Купите книгу – она смешная. Ненаучно-популярный роман с элементами юмора

Олег Сенцов, 2016

Интересно, а что сделали бы вы, если бы появился, ну, скажем, Кто-то и предложил загадать одно – только одно! – желание, которое исполнится? Герои этого романа думают не долго, потому как считают это предложение простой шуткой. Вот и заказывает один вагон алмазов, второй – целое поле конопли, ну а третий… С третьим сложнее, ведь он почему-то очень серьезно отнесся к такому невероятному предложению. Как же распоряжаются молодые люди свалившимися на них дарами? Прочитайте этот роман и вы поймете (впрочем, как и наши герои), что есть кое-что более ценное, чем алмазы. Да, и еще: никакого назидания, никакого морализаторства, никаких выводов в тексте вы не найдете. И тем не менее… «Купите книгу – она смешная» – это тот случай, когда название произведения абсолютно точно отражает его содержание. Это очень веселый, очень смешной, очень легкий для чтения роман.

Глава пятая

Снова возвращаемся в Африку, где примерно в центральной ее части, как-то раз вне графика… мы поели, выпили, покурили и принялись считать звезды подряд, а точнее некоторые их них, которые по трагическому стечению обстоятельств оказались в конце концов планетами.

— А интересно, сколько их там? — романтично спросила Елен, классически при этом обняв руками согнутые в коленях ноги.

— Звезд не считано, а планет девять, — подал из своего угла разврата голос Джеббс, он почувствовал, что в этот вечер пользуются успехом умные парни и тоже решил себя показать с нужной стороны.

— Да это я знаю, у меня в школе по астрономии было отлично…

— Это раньше было девять, сейчас восемь, — аккуратно поправил Джим.

— Одна потерялась? — Эльза закатилась смехом.

— Нет, просто пару лет назад астрономы решили, наконец, лишить Плутон статуса планеты.

— На ней, наверно, бедные инопланетяне понапивались с горя. — Эльзу было не остановить с ее закатившимся смехом.

— Погоди, погоди, — я даже проснулся. — Ты хочешь сказать, что простым голосованием можно решить, сколько у нас планет???

— Конечно.

— Быть этого не может, — Елен продолжала демонстрировать образчик женского поведения в режиме «ненавязчивое, ничего не обещающее обворожение» и положила руку Джиму на колено и посмотрела ему очень глубоко в глаза. — Я всю жизнь прожила, уверенная, что у нас девять планет, а оказывается, их уже восемь? Да еще и меняют их количество, когда этим звездочетам вздумается? Я всегда считала, что есть вещи неизменные на земле, как сама Земля, количество планет вокруг нее, Солнце и Луна, как то, что Иисус Христос, Сын Божий был послан нам, чтобы искупить…

— То, что Иисус Сын Божий, тоже решали голосованием…

— Что??? — Елен подпрыгнула, некоторые вскочили.

— Что ты сказал?! — запел наш разноголосый, но единый в своем порыве куриный хор.

— А вы не знали? — Джим единственный остался сидеть и при этом даже не вспотел. — В четвертом веке на одном из первых Вселенских соборов мнения разделились: одни епископы считали, что Христос Бог, а другие — что он полубог. Проголосовали. И тех, кто считал Иисуса полубогом, объявили еретиками и сослали подальше, а Христа объявили Богом и спокойно приняли закон о Троице…

— Как это? — это я.

— Быть этого не может! — это Джеббс.

— Я не верю. В Библии об этом ни слова, — это Елен.

Эльза тоже раскрыла рот, чтобы тоже сказать что-нибудь этакое, но все фразы лексикона из ее раздела под названием «Этакое» уже успели произнести чуть раньше и она не нашла ничего лучше, как зафиксировать свою открытую челюсть в пространстве.

— Ну, в Библии о многом не сказано! — Джимми явно распалялся и я почувствовал себя на горячем стуле того учителя-новичка. — Не сказано, например, что церкви нужно строить, что нужно поклоняться Ему через посредников-попов, что нужно будет кому-либо вообще поклоняться, в том числе орудию Его смерти! Он учил любви и мудрости, но люди, как всегда, все поняли по-своему, переиначили, понапридумали себе религию, понатаскали в нее черт знает что, как сороки, две тыщи лет отполировывали все это и вот вам, пожалуйста, теперь чтобы пройти обряд крещения, нужно обязательно с собой новое полотенце приносить — иначе неправильно, не по обряду! Как будто Христос, когда пришел к Иоанну креститься, тот его сразу: «А где твое чистое полотенце?» И тут голос сверху громовой: «Оно со мной». А потом другой, чуть потоньше: «Пускать уже голубя?»

Нет, конечно, не так все это было! Крестили прямо так, в чем пришел, или без всего, главное в воду окунуть. Да и не это главное, главное суть! А сейчас? Откуда взялось это полотенце? В какой момент? На кресте он, что ли, по их мнению, кричал: «Про полотенца только в следующий раз не забудьте!» Или потом, когда через три дня из пещеры выходил и себе под нос: «Так. Это сделал. Это сделал. Ну, все — я пошел, а вам я делаю замечание и попрошу про полотенца впредь не забывать…» Ну не бред? Конечно, несусветица! И придумали ее люди. Люди, которые выдумали после него религию о нем, упростили схему иудейства, добавили кое-чего и… вуаля, новый продукт на рынке религиозных услуг!

Все уже сидели, потому что слушать это стоя организм отказывался. Единственным человеком, у которого сохранились остатки артикуляционных способностей, был я, и этот человек произнес не своим голосом: «Джимми, ты грешной человек, ты не веришь ни во что святое…»

— Нет, я тоже верю, — продолжал хоронить свою бессмертную душу Джим с каким-то нездоровым блеском в глазах. — Но не в религию, а в Бога, не в попов и в бородатого дядьку с тремя обличьями. Я верю в Бога-творца, в Бога-вселенную, в Бога, который окружает нас, каждой своей частицей и частью которого являемся и мы с вами. Я не верю, чтобы кто-то за семь дней создал всю огромную вселенную, а потом несколько тысяч лет наблюдал за одной планеткой, как там его подопечные себя ведут, праведно? Кому накинет грешок, кому скинет за хорошее поведение, как на счетах, и так за всеми шестью миллиардами! С одной стороны неделя на все мировоздание, с другой такая вот мелкостная бухгалтерия — маразм какой-то старческий. Не верю! Не тот масштаб у этого Кого-то! Или он только христиан подсчитывает, по трем основным кучкам раскладывает? Мусульман другой товарищ подсчитывает. А буддисты, иудеи, индусы — у каждого свой счетовод там сидит, что ли? У них там конкурирующие аудиторские конторы? А как они полномочия делят? У них как в нижней палате конгресса — количество мест по населению штата? У кого электората побольше — у того и стол помассивней и счеты, да и сам Бог крупнее. Наш — самый большой: у него почти контрольный пакет, остальные поменьше. Фигурку Будды я в магазине видел — не очень большая. Ха, а это что за пигмей раскрашенный чего-то на орехах считает? А не обращайте внимания — это маорийский Ио, за последнее жертвоприношение очки начисляет!

Джимми вскочил, я подумал, что сейчас его поразит молния, и на секунду даже зажмурился. Но он продолжал, как ни в чем не бывало:

— Или не так! Никакого небесного конгресса нет, никакой канцелярии со счетами не существует — Бог один, он правильный и он наш! А все остальные: китайцы, индусы, арабы и прочие — беспросветные грешники и направляются после смерти прямиком в ад! Ну, а если человек веру меняет, тогда как? Фамилию его бессмертной души из одного списка «правильных» в список «неправильных» переводят, так, что ли? Снова бухгалтерия получается! Снова баланс не сходится… А секты христианские, их куда, в какой список? Они ведь тоже верят в Христа, но немного не так. Тоже в ад? Апостол Петр их препровожает да приговаривает: не так, милые, надо веровать, не так — вон спросили бы у старших товарищей из центрального района Рима, они в курсе, они на этой теме давно сидят…

Про охоту на ведьм, продажу индульгенции и различных священных реликвий мелким и крупным оптом в средние века можно вообще не вспоминать. В каждом городе можно было купить парочку гвоздей, которыми Иисуса распяли, из щепок Животворящего Креста, если их собрать вместе, наверно, можно будет дом двухэтажный построить…

Или все-таки простит всех грешников-иноверцев Иисус, ад ведь тоже не резиновый, да и эти неутомимые китайцы… Да к тому же он и добрый, весь, по словам очевидцев, так что наверняка простит. Но тогда тем более разницы нет, как верить! А подробностями и шелухой с чепухой, что хочешь, за две тысячи лет обрастет. Вон, в России, — Джимми зачем-то кивнул на Елен, — Ленина всего через семьдесят лет уже святым считали. Если бы коммунизм не лопнул у них, то еще лет через двести уже о божественном статусе заговорили, потом голосование, кто против — на костер, то есть в Сибирь и, пожалуйста, новая религия — метод опробованный.

Кстати, о кострах. Вот Жанну д’Арк, матерую грешницу, спалили на костре, как считали, по заслугам, по приговору церковного суда. Душу, соответственно, переправили в ад. Но тут на земле быстренько разобрались лет через двадцать и оправдали. Там, в аду, ее сразу из кастрюли вынули и перевели в менее горячий цех, куда-нибудь по хозчасти. А когда дело к блаженизации и канонизации пошло, тогда, конечно, адово начальство забегало, телефоны зазвонили: «Как! Почему? Столько лет? Чем вы там вообще занимаетесь?» Ее, конечно, быстрехонько нашли, отмыли и торжественно двум ангелам передали. Те ее под белы рученьки подхватили, под трубную музыку наверх вознесли, а миллиарды грешников плакали и утирали слезы — не каждый век такую мелодраму посмотришь!

— Да нет, конечно! Все не так было! Это была ошибка, — собрала все мужество в маленький кулачок, а буквы в слова маленькая, но храбрая Елен.

— Вот! Ошибка! — продолжал этот страшный человек, в котором я решительно перестал узнавать Джима Гаррисона. — А может, это была не единственная их ошибка? Может, только одни ошибки и были? Начиная с Петра? Сплошняком — одни ошибки. Сваливали их в кучу, они гнили сотни лет, поливали их кровью и слезами, в итоге получили качественный перегной из людей — христианскую религию, в которой самой уже давно не наблюдается никакого единства. У конкурирующих фирм дела не лучше — там, конечно, не те обороты, но зато более цельненько, сбитенько-прибитенько, но все равно, очень много понатаскано, напридумано…

— Так что, ты считаешь, что Христос не был Богом? — Эльза, наконец, перестала искать свой закатившийся куда-то смех и задала первый и последний умный вопрос в своей жизни.

— Как по мне, то нет, — подписал себе окончательный приговор Джим.

— И кем же он, по-твоему, был? — осторожно, как у человека с гранатой без чеки, спросила Елен.

— Пророком.

— Пророком?

— Да, пророком. Как Мухаммед, как Будда, Конфуций, Лютер, как многие другие, которым открылась Истина, ну или хотя бы часть ее. Кто-то постигает больших знаний, кто-то меньших, кто-то познает Бога-мир с одной стороны, кто-то с другой. Кому-то приоткрывают занавеску тайны, а кто-то и в распахнутую дверь не может войти или боится… В разных религиях Бога называют по-разному, но он один. Это признают все религии, в этом они правы. Но каждая их них зовет Его по-своему, и каждая из них в этом уже не права. Каждая религия указывает, как нужно поклоняться своему богу, и здесь они совсем уже не правы. Кто-то не ест свиней, кто-то коров. Кто-то не работает в субботу, кто-то в воскресенье. Эти не так молятся, те не так крестятся. Все это придумано людьми, а не Богом. Думаете, Бог просит, чтобы ему молились? Поклонялись? Амбиции и тщеславие присущи людям, не Ему. Он и так вас создал, вы и так часть его. А Он часть вас. Скажите, нужно ли вам, чтобы вам поклонялся ваш средний палец на правой ноге? А на левой? Так вот, никто никому поклоняться не должен. Поклонение придумали люди, так же как и власть, управление и любую религию.

Джимми, наконец, отбомбился по церкви, успокоился и вернулся на свое место. Еще через мгновение он снова начал смотреть на звезды как ни в чем не бывало, чего нельзя было сказать об окружающих. У Джеббса резко обнаружился столбняк — он застыл с открытым ртом и растопыренными пальцами в форме грудей Эльзы. Сестры сидели, вцепившись друг в друга, и смотрели на Джима как бандерлоги на обеде у Каа. Как я сам выглядел со стороны, сказать не могу: чувствовать я ничего не чувствовал, но шевелиться тоже не мог. В самые тяжкие моменты Джимовой речи я мог только зажмуривать глаза, но тогда мне виделась страшная картина: как тетушка Джинджер в белом балахоне «Ку-клукс-клана» и своем кухонном переднике, с факелом в руке во главе толпы других белых балахонов, привязывающих Джима к столбу и подкладывающих хворост, медленно и тяжело поворачивается ко мне и указывает на меня перстом.

И кто только мог подумать, что это все сидит у него в голове! Тетушка Джинджер уж точно не могла, он всегда ставила Джима мне в пример — он ведь перечитал все религиозные книги в нашем доме и всегда живо интересовался этой темой, но он никогда не высказывал своего мнения, и кто мог знать, что оно у него такое!

Я никогда не был религиозным фанатиком, и походы как в церковь, так и к дантисту воспринимал с одинаковыми пропорционально смешанными чувствами необходимости и ответственности. Но чтобы так к этому относиться! В эту минуту я был готов выдать службе безопасности Святого престола главного еретика тысячелетия только за то, что он только что сломал часть моего мира! И дело даже не в поджаристых боках индейки, и в подарках, не помещающихся в красные валенки над камином! Просто так нельзя… нельзя, Джимми… вслух так точно нельзя. Нет, может, ты где-то и прав! Может. Но чем черт не шутит, а вдруг там, наверху, все-таки сидят, следят и планомерно подсчитывают? Я непроизвольно поднял голову вверх и начал присматриваться и прислушиваться. И почти услышал стук костяшек на счетах, но оказалось, что это звук не с небес, а с земли — это Джеббс начал чем-то стучать в ящике. Чем-то оказалась еще одна фляга — на этот раз с виски. Джеббс все-таки сволочь, но с запасом! Он начал снова шутить, щипать Эльзу, та начала призывно визжать, и мир потихоньку задвигался дальше, а вместе с ним новая фляга по кругу. Все понемногу успокоились, а алкоголь прибрал остатки трудного разговора.

Но через некоторое время я понял, точнее, ощутил краями зрения и разума, что нас стало больше. Он появился не внезапно. Нельзя сказать, что он вообще появлялся, даже нельзя сказать, что я его вдруг увидел. Такое впечатление, что он всегда сидел, весь вечер между Эльзой и мной. Хотя я точно помню, что там никого не было, но весь вечер все понемногу двигались и перемещались, и после бенефиса Джима, когда все застыло, а потом снова ожило, нас было уже не пятеро, а шестеро. Не знаю, понял ли я это первым, но первой отреагировала, как всегда, Эльза — центральная фигура любого вечера, от литературных чтений до садомазохистских оргий. Передавая в очередной раз флягу, она, наконец, отреагировала на чужака, одетого то ли в балахон, то ли в простыню, взвизгнула, а точнее икнула и попыталась вскочить, но плотный ужин и спирт удержали ее тело на земле, только слегка его пошатав.

— Ой, а кто вы? — во второй раз икнула Эльза, удерживая баланс исключительно благодаря фляге в правой руке и вытаращившись на незнакомца, хотя до этого она несколько раз автоматически передавала ему виски. На этот раз не только я, но и все остальные поняли, что среди нас чужой. Незнакомец в ответ лишь кротко улыбнулся, привычным жестом взял из рук Эльзы флягу, отхлебнул, передал ее мне и сложил руки на животе. Я сделал ну очень большой глоток, надеясь, что после этого видение исчезнет, но оно только начало слегка двоиться. Я закрыл глаза, думая, что незнакомец после этого пропадет, но увидел лишь, что тетя Джинджер все еще на месте и продолжает руководить массовыми казнями, поэтому быстренько раскрыл глаза вновь. Незнакомец сидел на своем месте и двоиться перестал. Я передал флягу Елен, которая, не успев как следует отойти от первого шока после монолога Джима, с легкостью впала во второй, при котором вливательные рефлексы были еще частично сохранены, а вот глотательные уже отсутствовали напрочь и она поперхнулась. Ловкий Билли, успевший подхватить выпавшую из ее рук фляжку, дал выход своему стрессу через отчаянное хлопанье по упругой женской спинке.

— Осторожней, госпожа Соколова, так и подавиться не ровен час можно, — произнес незнакомец.

— Мы разве знакомы? — медленно выговаривая все буквы, включая пробелы и другие знаки препинания, спросила Елен.

— Ну, в некотором роде мы все знакомы, — ответил незнакомец, со своей все той же полуулыбкой.

— Мы даже все в какой-то мере все родственники, — подхватил из своего угла Джим, единственный из всех, кто не испугался незнакомца, а скорее всего его даже и не заметил.

— Это как это? — спросил Джеббс, к которому вернулась фляга, а вместе с ней и дар речи.

— Есть теория, что все человечество зародилось в Африке и произошло от одной женщины, правда, было это пару сотен тысяч лет назад, — выписал справку Джим.

— Да, это не очень далеко отсюда было, — незнакомец тряхнул рукой куда-то в темноту за нашими спинами. — Только климат был немного поприятней, сейчас жарко чересчур, — руки снова сложились куда-то в складки балахона, и появилась уже начавшая меня раздражать еле заметная улыбка, которую в следующий раз я уже назову злобной усмешкой.

Повисла и начала медленно раскачиваться, как маятник часов, пауза. Фляга закончилась на Джеббсе, но никто не жалел об этом — мне так точно было уже достаточно впечатлений на сегодня.

— Ну, хорошо тут у вас. Спасибо за угощение. Спасибо за разговор. Мне уже пора, — незнакомец начал раскланиваться, но только на словах, тело в этом прощании пока не участвовало, зато источало безлимитный запас злобных усмешек.

— Да мы ведь и не поговорили толком, — ответила за всех хозяйка вечера.

— Ну, чтобы разговаривать не обязательно произносить слова, тем более, что сказано сегодня было предостаточно, — незнакомец в очередной раз ухмыльнулся, но теперь как будто не сам себе, а Джиму. — Но перед уходом я хотел бы вас отблагодарить, добрые люди. Чего бы вы хотели?

— В смысле? — я решил включиться.

— Ну, какие у вас есть желания?

— У меня? — Я посмотрел на сидевшего напротив меня Джеббса, на пустую фляжку у его ног, затем на валявшийся рядом окурок волшебной папироски и сделал, как потом оказалось, слегка поспешный выбор. — Еще бы косячок, а лучше два!

— Так один или два? Тут важна точность, — и меня озарили улыбкой мудрой черепахи и поворотом ее головы. Знаете, есть такая категория людей, которые считают себя намного умнее других. Они вроде и говорят с тобой, и смотрят на тебя, но улыбаются в никуда и ты понимаешь, что ты для них ничего не значишь. Я не люблю таких людей, и незнакомец был именно такой, а про его улыбку я вам уже говорил. Он начинал меня уже конкретно раздражать и меня понесло:

— Правильно! Чего мелочиться! Один, два — это не масштаб. Надо чтобы много и не кончалось.

— Надо конкретнее, — попросил уточнений бухгалтер в балахоне.

— Конкретнее? Поле! Да, поле. От края до края, — и я помахал разным частям горизонта.

Балахон внимательно поглядел в обозначенные стороны, темнота в которых была абсолютно идентичной.

— То есть примерно восемь тысяч гектаров? Поле? И чтобы на нем рос Cánnabis?

— Да, да, — не унимался Безумный Билл. — Чтобы росло и никогда не заканчивалось.

— Хорошо. А ты? — незнакомец обратился к Джиму, но тот был где-то в районе туманности Андромеды и никак не отреагировал. Зато отреагировал герой-любовник и любитель нью-йоркских монашек, Джеббс.

— Поле — это все ерунда. Один рок-фестиваль скурит его меньше чем за неделю. А вот камешки, брюлики — это уже навсегда!

По-видимому, история с профессором, и его не совсем удачной и совсем не научной экспедицией не только не охладила разум определенных слоев нашего общества, а наоборот, вызвала его воспаление у некоторой части индивидов.

— Неужели? — чаепитным тоном ответил незнакомец. — Ну и сколько вам нужно этих самых камешков? Ведь речь идет о бриллиантах, насколько я понимаю, или все-таки вы удовлетворитесь и алмазами?

«Передайте мне сливки, миссис Хадсон», — был готов услышать я следующим предложением, но я услышал: «Алмазные копи царя Соломона!» Это была Эльза, она начала играть в слова-синонимы и смеялась сама с собой.

— Да не все ли равно! — тоже начал смеяться Джеббс.

— Вам — возможно, а мне надо знать точно.

— Ок. Пусть будут бриллианты.

— Бриллианты — лучшие друзья девушки! — Эльза начала танцевать и продолжила набирать очки в свою игру с одним участником.

— Нет, нет, все-таки лучше алмазы! Да, алмазы! — Джеббс торопился перекомпостировать свое желание, как будто был уверен в его исполнении.

— Ок. Сколько? — незнакомец явно был готов торговаться.

— Поле, конечно, мне не надо… посыпать до горизонта — боюсь помять всходы, — Джеббс засмеялся своей, как всегда, искрометной шутке, и как всегда, в одиночестве — по его каналу транслировалась юмористическая передача.

Он, как обычно в таких ключевых точках принятия решений своей жизни, вскинул взгляд вверх. Ох, сколько раз он делал так за то короткое время, что мы находимся у него в услужении, но еще ни разу это не приводило ни к чему хорошему, так что я по привычке зажмурился. Там внутри я, наконец, увидел привычную темноту — видать, тетушка Джинджер сотоварищи уже разъехались по домам готовить ужин. В темноте прозвучало слово: «Вагон», я выдохнул и вынырнул на божий свет, точнее ночь.

— Какой? — продолжал незнакомец, уже, по-моему, просто издеваясь над Джеббсом, а заодно и над всеми нами. — Железнодорожный? Четырехосный? Какой тоннаж?

— Самый большой, — отвечал самый жадный Джеббс в мире.

— Шестьдесят тонн?

— А больше не бывает?

— Нет.

— Хорошо, пусть будет шестьдесят, — под весом своего желания Джеббс откинулся на спину, положил руки на живот, зажмурил глаза и, по всей видимости, начал плавать по своему вагону с алмазами.

— Ну, а ты? — незнакомец во второй раз обратился к Джиму.

Тот ответил в свойственной ему манере отсутствия при любом разговоре:

— Было бы хорошо, если бы люди говорили правду…

— Хм, — незнакомец потер свою бороду.

Джимми мог озадачить любого нормального человека, но как выяснилось — ненормальные в балахонах ему тоже были по плечу.

— Это полностью не получится, — после некоторого раздумья ответил незнакомец.

Он продолжал втирать бороду себе в подбородок и смотреть перед собой рассеянным взглядом. Степенью социализации, а точнее ее полным отсутствием, они в эту минуту с Джимом были очень похожи. «Полностью не получится…» — а вагон с полем легко — у этих местных психов с фантазией было явно слабее, чем у нас.

— Жаль… — потянул Джим. — Я очень устаю от вранья.

Я знал это. Джимми как-то говорил мне, что среднестатистический человек врет около пятидесяти раз в день. Я пытался подсчитать за собой, но больше двух у меня никогда не выходило. Пробовал считать за Дядей — сотню мы набирали до обеда, а потом за разогревшимся родственничком я уже не поспевал. Джим же сам никогда не врал, по крайней мере, я такого не припомню, но это абсолютно никак ему не помогало жить — человечество было явно к этому не готово, и вот теперь он решил ситуацию слегка уравновесить.

Ложь Джимми действительно не любил, хотя и интеллигентно старался не обращать особого внимания на враки других, но было видно, как он морщится практически сердцем, когда кто-то в его присутствии начинал врать. Я это знал и поэтому старался никогда не обманывать Джима, только иногда, для его же блага. Впрочем, так я поступал и с другими, те, в свою очередь, со мной и с другими другими, те — со своими другими, короче по кругу врало все человечество, почти все во благо, некоторые по мелочам и для дела. Джимми это не нравилось, я привык, а статистика медленно и аккуратно вывела число пятьдесят.

— Трудно, трудно… — бормотал себе под нос наш неадекватный новый знакомец. — Могу предложить…

— Тост! — выстрелила со своего места Эльза, думая, что наступил конкурс в «угадай слово».

— Компромисс. Я правильно сказал это слово, — обладатель пыльного балахона обвел нас взглядом.

Я такого слова тоже до этого не знал, но надеюсь, что здесь написал его правильно. После всех этих вопросов и новых слов мы все вшестером напомнили мне русскую передачу «What? Where? When?»^[1]. Я видел как-то раз, как Джим смотрел ее по кабельному — шестеро идиотов сидят в креслах, крутят волчок со стрелкой, а потом долго спорят, кому письмо!

— Да — компромисс, — незнакомец продолжал, по-моему, говорить уже сам с собой. — Трудно, точнее невозможно выполнить это желание. Люди не хотят, точнее не готовы говорить только правду. И ни вы, ни мы, никто не вправе их неволить. Нельзя людей заставлять что-либо делать. Они должны захотеть делать это сами. Когда они поймут, что все зависит от них самих, тогда они и правду говорить начнут, и делать другие правильные вещи и поступки. Я обязательно дождусь этого момента. Он не может не наступить. В чем тогда смысл всего этого? — незнакомец красиво помахал руками в разные стороны — видно было, что они у него затекли.

После его слов Джимми опустил взгляд с небес на землю и очень внимательно посмотрел на незнакомца. Последнего начало уже немного заносить, но под взглядом Джима он смог взять себя в руки.

— Но я обязан вам помочь, — мне показалось, что при этих словах незнакомец даже слегка поклонился Джиму. — Поэтому все, что в моих силах, это сделать так, чтобы никто не мог лгать лично тебе, Набии, — товарищу становилось все хуже, и он уже начинал заговариваться.

Затем незнакомец снова слегка поклонился, на этот раз уже точно Джиму, и сделал это более понятно, а не как раньше: все эти полукивки, полукачки, полуулыбки, не пойми кому. Джимми, правда, тоже подхватил эту заразу и неопределенно кивнул-качнул головой в сторону незнакомца. Со стороны казалось, что он на секунду заснул, а затем сразу проснулся.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Что? Где? Когда? — Перевод автора.