Отпуск без задержания

Олег Николаевич Жилкин, 2021

«Отпуск без задержания» – это роман-приключение, с элементами мистики, психоанализа – интимный и одновременно шокирующий своей откровенностью. Действие романа охватывает разные временные периоды, города и страны; двигаясь по кругу от пункта принятия рокового для себя решения вернуться из Америки в Россию, и, заканчивая сегодняшним днем, – спустя три года после начала своей Одиссеи. Автор фиксирует те трансформации, которые происходят с его героем в ходе этого путешествия, рассказывает об удивительных встречах, впечатлениях и видениях, которые его посещают. Ему открываются скрытые механизмы, действующие во вселенной, оказывающие воздействие на отношения, что связывают людей. Встреча с женщиной, которая его полюбила, помогла осознать ему двойственность собственной натуры, обрести новую идентичность, освободиться от навязанной ему роли и стать автором своего романа и своей судьбы. Содержит нецензурную брань.

Часть 1. Ферт

Китайцы едят гусениц, а русские пишут на кириллице. Какая связь, казалось бы? Но она есть.

Прошло шесть лет, как я приехал в Америку, и мне уже было очевидно, что проект закончен. Он оказался закончен, как только я получил гражданство. За несколько месяцев, до наступления сроков подачи заявки на прохождения экзамена я всерьез задумался над тем, нужно ли мне все это? Но я не привык бросать начатое — слишком много энергии, времени, денег и сил было вложено, иначе к чему были все эти жертвы? У меня сохранилась фотография, где я вскрываю конверт с американским паспортом. Глаза у меня пустые. Работа закончена, но радости нет. Есть ощущение того, что проделан большой труд, и я молодец. После этого я еще несколько месяцев проработал в школе в ожидании лета. Летом я решил вернуться в Россию. Я еще был не уверен в себе, я каждый день менял свои решения. Наконец, в одно мгновение, я забронировал перелет, гостиницу в Ессентуках и сразу же успокоился. Я понял, что теперь я точно лечу.

Мне было жаль оставлять свою семью, но моя радость была сильнее жалости. Я просто бежал. Я бежал от депрессии и боли, которые стали посещать меня регулярно по ночам. Я слишком долго находился в стрессе. Мой проект закончен, я не должен был заставлять себя терпеть дальше, я свободен. Отныне каждый был волен принимать те решения, которые считал правильными.

Возвращаться в Россию было не страшно. Я допустил единственную ошибку, покинув транзитную зону во Франкфурте на Майне и, промаявшись в немецком аэропорту до вылета своего рейса в Москву. Несколько часов в Германии и штамп о переходе границы туда-обратно запомнилось как забавный курьез. Больше всего мне понравилось то, что на выходе из аэропорта можно было свободно курить, но, вернувшись в транзитную зону, я обнаружил специальную комнату для курящих и небольшой зал для занятий йогой, где мог бы провести время ожидания своего рейса на Москву, полеживая на коврике.

В Москве я долго не задержался, и через два дня уже прилетел в Минеральные Воды, а из аэропорта на такси до гостиницы в Ессентуках. Через неделю я позвонил жене и сказал, что не вернусь. Проект был закончен. Одновременно я понял, что закончен и наш с ней брак. Я не хотел и не мог больше обманывать ни себя, ни ее. Я хотел иметь секс с другими женщинами, и не скучал по ней. Самое удивительное, что я не скучал и по детям. Они выросли. Я уже давно понял, что совершенно не играю в их жизни никакой роли. На какое-то время я стал человеком без прошлого и без будущего.

До времени заселения в гостиницу оставалось пара часов, которые требовались администратору, чтобы подготовить номер. Я оставил свои вещи и пошел в парк, чтобы осмотреться и выпить минеральной воды. На пути к бювету у меня состоялась удивительная встреча с человеком, которого я считал умершим еще пять лет назад. Мертвец играл на гитаре вальс Доги из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь» и чувствовал себя вполне сносно, несмотря на свои семьдесят шесть лет. Это был школьный товарищ моего отчима — глуховатый музыкант Анатолий, к которому я с юности испытывал чувство симпатии и уважения, и с которым мы сыграли не одну партию в шахматы. Как и подобает восставшим из гроба мертвецам, Толя не сразу меня узнал.

— Алик? Что ты здесь делаешь? — удивился он, — ты ведь должен быть в Америке.

— А ты, — хотелось ответить мне ему вопросом на вопрос, — вот уже как пять лет лежать на кладбище, — но я воздержался от шутки. Не из приличия, из суеверия.

«Что если я не вернулся в Ессентуки, а оказался в царстве мертвых?» — подумал я. Эта встреча и впрямь перевернула мое сознание. Я решил, что раз в этой жизни все возможно, то почему бы и мне не обрести здесь новую жизнь. Алик — мое имя, которое мне дали родители. В школе на Украине, где прошло мое детство, меня стали называть Олегом. Я решил вернуть себе свое детское имя, которое вполне подходило для Кавказа, где я оказался.

Здесь была могила моей мамы, умершей пять лет назад. Я побывал на могиле и выбрал для нее небольшую оградку — прежде их запрещали устанавливать власти на социальных кладбищах, ввиду крошечных размеров захоронений. Тем ни менее, когда ограда была установлена, я убедился, что там достаточно места для двоих. Я не слишком сентиментален, но место мне понравилось: на склоне горы, напротив женского монастыря и с видом на Эльбрус, который отлично виден в ясную погоду.

Я никогда прежде не любил Ессентуков, но что-то произошло со мной за то время, что я прожил в Америке. Я научился любить тихие места, напоминавшие мне мое детство, я полюбил парки, я стал скучать по вкусу минеральной воды из источников. В Америке очень много красивых мест. Меня поразил океан, его мощь. Я всегда мечтал жить в доме на берегу и гулять по утрам вдоль бесконечных песчаных пляжей, собирая ракушки. Я вплотную приблизился к своей мечте, за два часа езды от дома достигая Западного побережья Тихого океана на своей купленной с рук «Хонде CRV». Но в океане невозможно купаться — вода слишком холодна. Для этого нужно было лететь на юг, в Мексику или Калифорнию, но мне почему-то все чаще хотелось оказаться в Кисловодском парке, и с этим ничего нельзя было поделать. Мой образ рая, наверное, слишком примитивен, или мы к середине жизни выбираем из всего разнообразия самые надежные и проверенные временем места?

Россия мало изменилась за те четыре года, что я в ней не был. В последний свой визит милиционеры ловили курящих в парках и на перронах вокзалов. Сейчас я мог курить почти везде, где мне вздумается, и после Америки, с ее жесткими ограничениями, это воспринималось как знак свободы, пусть и в негативном ее выражении. Мне показалось, что люди здесь меньше спешат и суетятся, больше времени проводят в праздных прогулках по улицам, больше разговаривают друг с другом. Первое время я не мог наговориться. Я искал и находил себе собеседников повсюду. Я наслаждался русской речью и способностью выразить с помощью слов любое сложное чувство, которое на родном языке не выглядело вычурно. Меня здесь понимали люди самого разного социального статуса: бродяги, нищие, старики, наркоманы. За каждым из них был опыт жизни, опыт общей для нас культуры. Люди были чутки к языку, и слышали каждый оттенок речи собеседника, и я был не новичком в этой игре, от которой получал подлинное наслаждение. Наша речь — это тропинки, которые ведут к сердцу человека, и кто знает, к кому они тебя приведут в следующий раз. Именно поэтому мне так легко было знакомиться, заводить романы, влюблять в себя людей и влюбляться самому. В этом лесу мне все было знакомо, и я был в нем не чужой.

Я уже знал, что могу жить один. Я уже знал, что могу обходиться малым. Я уже чувствовал, что могу рассчитывать на то, чтобы проводить часы в саду Господа своего, раскачиваясь на качелях. Старик был добр ко мне, во всяком случае, я почувствовал, что с приездом на Родину, тоска меня отпустила, я мог позволить себе некоторую беспечность, и я даже злоупотреблял этим чувством защищенности, позволяя себе то, чего никогда в жизни себе не позволял. Я чувствовал себя счастливым. Может со стороны это выглядело как сумасшествие, но я и вправду был счастлив так, как может быть счастлив приговоренный к казни и помилованный в последний момент преступник.

Я не знал, сколь долгим будет это мое состояние легкости и эйфории. Я думал о том, чтобы прожить так до конца лета. Я изменился, и это помогало мне не ощущать привычной тяжести на ногах, как будто сила земного притяжения на время утратила надо мной власть. Да, я вернулся на свою Родину, но я вернулся уже другим человеком. Мне еще предстояло найти себя — нового, или старого, впавшего в детство или в безумие пятидесятитрехлетнего мужика, у которого совершенно закончился ресурс нормальности, и не осталось сил на терпеливое ожидание будущего счастья. Счастье уже наступило. Я так чувствовал, я так решил для себя. И в этом чувстве было много отваги — того незнакомого мне ранее ощущения, когда ты уверен в том, что с тобой ничего дурного не случится, что ты находишься под защитой и покровительством высших сил, которые тебя сюда привели. Я не изображал из себя супергероя, я им был.

С кем я только не познакомился тем летом 2018 года! Это были бомжи, восточные проститутки, женщина из дипломатических кругов, наркоманы, убирающие парк по приговору суда, заезжая в город мошенница, женщины ищущие развлечений и одинокие вдовы, выжившие из ума старухи, безумный философ и местная поэтесса. Я каждый день заводил новые знакомства и не забывал поддерживать старые. С кем-то я расставался навсегда, кому-то обещал встречу в будущем и невольно обманывал, попадая под влияние нового увлечения. Я смеялся, смешивал стили и жанры, танцевал на улице под пение уличной певицы, водил женщин по любимым дорожкам кисловодского парка, рассказывал им свои истории, угощал кофеем, слушал их истории, увлекал и увлекался, легко расставался и все это переживал искренне, но не слишком глубоко.

Я много курил в то лето, пил каждый день вино, иногда коньяк, ел свежие овощи с рынка, спал по четыре часа в сутки и чувствовал себя четырнадцатилетним подростком, выросшим на улице среди клумб и аллей старого запущенного парка. Я почти не покидал его территории. Здесь я чувствовал себя в безопасности, хотя и видел, что вокруг праздных отдыхающих курортников кипит своя невидимая полукриминальная жизнь не самого благополучного в этом отношении региона. Кавказ всегда населяли всякого рода жулики, мошенники и проходимцы всех мастей, среди которых попадались и настоящие разбойники, способные легко сунуть нож в пьяной ссоре или просто освободить перебравшего спиртного отдыхающего от груза наличности.

Надо сказать, что я не слишком осторожничал. Однажды, перебравшая коньяка администраторша гостиницы, в которой я проживал, повела меня в гости к своим друзьям. Объясняла она свое приглашение тем, что ее старый приятель, которого она называла Сашкой, попал в серьезное положение и ему требуется дельный совет.

— Если ты им понравишься, — приговорила она, — они тебе поверят, и ты им поможешь. Ну, а нет, просто посидим, я тебя с хорошими людьми познакомлю.

Люди и впрямь оказались душевными. Ее старый приятель проживал в деревянном пристрое в глубине двора большого дома, недалеко от центра города. Он практически не вставал с постели, после неудачной операции на ноге. Передвигался он при помощи костылей, и хотя чувствительность конечностей была не нарушена, заниматься собственным здоровьем он наотрез отказывался. Ухаживала за ним его возлюбленная с очень испитым лицом, но с хорошей фигурой и изысканными арестантскими манерами. Позднее я узнал от администраторши, что женщина отсидела десять лет за убийство своего любовника, имела характер вспыльчивый и агрессивный. Администраторшу она ревновала и поэтому откровенно недолюбливала. Между собой они разговаривали исключительно на матах. Мужчина на эти вспышки и перебранки не реагировал, оставаясь абсолютно невозмутимым в любой ситуации.

Когда мы вошли во двор, вся компания праздновала день рождения любимой собаки Люськи. Пришли мы не с пустыми руками и в компанию меня приняли довольно просто, без лишних вопросов, и лишь Сашкина возлюбленная уставилась в меня испытывающим взглядом, пытаясь понять, что я за «фрукт», и чего мне надо. Женщина была уже изрядно пьяна и не считала нужным маскировать свою подозрительность и изображать гостеприимство.

Мы разлили по первой, выпили, закусили и закурили.

— Кого это ты привела, Тонька? Как звать тебя, мил человек?

— Алик! — представился я.

— Алик?! Как мило, — хрипло расхохоталась женщина, — а меня Маргарита Ильинична. Я жена вот это человека — женщина обняла сидящего рядом на кровати высокого худого мужчину с изможденным лицом и демонстративно впилась ему в губы.

— Какая ты мне жена?! — возразил мужчина. — Ты мне любовница.

— Любовница, жена, нянька, мамка. Мою тебя, белье стираю, есть готовлю, дерьмо за тобой выношу. Так что тебя к нам привело, Алик? Ты часом не мент? А то ты на мента очень похож.

— Алик риелтор. Он из Москвы, отдыхает у нас в гостинице. — Вступилась за меня Антонина. — Это я его позвала, может он поможет Сереге советом.

— Мне ничья помощь не нужна, — заявил мужчина. — Мне все по хрену, пусть все будет как есть, я долго на этом свете не задержусь, надоело все.

— Да, ты не торопись в могилу! — рассердилась Тоня — Тут такое дело: у Сереги была сестра в Москве, восемь или девять месяцев назад ее убили. Кто — неизвестно. У нее в Москве две квартиры было — одна двухкомнатная, другая трехкомнатная. Одну она вроде каким-то сектантам отписала еще при жизни, а в другой квартиранты живут. Что можно в этой ситуации сделать?

— У сестры есть еще родня кроме Сергея: дети, внуки, брат, сестра?

— Да никого у нее нет — я один. Ну, есть еще двоюродная племянница — она нотариусом работает.

— А ты заявление на вступление в наследство писал? К нотариусу ездил?

— Да ничего я не писал. У меня племянница этим всем занимается. Я ей генеральную доверенность подписал.

— А, ну молодец, может тебе что-то перепадет.

— Да ни хрена ему не перепадет! — вмешалась в разговор Антонина. — Видишь, в каких он условиях живет! Его как раз родственники эти сюда переселили. Ему весь дом по наследству принадлежал, а они его уговорили поменяться на квартиру за железной дорогой, ну и каморку эту выделили, чтобы он здесь доживал. Ждут, когда он своей смертью помрет и все им достанется.

— Слышь, Тонька, что ты не в свои дела лезешь? — оборвала ее Маргарита Ильинична. — В другой раз поговоришь. У нас сегодня день рождения Люськи — давайте за ее здоровье выпьем!

— А кто это? — поинтересовался я у почтенной публики.

— Собачка наша. Ровно год назад приблудилась.

— Это та, что меня на входе облаяла?

— Да она никого сроду не укусила, это она от страха. Но преданная, — если кто руку на хозяина поднимет — загрызет на хрен. Люсечка-Люсечка, иди к нам!

— Не пойдет! — сказал Серега. — Боится. Чужой в доме.

— Так ты и вправду риэлтор? — переключила на меня внимание Маргарита Ильинична. — Смотри, меня еще никому обмануть не удалось. Глаза у тебя добрые, вроде, но что ты за человек я понять не могу. Выпьешь с нами за Люську?

— Почему нет? Давайте выпьем. Мне только Тоню до дому надо довести, я матери ее обещал.

— Это ты зря обещал. Тонька после смены обычно дома не ночует. Правда, Тонь? Гуляем сегодня?

— Гуляем. Так что скажешь, Алик, какой совет дашь, умный человек. Или ты не так умен, каким кажешься?

— Выходит, Тоня, тебе за Серегу замуж нужно выходить. Есть у Сереги паспорт? — зашел я с козырей.

— Ты что, с ума, что ли сошел? Серега мой друган. Я за него замуж не пойду — возмутилась Антонина.

— Ну и зря. Дело твое. Жить с ним можешь не жить, а вот по закону ты могла бы его делами заниматься.

— Это ты что ли Тоньку за Серегу моего сватаешь?! — возмутилась Маргарита Ильинична. — Я сейчас этой бляди все глаза выцарапаю!

— Вы, Маргарита Ильинична, не беспокойтесь раньше времени! — успокоил я женщину, — Дело тут требует юридической формы, а содержание все останется таким же, как и прежде. Вы же за Сергея замуж выйти не можете? Вы с мужем разводиться не собираетесь, я так понимаю.

— Да, я женщина замужняя, у меня квартира, семья, дети. Мне жизнь свою заново начинать не с руки.

— На кой хрен мне жениться! — подал голос Серега. — Мне и так неплохо живется. Сколько проживу — все мое, я свое отжил.

— Да не отжил ты свое! — вмешалась Тоня. Ты же на четыре года меня всего старше — мы с Аликом ровесники.

— Да, ладно, — удивился я — тебе, Сергей, что ли шестидесяти нет?

Мужчина и впрямь выглядел как глубокий старик.

— Пятьдесят восемь мне. Это болезнь меня подкосила. Но все, что ниже пояса у меня еще работает, будь здоров!

— Так, а можно на медиков в суд подать? Пусть они операцию переделывают.

— Они мне и без суда предлагали, я сам не захотел.

— Бесплатно?

— Ну, конечно. Откуда у меня деньги. Были деньги — мне родственники за дом выплатили, так мы их за год пропили.

— Че-то у нас скучно, мужчины — вмешалась в разговор Маргарита Ильинична. — Давайте музыку включим — я танцевать хочу.

— Ну, иди, танцуй, а мы пока потолкуем с человеком — махнул рукой Серега. — Закуски нам еще принеси.

— А ты и впрямь думаешь, что может это дело выгореть? — обратился он ко мне, когда женщины пошли налаживать музыку и собирать на стол.

— Откуда мне знать, я даже документов никаких не видел. Меня Антонина в курс дела не посвящала, куда меня зовет и зачем. Но, в любом случае, попытаться стоит. Подумай, если тебе будет нужна моя помощь, я помогу, чем смогу. Тебе специалист нужен, — я врача имею в виду. Ты еще на ноги встать сможешь, — я смотрю, что голова у тебя работает нормально. Тоня, конечно, не вариант. Есть у меня одна знакомая медсестра — я с ней поговорю, может она согласится за тобой ухаживать.

— Тебе-то какой интерес?

— Почему не помочь хорошему человеку? Мне ничего это стоить не будет.

— Ладно, не пьяный это разговор, приходи завтра к двенадцати, я подумаю.

— Договорились.

В этот момент к столу подошли Маргарита Ильинична и Антонина. Тоня смотрела на меня с подозрением. Она уже была крепко пьяна.

— О чем вы здесь говорил? Что он тебе обещал? Ты ему документы какие-то показывал?

— Мальчики, давайте танцевать! — бросила клич Маргарита Ильинична. — Хотите я вам стриптиз покажу?

— Ты еще не видел какое у нее тело, — подмигнул мне Серега. — как у двадцатилетней!

Маргарита села на стул и стала под музыку снимать сначала колготки, демонстрируя и впрямь очень стройные не по возрасту ноги, а затем принялась расстегивать пуговицы на блузке.

— Марго когда-то профессионально танцевала, — поделился информацией Серега. — стриптиз у нее коронный номер.

Тем временем Маргарита сняла блузку и расстегнула застежку на бюстгальтере.

Антонина тоже вошла в раж и начала сбрасывать с себя одежду. В отличии от Маргариты, тело ее было оплывшим, массивные груди нависали над весьма заметным животом, который, впрочем, мог бы прийтись по вкусу любителям восточных танцев.

Тем временем Маргарита сбросила бюстгальтер и обнажила грудь, которой и правда могла бы позавидовать двадцатилетняя девушка.

— Что, нравлюсь? — с вызовом спросила она у меня.

— У вас очень красивая фигура, Маргарита Ильинична! — корректно признал я правоту ее слов.

— Ладно, посмотрел и хватит! — сказала Маргарита, застегивая бюстгальтер — У меня мужчина есть, а то он еще меня к тебе приревнует.

— Да я не посягаю, у меня у самого есть женщина, которую я люблю.

— Правда? Ты нас с ней познакомишь? Почему ты без нее пришел? Я думала ты Тонькин хахаль. — Маргарита, кажется, совсем прониклась ко мне доверием. Она слегка вытянулась на стуле, положив мне на бедра свои длинные ноги.

— Да, не, мы просто друзья.

— Какие мы с тобой друзья?! Ты — жулик! Я тебя сразу раскусила — мутный тип! — встряла в разговор Антонина.

— Какого тогда черта ты меня сюда привела, дура? С тебя же первой спросят, если что. — спокойно ответил я на ее выпад. Я уже знал за ней эту особенность становиться в пьяном состоянии очень агрессивной и решил не давать ей спуску.

Маргарита встала со стула, застегнула блузку и пошла по двору искать забившуюся куда-то собаку.

— Ах, ты, сучёныш! Я тебя просто проверить решила, что ты за «фрукт». А ты уже к Сереге подобрался, документы его смотрел. Показывал ты ему документы?! — обратилась она к приятелю, который сидел совершенно невозмутимо и нарезал тонкими ломтиками сало на блюдце.

Я налил полный стакан воды и отпил от него глоток.

— Показывал или нет?! — настаивала Антонина. Ее мощная грудь, казалось, сейчас выпрыгнет из лифчика от возмущения.

–Люська-Люська! — звала Маргарита собачку. — Ее нигде нет, я весь двор обыскала!

— Да я ее выпустила, когда мусор выносила, — призналась Тоня. — пусть побегает немного, а то она кобеля в жизни своей не нюхала.

— Ты, что, блядь, с ума сошла? — заорала на нее Маргарита. — Она же пропадет. Ее собаки загрызут! Она ничего здесь не знает, ее сроду никто со двора не выпускал!

— Ладно, я пошел. Если что надумаешь, дай мне знать. — кивнул я Сереге. — Спасибо за компанию!

— Ты что ли уже обо всем с ним договорился?! — вновь обострилась Тоня. — Ты его знать не знаешь, кому ты поверил?!

Я взял стакан с водой и выплеснул содержимое ей в лицо.

— Охладись, сумасшедшая!

Когда я уходил, Антонина молча смотрела мне вслед, не зная как реагировать. Серега продолжал нарезать сало. Маргарита выбежала за ворота и во весь голос кликала Люську.

Я вышел за ограду в твердой уверенности, что больше сюда никогда не вернусь.

Трижды в день я ходил к источнику за водой. Здесь я первым делом познакомился с миловидной женщиной, продававшей путевки напротив входа в питьевую галерею. Всякий раз по дороге к источнику я останавливался возле ее столика, чтобы с ней поболтать.

Наши отношения не выходили за рамки невинного флирта, я любил ей рассказывать обо всех своих приключениях, и это уже вошло в традицию. Я рассказал ей о своих новых знакомых, и Оксана и неожиданно высказала свою заинтересованность.

— Ты знаешь, а я могла бы выйти за этого мужика замуж, если все обстоит именно так, как они рассказывают.

— Честно говоря, когда я ему говорил, что у меня есть знакомая медсестра, я как раз имел в виду тебя. Антонина в этом деле не помощник. Она бухает и совершенно непредсказуема. Тут нужен надежный человек, который сможет контролировать всю ситуацию, разгонит всю эту шоблу вокруг мужика и поставить его на ноги.

— Ну, узнай, если у мужика действительно есть права на наследство, то при его желании, можно было бы и попытаться что-то сделать. В этом городе полно таких инвалидов и стариков, за которыми некому ухаживать, а у меня все-таки среднее медицинское образование, а при той ситуации, которая сейчас вокруг него сложилась, он точно долго не протянет.

— В общем, понятно, при случае я тебя извещу, хотя я уже не хочу в эту историю ввязываться.

— Это да, тут нужно знать все подводные камни. Я тебе, честно говоря, удивляюсь, что ты не побоялся в незнакомый дом идти. Небось, решил за Антониной приударить?

Я засмеялся:

— Не мой типаж, мне миниатюрные женщины нравятся, вроде тебя.

— Много вас таких на сезон. Меня только серьезные предложения интересуют.

— Ну, стало быть, будем этого Серегу разрабатывать, он мужик хоть и на костылях, но говорит, что все, что ниже пояса работает исправно — от баб отбою нет.

— Прям, ты меня заинтересовал. Ладно, расскажешь, как там дальше у вас дело пойдет.

— Думаешь, стоит того?

— Ну, а почему нет. Вы же вроде договорились с ним на трезвую голову поговорить. Чего в жизни не бывает?

Мы расстались, и я задумался над тем, как прихотливы человеческие отношения даже в таких маленьких курортных городках. Какие варианты судеб и драмы скрываются за заборами в его тихих с виду дворах.

Моя мама прожила здесь более двадцати лет. Я знал, как внимательно здесь люди следят за жизнью других людей, насколько мелочны бывают их мотивы, как продуманна и хитра может быть их тактика поведения, если в дело вмешивается корысть. Собственно говоря, судьба моей мамы была одним из примеров того, как борьба за ее скромную жилплощадь вынудила людей скрывать от меня ее страшный диагноз и никакие, даже родственные чувства, не явились препятствием к тому, чтобы попытаться меня обмануть.

Утро следующего дня я провел в парке. Накануне у меня завязалось знакомство с женщиной моих лет, с которой я познакомился, даже не рассчитывая всерьез на успех. Женщина выглядела солидной, дорожащей своей репутацией и положением дамой. Одета она была просто, в спортивном стиле, но что-то в ее взгляде и внешности было такое, что я почувствовал идущий от нее сексуальный вызов и решил не задумываясь принять его, руководствуясь любопытством. Это была женщина восточного воспитания, но, в то же время, русской культуры, что провоцировало мой интерес, потому что прежде я ни за что бы не отваживался заглянуть за фасад неприступности этого типа женщин, чтобы узнать, что стоит за скрытой, но угадываемой в них чувственностью.

Мы гуляли с ней по парку, разговаривали на разные темы, находили общие точки соприкосновения, и это, как я понимал, была очень осторожная разведка, где любое невпопад сказанное слово могло бы тут же прервать начавшееся знакомство. Я все больше увлекался беседой, которая мне напоминала рискованное путешествие в загадочную страну, окруженную высокими горами.

Я вызвался проводить женщину до дома, в котором она снимала квартиру, и она приняла мое предложение, предупредив, что в дом меня ни при каких обстоятельствах пригласить не может, свой номер телефона мне тоже не даст, но, может быть, мы как-нибудь встретимся в парке следующим утром, в это же время.

Так, беседуя с ней, мы все дальше удаляясь от парка в сторону частного сектора, как вдруг я почувствовал на себе чей-то взгляд. Я обернулся, и заметил, на противоположной стороне улице дрожащую от страха собаку, которая, прижавшись к дому, смотрела в мою сторону. Я не поверил своим глазам — это была та самая Люська, день рождения которой я праздновал вчера в компании малознакомых мне людей.

— Извини, — сказал я своей спутнице, которая молча наблюдала за мной, удивленная той переменой, которую вызвала во мне встреча с дворнягой, — я должен увести эту собаку хозяину — она потерялась.

— Конечно, — тут же согласилась она, — иди, раз должен.

Я попытался приблизиться к собаке. Она сначала сделала вид, что хочет от меня убежать, но потом позволила взять себя на руки.

— Надеюсь, мы еще встретимся, — попрощалась со мной женщина.

— Да, конечно, — обещал я ей. — До встречи в парке.

Я нес на руках собаку, чувствуя себя спасителем несчастного животного. Вся эта ситуация казалась мне крайне необычной — все выглядело так, будто сам господь привел ко мне эту тварь, чтобы я еще раз вернулся в тот странный двор с искалеченным Серегой и его верными спутницами.

К счастью, нести мне ее предстояло недолго. Я запомнил адрес — это было через две улицы. За несколько метров до дома, из ворот вышла Антонина с пакетами мусора. По ее виду было понятно, что всю ночь она провела, пьянствуя в гостях у своего приятеля. Увидев меня, она застыла столбом. Какое-то время она присматривалась ко мне, словно не узнавая, затем медленно поставила пакеты на землю и повалилась на колени.

— Господи! Люся! Это она? Ты где ее нашел?!

— На соседней улице.

— Я не верю! Мы всю ночь ее искали по всем дворам. Кто ты?!

Я понимал, что в ее глазах я выгляжу сейчас сошедшим на землю мессией. Женщина поднялась с колен и бросилась меня обнимать.

— Меня чуть из-за этой собаки не убили! Ты спас мне жизнь! Не могу поверить в то, что ты ее нашел! Ты что ли специально ее искал?

— Да нет же, она сама меня нашла.

Мы вошли во двор — со вчерашнего дня картина мало изменилась. Хозяин сидел за накрытым столом, рядом с ним сидела Маргарита Ильинична.

Тоня громко огласила благую весть о том, что Люська нашлась. Она явно была под сильным впечатлением от случившегося и не могла подыскать слов, чтобы выразить свое изумление и восторг.

— Алик нашел собаку! — взывала она к небесам. Затем она возвращалась ко мне и вновь, пристально заглядывая в глаза, обращалась ко мне с вопросом: — Кто ты?!

Я и сам уже не знал кто я. Что если и в самом деле я Моисей, посланный к ним, чтобы вывести их из пустыни?!

— Ты где ее нашел? — устроила мне допрос Маргарита Ильинична.

— На соседней улице.

— Ты что ли ее украл?

— У меня есть свидетели — я совершенно случайно на нее вышел.

— Что ты здесь делал?

— Провожал женщину.

— Понятно, ну садись, ты сегодня дорогой гость, будем праздновать Люськино спасение. Наливай пока. Я пойду, осмотрю мою девочку.

Мы успели выпить с хозяином по стопке, как в дом вошел еще один гость.

Был он высоким, сухим, в камуфляже, одноглазым мужчиной моего примерно возраста. Мужчина принес с собой флягу со спиртом и пакет с домашними помидорами.

Мы познакомились. Мужика звали Виктором. Было очевидно, что он ко мне присматривался своим единственным глазом, и я не слишком-то вызывал у него доверия к себе.

— Ты представляешь, Алик, Люську нашел! — продолжала радоваться Антонина.

— Ладно, хрен с ней, с этой собакой, кончай суетиться. — строго одернул ее мужик. — Ты кто сам по жизни?

— Никто.

— Как это никто? Мне Тонька рассказывала, что ты план придумал, как Сереге дом свой назад вернуть. Я тебе бы не советовал в это дело вмешиваться. Тут фармазоны за этим стоят. А за тобой кто?

— Господь Бог. Антонина мне сказала, что Сереге помощь нужна, если нет — то мне нет смысла в чужие дела впрягаться.

— Погоди, — остановил меня Серега, — давай выпьем.

— Ты что ли из баптистов? — обратился ко мне Виктор. — Я эту публику не люблю. Ты где в армии служил?

— В стройбате. Призывался из Ессентуков.

— В каком году?

— В восемьдесят восьмом.

— Тебя, значит, Башкатов призывать должен был. Он тогда военкомом был

— Да вроде он.

— Ну, тогда на тебя я всегда информацию получу, если что.

— О, давай за стройбат — обрадовался Серега. — Королевские войска. Я тоже в них служил.

— А я в инженерных. Минером был. Там глаз и потерял, но своим оставшимся я вижу лучше, чем другие двумя. Ты мне скажи, какой мы процент с этого дела будем иметь?

— А с чего ты решил, что я процент какой-то выплачивать буду? Ты видишь в этом мой интерес?

— Пока нет.

— Ну, вот, когда увидишь, тогда и о процентах поговорим.

— Надо все же подробней потолковать. Давай завтра встретимся в городе, не возражаешь?

— А мне с тобой зачем встречаться, ты чьи интересы представляешь?

— Серегины я интересы представляю, друг я его. Ты баб не слушай, он только мне доверяет.

Не знаю зачем, но я согласился на встречу. На тот момент я был уже изрядно пьян, и мне казалось, что я нахожусь на какой-то воровской малине, где меня проверяют невесть зачем, как Володю Шарапова. Пока мы беседовали, в компании то и дело появлялись еще гости, и некоторые из них и впрямь производили впечатление людей вышедших на покой после бурной криминальной молодости.

Выбрав момент, я распрощался с честной компанией и благополучно вернулся в мир тихих курортных радостей.

Я был не трезв. Скользкий разговор в компании людей, которые мне казались довольно опасными, все еще наполнял кровь адреналином, а происшествие с собакой и вовсе настроило меня на мистический лад. В таком состоянии я пошел на рынок выбирать тяпку, чтобы выполоть сорняки на маминой могиле.

Я шел вдоль рядов продавцов, и мне казалось, что я способен читать мысли этих людей. Я улыбался им, они улыбались мне в ответ. Это был мой город, и я тоже был его частью.

Проходя мимо худого, улыбающегося торговца мясом, я заметил, что он воткнул вертикально нож в деревянную разделочную доску прямо напротив своего прилавка.

Глядя в глубоко посаженные глаза молодого человека кавказской наружности я почему-то подумал, что это глаза убийцы.

Уже почти миновав его, я не выдержал и, вернувшись к прилавку, обратился к нему:

— Я бы на вашем месте убрал нож.

— Почему? — улыбнувшись, спросил меня продавец.

— Потому, что это многое говорит о его владельце.

— Никогда об этом не задумывался. — удивился продавец.

На следующий день я вернулся на рынок, чтобы купить тяпку, которую накануне выбрал. Стояла жара и продавец посоветовал мне приобрести настоящую тяпку с длинной ручкой, чтобы побороть сорняки на маминой могиле, потому что почва за то время, что могила не убиралась, должна была стать твердой как камень. Когда я возвращался обратно, у прилавка меня поджидал мой вчерашний знакомый.

— А я вас вчера потерял, думал, что будете тем же путем возвращаться, хотел поговорить.

Продавец был почеркнуто вежлив ко мне, стараясь продемонстрировать хорошие манеры.

— Что это у вас?

— Тяпка.

— Зачем она вам? Пришли меня убить?

— Надо выполоть сорняки с могилы, у меня мама здесь похоронена.

— Так вы местный?

— Нет, жил когда-то здесь. А вы?

— Я местный, с шестнадцати лет на рынке торгую. Здесь все мои сестры работают. Не веришь?

Я огляделся: женщины, торгующие рядом с ним, посмеивались, бросая в нашу сторону игривые взгляды.

Мой собеседник пригласил присесть за его прилавок и предложил выкурить по сигарете. Был он очень худым. Казалось, что одежду он себе подбирает в детском мире.

Мне было немного не по себе от его пронизывающего взгляда.

— Ну, как тут жизнь? — поддерживал я светский разговор, — Жить можно?

— Кто может, тот живет, — усмехаясь, ответил мне сын гор.

— А кто не может, тот не живет? — пытался закончить я мысль этого странного человека.

Мы оба засмеялись, и от этого смеха у меня невольно пробежал холодок по спине. Мой собеседник проявлял интерес к моим делам, спрашивал, что я делаю в городе, и как долго намерен здесь оставаться. Узнав, что я собираюсь прожить в Ессентуках до конца лета, предложил обменяться телефонами, обещая, что как только придет сезон меда, он мне подарит банку со своей пасеки. Мы обменялись телефонами и я, сославшись на ожидающие меня дела, распрощался.

Каково же было мое удивление, когда спустя час, я уже начал получать от своего недавно обретенного приятеля необычные смс сообщения, недвусмысленно намекавшие на то, что он был бы не прочь назначить мне свидание, но постеснялся об этом сказать напрямую во время разговора. В душе я посмеялся над своими «сверхъестественными» способностями угадывать человеческие мысли, которые совершенно не соответствовали тому, что собой человек представлял. Пришлось «приятелю» в вежливой форме отказать и наша дружба мгновенно расстроилась.

Россия за рубежом пользуется репутацией страны с сильными гомофобными традициями, и тут такой неожиданный пример небывалой вольницы нравов в регионе, известном своими традиционными взглядами на сексуальные отношения.

Просто Ессентуки это город, в котором хочется. И хочется здесь всем, в независимости от пола, вероисповедания и половой ориентации.

— Я не удивлена, — смеялась надо мной подруга, когда я пересказал ей эту историю. — Россия это твоя страна. Здесь на тебя «западают» не только женщины, но и мужики, поэтому тебе в Америке и было некомфортно.

Она права. Когда меня спрашивают, почему я вернулся, я никогда не говорю всей правды, чтобы не показаться слишком легкомысленным в глазах собеседника. Мне пятьдесят четыре года, но я все еще дорожу тем, что вызываю интерес у женщин. Без флирта и плотской любви все в жизни теряет смысл — и успех, и деньги.

Весь август прошел под знаком отношений с той, случайно встретившейся мне в парке восточной женщины русской культуры. Как оказалось, она мечтала о романе в стиле «Мастера и Маргариты». Я не очень люблю этот роман, считая его образы несколько истасканными, но времени на то, чтобы повлиять на вкус этой романтичной и экзальтированной женщины у меня не было. Внешне она напоминала мне француженку, алжирского происхождения — сочная и страстная, она отдавалась своим чувствам без остатка.

Последнюю ночь мы провели в той самой гостинице в парке, где я останавливался в свой первый приезд в Ессентуки.

Я не видел Антонину уже месяц, и мое появление ее и удивило, и одновременно обрадовало — она считала, что я давно уехал из города.

— Ты все еще здесь! — удивилась она. — Я тебе несколько раз хотела позвонить, но так и не нашла твой номер.

— Ты просто не умеешь сохранять контакты в телефоне.

— Так как твоя личная жизни? Нашел себе кого-нибудь?

— Конечно, у меня бурный роман с одной женщиной, который длится вот уже третью неделю. Сегодня у нас последний вечер. Я зашел узнать, нет ли у вас свободных номеров.

— К сожалению, сегодня забрали последний. Правда есть люкс, но он тебе не по карману, наверное.

— Номер, который стоит четыре штуки? Нет, мне бы хотелось что-то в пределах тысячи.

У Антонины загорелись глаза.

— А что если я тебе сдам люкс за штуку, но мы договариваемся мимо кассы?

— Идет.

— Только утром, чтобы вас уже не было. И без безобразий, пожалуйста, а то устроите у меня тут «Египетские ночи» — меня живо хозяйке сдадут!

— Не переживай, все будет в рамках приличия!

— Хочется в это верить!

Я догадывался, что Тоне было очень любопытно взглянуть на мою возлюбленную, и это было еще одной причиной, помимо денег, почему она согласилась пустить нас на ночь.

Деньги Антонина очень любила. Однажды утром — это было еще в то время, когда я останавливался в гостинице, — она убирала окружающую гостиницу территорию, и я, околачиваясь с ней от нечего делать, нашел под ресторанным столиком свернутые в трубочку купюры. Я поднял деньги — это была пятитысячная купюра, рядом валялись так же скрученные в трубочку сотка баксов. Я решил показать Антонине найденные деньги, чтобы проверить их на подлинность и разделить с ней добычу.

Тоня отреагировала неожиданно. Она вырвала у меня из рук пять тысяч и заявили, что деньги ее, потому что я нашел их на ее территории.

— Я так не думаю, — спокойно ответил я ей, забавляясь той реакцией, которую на нее произвела купюра. — Деньги мы поделим пополам, но прежде нужно проверить настоящие они или нет. Кроме того, я нашел еще сотку «зеленых».

Сто долларов в моих руках подействовали на администраторшу отрезвляюще.

— У меня на стойке есть специальная лампа, с помощью которой мы проверяем всю наличность. Пойдем ее проверим, а потом поделим.

Мы зашли в гостиницу, Тоня включила лампу и принялась алчно изучать купюры. Еще до того, как она пришла к какому-то заключению, я обнаружил на них надписи, означавшие, что это сувенирная продукция, которая не является платежным средством.

Я рассмеялся. Эта история явилась хорошей проверкой нравственных качеств моей знакомой. В общем-то я и без этого не слишком обольщался на ее счет. В ее непосредственной жадности было много комичного. Впоследствии она извинялась и говорила, что не знает, что на нее нашло.

Итак, я договорился с Антониной, что приду со своей спутницей к восьми вечера и мы пробудем в номере до пяти утра, а потом уйдем, оставив его открытым.

В тот последний вечер был День города, праздничный салют и концерт на площади. Наше расставание проходило в романтичной обстановке праздника, и женщина легко согласилась на мое предложение провести последнюю ночь в гостинице неподалеку от парка.

Нас ждал люкс, но Тоня сразу предупредила меня, чтобы мы не пользовались застеленной кроватью, а спали на диване. Для этого она оставила нам дополнительное белье, а также предложила чай и печенье. Женщина произвела на Тоню неизгладимое впечатление. Наверное, она ожидала, что я приведу кого-нибудь попроще. Яркий восточный колорит моей спутницы настолько ее ошарашил, что лишил ее привычной уверенности в себе. Тоня была непривычно предупредительна и вежлива с нами.

Мы расположились в двухместном номере с гостиной. Моя спутница зашла в душ, а я пытался застелить диван выданным постельным бельем, предназначенным для большой двухместной кровати. Проблема состояла в том, что не было подушек, и я использовал обыкновенную диванную подушку, надев на нее наволочку.

Увы, мы не были достаточно скромными и дисциплинированными постояльцами. Мы постоянно смеялись, шутили, что-то переворачивали. Мы просто катались со смеху по полу, если быть честным. В четыре утра в наш номер постучали, я открыл дверь, набросив на бедра полотенце. За дверью стояла позеленевшая от злости Антонина, которая прошипела мне сквозь зубы: «Какая же ты сволочь! Я же просила тебя вести себя как можно тише!»

Но мне, признаться, было уже наплевать. Через полчаса мы покинули номер, даже немного раньше, чем я обещал, оставляя Тоне время для того, чтобы убрать его до прихода утренней смены.

Днем мне на телефон позвонил музыкант Толик и сказал, что к ним домой заявилась Антонина, которая меня разыскивала, но Ирина — его жена, ее не пустила на порог, заявив, что не знает никакого Алика, и послала Тоню подальше.

Дело в том, что Толик с Ириной летом мне оставляли на месяц ключи от своей квартиры, которая находится возле парка, когда уезжали отдыхать на море, и я, съехав с гостиницы, несколько недель пользовался их гостеприимством и однажды даже привел в квартиру Тоню, чтобы угостить ее чаем после смены.

Что ей было нужно от меня, Толик не понял, но был крайне возмущен, что ей известен его домашний адрес.

— Ты, что ли приводил ее к нам домой? — возмущенно допытывался Анатолий.

Мне пришлось оправдываться тем, что я когда-то говорил ей, что живу возле парка и даже называл адрес, потому что не видел в этом большой проблемы. Анатолий, между тем, утверждал, что женщина угрожала мне какими-то серьезными проблемами, если я до обеда не выйду с ней на связь.

На всякий случай, я перезвонил Антонине, и она тут же приняла мой звонок.

— Где подушка? — орала она мне в трубку?! — Зачем ты украл подушку?

Я не сразу понял, что она имеет в виду диванную подушку, на которую я надел наволочку.

— Мы уже обыскали всю гостиницу, ее нигде нет! На хрена ты ее забрал?!

Я тут же вспомнил, что уходя, никак не мог найти диванную подушку — она словно растворилась. Сейчас, немного подумав, я сразу пришел к верному решению.

— Тоня, неужели ты решила, что я украл подушку из номера? — Посмотри ее на кровати — скорее всего я по ошибке положил ее туда. Я просто забыл, что эта диванная подушка. Ты ее не нашла, потому что на ней надета наволочка.

— Черт! Точно?! Ты уверен? Ну, слава богу, что ты вспомнил, чертов придурок! Как я теперь объясню сменщице, зачем я это сделала? Ладно, разберусь, что-нибудь придумаю! Давай!

Женщина положила трубку, больше я с ней не виделся. Осенью я уехал в Москву, а когда вернулся, Антонина в гостинице уже не работала. В конце сезона ее уволили за регулярные запои. Тоня продала дом и уехала с матерью жить в другой город.

Она была по-своему интересным человеком: лихой и бесшабашной, откровенной и одновременно хитрой, открытой и, в то же время, себе на уме женщиной. У нее был низкий, как у Совы из мультика про Винни-Пуха голос. Разговор с ней походил на выступление двух комиков на сцене. Она умела поддержать беседу, но в пьяном состоянии была неуправляема. Тоня была идеальной моделью для демонстрации того, как много в человеке может быть замешано разных, порой противоречащих друг другу качеств, и это составляло секрет ее уникальности, придавало ей шарм и артистизм, но, в то же время, сулило окружающим вечные неприятности.

Я же продолжал осваиваться в городе и даже ухитрился купить неподалеку от парка себе квартиру в старом доме, на втором этаже с видом на Бештау с газовой печью, и с отдельным санузлом и кухней. Некоторое время я всерьез думал, что смогу остаться жить в Ессентуках до весны, но потом я познакомился с амбициозной москвичкой, которая вправила мне мозги и убедила вернуться в столицу, чтобы всерьез заняться поиском достойной работы. Сама же она работала экономистом в каком-то престижном подмосковном жилом комплексе, была в разводе, в собственности у нее была квартира, машина и гараж, за который она судилась со вторым бывшим своим мужем. За это лето я серьезно влюблялся несколько раз, и москвичка вполне могла стать моим последним увлечением в этом году. Я действительно в конце лета поехал в Москву, встретился там со своей новой знакомой, побывал у нее в гостях, и даже переспал с ней, но она вдруг решила, что наши отношения развиваются слишком стремительно и не оставила меня у себя на вторую ночь.

Женщина была довольно умна, знала себе цену, была отличным профессионалом своего дела. Мне нравилось с ней разговаривать по телефону, мириться и ссориться, я чувствовал, как постепенно все глубже погружаюсь в этот омут красивых слов и все новых откровений, открывающейся мне чужой судьбы.

Я нашел себе работу, вернее работа нашла меня — мне позвонили из московского агентства недвижимости и пригласили на собеседование на вакансию специалиста по недвижимости, обещая трехнедельную учебу и даже стипендию за счет агентства. В жизни мне пришлось много продавать и покупать недвижимости. Я был уверен в себе и с энтузиазмом взялся за новое дело. Может быть, из меня бы и получился неплохой агент — я уверенно вел телефонные переговоры, находя их забавными и поучительными. Меня не смущали отказы. Я назначал встречи с продавцами и даже добивался того, что они проникались доверием к моему профессиональному опыту, который на самом деле был ничтожен, но судьбе было угодно, чтобы я на неделю вернулся в Ессентуки, чтобы получить документы на купленную в сентябре квартиру и забрать ключи у прежних владельцев.

Я обещал своей московской даме сердца хранить верность, и не вступать ни в какие авантюры. Женщина просила мне привести ей из Ессентуков килограмм свежих грецких орехов, который я должен был собрать для нее собственными руками, так как она не доверяла хитрым продавцам с рынка.

Получив ключи от своей новой квартиры, в которой оставались комод, кровать, поломанный диван, пара навесных книжных полок и стул, я принялся переставлять мебель и на этих радостных трудах сорвал себе спину, после чего мне стало и вовсе не до авантюр. Я пошел в ближайшую аптеку, купил себе Вольтарен в ампулах и вколол себе обезболивающее средство в бедро. Кое-как собрал себе на столе нехитрый ужин и запил его для верности двумястами граммами дагестанского коньяка. Следующим вечером я должен был возвращаться в Москву, где меня ожидали, как я планировал, плотские утехи, но со сорванной спиной о них и помышлять было нечего.

Я был раздавлен, болен и огорчен, но, тем ни менее, напоследок решил предпринять традиционную вылазку к источнику, чтобы попить воды и немного себя взбодрить.

До ближайшего источника было минут двенадцать пешком, но я проделал этот путь очень медленно, стараясь держать позвоночник прямо, насколько мне это позволяла сковывающая тело боль. Я выглядел слегка уставшим от жизни человеком, чуть старше своих лет, пришедшим попить воды перед ужином в санатории.

На входе в источник играла музыка — это пела знакомая мне певица. Прежде я часто останавливался возле нее, чтобы потанцевать рядом под музыку и помочь ей «расшевелить» публику, но на этот раз мне было не до танцев.

Когда после выступления я подошел к ней, чтобы поздороваться и заодно попрощаться до следующего лета, одновременно к ней подошла худощавая молодая женщина в белой водолазке и джинсах. У женщины была короткая прическа, необыкновенно живой взгляд и открытая улыбка человека, привыкшего быстро принимать решения. В ней угадывался исполненный энергии человек, любящий жизнь, не боящийся совершать поступки и нести за них ответственность.

Певица нас представила. Женщину звали Верой. Это была ее знакомая из Курска, с которой она давно, оказывается, хотела меня познакомить, да вот только не выдавался подходящий случай.

— А ты, что здесь делаешь? — спросила меня певица, — Ты же, вроде, в Москву собирался?

— Представь себе, я вернулся, чтобы забрать ключи от квартиры, которую я купил!

— Здесь, в Ессентуках, что ли?

— Ну, да, практически в курортной зоне. В десяти минутах отсюда.

— Да ты крутой, оказывается!

— Ничего особенного, квартира в старом доме под снос, но зато тихо и вид из окна на Бештау. У меня идея! Пошли ко мне новоселье праздновать — я два дня назад только заехал.

— Ну, а че, пошли, раз такое дело. Мы так и так собирались этот вечер где-то провести, водочки попить. Ты, Вера, не против? Алик хороший чувак, я его знаю, мы с ним все лето вместе пропели-проплясали.

Мы живо собрали аппаратуру и вызвали такси до вокзала. Нам предстояло зайти еще в магазин, чтобы купить водки и закуски. От магазина до дома было пять минут пешком.

По дороге я заметил, что Вера слегка прихрамывает.

— Что у тебя с ногой? — спросил я ее.

— На свадьбе дочери так плясала, что ногу подвернула. — ответила с улыбкой Вера.

Вера мне понравилась. Она понравилась мне настолько, что уже в магазине я задумался над тем, а не прикупить ли мне на вечер презервативов, но я боялся дурной приметы, так как на собственном опыте не раз убеждался, что стоит запастись средствами защиты, как все планы на вечер летят к черту. Я решил не иметь никаких планов. Мы просто выпьем, посидим, потанцуем, а завтра я уеду в Москву к женщине, которая меня ждет и каждый вечер выходит со мной на связь по телефону.

Вечер был замечательным. Вернее, это был один из самых замечательных вечеров в моей жизни. Я давно столько не смеялся, не пел и не танцевал, совершенно забыв о боли в спине.

Певица развернула свою аппаратуру, и мы устроили настоящий концерт в моей маленькой квартире на втором этаже старого дома. Мы по очереди пели в микрофон, Вера прекрасно двигалась под музыку, в перерывах мы курили в открытое окно, вглядываясь в темные контуры горы Бештау вдали. Там у окна я впервые поцеловал Веру. Она ответила мне долгим поцелуем. Я запустил руку в вырез блузки и оценил форму ее груди. Несмотря на худобу, пропорции у Веры были почти идеальными. Когда водка закончилась, певица была уже хороша. Она попросила помочь ей собрать аппаратуру и вызвать ей такси.

Вера осталась у меня на ночь. После этой ночи, я сдал билеты на Москву, позвонил своей подруге и предупредил ее, что отложил свой приезд на неделю, потому что встретил другую женщину. Я решил не врать, а сказать ей все, как есть. Веру я перевез из квартиры, которую она снимала, в свое новое жилье. На следующий день мы пошли на рынок и купили постельное белье, нормальные подушки на кровать и сушилку для белья. С этого началась наша с ней совместная жизнь. Мы сдали наши билеты и остались еще на неделю. Трижды в день мы ходили к источнику, все остальное время, проводя в постели. Соседей, вероятно, бесили наши страстные крики, которые они были вынуждены слушать чуть ли не круглые сутки. Соседка из квартиры напротив не выдержала и ушла от мужа. У меня было ощущение вернувшейся мне молодости, и даже в лучшие свои годы я не был так счастлив. Возможно, мы слишком много пили коньяка. Мы не влюбились, мы вцепились друг в друга, как два начинающих фигуриста на скользком льду.

Подвернутая на свадьбе нога обернулась врожденной патологией. В начале февраля Вера пережила плановую операцию по замене сустава и в марте мы уже вернулись в Ессентуки, чтобы постепенно расхаживать на костылях ее прооперированную ногу.

Мы были в Ессентуках и перед операцией, под самый Новый год, чтобы встретить вдвоем этот праздник в атмосфере курорта и подготовиться психологически к предстоящей операции. Мне повезло получить комиссионные с двух сделок в агентстве недвижимости, которые я закрыл перед самым Новым годом, и эти деньги позволили нам провести праздники беспечно, не думая слишком серьезно о том, что будет завтра, через месяц, через год. Мы купили на рынке елку, еды, напитков. Нам даже хватило денег на то, чтобы приобрести небольшой холодильник. Мы постепенно обживались в нашей уютной квартире.

Когда мы ехали с рынка с покупками, в маршрутку вошел человек, в котором я узнал того одноглазого разбойника, который назначал мне «стрелку» в парке, чтобы «перетереть» о планах по возврату Серегиных прав на недвижимость. Передавая мелочь за проезд, он случайно обронил несколько монет, и водитель маршрутки на весь автобус обругал его за неловкость. Человек, которого я принимал за члена преступного сообщества, проглотил это унижение, не сказав в свое оправдание ни слова. Сказочные образы минувшего лета, его герои и героини с приходом зимы померкли, софиты моего воспаленного сознания больше их не подсвечивали, и я увидел их в истинном свете.

Ходили мы мало, из-за боли в ноге Вере приходилось часто останавливаться и мы присаживались на скамейках в парке, пережидая приступ. Необходимость в операции становилась все более очевидной. Кроме того, я тоже чувствовал себя неважно. Ко мне вернулись мучительные желудочные приступы, не дававшие мне уснуть по ночам. Сделанные по возвращению анализы показали, что я пережил на ногах язву, оставившую после себя след в виде грубого рубца.

Мы съездили на кладбище к моей маме. Вера боялась этой поездки, но выглянуло солнце, и для нее это было знаком того, что мама нас встретила с радостью.

— Приехал с чужой теткой! — смеялась Вера.

С Верой у меня началась совсем другая жизнь, она не была безоблачной, и даже ее операция стоила ей немало сил, но все эти трудности поразительно легко переживались, потому что мы постоянно были вместе и поддерживали друг друга каждый час, каждую минуту.

Послеоперационный период, которого Вера боялась больше всего, прошел на удивление легко. Мы почти на месяц уехали в Ессентуки, где Вера ходила на костылях столько, сколько ей позволяли силы. Я видел, как много энергии она вкладывала в свое восстановление и как быстро ей возвращалась былая подвижность и уверенность в движениях. Психологически она была на таком подъеме, что я едва поспевал за ней, и уже на третьей неделе она на костылях залезла на самую высокую точку в Кисловодском парке. В память о нашей первой встрече, мы пригласили знакомую певичку и вновь устроили концерт в нашей квартире. Мы так пели и танцевали, что от шума сотрясался весь старый дом и все его привидения. Вера отставила костыли и танцевала вместе с нами, и это были уже уверенные в собственной красоте движения женщины, любящей жизнь и учившей меня своим примером любить ее тоже.

Конец ознакомительного фрагмента.