Мстислав, сын Мономаха

Олег Яковлев, 2020

Начало XII века. Мстислав, старший сын князя Владимира Мономаха, с двенадцати лет княжит в Новгороде и потому оторван от семьи – родителей, братьев, сестёр. Для новгородцев Мстислав тоже не стал «своим», и его тяготит чувство одиночества. Даже повзрослев, он живёт как будто сам по себе, не чувствует себя Мономаховичем и лишь усмехается, когда отец читает ему своё «Поучение». Лишь позднее сын Мономаха поймёт, что в «Поучении» сокрыт бесценный опыт! Мстиславу суждено пройти долгий и тернистый путь, чтобы в итоге набраться мудрости и стать продолжателем отцовского дела по «собиранию Руси» в единый кулак.

Глава 3

Поздним вечером в дверь дома боярина Климы раздался негромкий стук. Слуги отперли тяжёлые замки, отомкнули засовы, и в сени вошёл высокий смуглый человек лет тридцати пяти с тонкими усами, загнутыми вниз и спускающимися до подбородка, чуть раскосыми глазами — наверное, в числе предков его были жители степей, — и без бороды. На шее незваного гостя, худой и непомерно длинной, резко выдавался острый кадык. Одет пришелец был в довольно скромный дорожный тулуп, кафтан из простого сукна, обычные поршни^[48] без всякого узора и шапку из заячьего меха. Единственное, что бросалось в глаза — на каждом пальце незнакомца сверкали золотые перстни с драгоценными каменьями. На поясе его висела сабля, рукоять которой украшал большой, величиной почти с голубиное яйцо, кроваво-красный рубин.

Зайдя в дом, гость, как и полагалось, осенил себя крестом, после чего потребовал немедля позвать боярина.

Клима уже лёг было спать, когда ему внезапно доложили о приходе этого странного человека. Взяв в руку толстую свечу, он поспешил в сени, недоумевая, кто это пришёл вдруг к нему в столь поздний час.

Увидев нежданного гостя, Клима с тревогой вопросительно воззрился на него.

— Гляжу, Клима, обосновался ты здесь крепко, — промолвил пришелец, кривя уста в полной презрения ядовитой усмешке.

— Что за глас знакомый? — пробормотал Клима, хмуря чело. — Где слыхал? Ужель…

Он вскинул голову, вздрогнул, испуганно вскрикнул и едва не выронил из десницы свечу.

— Не признал меня, друже. Обижаешь, хозяин. Ведь дружки мы с тобою были — не разлей вода. Помнишь поход на ляхов? А ослепленье Василька Ростиславича? Да, славно послужили мы нашему князю, свет-Давид Игоревичу. Так славно, что я ныне в Киеве обретаюсь, а ты аж до Новгорода добежал, — глухо рассмеялся гость.

— Туряк? — всё ещё не веря своим глазам и ушам, спросил Клима. — Господи, да как же… Как ты здесь? Уж я мыслил, тебя и в живых-то нету.

— Хватит, боярин! — резко, властным голосом перебил Климу Туряк. — В горницу веди, нечего в сенях торчать!

— Что ж, пойдём, пойдём. — Клима жестом пригласил гостя следовать за собой.

Развалившись на обитой бархатом скамье у стены, Туряк снова рассмеялся и с издёвкой заметил:

— Гляжу я, слаб памятью стал ты, Клима. Помнишь тот совет во Владимире у князя Давида Игоревича? Ростиславичи обступили тогда город со всех сторон, и Володарь велел нашему князю выдать тех, кто сговаривал ослепить Василька. Боярский совет был, и старцы назвали меня, Василия и Лазаря. Ведаю, как ты меня чернил. Зато никто не прознал, что ты, ты первым мысль об ослеплении подал! А уж потом мы с Лазарем да Васильем ко князю Давиду ходили. Али позабыл? Позабыл, как трясся за свою шкуру на том совете, как меня, друга своего, предать измыслил?! Иуда! — Туряк внезапно вскочил со скамьи, схватил Климу за грудки и притянул к себе. — Василий и Лазарь ни при чём были, а их покарали, выдали Володарю, и он повесить их велел на древе и стрелами калёными расстрелять. Меня же князь Давид спас. Упредил вовремя, коней дал, за то спаси его Бог. А ты, ты бы отдал меня Володарю, отдал бы!

Он с отвращением швырнул Климу на пол. Маленький боярин поднялся, отряхнулся и, с опаской глядя на разгневанного Туряка, быстро, скороговоркой заговорил:

— Напрасно обиду держишь. Князя Давида я тогда надоумил коней тебе дать. Иначе не миновал бы ты погибели. А сам я в то же лето в Новгород бежал, се верно. Подале от Ростиславичей, от войн. Служу с той поры князю Мстиславу.

— Ну и дурак, что служишь! — презрительно осклабился Туряк. — А я вот теперь Святополков боярин. Привет тебе шлют великий князь и тысяцкий^[49] Путята.

— Так ты что ж, прямо из Киева, что ль?

— Из него самого. Но о сём — никому ни слова. Скажешь — убью! — Туряк угрожающе положил руку на эфес сабли. — А теперь слушай. Мстиславка слишком много о себе возомнил. В Новгороде засел, будто у себя дома. А Новгород меж тем — князя Святополка вотчина. Его отец сей землёю володел, Мстиславку же великим лукавством Мономах сюда посадил.

— Не уразумел, к чему клонишь, — удивлённо приподнял брови Клима.

— А ты помысли. Мстиславке довольно в Новгороде сидеть. Ты — боярин, у тебя своих людей здесь много. Учини в городе смуту. Чтоб толпа на толпу. С убиеньем пущай даже. Хоть и грех се, зато от большего греха люд убережём. А после пущай рекут людишки твои, будто смута вся сия от Мстиславки идёт, будто его тиуны^[50] народ грабят, разор повсюду чинят, людинов кабалят. Вот, мол, аще б князь Святополк своего сына нам дал, то зажили б по-иному совсем. Уразумел?

— Не, Туряк, не будет тако. Я — своему князю служу, ты — своему. И на том… — начал было Клима, но Туряк, снова злобно осклабившись, перебил его.

— А не содеешь, как велено, — грозно изрёк он, — все узнают об ослеплении Василька правду! И ромеем тем не отбрехаешься! Князь Мстислав — не дурак, выдаст тебя Ростиславичам. Суд над тобой учинят, очи выжгут, в поруб засадят, будешь гнить там до скончания дней! Подумай, Клима, крепко подумай.

Он круто повернулся и, не глядя более на хозяина, вышел из горницы.

Примечания

48

Поршни — вид кожаной обуви, короткие сапоги без каблука.

49

Тысяцкий — на Руси должностное лицо в городской администрации. В обязанности тысяцкого входило формирование ополчения во время войны.

50

Тиун — сборщик дани.