Самый западный день

Иван Привалов

Сборник рассказов о людях, живущих рядом.О войне и мире.О любви.Мир, центром которого является самый западный город нашей страны, – Балтийск.

© Иван Привалов, 2022

ISBN 978-5-0059-3465-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Самый западный день

А моя Виктория спит в кроватке, у окна. В самом западном городке великой страны. В самом западном детском саду. В новом и красивом. Уютном и добрым. На улице Героя Советского Союза Степана Дадаева.

Утром, когда темный холод улицы ещё не прогнал остатки сна, по дороге, огибая лужи и омуты грязи, бредём на тёплые огни сада. Брёдем, если на ногах нет резиновых сапог. Но сапоги, одетые поутру добавляют бодрости. И тогда вприпрыжку, с нетерпением, за руку и на улицу. Идём и идём. Улочка маленькая, но сапоги удлиняют её вдвое. Сократить расстояние можно лишь упоминанием о своём опоздании на работу, ждущими детьми и воспитателем, лишением очередного сюрприза.

— А что, Марина Геннадьевна сегодня будет?

— Да!

— А Александра Евгеньевна, почему не приходит?

— Потому что она сейчас живет в Калининграде.

— А мы к ней поедем?

— А когда?

— А что у неё другие детки?

А в раздевалке уткнётся головой в грудь, потрётся котёнком, обнимет. Закроет глаза и мурлычет песенку про кота. Тихонько — чтобы себя не разбудить. Помурлыкаем, наденем новое платье, и танцем, кружась наверх, в группу.

В группе дети за столом, книги листают с картинками. Бежит к воспитателю, обнимет, поздоровается и назад. Целоваться со мной, обниматься. Махать руками на прощание. Одной: пока-пока, другой: китайским болванчиком — из стороны в сторону. И в вдогонку воздушный поцелуй, отправленный детским дыханием с ладони. Серьёзный и весомый, робкий и нежный. Осиновым дрожащим листком догоняющий и оберегающий: «Я тебя люблю».

Дела захватывают, отодвигают всё в сторону. А всё равно бросаю взгляд на часы: сейчас идут гулять; садятся кушать; ложатся спать. Вот уже и время — пора забирать. Немного задержался. Встречает, дергая за руку:

— А почему ты меня не забрал, как я поела?! Сразу!

Начинаешь объяснять, но гнев уже прошел, она уже порхнула в раздевалку. Пытаюсь одеть, поймать ее курткой, но пока не пройдёт по всем названиям шкафчиков — бесполезно. Лисоньки, паровозики, грибы, цветы. Тянет рукой поверх шкафчика, к плакатам за безопасность:

— А зачем этот дядя мальчика конфетой позвал?

— Этот дядя чужой, он с виду добрый, а сам очень злой. А конфетой заманивает, чтобы потом съесть. Что надо делать, если тебя незнакомые схватят за руку и будут тащить куда-нибудь?

Вика замирает, делает страшные глаза и кричит на всю раздевалку:

— Отпустите меня! Я вас не знаю! Вы не мои папа и мама! Пожар!

Хочу уходить, но она требовательно тащит к другому плакату:

— А зачем детки спичками играют?! Это нельзя! Может получиться пожар, пожарные будут тушить. А детки могут сгореть. Это как у нас было! Когда дым был дома, а я у дяди Сережи сидела. Машины пожарные приезжали с огоньками. А потом дома пахло плохо. И мы окна открывали. А на окне бабочку я рисовала. Ей ничего не было, — тараторит воспоминанием.

— А почему в розетку ничего нельзя включать? Вот я ничего не включаю! Потому что может загореться и током ударить!

— А это что!? Это дверь нельзя открывать? А почему? Потому что там плохие? А что надо делать? Вот я погавкаю как собака, и они уйдут, потому что испугаются!

Наконец одевшись, уходим. Ага! Не тут-то было. Пока никого нет, тянет меня во дворик. Обходим здание сада, собирая и относя в беседку найденные игрушки, оставленные с утренней прогулки. Идёт, мило ворча детством:

— Поразбросали, понимаешь! А им холодно. Они же обидятся и уйдут. А детки придут играть, а их нет. Что они тогда будут делать?!

И несёт, и укладывает, и убирает. Ищет веник. И только когда всё оказывается на своих — её местах, дает себя увести.

Дальнейший маршрут выбирает сама: мы идём на море. Идёт, щебечет. О том, что кушали, сколько, что рисовали. Начинает петь песенку, разученную с воспитателем. Сбивается. Замолкает. Выдумывает новые слова и поет снова, и снова. Идём мимо парка, в который мы давно не ходим. В парке грязном и непролазном. В парке с одной дорожкой разделённой пополам группой каменных медведей, разрисованных во все цвета радуги. Украшавших это замечательное место еще до войны. Былая гордость балтийцев. С кинотеатрами и аллеями, скамейками и скульптурами, с кружками и занятиями. Всё в прошлом. Там хорошо только когда на море шторм. Тихо.

Вика тянет мимо древнего немецкого форта, окруженного глубоким рвом с водой. Сурово смотрящим грозными бойницами кровавого кирпича, прошедших войн.

— Ого-гоо-оо!!! — Это она кричит тут. Кричит всегда. Кричит потому что здесь замечательное эхо. Но только после садика. После сна. Днём эхо куда-то прячется. Наверное, солнышка боится. Или спит. И просыпается к ночи.

А уточки боятся её крика и, шурша крыльями, взбивая воду лапками, катерами уплывают подальше от опасного соседства. Дочь любуется и тянет меня дальше. А я знаю, куда она меня тянет — на немецкое кладбище. Воинское захоронение немецких солдат.

Когда кому-то рассказываешь, что у нас место прогулок кладбище, все становятся какими-то серьёзными. И смотрят так подозрительно. А что делать? Четверть Балтийска вырастило своих детей здесь, на кладбище. На берегу моря, среди песчаных, поющих и гуляющих туда-сюда дюн. Среди сосен, дурманящих своей чистотой и шишек, хрустящих под ногами. На густом ковре, сотканному изо мхов и травы, на который и упасть то не страшно — как в кровать, со всего размаху. Не больно. Вырастили, сидя на добротных скамьях, среди ухоженных дорожек. Вырастили среди этой трагической тишины, слушая размеренное морзе дятла. Единственно кому разрешено её тревожить. И дети с пелёнок знают, что в этом месте нельзя шуметь и что-либо выносить за ограду. А что нам делать, если кладбище единственное приличное, чистое и безопасное место?! Потому и ходим сюда. Да и ещё, потому что здесь она задает вопросы о войне. Здесь в тишине она пытается понять про жизнь и смерть, про врагов и друзей, про добро и зло. Ну, место такое.

Надышавшись, набегавшись, с тихим лязгом закрыв за собой калитку кладбища, услышав низкий гул корабля, торопимся к морскому каналу. И вовремя. Мимо, серо-свинцовой тенью, скользит гордость нашего флота: боевой корабль. Грозный и надёжный, обжигая оранжевым рядом спасательных жилетов на матросах, оглушая командами командиров, и шлейфом парящих чаек, устремлённый на защиту границ Родины.

Машем ему руками и кричим, заглушаемые рёвом двигателей и хлёсткими ударами волн. Обласканные солёными брызгами и укутанные сизым дымком, неприятно щекочущим нос. И бежим за ним: за дымком, за набегающими волнами, за чайками, за пенным, исчезающим следом, за кораблем. Мимо стоящих на площадке машин, приветливо улыбающейся девушке торгующей янтарем, мимо остатков летнего кафе. Бежим по ступенькам вверх, к памятнику Елизавете, сидящей на коне. Поставленной на высокую площадку обязанностью встречать и провожать моряков и матросов, военных и гражданских, жителей и гостей. Далеко её видно. Да и с нее тоже: суда на рейде; рыбаки, таскающие удочками серебряную салаку; красные крыши домов на другой стороне пролива; старую потемневшую временем зеленую немецкую башню; рыжие дюны, стыдящиеся темными пятнами песка; берег, атакованный молочными бурунами волн; самую западную точку России и огибающий её, уносящий на боевую службу чьих-то отцов и сыновей, корабль.

— А куда они поплыли?

— А зачем?

— А что они там будут делать?

— А солнышко они догонят?

— А почему? — летят горохом вопросы.

Вытираю выступившие ветром слезы на её лице и отвечаю, отвечаю, отвечаю. Отвечаю до заката, до загоревшихся огней в море, домах. До маяка, все ярче и увереннее указывающего путь. До первых звезд. По звездам и идем домой. Изучая созвездия и планеты.

— А это Большая Медведица?

— Да! Ведмедица!

Начинает сразу же поправлять:

— Папа! Не ведмедица, а медведица! Ты неправильно говоришь! Правильно надо: Медведица! Ты понял!?

Киваю головой:

— Конечно!

— А почему звёзд мало? А когда будут планеты? А почему солнышко в воде не шипит? А почему закат разный? А почему? Почему? Почему?

Так по звездам и домой. Ужин готовить. К приезду мамы с работы нужно успеть. Пока готовлю, что и из чего, Вика, окружив себя игрушками, начинает читать им книгу о космосе. Серьёзно. Показывая картинки. Водя пальцем по строчкам. Это она воспитатель в детском саду. Занимается. А поиграв, прибегает и обезьянкой, по мне взбирается на кухонный стол:

— А что ты делаешь?

— А что ты готовишь?

— А можно я тебе помогу.

— А давай я посолю.

— А ты от лука плачешь?

— А как это называется?

— Это блюдо называется… — тут же придумываю — Заблудившийся кальмар!

— Кальмар?!

— А почему он заблудился?

— А где он заблудился?

— А у него папы с мамой нет, и мы его съедим, потому что он заблудился?

— А мне его жалко.

— А может, мы не будем его есть?

— А когда приедет мама?

— А это будет вкусно?

— А я перец не люблю — он горький.

— Кушать хочу.

— Дай мне попить.

— Давай споём какую-нибудь песню, какую бабушка раньше пела. Про соловья.

И поем с ней украинские и русские, народные и чьи-то. Она с детства знает, что от песен кушанье вкуснее становится. Она уже взрослая — ей скоро пять лет будет, а сейчас четыре.

Пришла мама. Покушали. Затрепали кальмаров.

— Не надо было из дома без родителей ходить! — набитым ртом прокомментировала Вика ужин.

Пошли собираться к садику. Гладиться и подбирать наряд. А я сажусь писать.

Прибегает:

— А что ты делаешь?

— Пишу!

— А о чеём?

— О тебе!

— А зачем?

— На конкурс.

Думает. Ходит кругами вокруг. А потом:

— Ну, ты же не умеешь писать!

— Ты же совсем не умеешь писать!

— Ты же в школу не ходишь!

— Виктория! Вы меня обижаете!

— Нет, ну ты посмотри!

— Ну, ты же не умеешь!

— Давай я тебе помогу!

— Я тебя научу!

Садится рядом. Берёт листы бумаги, ручку и начинает писать. На лист ложатся почти ровные волны зубцов. Строчками. С придыханием и высунутым языком. Старательно и упрямо. Проговаривая вслух: «Вика Привалова приглашает вас на конкурс. Воспитатель Ирина Юрьевна. В феврале у нас будет конкурс, и мы в феврале пойдём на него с папой и мамой. Пусть они не уходят, чтобы посмотреть наш конкурс. Я не знаю про чего будет конкурс. Скажи, как держать ручку, чтобы она писала. Мы придём на… ля-ля-ля. Мы будем петь… там-там-там».

Поёт свою песню, отдаёт исписанный лист:

— Вот так папа, это тебе рассказ. А мне спать нужно. Завтра рано на работу, к деткам…