Анна Корф и старая аптека

Олеся Григорьева, 2023

Дочь известного писателя и одна из самых богатых невест Санкт-Петербурга Анна Корф приезжает погостить к тетушке в Самару. От скуки Анна начинает изучать историю купеческой семьи, которая в прежние времена владела огромным состоянием. Выясняется, что в добропорядочном семействе хранится много секретов и главный из них – пропавшие сокровища старого купца. Двадцать шесть лет назад основатель династии и самый богатый человек в Самаре незадолго перед смертью перевел весь свой капитал в драгоценные камни. Ларец с сокровищами исчез в день его смерти. Вскоре погибли все те, кто знал о драгоценных камнях. Анна Корф берется выяснить, что же случилось с сокровищами купца.

Глава 3. Обед в купеческом доме.

Обедали поздно. После того, как Аладьева и Ксения Павловна вернулись из кондитерской, а вернулись они с большим трудом, так как экипаж пропал, обе слегли в постель с головной болью.

К семи вечера, на два часа позже обыкновенного, сели за стол. Были все домашние и еще несколько человек, что всегда или почти всегда являлись к Наталье Николаевне на обед. Одним из них был преподаватель гимназии Николас Бланк. Это был старый человек. Но, несмотря на свой возраст, он все еще держался прямо и живо. Бланк был из тех людей, что постоянно находятся в движении. Он редко брал коляску, а чаще ходил пешком. Много читал, любил долгие прогулки.

С Натальей Аладьевой они приятельствовали уже много лет, с тех самых пор, как умер ее муж.

Сегодня, не изменяя своей привычки, Николас, прошагав пешком две версты, явился к Наталье Николаевне в привычный час. Однако обед задержали, и Николас Бланк стал дожидаться хозяйку в кабинете ее покойного мужа. Бланк любил эту комнату. Весь кабинет был увешан портретами Аладьевых, вплоть до его основателя — самого именитого и богатого самарского купца Степана Гавриловича Аладьева.

Историю семьи Аладьевых Бланк знал хорошо. Более того, он был знаком с самим Степаном Гавриловичем, а его старший брат — Генрих Бланк — был поверенным у Степана Гавриловича и именно он составлял его завещание.

Портрет Степана Аладьева был больше прочих и висел в самом центре стены напротив окна. Со всех сторон он был окружен портретами детей и внуков, а их у него было тридцать семь человек: одиннадцать детей и двадцать шесть внуков.

Лицо у Степана Гавриловича было худое, вытянутое, с длинной курчавой бородой. Умные серьезные глаза, а в них — бесконечная усталость.

Тяжелую жизнь прожил Степан Аладьев, но ни разу Бланк не слышал, чтобы он на что-то жаловался. Ни на то, что барин не хотел его на волю отпускать. Ни на то, что его первый сальный заводик сгорел дотла. Не жаловался, когда умерла первая жена. Не жаловался, когда умерла вторая жена.

Наоборот, чтобы не случалось со Степаном Аладьевым, во всем он видел повод работать еще усерднее. Когда сгорел его маленький завод по топке сала — дело всей его жизни, Степану Гавриловичу было уже за шестьдесят. Всю жизнь он стремился к тому, чтобы построить что-то свое и вот это «свое» сгорело.

Но ни тот человек был Аладьев, чтобы задаваться вопросом: «За что?». Нет, это был человек практичный и мыслил он рационально. Да, завод сгорел. Да, ничего не осталось. Но есть опыт, есть руки.

Степан Гаврилович занял у богатого односельчанина денег, причем сумма была настолько большой, что дать ее могли только человеку действительно честному и уж точно с головой на плечах. С заемными деньгами и с огромной семьей Аладьев отправился в Самару и тут уже построил большое производство. Топил сало и возил его в Москву и Санкт-Петербург, где был большой спрос.

Аладьев выплатил долг за три года. И скоро стал самым богатым человеком в Самаре.

Бланк все еще разглядывал портрет основателя династии, когда в кабинет вошла Наталья Аладьева.

— А я вас звать пришла, — сказала она. — Пойдемте обедать. Уж, простите, что задержали сегодня. Слышали, наверное, что произошло в кондитерской у Марка?

— Слышал. Как же не слышать?! Весь город говорит. Думаю, привирают порядочно.

— Ох, как бы ни наоборот. Ужас, что вышло!

— Но ведь никто не погиб? — спросил Бланк.

— Что? Ах, господи! Нет! Все живы. Но натерпелись, говорю вам.

Прошли в столовую. Там тоже все разговоры велись только о том, что произошло в кондитерской. Жалели Марка и уже делали предположения, как бы ему помочь. Самого Марка за столом не было. Его не видели с самого утра. Как только он закрыл кондитерскую, тотчас куда-то исчез. Ждали его к обеду, но он не явился.

Одна лишь Аня не участвовала в разговоре о том, что же следует предпринять и как теперь спасать Марка. Она сидела, надувшись, и молчала весь вечер.

«Дудки! Я на это больше не куплюсь, — думала Аня. — Всегда одна и та же история. Ах, бедный Марк. Ах, бедный Марк. А что в нем такого бедного? Собрал чужие деньги и потерял их. Теперь уже не сомневаюсь, что потерял».

— Анечка, ты чего такая кислая? — спросила Аладьева.

— Я? Ничего. Просто думаю.

— О чем же? Или это секрет?

— Почему же секрет? Вот, пожалуйста. Думаю, о том, как Степану Гавриловичу Адальеву, крепостному крестьянину, удалось такое огромное дело построить? Вот Марку и кредит дали, и мы ему все заняли без всяких процентов, а вот не выйдет у него ничего. Вы меня, Ксения Павловна, извините, — Аня посмотрела на мать Марка. — Но ничего у него не выйдет. В кондитерскую после такого никто не пойдет. Люди тут суеверные, боязливые. Теперь хоть бесплатно раздавай пирожные — не пойдут.

Ксения Павловна слушала Аню, подняв брови, и всем своим видом показывала, что та говорит чепуху.

Все молчали. Наконец, чтобы спасти положение, заговорила Аладьева.

— Таких людей как Степан Аладьев — единицы. Как ему удалось? Да, бог его знает? Знаю, он был упрям, настойчив. Бывает такая порода людей: ничем их не сломить. Он умел рисковать, но продумывал все тщательно. Ведь, он на чем разбогател? На том, что топленое сало решил возить в столицу. Потому что там цена была выше, намного выше. Если бы он принялся продавать свой товар здесь, то ничего бы у него получилось. Сводил бы концы с концами, как другие.

— А от чего другие не возили товар в Москву и Петербург? — спросила Аня.

— От того, что страшно, — ответил Николас Бланк. — Это несколько недель пути. Всякое может случиться в дороге.

— Это верно, — подтвердила Наталья Аладьева, — не возили, потому что боялись. А Степан Гаврилович посчитал, что даже, если будут потери, все равно выгоднее возить. Там спрос, там деньги. Если возить товар в столицу, то на каждый вложенный рубль выходил почти рубль плюсом, а если бы он здесь продавал, то на рубль выходило бы от силы копеек пятнадцать.

— Я слышала, что он был самым богатым купцом в Самаре. Правда? — спросила Аня.

— Правда, — со вздохом ответила Наталья Аладьева.

— А что же стало с его состоянием? — поинтересовалась Аня, которая знала, что денег у наследников Аладьева уже давно не было.

— Как тебе сказать… — принялась было пояснять тетка, но задумалась.

Ксения Павловна при этих словах тоже тяжело вздохнула.

— С наследством вышла странная история, — начала Наталья Аладьева. — Перед смертью Степан Гаврилович на все деньги купил редкие украшения и драгоценные камни. И все угрожал своей родне, что если они не начнут заниматься делом, то он отдаст сокровища в государственную казну. Свое обещание он не выполнил, драгоценностей не отдал. Но и семья их не получила.

— Кому же они достались? — спросила Аня.

— Сокровища исчезли, — ответила Аладьева. — Сколько не искали их дети и внуки, но так ничего не нашли.

— А что же с заводом? Почему завод перестал работать? Ведь вы сами говорили, это было крепкое дело, доходное, — продолжала расспрашивать Аня.

Тетка лишь махнула рукой.

— Не нашлось дельного человека.

— А ведь какой большой завод был, сколько людей от него кормилось, — сказал Николас Бланк. — И сколько Степан Гаврилович благодаря этому заводу сделал для города. Прекрасную больницу построил, две школы, церковь. Да, большой был человек.

На этих словах разговор об основателе династии Аладьевых был окончен. О Марке тоже никто не вспоминал.

После обеда Анна ушла в свою комнату. Она хотела написать письмо. С самого утра, когда Аня в толпе увидела знакомый силуэт, странная мысль прилепилась к ней: «нужно написать Кожухову».

«Но что писать? — думала она, сидя за письменным столом перед открытым окном. — Про Марка? Не стоит. Про аптеку Ренца? Но что про нее писать?»

Аня смотрела на чистый лист бумаги, и ни одно слово не приходило ей в голову.

Евгений Евгеньевич Кожухов был для Ани человеком важным. В том смысле важным, что все ее издательские и финансовые дела шли через него. Именно он решал, когда и что издавать и издавать ли вообще.

Отец Анны Корф был известным в России писателем, его много и охотно печатали, романы хорошо расходились и приносили деньги. Несколько лет назад Александр Корф передал дочери свои неизданные произведения. Так что теперь Аня распоряжалась наследием отца. Она потихонечку входила в издательские дела и сама немного писала. Словом, продолжала дело отца. Помогал ей в этом Евгений Евгеньевич Кожухов — человек, который управлял делами Корфа и управлял настолько хорошо, что без него Корф не стал бы ни известным, ни богатым.

Обычно с Кожуховым они переписывались об издательских делах: когда выйдет книга, что печатать дальше и тому подобное. Но сегодня Ане хотелось написать ему ни о делах, а о том, что происходило здесь — в Самаре. Поделиться наблюдениями, мыслями. Ей хотелось поговорить с ним.

Но лист бумаги по-прежнему был чист. Аня отложила перо, подперла щеки руками и стала смотреть в окно. Уже был вечер, темнело. Шумела листва, и пахло так, как пахнет только поздней весной. Все запахи вдруг становятся стократ сильнее и сливаются во что-то единое, от чего сосет под ложечкой, а на душе одновременно радостно и тревожно. И тогда человек начинает ждать: вот-вот что-то случится. Именно это чувство весь день одолевало Аню.

«Здравствуй, Евгений Евгеньевич, — Аня начала свой рассказ мысленно. — Наверное, ты как всегда очень занят. Ну что ж… А я тут бездельничаю. Ничего не пишу и даже не читаю. Стыдно. Но в свое оправдание могу сказать, что всему виной Самара. Тут такое течение жизни. Все медленно, не спеша. Веришь или нет, но мы обедаем почти три часа. Тебе здесь не понравится. А мне, пожалуй, даже хорошо».

Аня отодвинула занавеску, теперь весенний воздух попадал в комнату без всяких препятствий.

— Хорошо! — повторила она вслух.

«Если бы ты приехал, я бы познакомила тебя с чудесными людьми. Вот хотя бы учитель Николас Бланк. Или Марк Аладьев, племянник Натальи Николаевны. Он милый. Мне он нравится, хотя сегодня я весь день на него злюсь. Ксения Павловна — его мать — тебе не понравится. Признаться, мне она тоже не нравится. Хотя, быть может, я к ней несправедлива.

У Натальи Николаевны очень уютный дом. Он выходит окнами на самую зеленую и красивую улицу в городе. А прямо под моим окном — сирень. От нее такой аромат, что у меня кружится голова и болит тут».

Аня положила руку на солнечное сплетение, как будто показывая невидимому собеседнику, где у нее болит.

«Было бы хорошо, если бы ты приехал нас навестить».

В этот момент в дверь постучали и тут же ее открыли.

— Зоя! Опять ты так!

— А? Что? — горничная Зоечка с удивлением посмотрела на Аню.

— Стучишь и не дожидаешься ответа. Для чего, по-твоему, стучать нужно?

Зоечка не ответила, а только улыбнулась.

— Ладно. Выкладывай. Вижу, ты с новостями прибежала.

— Ага.

— И?

— Марк Васильевич приехал, — шепотом сказала Зоечка. — Хмурый.

Аня посмотрела на лист бумаги, что остался не тронутым.

— Что ж, пойдем, посмотрим на Марка Васильевича, — сказала Аня и встала из-за стола.