёрманн из Пассау хотел отправить ко мне своего сына, но мне хватает и одного пьянчуги на эшафоте.

Они пересекли небольшой сад, в это время покрытый снегом и жухлой травой. Но Магдалена заметила по кустикам, жердочкам и ровным линиям грядок, что сад находился в заботливых руках. Ей вспомнился их сад в Шонгау, за которым прежде ухаживала ее мама. Так же было и здесь: если снаружи дом выглядел холодным и неприветливым, то в саду было на удивление уютно.

Дайблер постучал в дверь, и она тут же открылась. Их встретила женщина, до того высокая, что Магдалена в первый миг приняла ее за мужчину. У Вальбурги Дайблер были седые с черными прядями волосы, собранные в пучок. Судя по забрызганному соусом переднику, она до сих пор хлопотала у очага. Когда муж и жена стояли рядом, нетрудно было заметить, что Вальбурга на целую голову выше Михаэля. Если она была высокой и худой, то ее муж рос скорее в ширину. Магдалена невольно улыбнулась. Никогда еще она не видела пару, настолько непохожую. Возле ног Вальбурги обтирались сразу пять кошек, из дома доносилось мяуканье других.

— Ну, заходите же, бедолаги! — сказала с жалостью Вальбурга. Голос у нее был мягкий и на удивление низкий для женщины. — В такой холод нечего ночью по улицам шастать. — Она наклонилась к Петеру и Паулю, которые смотрели на нее выпученными глазами. — Моя Нала только зимой окотилась. Котята еще маленькие и очень слабые. Поможете мне покормить их?

Теперь уж ребята отбросили всякую робость и восторженно закивали.

Дайблер рассмеялся.

— Кошки и дети! Если со вторым у нас туго, то уж первого в избытке.

Вальбурга отступила в сторону, и они вошли в хорошо обставленную, уютную комнату, в которой пахло жженым медом и экзотическими пряностями. На столе стояла миска с ароматными печеньями и кувшин подогретого вина. В красном углу рядом с распятием и высушенной розой, как и у Куизля в Шонгау, висел палаческий меч.

Петер с Паулем отправились на поиски котят, а Вальбурга тем временем обратилась к гостям с улыбкой.

— Михаэль уже рассказал мне про ваше мерзкое пристанище. — Она покачала головой. — Это ж надо додуматься, поселить детей и молодую девушку в Ау! Мужчины, что с них взять…

— У нас в Ангере тоже не так уж и безопасно, Бурги, — проворчал Дайблер. — Только что на Зендлингском мосту нас едва не задавила карета.

— Боже правый! — Вальбурга испуганно вскинула брови. — Хоть ночью будет покой от этих мерзавцев с их экипажами? Ну, могу вас заверить, что у нас по дому никакие кареты не ездят.

— Рано радуетесь. Вы еще не видели, как Пауль носится по комнате на своей палке.

Магдалена улыбнулась. Мягкий, приятный голос Вальбурги никак не сочетался с ее могучим сложением. Она с первой же минуты почувствовала симпатию к жене палача. Как и все в этом доме, Вальбурга излучала приятное тепло.

— В любом случае спасибо, что приютили нас у себя.

— Ладно тебе, — Вальбурга отмахнулась. — Для нас этот дом все равно слишком велик. А я уже давно не слышала детских голосов. Только вот кошек своих… — Она показала на Софию, которая проснулась от шума и заплакала. — Может, я ее покачаю?

Магдалена засомневалась. Вообще-то София засыпала только с ней, даже Симон не мог ее укачать. Потом все-таки кивнула и передала Вальбурге плачущий сверток.

— Попробуйте. Если не выйдет, просто отдадите обратно.

— По-моему, ей тут слишком жарко…

Вальбурга раскутала Софию, и девочка, как по волшебству, тут же успокоилась. Женщина посадила Софию к себе на колени и стала покачивать ее и напевать песенку. Вскоре малютка уже радостно повизгивала и хватала пальчиками волосы Вальбурги.

— Похоже, что спать она пока не собирается! — рассмеялась хозяйка, подбрасывая Софию на коленях.

Магдалена улыбнулась.

— Такой доверчивой она бывает нечасто. Из вас вышла бы замечательная няня.

Конец ознакомительного фрагмента.