Закон Дарвина

Олег Ростислав, 2013

Первые американские бомбы обрушились на города Казахстана. Более трагическая судьба постигла Поднебесную – китайский народ почти подчистую выкосила «загадочная» Желтая Чума. И только в Россию, проданную и преданную собственным правительством, войска ООН вошли без единого выстрела. Но «бархатная» оккупация вскоре обернулась безжалостным ограблением страны и вывозом миллионов детей в публичные дома Турции и арабских шейхов. А самых подходящих по физическим кондициям «миротворцы», не таясь, пускали на органы. Но именно здесь, на поруганной и многострадальной земле России, зародилось кровавое и беспощадное сопротивление. Русские напрочь перечеркнули столь «заманчивые» планы Соединенных Штатов. Началось самоочищение Европы, да и всего мира от «демократии по-американски», а заодно и от засилья воинствующего ислама…

Дер. Чистое. Российская Федерация

Кончится тем, что плюнут эти крестьяне на всю власть вообще, перекроют завалами дороги и выберут себе попа в старосты и кузнеца в воеводы…

М. Калашников.«Война с Големом»

В этой деревне цивилизация, судя по всему, кончилась с советской властью.

Последние 20 лет Чистое тихо вымирало — и это никого не интересовало. Магазин закрыли в 1998-м, школу — в 2001-м, фельшпункт — в 2002-м. В 2005-м отрезали свет. Население сокращалось — в начале 90-х в селе жило больше тысячи человек, а к описываемому времени — не больше сотни давно махнувших на все рукой стариков и старух да пара фермеров, работавших практически на прокорм самих себя (в условиях Центральной России фермерство в чистом виде как что-то доходное невозможно). Расположенное на заброшенной железнодорожной ветке в окружении воронежского леса-заповедника село просто-напросто вычеркнули из жизни «большого мира».

Собственно, и жители Чистого давно перестали интересоваться внешним миром. Поэтому появление «чужих», да еще в немалом количестве, насторожило аборигенов только в том плане, чтобы эти «чужие» не начали безобразничать.

Но «чужие» — то ли туристы, то ли сектанты, не поймешь — безобразничать и не думали. Они обосновались в нескольких старых, но еще очень даже крепких домах на дальнем конце села и притихли.

Никто из жителей не мог вскоре даже достоверно утверждать, есть они там вообще или их нет?

* * *

В принципе в нынешних условиях классическая оккупация России не представлялась возможной — для этого потребовалось бы не менее полутора миллионов солдат, да и то их присутствие гарантировало бы контроль лишь за крупными городами и наиболее важными транспортными артериями. Кроме того, такая оккупация неизбежно озлобила бы наиболее активную часть населения — многочисленных ветеранов войн, бывших армейцев и часть ментов, просто разных охотников, сюрвайелистов, безбашенных одиночек, многих братков… Поэтому решено было поступить проще — никакой оккупации. Территорию России никто не собирался завоевывать. Комитет ООН по природопользованию брал под контроль с помощью миротворческих сил ООН (миссия UNFRF) лишь наиболее важные месторождения полезных ископаемых и линии их транспортировки — «во имя блага всего человечества». В остальном все оставалось невероятно благообразным. Прежнее правительство передавало власть старым проверенным кадрам — Подлинскому, Елдайсу, Прытко́му, Хульдару и прочим — и в полном составе отправлялось на отдых по заграницам. То, что оно не доделало, должна была доделать в ближайшие 10–15 лет новая власть — программы «Обрети дом» (вывоз из России беспризорных детей и детей из «неблагонадежных» семей), «Покаяние» (расширение прав сексуальных меньшинств), «Познай себя» (сексуальное и наркологическое просвещение в школах), «Новая Россия» (поддержка «новой культуры», особенно в среде молодежи), много других, со столь же красивыми названиями, новая «раздача суверенитетов», кардинальное сокращение армии с превращением ее в двухсоттысячные «силы самообороны», не имевшие ни ВВС, ни ВМС, ни тяжелой бронетехники, ни солидной артиллерии… Кусочки территории России отщипнули Грузия, Украина, Польша, Япония, прибалты — понемножку, то тут, то там… (Неожиданно отказалась Финляндия, вызвав общее недоумение.)

Русский человек, веками привыкший видеть перед собой реального противника, никак не мог поверить в то, что против него ведется война. Почти никто из русских ТАК войну себе просто не представлял и искренне считал, что ничего особенного не происходит. Кроме того, «братковские войны» 90-х и «антифашистский стабилизец» начала века здорово повыбили тех, кто реально умел за что-то с кем-то бороться, а развал системы здравоохранения, образования и воспитания крепко подкосил основополагающие ценности русского народа в целом. Ну а многолетняя чехарда выборов и агитации отключила у подавляющей массы населения желание вообще вникать в то, что творится «наверху».

В общем, к 2050 году, по расчетам аналитиков ООН, русские как народ должны были практически исчезнуть, слиться с соседями и «меньшинствами», превратиться в экзотическое недоразумение, типа ассирийцев или лужицких сербов. И — никакого насилия, никакой оккупации, никакой войны вообще. Все сделают сами русские. И мир вздохнет с облегчением… после чего можно будет заняться арабами и китайцами, чтобы миру стало еще легче. Планета не резиновая, и пряников на всех не хватит… Ну а там — впрочем, так далеко ТАМ старались не заглядывать — надо будет и свои ряды проредить… конечно, за счет малоценных кадров…

…Не были учтены лишь две вещи.

Аналитики не могли даже предположить, до какой степени русский народ презирает любую власть вообще.

И это качество было всеобъемлющим, не зависящим ни от возраста, ни от пола, ни от социального положения, ни даже от принадлежности к самой власти.

И еще не была учтена непомерная, зоологически обезьянья жадность западных ставленников.

Большая часть бабок, отпущенных «на уничтожение русского народа», мгновенно пошла в элементарный распил…

* * *

— Научить ее магазины набивать — цены не будет.

— Она и так умеет, просто я не доверяю, — гордо заявил Арт, за длинный серо-розовый хвост поправляя декоративную крысу, тащившую по прикладу «РПК» пулеметный патрон. — Ганза, тихо, не падать!

Крыса жизнеутверждающе пискнула, уронила патрон в ладонь хозяину и неторопливо отправилась за следующим — в стоящий на ступеньках поодаль цинк.

Верещаев неопределенно хмыкнул и потянулся.

Был чудесный летний вечер. Алое солнце садилось за деревней, где-то мычала корова… и вообще от окружающего веяло такой пасторалью, что хотелось запустить в эту идиллию матом. Верещаев вздохнул, задрал ноги повыше на скрипнувшие перила и вытянул наружу затвор «маузера», который держал на коленях.

— А я давно спросить хотел, — вдруг поинтересовался Арт, поправляя кепи, — почему вы с этой штукой ходите? — Он кивнул на «маузер».

— Э… — Верещаев любовно дыхнул на длинное тонкое дуло. — Ну как бы тебе сказать… Я символист. В смысле, для меня «маузер» — символ революционных перемен… Ганза, а мне принесешь?

Крыса проигнорировала просьбу — она уже несла еще один патрон любимому хозяину.

— Спрашивай еще, — предложил Верещаев. Парень, втолкнувший патрон в ребристый барабан семидесятизарядного магазина, помог крысе добраться до цинка (за хвост) и удивился:

— О чем?

— О чем ты сразу хотел спросить.

— Ладно… Мы когда партизанить начнем?

— Мы уже партизаним, — удивился Верещаев, наблюдая, как Никитка с Ильей, появившиеся из-за угла, тащат два ведра с рыбой. — Что тебе не так? Спишь в вещмешке… в смысле, тьфу, черт, в спальном мешке, воздух свежий, в перспективе зима… Э, паразиты, карпа поймали?

— Карасики, окушки, плотва, — коротко отозвался Никитка и крикнул в окно: — Мааааа, рыбу куда?!

— В дом! — решительно отозвались из окна. — А сами — спать!

— Мааааа…

— Мыть руки, ноги, уши и спать! — Из окна высунулась светловолосая голова. Женщина поинтересовалась: — Ольгерд Николаевич, а мой-то где?

— Он пошел с фермерами самогонку пить, — грустно отозвался Верещаев. Мальчишки под шумок смылись за угол, оставив на траве ведра. — Меня не взяли, сказали, что я все испорчу.

Он шумно щелкнул затвором, загнал в ствол патрон из пачки и, поставив оружие на предохранитель, снова полюбовался им.

— Кто у вас с Пашкой спарринг выиграл? — поинтересовался он у Арта. Парень оттопырил нижнюю губу и посадил усталую крысу на плечо.

— Я, конечно. Плохо они у вас подготовлены.

— А на ножах? — Голос Верещаева был равнодушно-коварным. Арт смутился и что-то засвистел в пространство.

— Ну, ножи — это ножи, — неопределенно ответил он и встал, поднимая «РПК». — Пошли, Ганза. Спать пора вообще-то.

Верещаев вредно хохотнул вслед и, вздохнув, открыл какую-то потрепанную книжку, лежавшую на перилах.

Вечерело — медленно, солидно и красиво. В поселке, хорошо видном с пригорка, на котором стоял дом, зажглись редкие огоньки керосинок. Над небольшой луговиной, отделявшей от леса северную окраину, пополз густой туман. Обострились звуки и запахи. В доме два женских голоса напевали песню про капитана.

Верещаев отложил книгу, поправил на бедре деревянную кобуру «маузера».

Он ждал.

— Рыбу-то куда, Ольгерд Николаевич? — спросила из окна женщина.

— А? — Верещаев откликнулся неохотно. — Пустите в таз. Пусть поплавают… на свободе. До завтра.

И хмыкнул.

Опять стало почти совсем тихо, лишь посторонние звуки крались из окончательно почерневшей низины. Верещаев сидел неподвижно, лишь изредка лениво отмахиваясь от комаров или перекладывая ногу на ногу. В конце концов он стал почти невидим. Казалось, даже уснул. И пошевелился, только когда послышались легкие шаги и на тропинке снизу, у калитки, появился плавно движущийся смутный силуэт.

— Димон? — окликнул он.

— Я самый, — отозвался Ярцевский, подходя вплотную. Сгибом пальца расправил короткие усики и улыбнулся — в темноте блеснули зубы.

— Поговорил? — Верещаев поднял глаза. Ярцевский кивнул.

— Мужики согласны… — Он встал поудобнее. — Да там все ясно было, я ж знал, к кому присматриваться… Просто хотел, чтобы к нам попривыкли. Один — бывший вояка, второй — из коренных крестьян. Поговорили, посидели…

— Без самогона обошлось? — уточнил Верещаев. — Не чую.

— Обошлось… чай там у одного хороший. — Ярцевский встал прямее. — Ну что? Можно начинать.

— Значитца, теперь ты, Димон, наш князь, — определил Верещаев. — Димитрий Светоносный. Люцифер, в смысле.

— А что? — Ярцевский поставил одну ногу на ступеньку и оперся на нее локтем. — Так и назовусь.

Верещаев кивнул и поднялся. Кобура «маузера» качнулась у бедра.

— Начинать так начинать, — обыденно произнес он. — Пойду погуляю немного. А ты спать?

— Спать, — кивнул Ярцевский. — Не загуливайся. Утром совет.