Тебе. Истории о любви

Олеся ДЕРБИ

Подарочное издание, в которое вошли сборники «Верю. Надеюсь. Люблю», «Догоняя рассветы» и «Самая простая магия». Их дополнили наполненные нежностью и тоской «Письма с небес». Получилась красивая книга о чувствах.Это та самая книга, которую не стыдно подарить любимому человеку. Если счастьем одаривать других, то оно длится дольше. Поэтому не скупитесь, делите его между собой поровну. Купите моё творение. Заверните его в красивую упаковку, искренне вручите с нежным поцелуем и словами: «Тебе».

Догоняя рассветы

Мы гонимся за рассветами и счастьем, желая иметь и то, и другое. А когда Счастье приходит, не замечаем его, проходя мимо открытой в него двери, и снова спешим догнать рассвет. О двери в Счастье, в которую мы боимся войти, эти трогательные истории.

Михалллна

Маленькая, тихая деревенька уютно расположилась на берегу Иртыша. Первая от реки улочка состояла из рубленных, чёрных от времени и непогод домиков. Между ними — заросшая травой песчаная колея.

Сверкая на тусклом осеннем солнце крохотными оконцами, домики эти словно клонились к закату с высоты крутого склона, любуясь своим отражением в воде… С большака их уже не было видно из-за спин больших, добротных, кирпичных усадеб. Всё новые и новые «плоды» современной цивилизации нахально подступали к избушкам.

В одном из таких домиков давно жила Танька. Татьяна Михайловна. Или просто Михалллна. Так звали её меж собой деревенские.

Она была странной женщиной. Маленького роста. Кругленькая. С пышной, колыхающейся при быстрой ходьбе грудью.

Ссутулившись, Михалллна быстро шагала по деревне. Размахивая правой рукой, словно дирижируя в такт. Бормоча что-то себе под нос, Танька хмурилась, складывая трубочкой пухлые, почти алые, но без всякой помады губы. В её глазах, ярко-синих, огромных и детских, бликами отражались опадающие жёлтые листья. Впечатляющая картина из осенних кадров.

Её боялись даже местные мужики. Эта пигалица (посторонние не верили) обладала недюжинной физической силой. И могла дать по физиономии любому двухметровому детине, если считала себя оскорблённой.

Бабы старательно обходили Михалллну стороной. Ведь Танька не терпела сплетен. Могла даже окна побить болтунам — наказание за длинный язык.

На момент нашего знакомства ей было около 40… Она, последняя в многодетной семье, осталась жить с матерью. А когда той не стало, не захотела бросать родительский дом.

Михалллна была сибирячкой. Настоящей, можно сказать, экологически чистой. Не выносила даже запах спиртного и сигаретного дыма. Обожала трескучий мороз. И никогда не болела.

Так она и жила. Скучно, однообразно и одиноко. Пока в её жизнь одним августовским днём не ворвалась я. Молодая режиссёрша, горожанка. Не терпящая застоя и однообразия.

Мне было чуть за 20. Избавившись от родительской опеки, уехав за 400 км от Омска, я оказалась в этой деревеньке в одном из северных районов области.

Я отличалась от местных. Очень. В яркой «лимонной» кофте, в зелёных штанах и красной куртке. С рыжим «ёжиком» на голове.

Моя персона вызывала любопытные взгляды и насмешки. Я стала клоуном для них — больших, пышущих здоровьем людей. И ладно. «Косить» под местную серость не собиралась. Молодая была. Дерзкая.

Меня поселили у Таньки «на квартире». Впервые увидев хозяйку и дом, я притихла. Сникла. Захотелось сразу домой. К маме с папой. В нашу благоустройку с большими светлыми комнатами… Но сдаваться было не в моих правилах. Присмотревшись к Михалллне повнимательней, решила действовать.

Наша с Танькой жизнь очень напоминала гастроли. Я таскала её на репетиции и постановки. Обсуждала костюмы и декорации. Советовалась во всём, давая возможность Михалллне выбраться из своей маленькой «раковины». Глаза этой женщины загорались особым, почти звериным блеском. Она «болела» моими идеями. Она наконец-то проснулась!

Таньке нравилась наша весёлая и яркая жизнь. Плюнув на все деревенские каноны, на новогодней дискотеке она предстала совсем другой. Юбка по колени, облегающая аппетитные полные бедра, и манящее декольте вогнали в ступор всех присутствующих мужиков.

Местный председатель-ловелас (красивый мужчина, «примерный» семьянин и отец двоих детей) тоже не остался в стороне. Несколько дней он ходил кругами у Танькиного дома, противно скрипя хрустящим снегом. «Прогнала!» — торжественно объявила мне хозяйка, от волнения колыхая грудью… И озорно засмеялась, как нашкодивший ребёнок.

Она изменилась не только внешне. Огромные глаза наполнились жизнью, утопив в слезах одной лунной ночью её одиночество. Колокольчиковый смех Таньки звучал повсюду. Перестав хмуриться, Михалллна засияла, как росинка на утреннем солнце.

Заметив перемены, к ней потянулась родня, «забросившая» несносную девчонку, как потрёпанный валенок на полати. К нам в гости стали захаживать Танькины братья. Здоровенные дядьки в возрасте, имеющие детей и даже внуков. Забегали («помочь по хозяйству») племянники с жёнами и ребятишками. Крохотный домик Михалллны постепенно наполнялся музыкой, светом и детскими голосами.

И ко мне изменилось отношение деревенских изменилось. Может, благодаря Танькиному авторитету (способна ведь и в морду дать!). А может, благодаря моим «заслугам» в местном клубе. Женщины стали носить короткие стрижки. Тёмно-зелёные, синие пальто в пол… Впрочем, красить волосы многие не отважились. Но тушь для ресниц появилась почти у всех. Всё чаще стали «ходить» по улицам брюки, маняще облегая изящные женские ножки…

Так что первую мини-революцию в своей творческой жизни я совершила! Правда, броневика под рукой не оказалось. Были лишь огромное желание помочь этим «затюканным» женщинам измениться.

Даже через год, уехав в райцентр играть в КВН, я приезжала в гости к Таньке. Ну как в гости… Дом Михалллны стал для меня родным. Её родня — моей роднёй. Её деревня — моей.

Меня здесь ждали. С любопытством рассматривали наряды и очередное безумие на моей голове.

Меня по-своему любили и жалели. Городская ведь. Коров не доит. Не прядёт. Не шьёт. Пестик от тычинки отличить не может.

С Татьяной Михайловной мы дружим по сей день. Я живу в Омске. Она — за 400 км от города. Но это не мешает нам общаться. Делиться друг с другом радостями и печалями.

Порой так не хватает её смеха. Звонкого, как колокольчик. Не хватает её мудрых слов. И житейского опыта.

Не хватает пушистого белого-белого снега, огромными шапками развалившегося на крышах. Не хватает потрескивающих в печи дровишек и незабываемого запаха хвои. Огромных, как крылья бабочки, снежинок. И Танькиного румянца на круглом, радостном лице.

Когда подрастут мои мальчишки, мы с мужем обязательно повезём их в деревню к Михалллне. Они будут звать её «баба Таня». Учиться носить воду в вёдрах на коромысле. Топить печь. Забирать куриные яйца из гнезда несушек. Кормить овечек. Осваивать всё то, чему они никогда не смогут научиться, живя в городских благоустройках с большими светлыми комнатами…

Капелька любви

— Мама ушла из жизни тихо, во сне, — Людвиг смотрел на свои руки, пытаясь унять мелкую дрожь в пальцах. — Накануне вечером она позвала меня и рассказала, что я не безотцовщина, кем считал себя все эти годы. Она родила от немецкого офицера. А чтобы скрыть этот факт от односельчан, отдала меня в монастырь. Как котёнка, который провинился, опрокинув плошку с молоком. К котёнку, может быть, отнеслись бы с большим теплом и лаской. В моем случае всё было наоборот. Меня приняли, зная, что рождён от врага. И обращались, как с врагом, пока война не закончилась, пока мама не приехала, чтобы забрать меня с собой…

Людвиг вздохнул, пытаясь сдержать подступившие слёзы.

— Простите, — сказал тихо. — Мне нужно немного побыть одному.

Он быстро поднялся и вышел из комнаты. Осторожно, как будто прячась, закрыл за собой дверь.

Из окна было видно, как он пытается закурить, нервно чиркая спичкой. Наконец, затянувшись, поднял голову, оглядывая зелёную, аккуратно стриженую косилкой лужайку. Сигарета подрагивала в его пальцах, выдавая тщательно скрываемое волнение. В ближайшие несколько часов Людвигу предстояло ещё раз вспомнить нерадостное детство. Он согласился на разговор только потому, что хотел закрыть за собой дверь в прошлое. И потому, что больше нет последнего звена, хоть как-то связывающего его с отцом.

Передо мной был седой мужчина семидесяти пяти лет. Красивый и статный, умный и талантливый. Всё, к чему касались его руки, превращалось в произведение искусства, будь то сооружённый собственноручно фонтан во дворе или кованные ворота, ведущие к его дому.

Этот мужчина имел всё, о чём мечтал: счастливый брак и дружную семью из кузенов и кузин. Своих детей ни он, ни супруга не захотели, посвятив жизнь желанию пожить для себя. Однако в душе Людвиг остался маленьким мальчиком, рано повзрослевшим в ожидании материнской любви и ласки.

Конец ознакомительного фрагмента.