Битва за Ориент

Олег Попенков, 2022

В марте 2011 года началась беспрецедентная по своей циничности и наглости вооружённая агрессия западных стран во главе с Соединёнными Штатами против Ливии, которая велась под предлогом защиты мирного населения от «тирана» Каддафи. Авиация НАТО в течение девяти месяцев на глазах у всего мира выжигала ракетами и бомбами территорию суверенного государства. Военной операции в Джамахирии сопутствовала ожесточённая кампания в западных СМИ по «промыванию мозгов» населения не только арабских стран, но и всего мира, подкуп и политический шантаж. Были применены новейшие кибернетические средства воздействия на самого ливийского лидера и его ближайшее окружение. Развязана настоящая охота не только на него самого, но и на членов его семьи. Автор книги, бывший военный переводчик и журналист, работавший в Ливии, предлагает свою версию трагических событий необъявленной войны.

Глава 3

— Не пойму я тебя, Светка. Тебе уже скоро 50, а ты всё по своему Дорошину сохнешь! Вон сколько мужиков вокруг тебя вьются! Илья Григорьевич, наш начальник отделения, к тебе давным-давно неровно дышит. Ты — женщина свободная и он — разведён. Чем не партия! Да и не только он один добивается твоей благосклонности, я же знаю. А ты всё носом крутишь! И потом, вы разве не в разводе со своим бывшим?

— Официальный развод мы не оформляли, — тяжело вздохнула женщина.

— А сколько вместе-то не живёте?

— Уже более четырёх лет.

— Дура ты, Светка, давно уже надо было официально оформить ваши отношения. Жизнь-то проходит! Это пока ты ещё лет на тридцать пять тянешь. Поэтому за тобой мужики и увиваются. Но женский век — недолог! Подумай хорошенько!

Врачи-гинекологи Светлана Дорошина и её ближайшая подруга и однокурсница Ольга Ракитина пили чай, закрыв двери на ключ, в обеденный перерыв.

Ожидавших приёма посетителей было немного. В городе ещё с ночи хлопьями валил мокрый февральский снег, который, падая на землю, тут же превращался в непролазное грязное месиво от автомобильных шин и обуви пешеходов. В такие дни клиника пустовала.

— Он — отец моего ребёнка. Мы прожили вместе более 25 лет. И потом, он — первый и единственный в моей жизни мужчина!

— Да ты что?! — не поверила подруга. — Что, правда, за всю жизнь больше ни с кем?..

— Ни с кем, — отрезала Светлана Леонидовна. — Я вышла за него замуж по большой любви, когда мне едва исполнилось девятнадцать, и мы сразу уехали в Ливию. Я тогда даже ради него институт бросила, а потом долго восстанавливалась. И всю жизнь любила только его! В Ливии и наш Никитка родился.

— Да, тяжёлый случай! — протянула Ольга Романовна. — А ещё — гинеколог!

— А причём здесь это?

— Да так, не причём, конечно. Ну и что теперь?

— Не знаю.

— Ты что ж его до сих пор любишь?

Светлана Леонидовна только кивнула в ответ.

— А где он сейчас-то?

— Да вроде в Москве. Но он часто выезжает в командировки, где работает со своими арабами.

— Он же давно не переводчик?

— Да нет, конечно, но язык ещё помнит. Это как подработка. Ведь из армии он уволился. А работу сейчас, сама знаешь, найти трудно.

— Это точно, особенно для людей в возрасте. Вы давно не перезванивались?

— Давно. Два месяца назад только встретились на дне рождения у Никиты, которому уже стукнуло тридцать лет!

— Да, дела!.. — протянула, задумчиво глядя в окно, за которым не переставая валил снег, врач Ракитина, у которой личная жизнь не сложилась вовсе. — А как ты со своим Дорошиным познакомилась?

— В пансионате «Подмосковье» Министерства Обороны зимой 1980 года, на каникулах, куда меня после зимней сессии отправили родители. Ты же помнишь моего отца? Он служил в Генштабе. Полковник оперативного управления, они часто с моей мамой бывали в нём. В 80-е годы туда стремились попасть многие. Территория — великолепная, ухоженная. Летом купание в реке и рыбалка. Зимой пешие и лыжные прогулки, коньки. И вообще там было весело. Много молодёжи. Вечерами дискотека. В день нашей встречи с Павлом я каталась на катке, залитом прямо на территории пансионата. Горели разноцветные лампочки, крутили АББУ, ну а я ведь раньше фигурным катанием занималась, вот и дорвалась: накатывала там разные фигуры до темноты. А потом, уже в раздевалке, когда сняла коньки, вдруг поняла, что совсем продрогла и ног почти не чувствую. Испугалась я тогда по-настоящему: в раздевалке ни души. И вдруг появился Павел. Он подошёл ко мне и признался, что всё время пока я была на льду, любовался тем, как я каталась. А потом, поняв без слов моё состояние, опустился возле меня на корточки и стал растирать мне ступни ног. Мне было больно, но неожиданно его искреннее участие изменило всё. Я почувствовала, что мне очень спокойно с ним, так, словно бы мы были знакомы много лет!

— А потом?

— А потом мы пили чай из самовара и грызли сухарики белого хлеба. Всё это было в раздевалке в распоряжении отдыхающих. Он рассказывал о своих путешествиях на Восток, а я слушала его, ничего не замечая вокруг! Всё было так интересно и необычно в его жизни для меня!

— Ну!

— Что, ну!

— Дальше-то что?

— А дальше мы уже больше не расставались до самого конца отдыха. А дня за два до его отъезда он предложил мне выйти за него замуж.

— А ты?

— А я влюбилась в него с первого дня и ходила как околдованная! В тот вечер мы были у него в номере и танцевали: Павел привёз из Йемена японский портативный магнитофон. Группа «Квин» исполняла песню за песней и я «тихо сходила с ума»^[13].

— Ну, а дальше-то?

— Ох, и любопытная же ты, Олька! Сколько тебя знаю, всегда ты нос свой суёшь, куда не следует! — щёки Светланы Леонидовны покрыл густой румянец.

— Ой, да ладно, ты прям как девочка! Я ж тебя не про постель спрашиваю! — обиделась Ракитина.

— Ещё чего не хватало!

— Вот можешь же ты настроение испортить! — Ольга Романовна схватила со стола свою чашку и, пройдя к умывальнику, открыла кран и принялась сердито тереть её руками под сильной струёй воды.

— Ладно, Оль, извини меня, — подошла к ней сзади Дорошина и обняла за плечи. — Просто мне тошно сейчас. Скоро ведь и, правда, — полтинник, а всё как-то нелепо получается в жизни! Ведь любили же друг друга, а теперь…

— Ладно, подруга, проехали! — смягчилась Ракитина.

* * *

Было раннее утро, уставший от бессонницы Павел спускался по боковой лестнице на второй этаж, на котором размещался ресторан отеля.

Через стеклянные фрамуги внутрь помещения проникал уличный свет, и были все основания полагать, что новый день станет таким же солнечным, как и вчерашний.

Пару дней назад песчаная буря, отравлявшая жизнь всем русским хабирам в течение почти двух прошедших недель, иссякла, и на небе показалось светило.

Входя в ресторан, Дорошин заметил у столика, за которым уже собрались к завтраку все русские спецы, двух вооружённых людей в камуфляже и зелёных беретах. Они о чём-то переговаривались с заводчиками.

Ускорив шаг и подходя ближе, Павел прислушался к разговору.

— Обстановка сложная. Маршрут движения забит беженцами из Бенгази, — говорил по-русски без всякого акцента стоявший к нему спиной незнакомец. — Нам поручено сопровождать вас до самого Рас-Лануфа и обеспечить посадку на морской паром, который доставит вас к берегам Сирии.

— Доброе утро! — поздоровался со всеми сразу Дорошин.

Говоривший военный повернул голову на голос Павла, и… они сразу узнали друг друга.

— Саша, ты?! — перед Дорошиным стоял его более молодой коллега по военному институту, с которым они когда-то вместе служили на судоремонтном заводе одной из прибалтийских республик, где шла подготовка иностранных офицеров-подводников, а затем, несколькими годами позже, встретились в Ливии.

— Паша, ты как здесь?! — в свою очередь обрадовался и одновременно удивился неожиданной встрече мужчина.

В следующий момент они крепко, по-дружески обнялись.

— Саша, ты в ливийской форме, с оружием, что это значит?

— Да вот, явился вас проводить, — улыбнулся Степанченко. Но его глаза сразу стали серьёзными.

— Ты здесь… — не закончил вопроса Дорошин.

— Правильно ты подумал, — договорил за него друг, — я здесь, чтобы отстоять законную власть. Познакомься, это мой командир, — представил он молча стоявшего рядом с ним высокого мужчину в военной форме с автоматом Калашникова за спиной.

— Борислав, — приятно улыбнулся незнакомец, крепко пожав протянутую Павлом руку, и добавил, — я серб из Боснии.

— Ты в каком номере остановился? — спросил Александр.

— В 407-м, на четвёртом этаже. Если сможешь, приходи ко мне, я в отеле неотлучно. Поговорим, ведь так давно не виделись!

— Приду с удовольствием, но только к вечеру, надо со всеми делами управиться до наступления завтрашнего утра. Появлюсь у тебя часов в семь примерно. Не возражаешь?

— Я буду ждать, — пообещал Дорошин, и мужчины, попрощавшись со всеми, ушли.

— Ничего себе! Вы что же, знакомы, выходит? — у Ивана от удивления и крайнего любопытства отвисла нижняя челюсть.

— Выходит, — задумчиво согласился Дорошин. — Вы, кушайте, Ваня, кушайте! — посоветовал он молодому человеку.

Если ранее, направляясь в ресторан, Павел ещё сомневался, стоит ли идти на завтрак, то теперь все сомнения улетучились — есть что-либо расхотелось вовсе.

«Почему Сашка с оружием и в военной форме? К тому же в сопровождении серба? На охрану посольства это также не похоже?» — мысли роем кружились в голове мужчины.

Вопросов, самых разных, было много, а вот ответов на них у Павла не находилось, хотя он и прилагал все усилия, чтобы разгадать неожиданный ребус.

— Знаешь, Куприяныч, я, пожалуй, пойду к себе. Есть что-то не хочется. Если что — я в номере, — предупредил он старшего группы специалистов.

Находясь и сам под впечатлением от всего увиденного и услышанного, Михаил Куприянович, человек неторопливый и осторожный, только понимающе кивнул в ответ. Ему ещё не приходилось сталкиваться с подобной ситуацией во время заграничных выездов, и он нуждался во времени для того, чтобы всё спокойно переварить.

* * *

В дверь гостиничного номера постучали. Идя открывать, Дорошин автоматически взглянул на часы: ровно семь вечера.

— Точность — вежливость королей! — с улыбкой похвалил Павел, впуская друга внутрь помещения. — Ты что же стоял у дверей, ожидая, когда часы на башне пробьют девятнадцать ноль-ноль?

— Нет, конечно, — улыбнулся Александр шутке товарища. — Просто привык не опаздывать, рассчитывая время. Ты ведь помнишь, нас этому учили в Вооружённых Силах! А у тебя ничего, уютно!

— Это не у меня, а у них, — уточнил хозяин номера.

— Ну, да, — усмехнулся приятель.

Находясь в ожидании Александра, Дорошин накрыл маленький столик у самой лоджии, куда придвинул оба мягких стула, имевшихся в его распоряжении.

Дастархан, собранный мужчиной на скорую руку, был по-походному незамысловат. Предвидя долгий разговор с другом, которого не видел со времени распада СССР, он разжился в местном баре литровой бутылкой виски (спиртное с некоторых пор стали продавать в Ливии для иностранцев, проживающих в отелях от четырёх звёзд и выше). Порезал лимон на дольки, выложив их на блюдце, и высыпал содержимое двух пластиковых пакетиков с кешью в вазочку для сладостей. Отдельно на столе лежали картонная круглая коробка плавленого сыра «Смеющаяся корова» местного производства, а также пачка сигарет и спички.

— Ишь ты, Джонни-гуляка, — покрутил в руке гранёную бутылку «Джонни Уокер» со знакомой этикеткой Степанченко. — У вас тут продают?

— Ну да. Чего ты на неё любуешься, крути ей бошку! — не без былого озорства предложил Дорошин, делая как в их улетевшей юности выраженно неграмотное ударение на гласной «о» последнего слова.

Он только сейчас вспомнил, что забыл выставить на стол две бутылочки лимонной воды «Бен Гашир», припасённых для употребления с виски, и полез в холодильник. Павел предпочитал эту ливийскую воду всяким Пепси и Коле, утолить жажду которыми было практически невозможно. Кроме того по вкусу она более всего напоминала содовую.

Разливая спиртное в стаканы, Александр напомнил другу:

— А помнишь восьмидесятые, как мы тогда в Ливии самогон гнали? На сухих дрожжах, на болгарской томатной пасте, и вообще, много на чём ещё! Местные товарищи мало что соображали в этом смысле. Не то что наша братия! Лишь бы была канистра побольше! Запихнёшь туда пять кэгэ сахара, банку дрожжей, зальёшь водой и на балкон. Два часа на жаре — и брага готова! Кто был особо нетерпелив, только её и пил! Нормальное же спиртное в те времена достать было практически невозможно! Лишь посольские работники да ребята из Торгпредства, как всегда, жировали, получая продуктовый кооператив из Москвы. Но лично мне более всего, учитывая жару, хотелось не водки, а пива. Да ещё под хорошую рыбку, типа воблы!

— Помнишь, тогда чехи как-то ухитрялись варить вполне сносное пиво, из сусла что ли? Я не очень в этом разбираюсь. И м-то, с детства привыкшим к этому напитку, в «сухой» Ливии вообще приходили кранты! Знаешь, так много как тогда я нигде и никогда больше не выпивал. Всему виной — запреты!

— Да, те времена не забыть! Мне вообще по наследству от соседа, уезжавшего в Союз окончательно, достался самогонный аппарат. Старлей^[14] был твоим тёзкой. Служил в войсках ПВО где-то в Сибири. Умный, вдумчивый парень, ко всему, что не делал, подходил с головой. Он так хитро смонтировал аппарат из трёх разных по диаметру банок от сухого молока «Нидо», кажется, швейцарского, вставив одну банку в другую, что и не догадаешься сразу об истинном предназначении изделия. Что и говорить — инженерный подход! Весьма производительная была вещица, доложу я тебе! Ну, давай вздрогнем, за встречу!

Чокнувшись друг с другом, друзья выпили не закусывая.

— Ну, рассказывай, чем занимался всё это время! — первым задал свой вопрос Александр.

— Да особо и нечего рассказывать, — потянулся за сигаретами Дорошин. — Ну, отсюда уехал в 85-м, если помнишь?

Степанченко молча кивнул.

— Затем служил по различным точкам в Союзе, нигде не задерживаясь надолго: Мары, Котлас, Фрунзе и т. д. Этот джентльменский набор тебе, конечно, и самому неплохо известен, не так ли?

Степанченко кивнул в знак согласия ещё раз.

— Потом вновь вместе с другими нашими неприкаянными коллегами безрезультатно обивал пороги ГУКа^[15], ища место в Москве, — продолжил рассказ Дорошин. — На почве неустроенности и со Светкой начались размолвки, пока наконец и вовсе не расстались, так и не приобретя своего угла, — Павел вздохнул и потянулся за новой сигаретой. — Уже лет пять, как живёт со своей матерью. Дослужился до подполковника. Уволился из рядов в 97-м, когда армию практически уже добивали. Сейчас проживаю один в бывшей родительской квартире на Таганке. Стариков своих и жениных похоронил почти всех несколько лет назад. Уходили один за другим: сначала Светкин отец, потом оба моих, один за другим. Мало не показалось! Ну, а сюда приехал подзаработать: пенсия плёвая.

— Понятно. А как твой сын? Уж, наверное, совсем взрослый?

— Никите пару месяцев назад стукнул тридцатник. Живёт отдельно от всех, снимая однокомнатную квартиру с какой-то барышней, находясь с нею в гражданском браке. Теперь это так называется. У современной молодёжи стало модным не регистрировать свои отношения. Ни меня, ни Светку с ней не знакомит.

— Да ты что! Неужели твоему Никитке уже тридцать лет?! — изумился Александр. — Я помню, как он здесь учился ходить!

— Ты лучше вспомни о том, сколько годков нам с тобою! — мрачновато напомнил Дорошин.

— Это ты верно заметил, — согласился друг. — Свой шестой десяток я разменял уже здесь, пару лет назад.

— Ну, а что приключилось с тобой? Ведь недаром же ты с автоматом в Ливии?

— Перед тем как рассказать тебе свою историю, предлагаю накатить ещё по одной, — предложил Александр вздыхая. — Так будет легче вспоминать всё, что было.

— Принимается!

Друзья выпили, едва закусив орешками и лимоном.

В их разговоре наступила временная пауза. Дорошин молчал, глядя на друга. А тот медлил, и было видно, как трудно даются ему непростые признания.

Наконец он решился:

— Я, Паша, — наёмник, боец спецназа, и мне за это неплохо платят. Здесь нахожусь уже более четырёх лет. Служу по контракту в бригаде спецназначения под командованием сына Каддафи, Хамиса. А ранее… впрочем, всё по порядку.

Немного помедлив, Степанченко продолжал:

— Сразу после возвращения из Ливии зимой 86-го мне подфартило, и я распределился в свой родной Киев, в академию ПВО, где и служил вплоть до развала Союза и «оранжевой» вакханалии. Жили с моей Оксаной в квартире её мамы в центре старого города. Встречались с друзьями, ездили на лыжах, ходили гулять по Гидропарку, радуясь снегу. В общем — жили в своё удовольствие. Ты ведь знаешь, как прекрасен Киев, особенно в мае, когда цветут каштаны! Ждали весны и уже подумывали завести ребёнка. Но счастье длилось недолго. Сначала в том же году грянул Чернобыль со своим заражением среды. А после и вообще — караул: развал СССР и приход к власти руховцев^[16] во главе с Ющенко и «оранжевой принцессой». Тогда в Украину из-за дальнего бугра вернулись фашистские недобитки, типа Ярославы Стецько и прочей мрази, сразу получивших мандаты депутатов Верховной рады, и жизнь в Украине изменилась кардинально. Начались марши престарелых фашистских прислужников, бывших полицаев и всякой другой нечисти. Эти гады из каких-то тайных сундуков достали свою форму времён войны и даже нацистские награды! Им стали платить пенсии, строить мемориалы, оказывать почести как участникам войны, уничтожая последние крохи достоинства наших бедных стариков-ветеранов ВОВ. А нам, бывшим военнослужащим Советской Армии, офицерам и прапорщикам, — кукиш с маслом под самый нос! Пенсии и то выплачивать перестали! Одним словом, в той новой жизни мне, как и многим моим друзьям и знакомым, места не нашлось. Все мужики в одночасье стали гастарбайтерами и уехали кто куда, а наши женщины подались на панель.

Наступила тяжёлая пауза, которая длилась не менее минуты. Наконец Александр справился с волнением и продолжил свой рассказ:

— Когда я узнал, что моя Оксана — валютная проститутка, то готов был покончить с ней и с собой. Мы сразу расстались с ней, простить её я не смог. Да и она не очень-то хотела этого, как мне показалось. Зачем ей, молодой и красивой, безденежный неудачник, проводивший часы лёжа на диване?! Чем только не пытался я заниматься в то время, стараясь заработать. Куда только не обращался! Но всё напрасно — платили гроши. И я был беден как церковная мышь! Не было денег даже на хлеб. На этой почве стал выпивать и покатился вниз. Появились дружки из ближайшей подворотни. И вот тогда вышел на меня один иностранный вербовщик, узнав, что я бывший офицер. Национальность этого субъекта мне до сих пор не известна. Ведь в то смутное время в Украине каких только «духов» не было. Расползлись по стране, как клопы по перине! И оказался я, Пашуня, во Франции, на отборочной базе Французского Иностранного легиона. Ну а дальше в моей жизни начались такие чудеса, что и не перескажешь! Но я попытаюсь.

Справка:

Иностранный Французский легион (ИФЛ) — создан 9 марта 1831 года указом короля Франции Луи-Филиппом I.

Согласно первым законодательным актам легион мог быть использован лишь за рубежом. Его офицерский состав набирался из тех, кто ранее служил Наполеону. А солдаты и сержанты — из европейских стран.

Зачастую у многих, кто поступал на службу в легион, были проблемы с законом. Поэтому тогда же была заложена традиция, сохранившаяся до наших дней, не спрашивать имени у новобранца.

ИФЛ входит в состав сухопутных войск Франции в качестве отдельного войскового соединения (около 7,5 тыс. чел) и состоит из семи маршевых полков, одного учебного полка, полубригады и специального отряда.

Выполняет задачи в составе войск НАТО и Евросоюза, защищая интересы Франции.

Сегодня примерно треть личного состава легиона — выходцы из стран Восточной Европы, в т. ч. России, которые составляют в основном солдатский и сержантский состав.

Всего же в легионе служат представители 136 стран — иммигранты по экономическим соображениям, которые составляют сообщество иностранцев, служащих под флагом Франции.

После 2-й мировой войны в легионе нашли своё прибежище нацистские преступники, скрывавшиеся от справедливого возмездия. В те годы их число в ИФЛе достигало 80 % от общего числа военнослужащих. Легион принимал участие в подавлении многочисленных национально-освободительных движений в Африке, Азии и Латинской Америке, в т. ч. в «миротворческих операциях» Запада новейшей истории: в Сомали, Боснии (1992–1996 гг.) и Косово (1999 г.).

2-й полк Иностранного Французского легиона тайно принял участие в штурме ливийской столицы Триполи в августе 2011 года.

* * *

— После череды унижений и разнообразных проверок и тестов по психологии, на сообразительность, память и т. д., я был отобран для отправки в форт де Ножент, под Парижем, — продолжал свой удивительный рассказ Александр. — Здесь я, как и все «синие» — новичкам присваивается этот цвет в начале отбора, продолжил хождения по мукам, подписав часть какого-то контракта. Читать, что подписываешь, не дают. А тех, кто настаивает на этом, немедленно выгоняют. Так что, с самого начала ты попадаешь в кабалу, оценить которую даже не в состоянии. Потом мне выдали временный документ с новой фамилией и именем. В легионе все получают не только новые имена, но даже меняют национальность: французы становятся шведами, украинцы — канадцами и т. д. Всё это делается для заметания следов. Пройдя и этот этап, состоявший из проверок на физическое состояние, уборки территории, медицинских тестов и знания компьютера (все волонтёры должны хорошо им владеть), я наконец попал в Аубани — основной отборочный центр под Марселем, куда нас, будто туристов, отвезли на шикарных кондиционированных автобусах. По прибытии в центр нам всем выдали спортивные костюмы, футболки, бельё и первый раз деньги, из расчёта — 28 евро за будний и 30 евро — за выходной день. А далее распорядок дня такой же, как и в любой воинской части: подъём в пять утра, зарядка, уборка и бесконечные проверки и тесты. Выгоняли массово за любой самый малый проступок, а также тех, кто не справлялся с какими-то испытаниями. Последним из них был бег. Нужно было уложиться в норматив: пробежать три километра за 12 минут. Я один из немногих выполнил и это задание. Русскоязычных кандидатов вообще было немало. В основном из бывших союзных республик: украинцы, татары, казахи. Некоторые дошли до конца, имея более основательную в прошлом физическую и военную подготовку, чем любой из французов. Но большинство из них всё-таки выгнали за то, что не захотели пресмыкаться перед местным персоналом. Наконец я перешёл в разряд «зелёных», то есть тех, из кого выбирали новобранцев. К этому моменту я должен был уже вызубрить до полутысячи французских слов, что при нашей-то институтской подготовке сделать было совсем несложно. Считается, что такой словарный запас является достаточным для функционирования как на поле боя, так и в казарме. Отношение к «зелёным» намного лучше: от привилегированных работ до жрачки во французских ресторанах. Я даже отъелся на классных харчах! Все мы, а нас было десятка три, ждали решения отборочной комиссии, которая работала лишь один раз в неделю. Зачислить должны были только каждого третьего. Вот я и попал в число «красных», т. е. тех, кого приняли в легион. Там я попросился в парашютисты — так посоветовал мне один наш бывший офицер, уже легионер со стажем, и меня зачислили в состав 2-го парашютно-десантного полка, куда входит и спецназ. И отправили к месту его дислокации — на Корсику. Уже на острове в городке с майонезным названием Кальви мне как новоиспечённому легионеру выдали документ — Anonymat, с новыми персональными данными: другие имя и фамилия, новые имена родителей, другие дата и место рождения. На основе этого документа оформили служебный паспорт. Так я стал Этьеном Фуше.

— А зачем это нужно? — перебил друга Павел. — Ведь, насколько я понимаю, к виду на жительство, скажем во Франции, все эти фокусы с документами ничего общего не имеют?

— Видишь ли, официально легион призван выполнять функцию защиты французских граждан, находящихся за рубежом. Например, где-нибудь, где по контракту работали французские специалисты, произошёл переворот и идёт братоубийственная война. Гибнут мирные люди и серьёзной опасности подвергаются жизни французских граждан. Вот в таком случае легион может разработать и провести спецоперацию по их спасению, направив в эту страну своих военнослужащих. Но всё это — теория! На деле же Иностранный Французский легион проводит другие операции, суть которых в диверсиях и карательных акциях на территориях других государств. Эти действия, как ты сам понимаешь, не относятся к благовидным действиям с точки зрения международного права. А потому, и истинное происхождение людей, которые осуществляют эти самые действия, находится в некоем тумане.

Вновь в разговоре старых друзей наступила пауза, во время которой Дорошин, не переставая удивляться рассказу Александра, думал о том, что история его институтского однокашника больше напоминает классический французский роман, нежели реальную жизненную историю. Впрочем, не верить другу у него не было никаких оснований. Да и то, что произошло за последние десятилетия с ними со всеми и их страной, некогда большой и единой, разве это не жестокий роман с продолжением?! Великим французским писателям-романистам до такого не додуматься!

— И что было потом? — спросил Дорошин, вновь наполняя стеклянную посуду и ощущая искреннее желание напиться.

— А дальше было много ещё всякого: экспедиции в Африку и Азию. Тропические ливни и экзотические заболевания. Бои против наркомафии в Латинской Америке, где я лишь чудом остался в живых. Местные наркобароны имеют не только свои вооружённые формирования, которые искусно используют условия джунглей для ведения войны, но и вполне современную боевую технику, включая малую артиллерию и авиацию. Примерно через год мне присвоили чин капрала легиона. Потом решили повысить до сержанта, но не успели. Во время экспедиции в Косово я получил лёгкое ранение, а вместе с ним и право на французское гражданство вне всякой очереди. Так положено по правилам. Не скрою, после всех своих злоключений я поначалу этому очень обрадовался. Стремился забыться, вычеркнуть прошлое из своей памяти и стать настоящим Этьеном Фуше. Делал снимки в парадной красно-белой форме на новые документы. Подписал даже очередной контракт на пять лет. Да видно — не судьба. Помешали обстоятельства. Во время одной карательной операции в косовской деревушке наш капитан Дидье Моррей приказал мне ликвидировать сербскую семью: молодую женщину, её детей и двух стариков, взрослые сыновья которых воевали против войск НАТО. Я поглядел в глаза этих людей и… Угадай с трёх раз, кого я ликвидировал? — грустно усмехнулся Степанченко и продолжил, не дожидаясь ответа Дорошина. — Правильно, самого капитана. Потом убегал, скрывался. Воевал в армии Милошевича против своих же бывших сослуживцев — ведь вернуться на Украину с французским паспортом не мог. А украинский, как ты сам понимаешь, остался заложником в легионе. Позже с фальшивыми документами на чужое имя, подобранными на той войне, приехал в Казахстан, где за деньги в то мутное время мне помогли приобрести старый паспорт советского образца, и с ним уже мне удалось перебраться в Россию в рамках программы возвращения соотечественников. Жил лет семь или восемь в разных городах сибирской глубинки, берясь за любую работу там, где не особенно требуют документы. Только потом понял, что кроме как оружие в руках держать — больше ничего не умею. Вот и подался в Ливию, добыв липовый заграничный паспорт, с которым улетал сюда с территории всё того же Казахстана, надеясь на то, что для казахов мой «аусвайс» будет не интересен. И не ошибся. Здесь меня, бывшего советского офицера, да со знанием арабского языка, приняли как родного. Несколько лет прослужил спокойно, подзаработал деньжат и уже подумывал вернуться в Россию, да вот не успел: приключилась местная заварушка. А оставить в такой ситуации приютившую меня страну не могу. Не позволяет честь офицера и полученное при совке воспитание! Ну вот, Паша, я тебе всё и рассказал, — облегчённо вздохнул Александр. — И с души моей будто тонна груза свалилась, ведь ты — первый из прошлой моей жизни, кому я поведал всё, ни слова не утаив! И я очень благодарен тебе за то, что мне наконец удалось выговориться за долгие годы! Если бы не ты, так бы и носил в себе этот непомерный груз тоски и тяжелейших воспоминаний!

Некоторое время друзья сидели молча, переполненные информацией и волной нахлынувших чувств.

— Знаешь, давай, братан, ещё по маленькой, да пойду я: мне надо проверить посты вокруг отеля и отдать распоряжения.

— Неужели всё так плохо, Саня?!

— Не то слово! Несколько дней назад мы сцепились здесь с английским спецназом и здорово его пощипали, хотя и сами понесли потери. Ранее у нас уже была информация о том, что в Бенгази действуют американские военные советники, французский спецназ, и скоро им в подмогу должны пожаловать мои бывшие «коллеги» из Легиона. От встречи с ними мне видно не уйти, — задумчиво произнёс последние слова Степанченко. — А теперь вот, ещё и англичане появились! Так что, как видишь, налицо: западный заговор с целью убийства Каддафи.

— Ты хотел сказать, смещения полковника? — поправил друга Дорошин.

— Нет, именно убийства, — подтвердил сказанное им Александр.

— А зачем его убивать-то? Ну, отняли власть. Изгнали из страны, как других подобных ему лидеров арабских государств. А убивать-то зачем?

— Видишь ли, Каддафи слишком сильная личность. К тому же, в отличие от других правителей, он всегда заботился о своём народе. Я думаю, ты и сам вряд ли будешь отрицать, что при нём ливийцам жилось неплохо?

— Конечно, — согласился Павел. — Я вообще считаю, что ливийский народ тут ни при чём!

— Вот именно! Ты заметил, кто больше всех из западников суетится, стараясь уничтожить Каддафи? Так вот, это — Франция, с которой у ливийского лидера были налажены весьма добрые отношения. Некоторые шутники от СМИ их ещё называли в своё время «сексуально-денежными». Ходили слухи, что полковник оплатил предвыборную кампанию Саркози и что он обладает некоей закрытой информацией, которую французский президент стремится изо всех сил скрыть от своих избирателей и мировых СМИ, которые, как сам знаешь, только и ждут жареного. Тем более что в следующем году предстоят выборы нового президента Франции, а у Саркози недругов и в собственной стране хватает. Дочь Каддафи Аиша училась в Париже. Потом работала там в качестве адвоката и в своё время даже выступила в качестве защитника Саддама Хусейна во время судебного процесса против него в Гаагском трибунале. В совершенстве владеет французским языком. Является послом доброй воли — статус, который был получен ею в своё время не без протекции в ООН всё той же Франции. А кроме того, Каддафи как кость в горле у известной нефтяной двойки: США и Великобритании, которые при короле Идрисе развернулись здесь на все сто! Они готовы были покончить с революцией сразу же после её свершения. И только возможное столкновение с советским военно-морским флотом в Средиземном море, который готов был вступиться за Ливию, остановил их от прямой агрессии против страны ещё в 1970 году. Помнишь, тогда наш флот и 6-й американский бороздили местные воды на параллельных курсах? В составе нашего флота не было громадных авианосцев наподобие американских. Но были другие мощные корабли, в том числе и с палубной авиацией: крейсеры Киев, Москва, эсминцы, большие противолодочные корабли и, конечно, атомные подводные лодки с ядерными боеголовками на борту! Одним словом, гордиться было чем!

— Конечно, помню. Да, были времена, — протянул Дорошин. — Мне даже посчастливилось побывать на борту большого противолодочного корабля, который зашёл однажды в порт Триполи в сопровождении подлодки с дружеским визитом. Наши моряки угостили нас тогда вкуснейшим хлебом, который пекли на борту сами. Среди команды я там неожиданно встретил нашего коллегу, ВИИЯковца, выпускника специального факультета, в чине капитана третьего ранга. Фамилию его я сейчас вряд ли вспомню. Но одно сказать могу: солидно выглядел парень в форме морского офицера плавсостава! Он даже показал мне свою каюту, признавшись по секрету, что провёл в ней, находясь в дальнем походе, уже около полугода! Каюта, конечно, маленькая, тесная. Но зато одноместная! И для него самым большим подарком стал выход на сушу! Тогда наши моряки просто произвели фурор у местного населения, пройдя по набережной и вдоль всего старого центра Триполи строем в парадной военной форме. Офицеры с кортиками, в белой отутюженной форме, провели коробку матросов, показав прекрасную выучку. Вот это было зрелище, доложу я тебе! Собрались десятки тысяч местных зевак и среди них даже ливийские барышни в глухих накидках на головах, не желавшие лишать себя удовольствия! А это, между прочим, показатель!

— Эх, да, — согласился с приятелем Александр вздыхая и вновь продолжил свой рассказ. — Так вот, американцы, вложившие незадолго до революции огромные средства в строительство нефтяной инфраструктуры в районах Бреги, Сирта и Рас-Лануфа, опасались, что в результате вооружённого конфликта их деньги попросту улетят на ветер: революционное командование пойдёт на крайние меры и уничтожит нефтяные объекты. И они затаились на время, отступив. А теперь, похоже, их час настал. Да и Италия с Францией не прочь вернуть свои утраченные когда-то позиции в Ливии. А заодно и поживиться чем-нибудь ещё на халяву! Поселения итальянцев, например, занятых в сельском хозяйстве, издавна существовали на территории страны. Их фермы в ходе революции аль-Фатех были отобраны без выплаты, какой бы то ни было компенсации. Такое, как ты сам понимаешь, воспринимается весьма болезненно и не забывается. Так что реванша жаждали многие. Но тебе же это известно не хуже, чем мне! Ладно, Паш, мне пора идти. До завтра, дружище! Не опаздывай на автобус!

— Постой! — задержал друга Дорошин. — Скажи, ты хотел бы вернуть прежнюю жизнь? Нет, конечно, не молодость, о которой, бывает, жалеют престарелые люди в конце своего жизненного пути. А то состояние пусть даже небогатой, но стабильности. И ещё ощущение того, что за твоей спиной огромная страна с мощным военным и экономическим потенциалом, которую, если не любят, то по крайней мере боятся?

— Конечно, хотел бы, да только дважды в одну и ту же воду не входят! — с грустью в голосе протянул руку для прощания Александр. Его глаза были печальны. — По-моему, японцы, если я не ошибаюсь, желают своему заклятому врагу жить в эпоху перемен. Это как раз то, что случилось с нами.

Павел крепко пожал руку товарища, которого так искренне был рад видеть, и который спас его в тот день от глухого одиночества последних безрадостных лет.

* * *

Всю ночь до самого утра Дорошин не мог уснуть. Мысли роем кружились в его разгорячённом мозгу. Он искренне жалел друга, себя, ливийцев, и в голове была каша от встревоженных чувств и воспоминаний.

Он смежил глаза лишь на час-другой перед самым рассветом и пробудился, ощущая себя совершенно разбитым от всего сразу: мыслей, спиртного, бесчисленных сигарет, выкуренных за вечер, и накопившегося за прошедшие дни и ночи недосыпа.

Будильник прозвонил уже давно, а мужчина всё лежал, будучи не в силах подняться. Он то проваливался в зыбкий сон, то вновь пробуждался, глядя на стрелки циферблата, прислушиваясь к неутомимой работе часового механизма. Павел купил простенький китайский будильник в лавке на ближайшем суке^[17] совсем дёшево. Понятное дело, ведь здесь, в Ливии, будильник не является предметом первой необходимости. Никого из аборигенов в арабской стране вскакивать с утра на работу как в России не заставишь!

Павел вспомнил, как когда-то прибывшие впервые на учёбу в московскую военную академию сирийские старшие офицеры во главе с бригадным генералом, открывши рот, глядели на толпу москвичей, штурмующих входы на станцию метро «Маяковская», торопясь с утра на работу. Это зрелище нескончаемого людского потока, дисциплинированно двигавшегося к местам службы, настолько потрясло их, привыкших не торопясь потягивать утренний кофе в ожидании служебного авто, что они даже замолчали на время, не в силах обмениваться впечатлениями от увиденного.

А ещё когда-то давным-давно у его деда, жившего у реки в многолюдном селе, в каждой комнате деревянного дома, сработанного его собственными руками, долбило по будильнику единственной на тот момент отечественной марки «Ермак». И у каждого был свой голос.

Этот китайский часовой «шедевр» чем-то неуловимо походил на те, что сохранила его память: кондовые в своей надёжности и простоте промышленного дизайна советские изделия.

Наконец мужчина пересилил себя и осторожно опустил ноги на пол, заняв вертикальное положение. Затем, всё ещё на автомате, поднялся и неверной походкой понёс себя в ванную комнату.

«Хорош воин! — оценил он своё помятое отражение в зеркале. — Хотя чему удивляться: по пол-литра на нос без особой закуски!»

Павел покосился на мусорную корзину, стоявшую в углу ванной комнаты, откуда задорно торчало горлышко пустой гранёной бутылки из-под виски, и, тяжко вздохнув, неприязненно обозвал посуду:

— Фу, проклятая!

Плеснув в лицо несколько раз максимально холодной водой (так Дорошин делал всегда, если хотел проснуться) мужчина почувствовал некое облегчение. Но всё же решил принять прохладный душ.

Стоя под бодрящими струями воды, упруго катившимися по нему от макушки до самых ног, Павел, весь покрывшийся мурашками от холода, наконец, стал приходить в себя.

— Эх, где мои семнадцать лет?! — процитировал Дорошин слова из известной песни Владимира Высоцкого, трясясь от озноба и изо всех сил стараясь храбриться, чтобы продлить время добровольной водной экзекуции.

После туалета сборы были недолгими. Мужчина рассовал все мелкие вещицы по карманам куртки, обратив особое внимание при этом на наличие ключей от московской квартиры, паспорта и авиационного билета с открытой датой возвращения в Москву.

«Полмесяца не досидел до конца срока, — прикинул он, рассматривая билет и штамп о прибытии в паспорте, — интересно, какие деньги теперь заплатят за неполную командировку?»

Затем застегнул молнию видавшей виды дорожной сумки, которую таскал за собой во все командировки по стране и за рубежом. Сумка была прочна и удобна, а габариты позволяли не сдавать её в багаж, беря с собою в салон самолёта в качестве ручной клади. Собственно другого багажа Дорошин с собой никогда и не брал. Вполне хватало сумки, в которую бросалось лишь самое необходимое: часы, трусы и пончик. Так в шутливой манере называл свои недолгие сборы в бесконечные командировки Павел, к которым так привык за долгие годы скитаний.

Напоследок мужчина окинул взглядом комнату, в которой прожил более месяца. Жалюзи на окнах были подняты, и через слегка затенённое стекло буйным жёлтым снопом вламывалось, щедро грея тёплыми лучами, утреннее солнце.

«Через месяц-полтора будет совсем тепло и откроется пляжный сезон, — подумал Дорошин, — жаль, что покупаться в море не получилось! Ну что ж, прощай моё прибежище! Не поминай лихом, если что не так!» — мысленно попрощался с гостиничным номером Павел.

Затем он подхватил свою поклажу и решительным шагом пошёл не оборачиваясь к выходу.

Примечания

13

Светлана Леонидовна имела в виду более позднюю песню группы со схожим названием — «I,m going slightly mad» (прим. авт.).

14

Старший лейтенант.

15

Главное управление кадров Минобороны.

16

Украинские националисты.

17

Сук — рынок (арабский язык).