Анна Корф и старая аптека

Олеся Григорьева, 2023

Дочь известного писателя и одна из самых богатых невест Санкт-Петербурга Анна Корф приезжает погостить к тетушке в Самару. От скуки Анна начинает изучать историю купеческой семьи, которая в прежние времена владела огромным состоянием. Выясняется, что в добропорядочном семействе хранится много секретов и главный из них – пропавшие сокровища старого купца. Двадцать шесть лет назад основатель династии и самый богатый человек в Самаре незадолго перед смертью перевел весь свой капитал в драгоценные камни. Ларец с сокровищами исчез в день его смерти. Вскоре погибли все те, кто знал о драгоценных камнях. Анна Корф берется выяснить, что же случилось с сокровищами купца.

Глава 5. Двадцать шесть лет назад

Дома ее ждали две новости. И ту и другую ей сообщила Зоечка шепотом, когда Аня в передней снимала шляпку.

— Марк Васильевич решил совсем закрыть кондитерскую. Объявил об этом утром, как только вы ушли. У Ксении Павловны припадок. А Наталья Николаевна ругались громко.

— Наталья Николаевна дома?

— Полчаса как ушли гулять с господином Бланком. Нервы успокаивать.

— А Ксения Павловна?

— У себя, — совсем тихо прошептала Зоечка. — Лежит и стонет.

— Что за вторая новость?

Тут лицо Зоечки расплылось в улыбке, заиграли ямочки на щеках.

— Вот.

Она вытащила из складок платья конверт.

— Вам. От Евгения Евгеньевича Кожухова.

Аня не столько обрадовалась, сколько удивилась.

— Какое совпадение! Я вчера хотела ему писать и вдруг сегодня письмо.

Анна отправилась в свою комнату. В одной руке она держала саквояж, в другой — письмо от Кожухова. И то и другое представлялось ей бесценным сокровищем.

Сначала Аня открыла письмо от Кожухова. И прежде прочитала его быстро-быстро. Она пропускала слова и строчки, стараясь понять смысл. Поняв его, успокоилась и принялась читать второй раз, теперь неторопливо, останавливаясь на каждой фразе.

Письмо было в духе Кожухова: сухое и короткое. Смысл его сводился к следующему: Евгений Евгеньевич едет в Самару и будет на месте уже через две, максимум три, недели. Едет он по двум причинам. Во-первых, он узнал, что Аня выдала кредит на десять тысяч рублей какому-то прохвосту и Евгений Евгеньевич намерен разобраться с этим. Во-вторых, новый роман Анны требует, чтобы его отредактировали и будет лучше, если они сделают это вместе.

Сначала Аня разозлилась.

«Мои деньги! Я сама знаю, кому давать в долг, а кому — нет!»

Однако подумав еще немножко, Аня решила, что все-таки это хороший знак. Она чувствовала, что история с Марком еще только начинается и наверняка он захочет занять у нее еще и еще. И тут помощь Кожухова ей пригодится.

Аня отложила письмо Кожухова и теперь принялась за саквояж. В нем было несколько писем, адресованных Демиду Мартынову. Среди них — письма от Степана Аладьева.

— Определенно, сегодня у меня удачный день, — сказала Аня вслух.

Она разложила письма от Аладьева на столе. Их было восемь.

Кроме писем в саквояже лежали черновики Мартынова. Часть из них — письма, часть — формулы и рецепты. Аня разделила их на две стопки и тоже оставила на столе. Сама же отправилась в столовую, было время обеда.

В столовой она нашла Наталью Аладьеву и Николаса Бланка. Они сидела на маленьком кожаном диванчике и разговаривали в полголоса. Когда вошла Аня, они на секунду замолчали, но тут же снова принялись что-то обсуждать, только теперь уже шепотом.

Аня прошлась по комнате. Выглянула в окно. Подошла к фортепиано, которое переехало сюда из гостиной, подняла и опустила его крышку. Поправила кончиком туфли задравшийся угол ковра и снова взглянула на тетку.

Та почувствовала ее взгляд и повернулась.

— Ну? Что ты ходишь? Иди сюда.

Аня подошла.

— У вас какие-то секреты? — спросила она.

— Секреты-секреты, — пробурчала Аладьева. — У нас, знаешь ли, теперь один секрет — долги Марка. Слышала? Он решил закрыть кондитерскую.

— Может, оно и хорошо? — спросила Аня.

— Но ему нечем расплатиться с кредиторами! — возмутилась Аладьева.

— Тетушка, пусть он уже сам думает, как ему быть.

— Милая моя, добрая Анечка, нечем ему думать. Ах, дурак! Весь в отца! И кончит также, — сказала Аладьева и махнула рукой, давая понять, что вести об этом разговор теперь уже нет никакого смысла.

Однако Аня, которая совсем ничего не знала об отце Марка, кроме слухов и сплетен, спросила:

— А что с его отцом? Наталья Николаевна, расскажи!

— Он аферист и бездельник! Что тут рассказывать.

На словах «аферист и бездельник» в комнату вошла Ксения Павловна. Она тотчас приняла эти слова на счет Марка и от того сделалась еще печальнее, хотя казалось, что печальнее некуда.

— Ксения Павловна, мы не о Марке говорим, — пояснила ей Аладьева.

— А? — рассеянно спросила Ксения Павловна, притворившись, будто не поняла слов Аладьевой.

— Мы про отца Марка вспомнили. Вот Анечка просит рассказать. А у меня прямо-таки язык не поворачивается, — сказала Аладьева.

Выражение лица у Ксении Павловны тут же изменилось. Из несчастного и печального она сделалось ядовитым. Она усмехнулась и хотела что-то сказать, но в столовую вошла Луиза, и Ксения Павловна промолчала.

— Где же Якоб Иванович? — спросила Аладьева.

— Он сегодня весь в работе. Дела идут необыкновенно хорошо. Только за сегодняшнее утро я насчитала больше десяти посетителей, — Луиза говорила радостно и торопливо.

— Что ж, тогда будем садиться. Ждать больше некого.

Однако как только все расселись за длинным столом, покрытым белоснежной скатертью, за дверью послышались быстрые шаги и в комнату вошел Марк.

По его поспешным движениям, по тому, как он неловко отодвигал стул, чтобы занять место за столом, было понятно, что Марк волнуется. И чтобы скрыть это, он сейчас же начал что-то рассказывать.

«Все-таки жалко его, — подумала Аня. — Отчего же его всегда жалко?»

Видно, что похожее чувство разделяли остальные. Над шуткой Марка громко посмеялись, а после принялись говорить наперебой, лишь бы скрыть неловкость.

Когда все темы иссякли, и за столом стало тихо, положение спасла Аня. Она рассказала о том, что нашла письма Степана Аладьева, которые он более двадцати шести лет назад писал Демиду Мартынову. Тема пришлась по вкусу, и до конца обеда все разговоры были только о старом купце и аптекаре-алхимике.

— Значит, они дружили? — спросила Аня.

— Если коротко говорить, то они очень дружили, — ответила Наталья Аладьева. — Вообще, Степан Гаврилович был человек подозрительный, никого близко к себе не подпускал, а вот с Мартыновым дружил.

— О чем же письма? — спросил Марк.

— Я не успела прочесть. Сразу после обеда возьмусь за них.

— Между прочим, именно Демид Мартынов был душеприказчиком по завещанию Степана Аладьева. Он-то первый и обнаружил пропажу сокровищ, — объяснила Аладьева.

— Вот как! — воскликнула Анна. — А кто еще знал о завещании?

— Мой брат Генрих знал, — сказал Бланк. — Он был нотариусом.

— Василий Степанович — мой благоверный муж — тоже знал о завещании и о том, что старый Аладьев перевел все средства в драгоценные камни, — вступила в разговор Ксения Павловна.

— Интересно, — прошептал Марк.

— Да, Степан Гаврилович все ему рассказал и пригрозил, что если Василий не возьмется за ум, то останется без наследства, — сказала Ксения Павловна.

Она помолчала и добавила:

— Но, как всем известно, Василий Степанович, так и не взялся за ум.

«Что с этим Василием Степановичем? За что все его ругают?» — подумала Аня, но не решилась задать вопрос.

— Как же выяснилось, что сокровища пропали? — спросил Марк.

— Ключ от сейфа, в котором лежали драгоценности, висел на шее старика Аладьева. Цепочку с ключом он никогда не снимал, даже когда ходил в баню, — сказала Ксения Павловна. — В день смерти этот ключ с покойника снял Демид Мартынов. Он открыл сейф в присутствии всей семьи и нотариуса. Я тоже там была. Но только сейф был пустой.

— Может, не было никаких сокровищ? — спросила Луиза, которая до сих пор молчала и только внимательно слушала.

— Сокровища были, — ответил Бланк. — Мой брат видел их собственными глазами. Видел их и Демид Мартынов.

— А что случилось с Мартыновым? — спросила Аня. — Я слышала, что его убили.

— Да, грязная история. Демида Ивановича нашли мертвым в одной сомнительной гостинице. Причем вскрытие показало, что его сначала опоили снотворным, а затем задушили. В гостинице он встречался с женщиной. Никто не видел ее лица, и найти женщину не смогли, — рассказал Бланк. — Что примечательно, незадолго до этого убили моего брата Генриха.

— Что? — Аня подскочила на своем стуле. — Убили? Кто?

— Не знаю, — ответил Бланк с горечью в голосе. — Генрих был добряком, все его любили. Его нотариальная контора находилась на первом этаже нашего дома. Он всегда засиживался допоздна, отпускал помощника и писаря, а сам подолгу разбирал документы. Любил все делать медленно и аккуратно. Однажды я услышал выстрел. Сбежал вниз, в его контору, и увидел, что брат лежит на полу. Ему выстрелили прямо в голову.

— Боже мой! — прошептала Аня.

— Что примечательно, Генрих всегда закрывал входную дверь, когда оставался один. А в этот раз дверь была открыта. Полиция считала, что Генриха убил кто-то, кого он знал и кого сам впустил. Одно время даже подозревали меня, — сказал Бланк.

— Нонсенс! — крикнула Аладьева.

— Преступника не нашли? — спросила Аня.

— Не нашли, — подтвердил Бланк.

— Правильно ли я все понял? — начал Марк. — Старик Аладьев на все свои сбережения покупает драгоценные камни. Об этом знают только нотариус Генрих Бланк, аптекарь Демид Мартынов и мой отец Василий Степанович Аладьев. Старик умирает, сокровища исчезают. Вскоре убивают нотариуса, а затем аптекаря. А мой отец бросает свою семью и уезжает с любовницей в Баден-Баден. Все верно?

— Марк! — воскликнула Ксения Павловна.

— В целом, верно, — подтвердил Бланк.

На этом разговор о старике Аладьеве зачах и вскоре почти все разошлись. Бланк отправился домой, Луиза — к себе в комнату, а Аладьева, взяв Ксению Павловну под руку, увела ее в библиотеку. В столовой остались Аня и Марк.

Они заняли место на диване, где час назад сидели Аладьева и Бланк. Разговор шел о пустяках.

— Какой жаркий выдался май в этом году, — сказала Аня. — Знаете, я очень люблю май. Особенно, когда цветет сирень.

— А я, напротив, не люблю это время, — признался Марк.

— Отчего? Все любят май!

— Я не люблю.

Они помолчали. Аня прислушалась: в доме было так тихо, словно кроме них никого больше не было.

— Я не люблю май, потому что каждую весну, когда заканчивались занятия в гимназии, нужно было возвращаться к матери, — пояснял Марк.

— Что же в этом плохого? Я думала, вы любите свою мать.

— Да, но возвращаться домой, где все разговоры были только о том, как она несчастна и как много она для меня делает, и какие надежды она на меня возлагает… Словом… Анна Александровна, вы понимаете меня? Не знаю, как это лучше объяснить. Все эти ее надежды так тяготили меня и тяготят по сей день.

Конец ознакомительного фрагмента.