Волком выть

Олег Романов, 2023

Олег Владимирович публиковался в коллективных поэтических сборниках («Окские зарницы», «Свеча на ветру» и др.). Его стихи неоднократно публиковались в воронежских литературных журналах и альманахах («Острова». «Любовь и музыка» и др.), а также в периодических изданиях других городов. Стихи звучали по «Радио России», была публикация в «Книжном обозрении». Всего автор выпустил 12 книг: 7 поэтических и 5 прозаических. Публицистика переведена на японский язык в академическом японском издательстве «Кобуси Сёбо» (Токио. 1998). Хайку переведены на японский и английский языки. Известен в 239 странах мира как арт-поэт и арт-художник. Снялся в 11 фильмах (с 1995 года).

Волком выть

Рассказ

Каурая лошадка Галёрка трусила по едва видимому санному следу, подрагивая ушами и фыркая, везла не седоков — охотников. Её светло-рыжая окраска кроющих волос с посветлением на конце морды, вокруг глаз, под грудью и животом и потемнение на ногах — осеребрились. В блёстках невесомого инея были также до этого красно-рыжие чёлка, грива и хвост лошади. Хорошая маскировка! В лёгких санках с металлическими лентами-подрезами на полозьях, резной спинкой и с ивовым белого прута постельником, добротно сработанным местным плетуханом для бригадира по прозвищу Зашитво, жившего в Савино, где всех аборигенов звали «азюками», нас двое. Я прихватил сегодня с собой бобыля Никитку Волкова — крепенького мужичка лет шестидесяти, надутого и чопорного, со словно подпаленной бородкой и морщавистым лбом, видным из-под солдатского треуха с лёгкой синцой ворсом, с вдавлением от кокарды. Головной убор ему явно мал, и одно ухо, как у собаки, трепыхается и бьёт шнурком с железкой по бронзовой щеке, а второе заправлено за отворот. «Зипунок» (кто-то подарил укороченную дембельскую шинель с оторванным воротником и без пуговиц этому горе-охотнику, любящему выпить на халяву) его подпоясан сыромятным ремешком, сзади за который засунут топорик. Засаленные стёганые штаны цвета хаки заправлены в седые высокие валенцы с небольшими загибами на голенищах и дерматиновыми заплатами на изгибах. В правом валенце торчит нож, но мне — я обладаю боковым зрением — видна лишь наборная, из разноцветного плексигласа, красивая рукоять. В глазах дедка — то ли усмешка, то ли хитринка, сразу и не поймёшь! Взгляд какой-то волчий. Разговаривает с тобой, а смотрит в сторону. Руки спрятаны в меховые, с белой овчинной опушкой-оторочкой рукавицы. Указательный палец на правой рукавичке в свободном плавании и, как на военной, прошит белым капроном отдельно — видать, уверенной ещё дедовской рукой. Но ружьё он давно пропил.

…Деревня Волково, откуда Никита, носит таковое название потому, что вплоть до конца сороковых годов двадцатого века поодаль от неё находилось некое урочище Волчье. На краю отгибка урочища, от которого мало чего осталось — несколько кривоногих берёзок да жидкие кустари, притулились рубленые домики, подкосившихся от времени. Они с оплывшими стёклами в гнилых рамах и крыты шифером прямо по дранке. Выселки в народе имеют название Вшивая Горка. Да и в основной части деревни — лишь несколько хат из красного кирпича и под железом. Сараюшки сплошь крыты соломой и так низки, как будто специально в помощь жадному и глупому волку. Остальные — из трухлявого дерева. Ткни пальцем — проткнёшь! Появилось здешнее поселение давно, ещё до царя Гороха. По тогдашним законам — коли человек самовольно построил дом, самостоятельно выбрал место для его постройки, сложил в доме печь и затопил её, то домушко автоматически считался законным. Жили в деревеньке, которая даже и сельцом прозывалась прежде, так как в ней работала мечеть, но снесло служительницу культа беспощадное время, а все татары на заработки в столицу перебрались: крайне бедно во все времена здесь людишки жили. Потомки когда-то давно благоденствующего здесь племени мещеряков, имевшего даже свой язык и, говорят, свою письменность, будучи колонизированы Россией, оскудели до такой степени, что напрочь забыли свою культуру, но при этом плохо постигли и русскую цивилизацию. Народ этот, пусть небольшой, в прошлом своём довольно самостоятельнейший, стал умещаться в пределах единственного селения. Промышляли чем Бог пошлёт, как говорится, в том числе и охотой, но какой!..

Естественная граница урочища, природная межа — овраг, заросший реденьким березняком и непролазными кустарями краснотальной вербы и ивы. Вдали за болотистой поймой с веретями и заливными лугами — серебристая Ока, за которой прямо бесконечный сосновый бор, тёмный и угрюмый под белёсым покрывалом, издревле славившийся обилием волков, тем более зимой, когда естественная преграда скована льдом и хищникам перебраться из бора к Волкову особого труда не стоило. Охотиться на волков собирались со всей округи люди — побогаче да познатнее. Будь у мещеряка ружьё — промыслил бы он ценную волчью шкуру да снёс бы на торжище, но жизнь оставляла лишь один потенциал для выживания — выть! Выражаясь по-охотницки — быть подвывальщиком: подманивать волка, а то и целую стаю на ружейный выстрел, а то и ближе к себе, дабы дать охотнику сделать добрый «пистолетный» выстрел, как говорится, наверняка, из засады. Среди подвывальщиков при царе были и знаменитые. Вот, например, прадед Никиты Волкова, уставившегося в одну точку в колхозных, поскрипывающих на кочкарнике санках и пускающего пар изо рта деда, отчего и посеребрил, как Галёрка волосню на шкуре, Никита Никитич свои усы и бородёнку. «Возможно, этот последний из местных подвывальщиков и есть потомок тех знаменитых мещеряков», — думал я, понукая кобылку.

…Дорога кажется бесконечной, и мне, то и дело дергающему вожжами и криками «но!» подгоняющему неторопкую лошадку, вспомнился вдруг рассказ этого осерженного на жизнь бирюка о своём предке. Как-то по пьянке в сельмаге местным товаркам прошлёпанный самим Никитою, он, рассказ, быстро распространился по всей округе. В общем, научи дурака на собак брехать, как говорится. Вот он во всех деталях.

Поговаривали старые люди, что купцы из Касимова старались не приезжать на тройках с погремками к Никите Волкову — а это имя и фамилия передавались из поколения в поколение — без штофа водки. Нет, это не «пол-литра» — можно представить себе бутыль в одну десятую ведра! И без «синенькой» (царской купюры в пять рублей с подписью Шитова и других) мужичок к себе и на ружейный выстрел никого не подпускал. Потому, видать, что после охоты с Никитой каждый из купчиков гарантированно вёз домой три-четыре волчьих шкуры. Так вот однажды охотнички явились в Волково зимой после сильного недорода. Крестьянин Никита — гол, как турецкий святой, голодовал сам, пухли с голода и его дети — мал мала меньше. (Останется в живых лишь один. Его свезут в приют в город. В родной дом он всё же вернётся.) Жена, Трындычиха, — смельчашка, до этого на волков с мужем ходившая, — имела уже недуг. Время от времени лаяла, как собака. А ещё имела привычку собирать по куриным гнёздам тухлые яйца-подклады и тут же их съедала. Кур в хозяйстве давно уже волки всех передавили, не говоря о другой, более крупной животине. Диких копытных в наших лесах тогда почти не было — баре перевели косуль, лосей. Необходимость добывать корм для своего голодного выводка делала и волков предприимчивыми, более смелыми и хитрыми, нежели в баснях старика Крылова. Неожиданно подвернувшейся охоте мужик был рад — как полуутопленник брошенной ему соломинке. Негоцианты (а среди них были и узкоглазые) устроили небольшой той (праздник). Даже пару шкаликов не тяпнул с гостями Никита, а сразу же подвязал красные из вяза выходные лапти, за дырявую онучу сунул остро отточенный нож и молча шагнул в ночь. Купчишки, достав ружья, потянулись тягунком за ним.

Мороз не крепчал, а скорее, смилостивившись к люду, отдавал свои права. Торговцы плелись, стараясь попасть след в след (но у них это мало получалось), в отдалении, позади Никиты, который терпеливо шёл к лишь одному ему знакомому местечку. Все косолапившие от зелёного змия участники охоты знали: там, в урочище, вблизи Волково, он будет выть в темь неба, может, час, может, и два, пока под самый рассвет не затрещат хохотом кустари и не зыркнут из тьмы совсем рядом пылающие волчьи глаза. Вой его был непередаваемым. Со многими разновидностями и оттенками, какой-то прямо художественный! Возможно, мужик действительно был не от мира сего и мог выть так, что его слышали и понимали не только люди, но и серые хищники!

И когда Никита издал вой, все охотники переполошились и невольно остопорились. Потому что подобного никогда и слыхом не слыхивали. Все нотки какие-то отчаянные хриплые, дикие. Кто-то из молодых коммерсантов сдуру или от принятого на грудь горячительного (пьяных в ломотину не было) вдруг решил, что это настоящий волк, и трахнул на голос из ружьишка. Вой исчез. Сквозь начинающуюся снежную замятуху купцы ринулись вперёд наперегонки по рыхлому молодому снежку и увидели, что перед ними действительно лежит матёрый серый, пристреленный наповал. А самого подвывальщика и след простыл — ищи-свищи! Пять минут спустя поднялась такая завируха-метель, что давай Бог ноги! И не до опытного проводника стало…

Конец ознакомительного фрагмента.