Оружейник. Книга четвертая. Приговор судьи

Олег Шовкуненко, 2013

Группа полковника Ветрова оказалась на пороге чужого непознанного мира. Никто из людей никогда не переступал его границы. Но все когда-нибудь случается впервые. У Ветрова нет другой дороги. Именно там скрываются истинные враги человечества. Кто они? Как смогли ускользнуть от всевидящего ока Создателей и нанести им подлый удар в спину? Существует ли на самом деле заветный инопланетный модуль или это уловка, с помощью которой Главный вынуждает отряд избранных следовать его неведомому плану? Ответы на эти вопросы могут стать как спасением для цивилизации людей, так и ее смертным приговором.Содержит нецензурную брань.

Глава 8

Ночевка получилась беспокойной. Пару раз вновь трясло, причем не хило так трясло. При первых же позывах приближающегося землетрясения мы с Лешим оказывались на ногах, а затем, вцепившись в привинченную к полу мебель, ожидали, когда мир вокруг перевернется с ног на голову. Но, как говорится, Главный миловал. Несмотря на все перипетии, корабль продолжал стоять ровно и только лишь постанывал своим низким грудным басом. Все это доказывало, что с выбором убежища Загребельный очень даже угадал, о чем я ему и сообщил, причем с искренним уважением и благодарностью. Андрюха принял похвалу спокойно, даже с некоторой задумчивостью.

— Выходит, они не связаны между собой, — прислушиваясь к затихающим толчкам очередного, послужившего нам командой к подъему катаклизма, процедил он.

— Землетрясения и вибрация, — я сразу понял, что имеет в виду мой приятель, так как сам уже неоднократно думал о том же самом.

— Ага, они самые, — подтвердил Андрюха. — Вибрация появляется вместе с этой жидкой дрянью, а вот землетрясение… это что-то совсем иное, более мощное, я бы сказал, глобальное.

— Мне показалось, что толчки происходят через равные промежутки времени, — заметил я.

Леший подсветил фонарем циферблат своих наручных часов, пару секунд поразмыслил и согласно кивнул:

— Похоже на то. Примерно через каждые пять часов. Хотя точно сказать сложно. Мы ведь пока стали свидетелями всего трех коротких серий.

— Если все продолжится в том же духе, то это будет означать, что землетрясения вызываются искусственно, — я случайно подцепил какую-то ниточку и очень не хотел ее просто так отпускать. — Не бывает в природе таких упорядоченных во времени землетрясений.

— Не бывает, — согласился Леший. Затем мой приятель огляделся по сторонам, как будто стальных стен каюты не существовало и в помине, а посему он мог в полной мере обозреть окрестную диораму. — Что же это за место такое? Почему сюда стащили все железо мира?

— Хрен его знает, — я пожал плечами. — Только мне кажется, что нас сюда специально привели, заманили.

— Это откуда у тебя такие фантазии? — Андрюха пошарил лучом света по столу, отыскал свечку и принялся ее зажигать.

— Кажется, и все тут, — сперва я задумчиво глядел как он щелкает зажигалкой, а затем тихо протянул: — И еще эти корабли гребаные…

— Корабли? — Леший уловил в моих словах нечто недосказанное.

Оно там и впрямь было. Эта история с кровавой надписью… Мое чудесное и такое своевременное прозрение… Все это не давало покоя и требовало разъяснений. Ну, если не разъяснений, то хотя бы чужого независимого мнения. Поэтому неудивительно, что вместо того чтобы полезть в вещмешок и отыскать там банку консервов, я взялся за рассказ.

— Да-а-а, история, — протянул Андрюха, когда повествование подошло к концу.

— А может я того… сгущаю краски, придумываю то, чего нет и в помине? — я вспомнил о завтраке и подтянул к себе вещмешок.

Пока я распутывал лямку и добывал банку свиного фарша, ложку и флягу, Леший подкурил сигарету и погрузился в какие-то свои мысли. Наверняка еще и еще раз прокручивал в своей хитроумной ФСБшной башке мой безумный и абсурдный рассказ. А ведь и впрямь абсурдный! Сейчас, когда я выговорился и немного подостыл, это становилось совершенно ясно. Так что если Андрюха расхохочется и назовет меня конченым придурком, я пожалуй даже не обижусь. Однако вместо издевки Загребельный выпустил струю белого дыма и очень серьезно произнес:

— Отыщи Джулию.

— Чего? — я замер потому, как эта странная фраза подействовала на меня неким, я бы сказал, магическим образом.

— В Троицке, в институте Серебрянцева тоже была странная надпись: «Отыщи Джулию», — пояснил чекист.

Мне не потребовалось уж очень напрягаться и вспоминать. Крупные черные буквы, нанесенные поверх обшарпанной растрескавшейся штукатурки в одном из переходов НИИ, сразу всплыли в моей памяти. Если уж всерьез проводить параллели, сравнивать их с той кроваво-красной надписью из Одинцово, то вроде даже и стиль, и почерк написавшего казались очень и очень похожими. Только вот существовало одно небольшое «но»…

— Ипатич говорил, что тем каракулям уже не один месяц, если не год. Написал кто-то из прохожих, которые тогда еще посещали город.

— Что верно, то верно, — вздохнул Загребельный.

— А почему ты о ней вспомнил? — я пришел в себя и принялся быстро вскрывать консервную банку, которую уже минут пять, как мусолил в руках.

— Имя странное, вот и запомнилось.

— Странное? — я проглотил слюну уж и не знаю отчего, то ли хотелось жрать, то ли курить, а скорее всего и то и другое вместе.

— У нас Джулиями женщин обычно не называют. — пояснил чекист. — А чтобы тут, среди российских пустошей затерялась одна из соотечественниц Крайчека… На это шансов еще меньше, чем на победу всеобщего трезвого образа жизни.

— Да-а… по сто грамм сейчас бы очень даже не помешало, — мои мысли как-то сами собой вильнули в сторону.

— На вот, хряпни, — Андрюха подвинул ко мне слегка помятую алюминиевую баклажку с водой. — Только по сто, не больше. У нас воды две третьих фляги, а потом хоть мочу пей. — Тут Леший невесело хмыкнул: — Учил меня как-то один эксперт по выживанию, холера его забери! Он это делал, как будто пивко хлестал. Пенку сдул и вперед!

— Если надумал испортить мне аппетит, то не надейся, — я взял ложку, выколупал из банки небольшой кусочек фарша и демонстративно отправил его себе в рот. — М-м-м, тот самый вкус! — на ум сразу пришла фраза из старого рекламного ролика, который когда-то крутили по всем телеканалам.

Ложка у нас имелась всего одна, поэтому заглотив первый кусок я тут же отправил в рот второй, а за ним и третий. Три столовых ложки это оказалось как раз полбанки, то есть вся моя порция. В сочетании с двумя глотками воды это было все, что мой многострадальный организм получит до вечера. Хотя может лужицу какой-нибудь ржавой воды мы и отыщем. Ведь помнится Леший говорил, что бревна в трюме не такие уж и сухие. А это значит, что здесь выпадают осадки. Дожди это вряд ли, но туманы — вполне вероятно. Туманы это даже еще лучше. Далеко не все туманы бывают ядовитыми, так что осевшие на металле капельки влаги можно будет собрать языком. Конечно, о качестве такого питья лучше не думать, но все же это гораздо лучше, чем моча.

— Э, ты что, заснул? — Леший выдернул из моих рук алюминиевый столовый прибор с погнутой ручкой, а взамен всучил наполовину скуренную сигарету. — Поел сам, дай поесть другому.

Я судорожно затянулся, после чего вяло, чисто для очистки совести предложил:

— Погоди, дай хоть ложку вытру.

— Фигушки! — гоготнул подполковник. — Знаю я тебя, танкистская рожа, небось облизать хочешь. Так не дождешься, мне дополнительное питание в связи с ростом положено. — С этими словами Андрюха зачерпнул полную ложку фарша, сунул ее себе в рот, но не проглотил, а стал сосать будто леденец. — Когда провизии с гулькин нос ее надо смаковать, — пояснил он в ответ на мой вопросительный взгляд. — Чтобы рецепторы во рту подольше жратву чувствовали. Обман такой для организма. Учись, пока я жив.

— А что ж ты, падла этакая, раньше-то молчал?! — я укоризненно покачал головой.

— Честно? — Леший виновато улыбнулся.

— По возможности.

— Представляешь, только сейчас вспомнил.

— Небось тот самый спец научил? — догадался я. — Ну, который между пивом и мочой особого различия не делал?

— Нет, не он, — Леший задумчиво уставился в пространство перед собой. Сидел он так около минуты, а затем очень печально произнес: — Знакомая у меня одна была… Еще до войны. Все худела, дурочка. Вот от нее и набрался.

— Красивая? — тоска друга сразу бросилась в глаза.

— Не то слово, — Андрюха тяжело вздохнул. — Моника Белуччи, даже лучше.

— Да-а-а… — многозначительно протянул я, припоминая роскошные формы итальянской кинозвезды.

— Вот и я говорю… — поддержал меня подполковник и тут же, словно разрывая все связи с мучительно болезненным прошлым, стал быстро и жадно доедать содержимое консервной банки.

Воды мы выпили всего по глотку, резонно рассудив, что лучше будет промочить горло в середине дня. Затем Загребельный растоптал пустую консервную банку, тем самым превратив ее в слоеный жестяной блин. Его то он и забил в щель между стеной и привинченной к ней тумбочкой. Когда огарок свечи отправился в вещмешок, а со стола было содрано несколько капель воска, следов нашего пребывания в каюте не осталось. Леший поводил лучом фонарика по всем закуткам, удовлетворенно кивнул и шагнул в сторону двери.

— Потопали что ли? Нам еще веревку искать.

— Какую еще к дьяволу веревку?

— Толстую. Вы же танкисты весите до хрена, — буркнул подполковник, а затем уже более серьезно добавил: — Мы собираемся спускаться на землю-матушку или нет?

Ах, вот он о чем? Я вспомнил, что здоровенной кучи из бревен у борта судна больше нет и в помине. Значит, нам действительно потребуется какой-нибудь трос, канат или на худой конец просто кусок кабеля.

— Идем, — Андрюха открыл дверь и первый шагнул в темноту коридора.

Внутри корабля и впрямь царила темнота, наполненная жутковатой тишиной и полной неизвестностью. Правда, говорить о полной неизвестности было не совсем верно. Все-таки вчера мы здесь все основательно облазили, да и свет кое-какой пока имелся. Всего этого вполне хватало, чтобы уверенно продвигаться вперед, вернее вниз. Нам предстояло спуститься с предпоследнего яруса корабельной надстройки до уровня основной палубы. Вроде бы ничего сложного: всего пара крутых флотских трапов и столько же коридоров, в которые даже не требовалось соваться. Просто на секунду осветить для страховки и все.

Действуя по этой схеме, мы и спустились вниз. Оставалось лишь распахнуть наружную дверь и выбраться под открытое небо, но именно в этот момент Леший остановился как вкопанный.

— Что за херня такая? — прошипел он.

— Что там еще? — я глядел на желтоватое пятно света, застывшее в дальнем конце узкого коридора, и не замечал ничего необычного.

— Дверь в машинное отделение открыта, — шепотом пояснил чекист. — А я ее, между прочим, вчера собственноручно закрывал.

Цирк-зоопарк, это была чистейшая правда. Все помещения, которые подверглись осмотру вчера вечером, мы тщательнейшим образом запирали. Во-первых, очень не хотелось, чтобы из открытого дверного проема выскочила какая-то хищная тварь, проникшая внутрь через разбитые иллюминаторы. Во-вторых, именно закрытые двери позволяли нам гулять по кораблю с зажженным фонарем и не опасаться, что этот свет будет замечен снаружи. Так мы рассудили вчера, но сегодня оказалось, что закрытые двери способны оказать нам еще одну неоценимую услугу, а именно предупредить о появлении чужого. А в том, что внутри корабля кто-то есть или, по крайней мере, побывал ночью, не оставалось ни малейшего сомнения. Тяжелая гермодверь с двумя запорными рычагами сама по себе не откроется, это уж как дважды два.

— Двигаем отсюда! — я держал на прицеле вход в машинное отделение.

— Думаешь, снаружи безопаснее? — в отличие от меня Загребельный направлял ствол своего «Грача» в сторону входной двери.

Прежде чем ответить я прислушался, причем не только к тишине мертвого железного мира, но и к своим собственным ощущениям и инстинктам. Не знаю почему, но к машинному отделению приближаться вовсе не хотелось, а тем более исследовать его при свете одного-единственного фонаря с уже основательно подсевшими батарейками. Лучше уж на палубу. Само собой я прекрасно понимал, что с одним стволом и пукалкой Загребельного серьезной атаки нам не отбить. Но там хоть все будет ясно, там мы встанем лицом к лицу со своим неизвестным противником. Черт, а ведь красиво завернул, мерзавец! И все это лишь для того, что бы хоть чем-то мотивировать свой выбор.

— Выходим! — я попятился и локтем подтолкнул приятеля к выходу на палубу.

— Ладно, как говорится, фифти-фифти, — буркнул себе под нос чекист и рывком распахнул тяжелую гермодверь. Вслед за этим он высунул голову в дверной проем и быстро огляделся по сторонам. — Давай! Нет никого! — Показывая пример, Андрюха уверенно шагнул вперед.

— Эх ты, ФСБ… — разочарованно пробурчал я, выбираясь вслед за приятелем. — Мог бы хоть раз класс показать. Прыжок там… переворот, ствол налево, направо, а затем бодрый и четкий сигнал «Чисто!».

— Так ты говоришь, кино любишь? — задумчиво протянул Загребельный в то время, как сам сантиметр за сантиметром сканировал палубу.

— Ага, люблю, — подтвердил я, замерев с «калашом» наготове. — Особенно про шпионов, про тебя, значит.

— Здесь точно кто-то был, — Леший пропустил шутку мимо ушей.

— Откуда знаешь?

В багровых предрассветных сумерках и впрямь было сложно что-либо разглядеть. Все предметы выглядели плоскими, раскрашенными одинаковым чернильно-терракотовым камуфляжем. Так что обнаружить следы чужого мог только тот, кто был обучен этому делу, кто знал где искать, а главное что.

— Гляди, здесь около входа пыли совсем нет, будто смел кто, — демонстрируя свою правоту, Леший черкнул носком ботинка по настилу палубы.

Пыли? Я наклонился и присмотрелся к металлу под ногами. Андрюха оказался прав, на том месте, где мы сейчас стояли, зловредной вездесущей грязно-желтой пыли действительно не было и в помине. Вместе с ней исчезли и наши следы. Теперь их можно было различить разве что у спуска в трюм, да еще, наверняка, возле фальшборта, в том самом месте, где мы скрывались от чудовищной жидкой смерти.

Я и в самом деле покосился в ту сторону и тут же замер, потому как понял, что обнаружил второй точно такой же, неизвестно кем расчищенный участок. Но это оказался далеко не весь сюрприз. На металле палубы, как и на ограждении, отчетливо виднелись какие-то странные наплывы. Они отсвечивали тусклым жирным блеском и напоминали выделения гигантских кольчатых червей, плюющихся кислотой. Эти твари в одно время серьезно доставали жителей Серпухова. И продолжалось данное безобразие ровно до тех пор, пока один хороший человек на своем БТРе не приволок им пару 23-миллиметровых ЗУшек.

— Похоже на смазку, — высказал свое мнение Загребельный, когда я указал ему на свою странную находку.

— Смазка? — вариант показался не намного лучше моего, и все потому, что с некоторых пор я с большим подозрением относился ко всяким там тягучим жидкостям из этого гребаного мира.

— В машинном отделении бочка солидола стояла. Может, это он самый и есть? — Андрюха привел новый аргумент.

— Нечего тут думать да гадать, давай посмотрим, — я сделал шаг вперед.

— Обязательно посмотрим, Максим, — Андрюха меня притормозил. — Только очень осторожно.

— Да я сама осторожность, ты же знаешь!

— Вот то-то и оно, что знаю, — подполковник ФСБ криво усмехнулся и своей здоровенной лапищей задвинул меня за свою широкую спину.

Именно в таком построении мы и двинулись вперед: Леший первый, я в шаге позади него. Пригибаясь, стараясь оставаться в тени палубного оборудования, мы осторожно подкрались к аномальному участку. Загребельный сразу же нагнулся и легонько мазнул темно-рыжую густую субстанцию рукой, растер ее на пальцах, понюхал и утвердительно кивнул:

— Точно солидол.

— Что за цирк-зоопарк?! — я перегнулся через фальшборт и поглядел вниз.

Новый день разгорался подозрительно медленно. Он словно сговорился с ночью и давал той последнюю возможность прибраться за собой, схоронить все тайны и секреты. И, похоже, эта мрачная леди таки многое успела. Никакой бочки со смазкой я внизу не разглядел, как и следов ее таинственного похитителя. Одни бревна, черт бы их побрал, да перекопанная ими пыль.

— Что ж, будем считать, что нам повезло, — Леший перебил мое желание пялиться за борт.

— В смысле?

— В том смысле, что кто-то приходил за смазкой, а вовсе не по наши души.

— Это конечно вдохновляет, — согласился я. — Знать бы только кто этот неизвестный ночной старатель и нахрена ему солидол?

Конец ознакомительного фрагмента.