Фамильные ценности, или Возврату не подлежит

Олег Рой, 2016

Везет тем, кто родился в семье с богатой родословной. Счастливы, кто рос в доме, где есть добрые традиции, которые передаются от поколения к поколению. Особенно удачливы те, кто становится наследником фамильных ценностей. Бальке подфартило: он действительно родился с золотой ложкой во рту. Но чтобы стать во главе семьи, взять в свои руки опасный бизнес – производство и продажу ювелирных изделий, ему нужно стать наконец взрослым. Именно поэтому его бабушка написала такое завещание, по которому Бальке придется в корне изменить свою судьбу. Условия в нем парадоксальные, выполнить их может только избранный.

Глава 2

Ювелирная работа

Если сомневаешься в человеке, не веди с ним дела, а если ведешь — не сомневайся.

Китайская пословица

Солнце, который день висевшее на пронзительно холодном небе сверкающей, вполне апокалиптической ледяной каплей, вдруг словно бы опомнилось: ой, что это я, мне же вроде тепло излучать полагается, а не космический мороз. Нежданная оттепель прошлась по московским крышам влажными лапами, развесила по карнизам гроздья сверкающих сосулек — грозу пешеходов, головную боль коммунальных служб и намек на то, что весна все-таки будет. Пусть не завтра, но уж точно не через сто лет. Раскаленный холодами добела, до стеклянного хруста, воздух шевельнулся, сдвинулся, ожил, и в нем даже вроде бы и впрямь пахнуло весной.

«Похоже, конец света откладывается, — весело подумала Аркадия Васильевна, вспоминая давешних женщин на остановке. — Вот и славно, вот и повеселимся».

Она вытащила из кармана телефон, привычно поругивая себя за то, что никак не приучится носить его в сумочке, потыкала в виртуальные кнопки.

— Привет, ба! — хрипло отозвался Балька. Неужели простыл? Хотя скорее…

— Да ты никак спишь еще? — Она подпустила в голос строгости. — День на дворе, а ты дрыхнешь, ай-яй-яй. — Вообще-то часы показывали половину одиннадцатого, что скорее следовало считать утром, пусть и довольно поздним. Но что это он, в самом-то деле, до полудня, что ли, валяется? Совсем распустился, паршивец!

— Монографию готовил, у меня ж предзащита скоро, — довольно невнятно пробурчал «паршивец».

— Монографию, значит? И как ее зовут? — съехидничала Аркадия.

— Ну, ба-а, — недовольно протянул он. — Я правда всю ночь в архивах копался, ладно, хоть не в бумажных. Как люди в докомпьютерную эру ухитрялись с документами работать, это ж свихнуться можно. А ты что, решила моим моральным обликом заняться, что ли? Будешь каждую девушку, с которой я, — в трубке хмыкнули, — провожу время, проверять — достойна ли? Тебе их как для проверки представлять, списком или поштучно?

Она рассмеялась:

— Да нет, всех не надо. Ни поштучно, ни тем более списком. На что мне твои девицы? Лучше скажи, ты еще не готов представить мне свою будущую жену?

Балька в трубке аж застонал:

— Бабуль, ты опять, что ли? И, главное, какое прекрасное ты для этого выбрала время.

— Опять — что? — довольно сухо отрезала Аркадия Васильевна. — А что касается времени, то у меня на то есть свои причины. Ты давай прекращай огрызаться, вот еще взял моду. Вообще-то я задала простой вопрос, на который хотела бы получить простой ответ: да или нет. Ну, или, если ты будешь совсем добр к своей старой бабке, с минимальными уточнениями: например, знакомить не готов, но процесс идет.

Балька расхохотался:

— Нет, бабуль. И не готов, и, честно говоря, даже процесс не идет. Какие-то они все… одинаковые, что ли… Неинтересно, в общем.

— Понятно, — уже мягче сказала она. — В таком случае жду тебя сегодня часам к восьми.

— Что?! — завопил внук с такой внезапной энергией, точно его собирались немедленно съесть, причем заживо. — Ты никак меня сватать собралась? Ну ба-а, не начинай, а?

— Сватают, к твоему сведению, девушек. — Она старалась говорить построже, но получалось плохо, смех ее не просто разбирал, он рвался наружу совершенно неудержимо. — Но ты можешь приезжать совершенно спокойно, я гарантирую тебе полную безопасность, моральную и физическую. От потенциальных невест, во всяком случае.

— Уф. — Облегченный выдох прозвучал в трубке так шумно, словно с той стороны находился средних размеров кит, а не ее собственный внук, вполне спортивный молодой человек, отродясь не страдавший никакими одышками. — Бабуль, ты больше меня так не пугай.

— Постараюсь, — пообещала она, улыбаясь все сильнее. — Ты приезжай, договорились?

— Угу, — буркнули в трубке. — Эй, бабуль, а чо такое? Случилось что-то? Ты как вообще?

Ну, слава богу, сообразил, что не грех здоровьем собеседника поинтересоваться, особенно если собеседнику за семьдесят. Нет, не такой уж Балька легкомысленный, как кажется. Просто заносит его по молодости, но это мы поправим.

Аркадия Васильевна продолжала улыбаться — настроение, и без того вполне бодрое, улучшалось стремительно.

— Я в полном порядке, — отрапортовала она в теплое телефонное нутро. — И вообще, и в частности. Разговор есть. Точнее, дело. Приезжай, короче говоря. — И отключилась.

Разговор с Михаилом вышел куда короче: да-да, нет-нет, пост сдал — пост принял, понял, буду к восьми.

В начале седьмого Аркадия Васильевна вдруг поняла, что страшно волнуется. Просто ужас какой-то. Хуже, чем перед экзаменами, честное слово! В животе холодно, коленки дрожат, руки ледяные, словно в снежки без варежек играла.

Нет, господа, так дело не пойдет, прикрикнула она сама на себя. И вовсе не потому, что важные разговоры надо начинать с холодной головой, а не с дрожащими и ледяными от волнения руками. Но такие вот бессмысленные адреналиновые атаки совсем не полезны для сердца, которое у нее мало того что одно, так ведь уже и не юное. Раз атака, два атака, а потом возьмет и взорвется, как бомба. Впрочем, как известно, на любую бомбу есть свой саперный прием. На адреналиновую — спортзал. Зря, что ли, она его обустраивала? Хоть маленький, зато свой, и ходить никуда не надо.

Позанимавшись минут сорок: немного разминки, немного йоги, немного беговой дорожки — все, как учил тренер, главное — аккуратно разогреть себя до пота — и постояв под пробивающими чуть не до костей струями циркулярного душа, Аркадия почувствовала себя в порядке. Да что там в порядке — хоть на тигра с голыми руками идти, и бровь не дрогнет, не то что коленки.

Оба — и Михаил, и даже, что удивительно, Балька — явились минута в минуту, практически столкнувшись у дверей. Точнее, на выложенной фигурными плитками тропинке. Аркадия Васильевна из окна кабинета глядела, как они подходят к крыльцу — такие разные, но чем-то неуловимо схожие — и сочла «одновременность» хорошей приметой. Все получится. У нее всегда все получалось.

Пока раздевались, пока устраивались — Аркадия Васильевна предупредила, что разговор предстоит серьезный — Балька суетился, с типично юношеской нетерпеливостью пытаясь «бежать впереди паровоза»:

— Ба, чего случилось-то?

— Не гони коней, — улыбалась она, — сейчас все поймешь. Оба поймете.

Михаил молчал, но и на его лице явственно сквозило недоумение: дела семейные, а я-то тут при чем?

За окном, за тонкой кружевной занавеской и хрустальной плоскостью стекла, висели синие зимние сумерки. Собственно, это был уже настоящий вечер, рассыпавший по черному небу пригоршни голубовато сверкающих звезд. Но ей подумалось именно так — синие зимние сумерки. Так было… уютнее, что ли? Толстый чайник исходил густым вкусным паром, в чашках рубиново светился чай. Настоящий домашний вечер. Теплый, добрый, семейный. Общий.

— Как вы помните, Петр Привалов, с которого, по сути, началась наша фамилия, был человеком более чем незаурядным и настоящим ювелиром. Он чувствовал камни, как никто другой, и именно он вот на этом самом месте основал ювелирный дом Приваловых, — начала Аркадия Васильевна.

— Когда это было? Почти сто лет назад, верно? — уточнил Балька. — Помним, как же. Кстати, бабуль, а фотографий от деда — ну или сколько там пра — фотографий не осталось?

Усмехнувшись, Аркадия Васильевна потянулась к полке за своей спиной и не глядя вытащила альбом. Старинный, солидный, в потертых, когда-то изумрудно-зеленых, а теперь светло-бирюзовых бархатных крышках. Протянула внуку:

— Любуйся. Ты забыл, что ли? Маленьким-то часто рассматривал.

— Точно! — охнул Балька. — Ух ты! — не переставал восклицать он, переворачивая плотные, почти картонные страницы. — Эх, если бы еще не только дедовские и семейные, а — магазинов, мастерских… А? Ты представляешь, какая это будет реклама? Фурор будет! Сегодня же все как с ума сошли по всякой там исторической традиции. Открывают рестораны — так непременно чтоб «по рецептам моего прадеда, знаменитого дореволюционного ресторатора Фердипюпкина». Даже если никакого прадеда-ресторатора вовсе никогда не существовало. Ну и всякое такое. И знаешь, при прочих равных выходит очень эффективным плюсом. — Он даже пальцами прищелкнул для убедительности. — Ну вот то есть если два более-менее равнокачественных ресторана, а у одного есть в описании этот самый дореволюционный Фердипюпкин — пойдут к Фердипюпкину. Черт знает почему, но это работает. Модный тренд. Вот все и сочиняют себе прадедов. А у нас-то не какой-нибудь Фердипюпкин, у нас-то самый настоящий дореволюционный ювелир! Можно такую кампанию забабахать, фурор будет, народ в очереди выстраиваться начнет… Больше одного ожерелья в одни руки не отпускать! А вы куда лезете, вас тут не стояло! — вдруг смешно прогнусавил Балька, копируя классическую реплику «из очереди». — Это ж почти Фаберже, ты что! Даже если просто витрина со сменяемой экспозицией… Или несколько витрин… Или…

Балька, сощурившись, уставился на что-то, видимое только ему.

С ним бывало.

Может, вовсе он и не такой уж легкомысленный и инфантильный, неожиданно подумала Аркадия Васильевна. И юрфак прекрасно закончил, чему она очень радовалась: собственный юрист любой фирме пригодится, тем более в таком специфическом деле, как ювелирное. Ну да, она рассчитывала, что Балька станет у нее в салоне… ну, например, начальником юридического отдела. Даже если весь отдел будет из него одного состоять. Ведь умненький мальчик-то, и аспирантура вон, и диссертацию готовит. Ну, или говорит, что готовит. Она вздохнула тихонько. Вся эта юриспруденция для него словно бы не всерьез, будто в игрушки играет. По поверхности скользит. А углубляется, только когда речь о каких-нибудь рекламных штуках заходит. Хлебом не корми, в ночные клубы не пускай — дай «Ночь пожирателей рекламы» посмотреть. Имена Котлера^[1] и Огилви^[2] с придыханием и священным трепетом произносит. Маркетинг! Технологии привлекательности! Фердипюпкина какого-то сочинил вдруг. С ума сойти.

Нет, она не возражала, конечно, даже должность ему при салоне «Аркадия Привалова» придумала — заместитель по PR. Но ей, воспитанной в советских традициях, всякие такие штуки казались… ну не глупостью, но… пустяками, в общем чем-то вроде мыльных пузырей. Вроде и блестят, и переливаются, а на деле — пшик. Ведь жалко же на такое время тратить, правда? Красота есть красота, чего тут привлекать, чего рекламировать, какие такие паблик рилейшен и кампании по продвижению? И так ясно: вот это — красота, а вон то — не очень. Салон у нее в самом центре — это да, это правильно, как иначе. Но чего ж еще?

Но в то же время… Что-то такое в этих Балькиных «технологиях привлечения» было, ох, было. И способности к этому делу у него явно есть, одобрительно подумала Аркадия Васильевна. Вон какую витрину — голографическую! — для салона придумал. Чтоб ювелирные гарнитуры «живьем» показывать. Ей самой, привыкшей к скучной советской «ящичной» выкладке, такое в голову бы никогда не пришло. Слева от входа (Балька почему-то очень настаивал на «слева», вроде бы как в движении человеческих глаз есть какие-то там закономерности) теперь стоит эдакая стеклянная колонна. Просто стеклянный столб, внутри пустой. И «кнопочки» на панели управления. Если кнопочки понажимать, в стеклянной пустоте возникают — нет, не фотографии, а как будто самые настоящие девушки-модели. Некоторые в рост, но в основном — плечи и голова, как цветок на стройном стебле. Ну и рука еще шаловливо губ касается, демонстрируя браслеты и кольца. Гарнитуры ювелирные всегда же на бархатном планшете выставляли, да? А тут — «живые» девушки. В диадемах, ожерельях, серьгах, кольцах и так далее — в зависимости от того, какой гарнитур демонстрируется.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Филип Котлер (р. 1931) — американский экономист и философ, первым в мире собравший воедино и систематизировавший все, что относится к маркетингу. Фактически создатель маркетинга как специальности.

2

Дэвид Огилви (1911–1999) — сформулировал и разработал на практике основные тенденции рекламной индустрии, внедрил в рекламу научный подход (некоторое время был директором Института исследований аудитории, работал вместе с Гэллапом), создал множество обучающих программ для молодых специалистов. Автор знаменитых «огилвизмов» («Вы не можете принудить людей покупать ваш товар, вы можете лишь заинтересовать их в покупке»). Считается «отцом рекламы». Командор Ордена Британской империи.