Путешествия Лота и Ника. Времена французской революции

Олег Николаевич Кокин

Честные и порядочные по характеру ГГ принимают активное участие в семейной и общественной жизни приморских городов Антиба и Жуан-Ле-Пена, втайне мечтая о более достойной жизни. С этой целью записываются волонтерами в армию революционной Франции. Они встречаются со знакомыми нам историческими личностями.

© Олег Николаевич Кокин, 2020

ISBN 978-5-4498-5517-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Путешествия Лота и Ника

Опять потерянная сандалета и разорванная на ляжке штанина почти новых холщевых штанов, которые достались Лотеру от старшего брата Реми, ненадолго омрачило, только недавно бывшим отличным, настроение.

Его соперник, низкорослый крепыш-итальянец Никколо, пять минут назад получил, что полагалось, от Лотера. Он застал Никколо за кражей чужой собственности, то есть Лотеровой, за вторым мысом от приморского городка, на берегу бухты Оливьетт, между местных прозываемой «Ревущей». Каких-то тридцать минут назад Лотер, на скорую руку позавтракав сырной запеканкой, что приготовила мать для своих мужчин, вышел из дома, чтобы проверить улов крабовых ловушек, любовно сплетенных в зимние тоскливые вечера под чутким руководством старшего брата Реми, и поставленных вчера с наживкой около гряды каменных валунов, далеко впадавшую в море. Поднимаясь по каменной тропинке к следующей вершине второго мыса, Лотер почувствовал, что спина покрывается большими мурашками, а это сулило в самом ближайшем будущем какую-то неприятность или беду. Так оно и оказалось, едва он вышел на перевал. Его острый взгляд моментально засек быстро и суетливо двигавшуюся коренастую фигуру подростка, достававшего Лотеровы ловушки с крабами и опорожнявшего их в две большие плетеные корзины, стоявшие на берегу. Приняв единственно правильное решение, ввиду отсутствия в зоне видимости сотоварищей нагло забиравшего его добычу грабителя, Лотер, как обезумевший зверь, с громким криком, раздиравшего грудь от наполнявшей его ярости, бросился вниз к берегу, чтобы рассчитаться с грабителем. Свои корзины, которые нес для крабов, он сразу бросил, чтоб не мешали. Грабитель, при близком рассмотрении оказавшийся Никколо Чезаре из соседнего поселка, отчаянно сопротивлялся, бил налетевшего, как вихрь Лотера и руками, и ногами, и даже укусил за ляжку через штаны. А когда Лотер дернул Никколо за голову, чтобы оторвать его зубы от своей ноги, тот порвал его штаны. Конечно, Никколо, в своем возрасте тринадцати лет, не знал равных по силе и ловкости в драке среди своих сверстников Жуан-Ле-Пена. Но сопротивляться жилистому и высокому пятнадцатилетнему Лотеру, который, к тому же, осознавал свою правоту в борьбе по возврату своей собственности, долго не смог. Он убегал от разъяренного законного хозяина морской добычи, прихватив с собой, оброненную тем сандалию. Ее он забрал, чтобы, хоть чем-то компенсировать свое поражение в борьбе за незаконное приобретение чужого добра и нанести, хоть мелкий и подлый, но вред его противнику.

Лотер перевел дыхание, глубоко вздохнул три раза, согласно наставлениям Реми, затем смыл кровь с разбитых костяшек рук и прокушенной ноги. Одну руку замотал снятой рубахой, вторую оставил подсыхать. И хотя соперник в драке был моложе его, но такой наглый и хитрый и к тому же, для его возраста, сильный, то победа над ним вдохнула в Лотера заслуженную радость. Свинцовое небо над головой заискрилось просветами солнечных лучей. Привычный рев волн, набегающих на валуны в заливе и на прибрежные скалы, опоясывающие залив, слышался теперь, ласкавшим слух, триумфальным маршем французских войск одержавших славную победу над врагом. Холодный сухой ветер « Мистраль“ продувавший насквозь вышедшего из дому Лотера, ненадолго сменился теплым ветерком, ласково обволакивавшим голый торс юного жителя Антиба. Лотер довыбрал свои ловушки, опорожнил их в Никколовы корзины. Сверху положил в одну из корзин сандалет, оставшийся без пары. Ловушки припрятал тут же на берегу, в колючем кустарнике. Повесил наполненные корзины на лежавшее около них коромысло, и водрузив его себе на плечо, укрытое сложенной в несколько слоев рубашкой, испачканной в крови, и весело посвистывая, Лотер начал подниматься по тропке на вершину мыса. Пустые корзины, брошенные при нападении на грабителя, Лотер захватил в другую руку. Поднялся на вершину, огляделся. Этого подлого хитреца и грабителя крабов нигде не было видно. Дорога на Жуан-Ле-Пен была пуста. Всё также весело насвистывая мотивчик известной песенки местных портовых рабочих, Лотер неспеша направился домой. Пока шел домой, придумывал, что сказать матери по поводу потери сандалета. Ничего не придумал, но вспомнил, что точно такое же событие имело место лет восемь назад. Тень раздумий набежала на лицо Лотера. „Тогда тоже потерял одну сандалету, когда, запыхавшись, убегал от разъяренного молодого моряка в полной темноте, только при свете звезд. Если бы тучи не закрыли в этот момент полную луну, сейчас бы я, в лучшем случае, ходил бы с одним ухом, а о дурном уж и не подумать, вот как тогда было страшно. Да уж, если бы поймал меня матрос, то остался бы я на всю жизнь инвалидом, подумалось с содроганием. А всё старшие, и Реми и его друзья, говорили, пойдем, постучим лимончиком зеленым в окно старикам, вот хохма-то будет, когда старики будут выходить и смотреть перед домом, кто же к ним стучится в окно ночью. Они уйдут в дом, а мы опять постучимся. Так и будем, стучаться и смеяться. Подкрались все вместе к темному окну, Реми тихо, тихо закрепил булавку с просунутой в ней тонкой веревочкой на раме окна. Один конец веревочки отдал мне и показал, иди, мол, прячься. На другой конец веревки привязал зелёный лимон. И вот теперь, если я дерну верёвочку, то лимон тихонько стукнет по стеклу окна, и так до бесконечности. Взрослые ребята спрятались в другом месте, не там где спрятался я. И никто не знал, что к старикам на побывку сын пожаловал, а может и знали, и заведомо меня дергать верёвочку поставили, чтобы вдвойне посмеяться. И это им удалось. Это я сейчас додумался, а тогда и в мыслях такого не было.

После трех подергиваний, это значит трех ударов лимоном по стеклу, внезапно в комнате вспыхивает свет, дверь с треском открывается, оттуда выскакивает в одном исподнем и тельнике молодой парень. Быстро так, что я не успеваю сморгнуть, подбегает к окну, срывает булавку с веревкой и сильно её дёргает. Хорошо то, что я не намотал эту веревочку, как советовал друг Реми черный Маурицио, на руку. Верёвка со свистом выскальзывает у меня из ладони. Мне больно. Слёзы наворачиваются на глазах. Но сквозь пелену слёз я замечаю, что парень в полосатом тельнике, отбросив веревочку в сторону, бежит на меня. Бог помог. Туча закрыла луну мигом. А следующим мигом я уже бежал наутек по одному мне знакомым тропкам к нам домой. Перед домом я очутился, примерно, через минут пять, когда же туда мы шли где-то полчаса. Посидел на брёвнышке, отдышался, успокоился и только тогда обратил внимание на ноги. На одной ноге сандалет был, а на другой — не было. Эх, вот это было горе, так горе. Теперь получу нагоняй от матери, и ещё неизвестно какой. Посидел, подождал брата с друзьями. Никто не пришел. Луна опять светила достаточно ярко. Опасливо озираясь по сторонам, я прошел тихонечко по своим тропкам обратно, нагибаясь над каждым камешком, который был похож на потерянный сандалет. Сандалета я, естественно, не нашёл. Утром получил от мамы Хенрите такую головомойку, что Реми пришлось меня защищать и, соответственно, потом с получки покупать мне новые сандалеты. За что я ему был очень благодарен. А сейчас чего мне ожидать. Да ничего. Говорить маме про потерянный сандалет нечего. Пойду и разберусь с Никколо». Так думал Лотер, перекладывая коромысло с корзинами с одного плеча на другое.

В это же самое время Никколо подходил к своему городку. Обида на длинного верзилу Лотера за его внезапный приход и полученные побои, плюс обида на себя за неправильно организованное воровство, душили Никколо, не давали дышать спокойно. В конце концов, зайдя в сосновую рощу и упав на сухую траву под деревом, Никколо дал волю слезам злости. Отревев некоторое время и размазывая по запыленному лицу всё еще текущие слезы, Никколо вспомнил, что материны большие корзины для стирки, взятые им без спроса, достались в виде трофеев этому длинному французу. Что-то срочно надо было делать. Поднявшись на ноги, Никколо огляделся. Невдалеке протекал ручеек от источника, в котором полгородка брали воду для своих нужд и уносили по домам в кувшинах и ведрах, а то и увозили в деревянных бочонках на тележках, в которые впряжены были маленькие ослики с длинными ушами. По сторонам пока никого не было видно. Никколо поспешно сбежал к ручейку, сбросил потрепанную и порванную в недавней схватке рубаху. Вначале двумя руками опёрся о дно ручейка, затем держа тело на правой руке в воде, а ногами на берегу, левой рукой омыл лицо и всю голову вместе с красиво вьющимися черными волосами, другую руку и грудь с животом. Потом поменял руки и правой рукой проделал те же операции что и левой рукой. Поставил обе руки на дно, подобрал, сколько позволял каменистый бережок, ноги под себя и, оттолкнувшись от дна руками, встал на ноги. Все эти действия он выполнял автоматически, так, как вдалбливал в головы своим ученикам учитель, бывший охранник Его Святейшества — Папы Римского и который в расцвете сил был выгнан из охраны с позором, потому что увлекался самыми скверными грехами (по разумению Папы, естественно) — женщинами и вином. Своих учеников бывший охранник учил всему, что знал сам: как размять тело, чтобы мышцы не болели, как разогреть тело, чтобы все мышцы работали четко, будто часовой механизм. Показывал ученикам все болевые точки на теле человека, к нескольким из которых достаточно было прикоснуться и несильно нажать, и человек проваливался в беспамятство. По остальным точкам надо было бить, что есть силы, и человек умирал мгновенно. И самое главное во всех этих схватках и драках как учил учитель, что после любой, даже очень кровавой и смертельной битвы, вначале оставшиеся в живых, должны были помогать раненным и немощным, потом хоронить умерших товарищей и затем с особой тщательностью приводить себя и своё оружие в порядок. И чтоб постоянно следили за своей личной чистотой тела и лица. Ребят, от которых перед схватками пахло потом и хозяйственными нечистотами, заставлял мыться то в море, то в горных ручьях, смотря, где проводил занятия. Также и после схваток, когда ребята подсыхали от пота, гнал всех в воду. Он занимался с молодым поколением за еду и вино, которое ребятишки приносили перед учебой в его комнату, в дом старой одинокой женщины Барбары, на второй набережной Жуан-Ле-Пена. В этот день учитель Марк должен был рассказывать и показывать бои с холодным оружием. И Никколо, чтобы не отрывать у своей многочисленной семьи съестные припасы, решил заняться воровством и расплатиться с учителем за месяц вперед крабами Лотера. Но ума не хватило захватить с собой маленького братишку, чтобы он наблюдал за тропой Лотера. И сейчас умытый и чистый Никколо сидел на бережке ручья, обхватив руками согнутые колени, и пока высыхала простирнутая на скорую руку рубашка на горячих камнях, думал, что же съестное отнести учителю и как вернуть бельевые корзины матери. Правду говорят, что пятая точка опоры помогает мыслить, когда на ней сидишь. В голову Никколо пришла изумительная мысль, которую он прокрутил в разных вариантах её осуществления. От осознания того, что данный план, даже если осуществится на половину задуманного и тогда у него все пойдет как по маслу, лицо Никколо осветилось счастливой улыбкой. Стремительно одев не просохшую рубашку, зажав в левой руке похищенную сандалету, он с места рванул в обратную дорогу, надеясь нагнать тихо идущего с тяжелой поклажей Лотера. Когда Никколо, задыхаясь от быстрого бега, перевалил через вершину второго мыса, он заметил высокую фигуру тощего парня с двумя тяжелыми корзинами, висящими по концам коромысла, которое тот перекладывал то на одно, то на другое плечо и двумя пустыми корзинами в другой руке. До первых домов города Антиба тому парню осталось прошагать шагов пятьсот или шестьсот. А так как характер у Лотера Рина был упёртый, примерно как у маленьких осликов, то и останавливаться передохнуть он даже не помыслил, а всё также тихонько переставлял уставшие ноги, мечтая об отдыхе на брёвнышке под апельсиновым деревом за их домом. Никколо видел, что этот упёртый долговязый француз не собирается останавливаться и в скором времени скроется в своем городе. Засунув сандалету за пояс штанов на спине, Никколо закричал: — Эй, остановись! — но изо рта послышалось только сипение, после чего Никколо остановился, оперся руками о колени, и тягуче закашлялся. Лотеру вначале почудилось змеиное шипение. Зная, что за коварный и смертельный враг эти змеи, Лотер замер как вкопанный, медленно поставил корзины на обочину дороги. Поглядывая на возможные места появления змей, он выискивал взглядом палку или сломанную ветку дерева для борьбы со змеями.

Вдруг позади себя он услышал человеческий кашель и обнаружил стоящего полусогнутым и жадно хватающим теплый воздух широко раскрытым ртом недавнего противника Никколо. Тот также заметил через застилающий глаза пот, что Лотер смотрит на него. Никколо выпрямился, вытер пот рукавом опять пропотевшей рубашки и скрестил руки над головой, давая понять противнику, что никаких схваток сейчас не будет, а надо просто поговорить.

Лотер подозрительно смотрел на Николо, уперев руки в бока. Тот выставил руки вперед, распрямился, не двигаясь с места, и отдышавшись, нормальным человеческим голосом проговорил: — Есть дело, хорошее дело, и для тебя, и для меня выигрышное. И остановился, давая Лотеру переварить сказанное. В душе Никколо просил всех святых, чтобы Лотер выслушал и согласился с доводами Никколо. Всё также, руки в боки, Лотер продолжал молча смотреть на недавнего своего противника, но уже без ненависти, а заинтересованно. « А, была, не была…» — подумал с отчаянной решимостью Никколо и быстро, как умеют разговаривать только итальянцы, размахивая руками в разные стороны, рассказал Лотеру о своем плане урегулирования их непростых отношений. О том, что его учитель сегодня показывает военные приемы сражения с оружием, и вообще-то в любой день принимает новых учеников. И если у Лотера имеется желание превратить своё тощее и длинное тело в тело настоящего воина, то Никколо согласен замолвить за него словечко перед своей компанией ребят и перед учителем, чтобы Лотера приняли в этот клуб борьбы и схваток. О том, что учитель очень следит за чистотой тела своих учеников, о том, что занятия проходят почти каждый день, о том, что учитель с каждым занимается отдельно и каждому показывает свой, особенный прием в борьбе или в драке, который подходит данному парню.

Лотер слушал словоизлияния своего почти ровесника с всё возрастающим интересом. На слова о тощем и длинном теле он отреагировал тем, что чуть сильнее сжал губы, но дослушал весь рассказ до конца.

О плате за обучение Никколо ничего не сказал. Стыдно было.

А Лотер, как нарочно, спросил: — А за какую плату учит, у меня денег нет, а? Скривив лицо и подняв глаза к небу, будто вопрошая у сидящих там и глядящих на них небожителей: — Да, что же это такое, нельзя ни о чём умолчать, — Никколо со скорбной миной на лице выдавил из себя, — за еду. В секунду прокрутив в белобрысой своей голове утреннее происшествие и внезапное появление Никколо у себя за спиной, Лотер смог произнести в ответ только звук: — О-о-о-о! До него дошло, что Никколо воровал крабов не для своей ребячьей прихоти, а чтобы оплатить обучение борьбе, и что дома у Никколо, надо думать, съестного, чтобы отдать на сторону, тоже нет.

Теперь Никколо смотрел на Лотера с неприязнью и, нахмурив брови, думал, что этот длинный лягушатник начнет над ним смеяться, и что самое скверное, может растрепаться всем, кому не лень о плохой кормежке в семье Никколо. Но дальнейшее развитие событий вдохнуло в его душу надежду выполнения придуманного плана.

Лотер без ненужных размышлений протянул Никколо руку: — Мир? Никколо, все еще опасаясь подвоха, подвинулся бочком и, напружинившись, пожал тому руку со словами: — Да будет заключён между нами мир навсегда! У Лотера мелькнула и тотчас пропала шальная мысль: «А не навалять ли сейчас за всё, что было и не было, этому макароннику». Они пожали друг другу руки и с серьезными лицами опять разошлись. Лотер снова протянул руку: — возврати мой сандалет. Никколо, с веселой раскованностью, театрально всплеснул руками: — Ах, да, совсем забыл, вытащил сзади из-за пояса штанов сандалет и отдал Лотеру. Лотер молча пересыпал из Никколовых корзин едва копошащихся крабов в свои корзины, оставляя в каждой Никколовой корзине чуть меньше половины содержимого, и в свою очередь поставил их перед Никколо. У Никколо глаза полезли на лоб, вот такого в его плане точно не было. Лотер отряхнул руки друг об друга и, показывая на неполные корзины, отданные Никколо, спросил: — И зачем учителю столько, сразу всё равно не съест, а ведь каждый ученик что-то несет? — Да это просто объясняется, — Никколо едва выдохнул слова после удивления, вызванного возвратом корзин с крабами. — Ребята с утра отправляются на квартиру к старухе Барбаре, разгружаются, она в списке, что ей дал Марк, отмечает, кто что принес, а он там только обедает или ужинает и вечером топает к молодой вдове Виттории, что в самом конце на Зеленой улице живёт. А старая Барбара прячет еду в погреб и в буфет в столовой. Этой едой она кормит Марка и сама ест. Да, кстати, Марк не итальянец и не француз, а знаешь кто? — Ну и кто же? — отставив уже обутую ногу в сандалете и опять положив руки на пояс штанов, с интересом произнес Лотер. — Он, швейцарец, — понизив голос и подойдя ближе к Лотеру, произнес Никколо, не забывая поглядывать по сторонам. — А чего ты шепотом мне это говоришь, неужели боишься? — тоже негромко спросил Лотер. — Да, боюсь, сказал никому не рассказывать, а иначе голову оторвёт, а он это может! — Так чего же ты мне это рассказываешь? — переспросил Лотер. — Так, я думаю, ты уже наш, или еще не надумал. — Надумал, надумал. Когда и в какое место приходить? — ответил Лотер, утвердившийся в своем решении стать настоящим воином. — Послезавтра в сосновую рощу на рассвете. Знаешь где? — громко выговорил Никколо. — Да не кричи ты, знаю где. Обязательно буду, — нахмурившись, ответствовал Лотер, и тут же спросил, — А во что быть одетым? — Широкие штаны и широкая рубаха с верёвкой вместо пояса, — такой был ответ Никколо, который собирался уже уходить. При прощании они уже без опасения подали друг другу руки, крепко пожали их и, раз или два оглянувшись друг на друга, зашагали каждый в свою сторону.

Мама Хенрите была очень довольна своим сыном Лотером. Мало того, что он работал ночным сторожем в антикварной лавке своего дяди Севера Сюркуфа и полдня работал учеником в порту Вобан города Антиба под крылышком старшего брата Реми, старшего клерка канцелярии портовых грузчиков, так к заработанным денежкам еще умудрялся дополнительно что-то приносить домой. За старшего сына Реми она не переживала. Он пошел по стопам отца, и хватка у него была железная. Не зря он числился каким-то там старшим делопроизводителем в портовой конторе Дюбуа, а сам нелегально ночью, когда один, когда с товарищами привозил то с острова Сардиния, то из Генуи, то с острова Корса, или из Франции из города Марсель контрабанду и оптом сдавал тому же Дюбуа. Хенрите для всех своих мужчин, в своё время, вышила, по примеру своей матери, длинные полоски белой суконной ткани с надписями: « ЛЮБИМЫЙ» — для мужа и «ХРАНИ БОЖЕ!» — для сыновей. При выходе в море на своих утлых парусных суденышках мужчины повязывали эти ленты ткани поверх длинных волос на лоб, чтоб волосы не лезли в глаза, внутренне суеверно убежденные, что любящая рука супруги и матери, вышившая красными нитками ласковое обращение и спасительную молитву, незримо оградит их от всяких бедствий на море. Однако Хенрите чувствовала, что трудится её Лотер без любви к своим работам. А вот сегодня он принес маленький улов крабов. По сравнению с тем, что раньше приносил, крабов должно было быть вполовину больше, наверное. И весь поцарапанный, и нога как — будто прокушена чьими-то зубами, говорит, что собака бродячая напала. Он был в радостном настроении, но на вопросы, что это с ним, ничего не ответил, помылся из тазика до пояса, вымыл голову. Хенрите, перевязывая сыну ногу, даже удивилась, всегда эти процедуры надо было ему навязывать с криками и руганью. Сын её плотно поел и пошел перед ночной работой отсыпаться, благо было где. Покойный отец Лотера, старый Рин, перед гибелью на море, постарался и отстроил для семьи огромную домину, первый этаж каменный, а второй деревянный, на котором у Лотера была своя комната. Семья Реми и матушка Хенрите жили на первом этаже. Вход на второй этаж был отдельный, с улицы, так что Лотер на первом этаже бывал только в столовой, когда матушка всех собирала есть.

В это время на окраине поселка Жуан-Ле-Пен, тоже в отдельном доме, только в деревянном, одноэтажном и скособоченном от времени, мать Никколо, Теодора высыпала крабов из той корзины, что принес старший сын, в чугунный котел и поставила его на огонь летней печки, сделанной во дворе. За то, что корзины брал без спроса и запачкал крабами, она ласково пожурила Николло, сказала, что его отец Сальваторе и его братики и сестрёнка будут довольны таким обедом.

Никколо, перед приходом домой, уже отнес тоже одну корзину старухе Барбаре. Он счастливо улыбался, довольный удачно начатым днем. Быстро заштопал снова выстиранную и уже высохшую рубашку. Выпросил у матери кусок хлеба со вчерашней варёной рыбой, запил всё это большой кружкой подслащенного ревельного киселя и пошел помогать отцу, достраивать маленький сарайчик с загоном для домашней птицы. На следующее утро встал пораньше, умылся и торопливой рысцой двинулся в сторону видневшихся Приморских Альп, на ближайший холм, в сосновую рощу. Никколо хотел сегодня обязательно выучить два, а лучше три приема с ножами и копьями, чтобы было чем блеснуть перед новым товарищем, хотя и лягушатником, но железно надежным. Это он уже понял.

Марк оглядел своих учеников, стоявших перед ним почти ровной шеренгой, чего добивался от них уже второй месяц подряд, внешним видом и запахом свежевыстиранной одежды, остался удовлетворен. Марк повернулся вокруг себя, поставив ноги на ширине плеч и заложив руки за спину, с шиком, как умели это делать только воины охраны Папы. Полюбовался деревянными мишенями с контурами человеческого тела, чучелами из мешков с соломой, напоминающих берберов с побережья Марокко, Туниса и Ливии, и набором ножей и копий, взятых напрокат на целую неделю у стражников Антиба, за три бурдюка сухого белого вина. Опять же с шиком показал своему разнокалиберному воинству, как ласково и с любовью надо обращаться с оружием, из каких положений выполняются броски ножей и копий, как применять имеющийся арсенал оружия в нападении, в обороне и из засады. А также сообщил собравшимся, что они достаточно наигрались деревяшками. С сегодняшнего дня все бои между парами учеников будут проводиться с боевым оружием, то есть с железным и остро заточенным. Приказал самому старшему в группе Пьетро, собрать деревянные ножи и сжечь их. По окончании этого действа, сам роздал подходящие для каждого ученика ножи и копья. Разделил по парам, как раньше и происходило. Подал команду начинать схватку. Марк внимательно следил за тем, чтобы кто-то не переусердствовал и не задел боевым оружием своего соперника. Закончив тренировку в парах, Марк показал Пьетро, чтобы ученики начали метать ножи и копья по мишеням. Марк закончил свою работу часа через три. Ребята помылись в соседнем ручье, и пошли на построение. Никколо все приемы выполнял правильно и сегодня от учителя не получил ни одного замечания. Обмывшись по — быстрому, и опередив товарищей шагов на пятьдесят, Никколо приблизился к отдыхавшему на низкой скамеечке Марку. Остановился и осторожно спросил: — Учитель, можно в нашу группу будет ходить новенький, только он француз и из Антиба. И тут же у него мелькнула мысль сожаления о высказанной последней фразе. Марк поднял на него глаза и несколько долгих секунд молча, задумчиво смотрел на Никколо, покрывающегося потом. Почти не разжимая губ, спросил: — Твой друг? Перед мысленным взором Никколо пронеслось видение их рукопожатия и вдохновлённое лицо Лотера. — Да! Мой друг! — негромко, но твердо заверил он Марка. — Хорошо, завтра на заре в сосновой роще, со всеми вместе, — процедил сквозь зубы Марк. На построении группы учеников он похвалил лучших, в то числе и Никколо, сообщил, что с завтрашнего дня, кроме схваток с ножами и копьями, они будут обучаться фехтованию на шпагах, в будущем возможна стрельба из луков и мушкетов. Марк вынес на обсуждение всей группы сильно волнующий всех вопрос о личном владении холодным и огнестрельным оружием. Узнав от ребят, что они просто горят желанием иметь в своем полном распоряжении перечисленное выше оружие, он пообещал об этом переговорить с мэром города. И посоветовал копить денежки, если это возможно, для покупки настоящего оружия. Он забрал с собой Пьетро и еще двух крепких четырнадцатилетних парней и отправился с ними на заработки, как он объяснил остальным, в Антиб. Ученики, после чистки оружия, аккуратно завернули его в мешковину, связали и, негромко разговаривая между собой, понесли к старухе Барбаре. Прошло два долгих года тренировок. Никколо и Лотер, в самом деле, стали неразлучными друзьями. К этому их вынудила, если можно так сказать сама жизнь. Глядя на неумолкаемое веселье в богатых домах и богачей, прожигающих свою жизнь на балах, часто повторяющихся рыцарских турнирах и в тавернах города, Лотер и Никколо, озабоченные добыванием хлеба насущного для прокорма самих себя и своих семей, решили попытать счастья на войне. В работе по погрузке или разгрузке торговых кораблей под командой Марка его ученики участвовали по очереди. Половину заработанных денег в портах Антиба Марк забирал себе, а половину тратил на приобретение бывшего в употреблении оружия для своих учеников, не только на рынках города и в оружейке стражников, но и у контрабандистов. Теперь по прошествии этих лет, и Лотер, и Никколо, и их товарищи были вооружены кое-каким оружием, не всегда качественным, зато своим. Не секрет, что победители в военной схватке или войне всегда обогащались за счет побежденных противников. На это неоднократно указывал их учитель Марк и приводил убедительные примеры из жизни Римских военачальников. А так же положительными примерами получения богатства при применении военной силы у него были английские, испанские и французские корсары, то есть, говоря проще, пираты, официально состоящие на военной службе у королей. Портовый коммерсант Дюбуа и его помощники с обозом продовольствия и товаров привезли из Парижа — столицы Франции зловещие, как он считал, вести. Революционные группы людей из разных сословий под предводительством Дюпона, Робеспьера и Марата свергли монархию и объявили о создании Французской Республики. Король со своим семейством в тюрьме и его правительство арестовано, ведется следствие. Монтаньяры (левая фракция Национального Конвента в сентябре 1792 года) призывают добропорядочных граждан республики и молодых людей всех сословий, кому не безразлична судьба Французской Республики, вступать в армию. «Свобода, Равенство и Братство», «Весь мир против нас, но мы победим», «Республику кроме нас, никто не защитит», — примерно такие лозунги выкрикивали выступавшие революционеры на собраниях горожан, на сходках сельских жителей, на построениях солдат в армии и матросов на флоте Франции. В портах города Антиба и крестьянском поселке Жуан-Ле-Пен эти новости среди многочисленной бедноты и в средних слоях населения вызвали настоящие волнения. На площадях и перед зданиями городской ратуши и портовой конторы возникали, почти каждый день, сборища людей, на которых шел разговор о том, что за работу мало платят, о том, что детей нечем кормить. О свободе, о спекулянтах, продающих дорогие продукты, о том, что пора и в городе делать так, как сделали с монархистами в Париже. По согласованию с властями города, Марк из желающих учеников своей группы, а это были все ученики, создал отряд самообороны, непосредственно руководимый начальником стражи города. Еще одной, из многих напастей, что участились в городе после провозглашения республиканского правления в соседней бывшей монархической Франции, была появившаяся в руках грамотной бедноты брошюрка некоего Жака Ру, в которой санкюлоты из крестьян и ремесленников прямо призывались к восстанию против богатых. В ней говорилось «Свобода не что иное, как пустой призрак, когда один класс может безнаказанно морить голодом другой. Равенство — пустой призрак, когда богач благодаря монополиям пользуется правом жизни и смерти над себе подобными. Пустой призрак и республика, когда изо дня в день действует контрреволюция, устанавливая такие цены на продукты, платить которые три четверти граждан могут, только обливаясь слезами…. В течение прошедших лет после революции одни только богатые пользуются выгодами революции…. Лишь прекращением разбоя торговцев… лишь предоставлением санкюлотам (беднякам из крестьян, беднейшим ремесленникам и наемным рабочим) продовольствия вы привлечете их на сторону революции и объедините их вокруг конституционных законов». Была попытка отчаявшихся неимущих и бедноты захватить и разграбить зерновые склады в портах, но своевременное вмешательство стражников и отряда самообороны во главе с Марком остановило разбой в городе. Отчаянные задиры и главари бедноты и бродяжек в количестве пяти человек были посажены в городскую тюрьму. Среди них, к несчастью и к неудовольствию Никколо, был его дальний родственник по матери дядя Оттавио, который больше всех возмущался их арестом, а увидев Марка среди стражников, грубо проорал: — А тебя, сука, порежу так же, как наши санкюлоты порезали в Париже гвардию короля. За то, что солдаты отряда самообороны проявили себя с лучшей стороны и все остались живы при кровавом бое и стрельбе ночью в порту Вобан при уничтожении берберов — пиратов c побережья Африки, магистрат города выразил горячую благодарность жителей молодым воинам. Среди стражников и добровольных помощников, коим было (это нигде не афишировалось, но и не отрицалось), мужское население семей контрабандистов, имелись немалые потери. У начальника городской стражи Марио появился новый заместитель, некий Лоренцио, взамен утонувшего Санчо Бора, с которым Марк вел все свои дела. Трех стражников зарезали пираты, пятеро зализывали раны в местной больничке, под присмотром врача Сильвестра и двух симпатичных сиделок. Четверо контрабандистов не вернулись в семьи. По происшествие трех дней, местное духовенство и родственники погибших отпели останки защитников города и при большом скоплении народа предали их земле на маленькой площади города, с занесением имен в книгу памяти города. Как командование отрядом предлагало магистрату города (так и было записано в грамоте магистрата, хотя все догадались, что командованием отряда был Марк) каждый воин отряда самообороны с этого дня, по своему усмотрению, мог быть поставлен на довольствие городского магистрата, или вооружиться захваченным при абордаже пиратского судна любым понравившимся оружием совершенно бесплатно. Все единодушно согласились со вторым вариантом, кроме Берталуччи, худобой и высотой роста схожего с Лотером, но который был ненасытной утробой, каких поискать, и Бена, такого же худого, но маленького роста, с большой итальянской семьи, которая постоянно жила впроголодь. Конечно, главы семей Никколо и Лотера, да и остальных ребят, служащих теперь в городской службе стражников, были очень довольны своими детьми. Но, они сами считали, что кроме операции против пиратов, стоящих схваток и боев больше не предвидится. И придется им жить в городе и поселке на иждивении своих семей. Нет, конечно, служба в страже оплачивалась, но оплачивалась им, как ученикам, то есть в два раза меньше, чем стражникам. Не единожды, в свободное от работ время, Лотер приглашал к себе в комнату Никколо, где они, как настоящие заговорщики, задрав ноги на спинки кроватей, шепотом обсуждали мечты внезапного обогащения после поступления в пираты или, что еще лучше, мечтали о быстрой военной карьере в армии какого — нибудь удачливого короля. Мечтали не только о том, как стать богатыми и уважаемыми людьми, но и о том, как они будут тратить свои тысячи золотых монет, в какие одежды будут одеты. Каким дорогим и непобедимым оружием они будут обладать, с какими красивыми женщинами будут жить, какие крепкие замки и просторные дома построят для себя и своих родных, а сколько разных и вкуснейших кушаний у них будет на столах, за которые не грех будет пригласить и их учителя Марка с его подругой. Занимаясь в группе учеников Марка и всё так же работая на двух работах, Лотер мало внимания уделял своим племянникам, детям Реми. А дети подрастали. Старшая девочка, названная родителями Марселиной, по народному — воинственная, уже вот, как два месяца не находила себе места, тайно наблюдая за симпатичным парнем, невысокого роста, очень часто приходившем в гости к её дяде Лотеру, на второй этаж. А однажды она стала невольной свидетельницей и участницей тяжелой работы контрабандистов. Её отец и дядя Лотер поздней летней ночью на повозке, которую тащили портовые рабочие мулы, привезли и разгрузили у них в сарае, какие-то длинные, узкие, зеленые, деревянные ящики и еще квадратные белые ящики. А помогал им разгружать и складывать их в углу сарая, а потом накрывать соломой, тот самый друг дяди Лотера. Отец отправил Лотера отогнать повозку в порт, а сам с его другом оголились по пояс и начали обмываться из бочки с водой, по очереди поливая друг другу на руки из ведра. Ночь была лунной, Марселине не спалось, и она в накинутом на ночную рубашку материном платке вышла посмотреть на крылечко, что там за шум и грохот производит её папа (его — то голос и почти каждодневные ночные уходы и приходы она давно изучила). И от увиденного друга дяди Лотера, который разделся до голого торса, чтобы обмыться из бочки, Марселина так возбудилась, что невольным вскриком выдала себя. Отец, недолго думая, приказал ей приготовить на стол что-нибудь покушать, и отослал обратно в дом, а сам заинтересованно посмотрел на Никколо, который уже заканчивал обтирать свой торс и могучие плечи борца. И тут послышался характерный звук быстрых шагов Лотера, возвращающегося из порта. Реми посоветовал Лотеру, с помощью Никколо, смыть пыль и грязь от трудов «праведных» и вошел в едва освещенный свечами дом. Переодетая в платье и передник матери, девочка уже накрыла стол мужчинам для позднего ужина. — Побудь здесь, может, вина подашь, да и тарелки поменять надо будет при таких-то аппетитах, — тихонько произнес отец и погладил любимую дочь по голове. Дверь с улицы скрипнула едва-едва, и появились два молодых человека, видные собой и голодные как волки. Лотер плюхнулся за стол на ближайшую лавку и, с молчаливого разрешения брата, приглашающе махнул рукой Никколо, мол, садись, чего стоишь. Реми разлил красное сухое вино по глиняным кружкам и предложил утолить жажду. Выпили. Плотно поели со сменой блюд. Марселина была само вдохновение. Успевала и вина подливать в кружки и поменять отцу и дяде Лотеру быстренько опорожненные тарелки из-под супа на тарелки с холодной жареной рыбой, и подложить Никколо нарезанные куски черного хлеба, которые тот очень быстро уминал и с супом, и с рыбой, изредка, но с заметным интересом поглядывая на Марселину. После того, ка выкушали кувшинчик вина, и Реми, и Лотер, и Никколо немножко расслабились и начали обсуждать вслух выпавшую на их долю такую удачу по морскому походу и продаже огнестрельного оружия населению города и прилегающих сел и деревень. Реми поблагодарил дочку за вкусный ужин и приложил палец к губам, то есть, о чём слышала — молчок, а Лотеру и Никколо предложил заканчивать уже и на боковую и, снимая на ходу рубаху, пошел в спальню. Ребята были смышлёные, от всей души сказали Марселине спасибо и вышли на улицу. Лотер также зверски устал, как и Никколо, а после еды, так вообще глаза сами слипались. Поэтому, когда Никколо сказал, что он еще постоит, подышит воздухом и только потом придет спать к Лотеру в комнату, Лотер на это не обратил никакого внимания и, молча, поднявшись к себе на второй этаж, скинул стоптанные башмаки, снял рубашку и штаны, сразу же завалился спать. Марселина разобралась с посудой и едой в течение пяти минут, в столовой все было чисто и разложено по полочкам. Вымыв руки и лицо душистым мылом и вытерев их махровым полотенцем, что повесил сушить отец, сняв тапочки, в которых была обута в доме, совершенно не сомневаясь в том, что он будет её там ждать, босая Марселина тенью проскользнула на улицу. Никколо, прислонившись плечом к стене дома и закрыв глаза, редко и глубоко дышал, сдерживая дыхание и пытаясь успокоиться. В голове мелькали, как картинки, сцены нечаянных встреч с этой красивой девчонкой, и отдельными фрагментами её руки с длинными и тонкими пальцами, её удлиненное английское лицо с огромными черными глазами, прямым римским носом, пухлыми губками. Её гибкое девичье тело и маленькая грудь, едва прикрытые коротким платьишком, её высокие ноги с такой, наверное, гладкой, детской кожей и не по-детски полной попой. Они встретились. Она подошла и взяла его за руку, потянула за собой. Он открыл глаза, не сопротивляясь, двинулся вслед, как неживой, внутри у него всё замерло от предвкушения какого-то радостного и огромного, как небо, события. Стоя в глубине двора, под цветущим лимонным деревом и, глядя сияющими глазами друг на друга, освещенные волнующим лунным светом, воспринимая только возвышенные токи своих душ, он и она, сжав друг другу пальцы рук, слились в долгом неумелом поцелуе. Никколо узнал, как её зовут. Марселина узнала, как зовут его. Руки Никколо лежали уже на талии Марселины, а Марселина держала Никколо за бритый затылок головы, чтобы поцелуй был слаще. Почувствовав руку Никколо ниже талии, Марселина прервала поцелуй и влепила пощечину парню. Никколо от внезапности чуть не задохнулся, а затем оторопел. — Милая, моя…., — только и сумел выдохнуть молодой кавалер. Обвивая его двумя руками за шею, Марселина прошептала ему на ухо: — Да-а-а-а, ми-ла-я, твоя, — и уже громким шепотом, — но только до пояса, остальное после свадьбы, если она будет! И быстро чмокнув парня в щечку, Марселина струйкой дыма улетучилась в дом, входная дверь даже и не скрипнула. Никколо взъерошил короткий волос на темени и потер бритый затылок: «И у наших девчонок также, ни-ни не моги, только после свадьбы. Да, о чём это я, мне ж девчонка эта в душу запала и она самая лучшая из всех кого я видел и знал до неё. Э-эх, а какая она мягкая, гибкая и боевая, таких девушек надо любить и уважать». С такими радужными мыслями Никколо незаметно для себя приблизился к лестнице, которая вела на второй этаж в комнаты Лотера. А взбираться уже не было никакого желания. Никколо присел на ступеньки, прислонился спиной и затылком к теплому дереву стены, обхватил колени руками, закрыл опять глаза, начал мечтать, так и заснул. Разбудили его на рассвете ранние петухи и заливистый лай собак. Потирая затекшие плечи, колени и грудь и подрагивая от утреннего холодка, Никколо, озираясь по сторонам непривычного места пробуждения, вдруг до дрожи в коленях и рези в глазах вспомнил вчерашнее свидание с девушкой из этого дома. Ему стало необыкновенно сладостно и уютно. С широкой, глупой улыбкой во всё лицо, Никколо поднялся к Лотеру, разбудил его. Лотер подумал, что Никколо смеется над ним, и хотел уже дать тому тумака, но вовремя заметил отсутствующий взгляд друга, хотя улыбка при этом с его лица так и не сходила. Они тихонько пробрались в столовую, забрали с собой по два куска жареной рыбы и хлеба, наполнили свои фляги вином, разведенным водой, также тихо вышли из дома и направились в сосновую рощу, надеясь успеть к общему сбору отряда самообороны. Они прошли быстрым шагом два перекрестка к выходу из города, как им навстречу попался торопящийся куда — то тощий итальянец Бен, который, увидев их вместе, перекрестился и начал, захлебываясь словами, рассказывать такие ужасные вещи, что у Лотера и Никколо волосы стали дыбом. — Построений и занятий теперь не будет, — шепелявил Бен разбитыми губами, — там, — он махнул рукой в направлении Жуан — Ле — Пена, — вылавливают всех мальчишек, тащат их на площадь и секут розгами, а что дальше будет, никто не знает. А Марка и его Витторию прямо в её доме порешили, женщины судачат, весь дом в крови и кроме их двоих, вокруг убитых человек пять, тех санкюлотов, что на них напали. А всё это сотворил будто бы твой дядька Оттавио с вооруженными беглецами из тюрьмы. Они этой ночью бежали оттуда. И с ними всё больше и больше отморозков из бедных, — Бен выразительно посмотрел на Никколо. — Стоп, всё ясно, больше ни слова, когда надо будет, будешь отвечать, сейчас делать что я скажу! — резко и повелительно проговорил Лотер, кладя руку на плечо Бена. — Ты, Чезаре, в порт, предупредишь наших работников и стражников, тех которые там, они знают, что делать. Ты, Бен, молодец, что удрал от них, собирай наших парней с северной стороны города, сбор возле ратуши, я тоже оповещу наших с южной стороны. И ты, Ник, там, в порту, не задерживайся, всё рассказал и к ратуше. Молодые люди разбежались по своим направлениям. Хотя парни шевелились очень резво, пока одевались, пока вооружались и притопали к ратуше, там уже стояли вооруженные стражники и рабочие порта, готовые к любым баталиям. Начальник стражи кое-что знал о побеге арестантов (их за взятку вооружил и выпустил на волю стражник, проходящий стажировку), но про убийство уважаемых людей Жуан-Ле-Пена, от Бена слышал впервые. Поэтому как самый старший воинский начальник, Марио внимательно выслушал Бена и начальника портовых рабочих и принял решение — атаковать вооруженных бандитов немедленно, чтобы они еще чего не натворили. Атаковать двумя группами: одна плывет на шлюпах по морю и высаживается на побережье восточнее Жуан — Ле — Пена и перекрывает все дороги там, а вторая от города Антиба по три — четыре человека, цепью бегом двигается с запада на Жуан — Ле — Пен. Он дополнил первую группу стражников половиной вооруженных юношей Марковского отряда самообороны, старшим над этой половинкой поставил Пьетро и подчинил их действия своему заместителю Лоренцио. Оставшуюся половину Марковского отряда под командой Лотера передал вооруженной группе портовых рабочих и подчинил их Реми. Отправил рабочих порта и Лотера с юношами в порт и далее приказал действовать так, как уговорились. В городе оставил трех старослужащих стражников и Бена, для поддержания порядка. Всё это было выполнено в течение каких-то пяти минут. Оставшиеся, под командой Марио, рассредоточенной цепью, где бегом, а где шагом, двинулись к селу, захваченному бандитами. Им навстречу попадались встревоженные жители села, плачущие женщины, матери забранных на расправу ребят. Маленькие мальчишки показывали взрослым дядям, как незаметно пройти по улочкам села до площади, куда бандиты заставили угрозой оружия, а нередко и применением оружия принести столы и лавки, различную одежду и всевозможные продукты, повозки для всего этого и лошадей с ослами. Сами же бандиты, руководимые Оттавио, хотя и пьянствовали вовсю, и творили дознания розгами по собранным сельским юношам, зорко охраняли территорию площади от всяческих посягательств кричащих и плачущих женщин теми же розгами. Одного отчаявшегося отца, пытавшегося вырвать сына из их рук, били прикладами мушкетов и эфесами сабель. Избитый до потери пульса, он упал на выложенную диким камнем мостовую, поливая её кровью, хлынувшею горлом. Немногочисленные группы отморозков рыскали по брошенным хозяевами домам с целью найти деньги, продукты, а то и просто приодеться. Эти-то неуправляемые отщепенцы и подняли шум и выстрелами дали знать остальным бандитам, что на них напали. Вмиг протрезвевшие, но не утратившие своей злобы к преуспевающим жителям села, бандиты связали юношам руки за головами и между собой, как это делалось при перегоне рабов, и погнали их на восток из села. Груженые повозки, но не запряженные ещё ни ослами, ни лошадьми, бандиты бросили на площади вместе с ослами, потому как те и у настоящих хозяев упирались, как могли, но не двигались. Вместо боя с хорошо обученными стражниками и вооруженными парнями из отряда самообороны бандиты предпочли поспешное бегство с захваченным и награбленным добром на запряженных лошадьми повозках, а то и просто на лошадях или бегом на своих двоих. Марио приказал Лоренцио с пятью стражниками и тремя волонтерами прочесать каждый дом, сад и огород в селе, сопротивляющихся бандитов убивать, тех которые сдавались, связывать и вести на площадь для предания суду жителей. С остальными воинами Марио собирался преследовать врага до полного его уничтожения или пленения. Он надеялся, что Реми успел устроить засады на дорогах и бандиты мимо них не прорвутся. Вырвавшиеся далеко вперед верховые бандиты на лошадях и мулах покинули пределы села и скрылись в клубах пыли. Бежавшие рядом с гружеными тележками полупьяные вооруженные люди, оглядывались назад с надеждой, что напавшие на них стражники не будут их преследовать и останутся в селе, громко покрикивали на привязанных к повозкам парней, на лошадей, чтобы те резвее двигались. Их надежды не оправдались. Бандиты опрометью проскочили околицу села. За ними, отставая на одно лье, след в след, выбежала колонна одетых, кто в блестящие, кто в кожаные латы, разнообразно вооруженных, но ритмично отбивающих ногами такт, стражников и парней — волонтеров. И так это было похоже на боевое передвижение римских легионеров, что движение преследуемых резко снизилось, в ноги, животы и головы многих бандитов вселился животный ужас скотины, ведомой на убой, силы их покинули, они, ещё не приняв бой, уже его проиграли. Побросав оружие, ворованное имущество, своих рабов — пленных, трусливое большинство бандитов, падало на колени, вытягивая руки в сторону приближавшихся стражников и склоняя голову, всей этой позой напоминая просящих прощения нашкодивших маленьких детей. Только это были не дети, а взрослые дядьки и тетки с уродским мышлением ленивой голытьбы, никогда не желающей работать, чтобы жить, а всегда готовой ради бесплатной одежи, жратвы и плотских утех на любые зверства и кровавое насилие над себе подобными. Марио передал по цепочке приказ тылам: сдающихся вязать крепко и догонять отряд, связанных молодых людей — развязать и отправить в село. Тылы под руководством Пьетро третий по счету раз повторяли с честью давно заученный урок — обездвижение пленённого врага с помощью веревок и ремней. Кого только команда Пьетро здесь не наблюдала. Были здесь и парижские санкюлоты, и марсельские бродяжки, и наследственные нищие обеих полов, и великовозрастные бездельники-детки богатых родителей с Прованса, всего набралось около дюжины человек. Тыловики собрали брошенное оружие, а именно: ножи различной величины и качества, шпаги и кривые сабли берберов, пистоли и мушкеты, даже два лука со стрелами, всё это сложили на тележку и отправили в село с сопровождающими её молодыми ребятами. Охранять кучку крепко связанных по рукам и ногам и вроде искренне испуганных разбойников, Пьетро оставил худого и высокого, как жердь, Берталуччи с двумя помощниками. Сам, с одиннадцатью тыловиками, побежал догонять, уже ведущий кровавый бой, отряд стражников с, отчаявшимися от безнадеги, бандитами. Они спешились с повозок и стреляли из — за укрытий, кто из мушкета, кто из арбалета. Не снижая темпа бега и стреляя на ходу из всех видов оружия, отряд Марио серьезно ранил четверых разбойников, одного убил, у самих тоже были ощутимые потери — двое убитых и пятеро тяжелораненых остались лежать на дороге и ждать помощи. Копьями добивали раненых бандитов. У разбойников закончились ружейные припасы. Окруженные со всех сторон, они ощетинились, чем могли: ножом, шпагой, саблей, копьем, дротиком, вилами. Но против проведших несравненно больше выигрышных схваток стражников всё напряжение разбойников было бессильно. Бесславно полегли они все в наступившей брани. Едва закончили осматривать убитых на предмет выявления главаря, вдруг, с той стороны, куда ускакала верховая часть бандитов по горной дороге, с которой не свернёшь, заклубилась пыль, и долетел торопливый перестук конских копыт по камню дороги. — Повозки валяй, прячься, заряжай, — заорал седоусый Марио. Минута и заряжены оставшиеся семь мушкетов, две повозки перевернуты, остальные повозки бесхозные лошади еле-еле тащили обратно в село. Подбежавшие, с хрипом дышащие, тыловики ловко скрылись по обочинам дороги. Пьетро, задыхаясь, кратко доложил начальнику стражи об оставленных связанных бандитах и выставленной охране. Уже видны оскаленные, с пеной у рта, морды лошадей, по взмыленным бокам которых бьют шпоры и каблуки кожаных сапог. Голова, с развивающейся длинной гривой немытых седых волос, и её раззявленная пасть с гнилыми зубами выдают дикий звериный рык, как — будто стеклянные глаза с бессмысленным взором шарят по сторонам, ищут, кого же убить, в обеих рукам по пистолету, шпага на перевязи стучит по ребрам лошади. Марио видит, вот тот, кого они искали, Оттавио. Рядом его приближенные отщепенцы. — Огонь!!! — проревел Марио, а в голове радостно пронеслась мысль, — Реми, молодец, успел и как неслабо врезал! Стреляют все. Пуля, она — дура.

Конец ознакомительного фрагмента.