Тени Сокрушения

Олег Лутин

Все случилось слишком стремительно, чтобы что-то понять. Сирены, крики людей, небо резко потемнело, а затем… Вокруг следы разрушений, проступающие сквозь туман. Иногда я нахожу еду. Ем без аппетита, но надо, иначе умру. Вдруг я встречаю человека. Он тут же выставляет ружье, что-то кричит. Я бросаюсь на него. Начинаю рвать острыми, как бритва, клыками… Я оплетаю остатки трупа паутиной и взваливаю себе на брюшко. Поднимаюсь на все восемь лапок и иду дальше. Сквозь туман, под дождем.

Пудель-пудель-пудель-пёс, страшный-страшный пёс-барбос!

Посвящается моему любимому,

но, увы, ныне покойному

другу Лакки (2000—2010).

Мы идём по туманной пустоши. Сколько уже дней-привалов? Не знаю, ведь я собака и не умею считать.

Мальчик часто плачет, я пытаюсь, как могу, его подбодрить. Получается неплохо, он всегда начинает улыбаться, вытирает слезы, и мы движемся дальше. Жаль только, моё умение подставлять пузико под почёс и лизать лицо совсем не помогает найти еду. Живот предательски урчит. У мальчика, насколько я знаю, тоже.

Мы устраиваемся на привал. Мальчик разжигает костёр из собранного хвороста, а затем засыпает. Я остаюсь сторожить. Должна же быть какая-то польза и от такой никчёмной собаки, как я.

Никогда не понимал, почему люди считают, что огонь помогает от мрака. Когда идёшь в темноте, глаза привыкают, ты видишь, что вокруг творится, уже ко всему готов — и не так страшно. Сияющий огонь, наоборот, мешает привыкнуть к темноте, и кто знает, что скрывается за этими странно играющими отсветами. Жуть.

Я почти закемарил, когда он пришёл. Он всегда приходит, когда мальчик погружается в сон. Видимо, в такое время мальчик кажется ему более лёгкой добычей, хотя кто их, волков, знает. Однако он просчитался. Да, я лишь маленький пудель, который этому волчаре по колено, но это мой мальчик, и пока я жив, я буду за него сражаться!

Я истошно лаю, но мальчик, как всегда, беспробудно спит.

Волк рычит, приближаясь к нам. Он кладёт свою добычу, что убил ранее, на землю, и скалит зубы, готовясь закусить мной.

Я бросаюсь на него и вцепляюсь ему в глотку.

Он пытается сбросить меня лапами, орёт, извивается, бьёт когтями, но я не замечаю ран и крови, я продолжаю держать его за горло, рыча и вопя сквозь сжатые челюсти.

Когда наконец я отпускаю его, он убегает. А я падаю без сил.

— Пудель-пудель-пудель-пёс, страшный-страшный пёс-барбос! Ты что, поймал вчера кролика? Ох, какой же ты молодец! Сейчас я его зажарю! — меня будит мальчик, он гладит моё пузико. Я вздыхаю сквозь сон. Слишком устал, чтобы ответить ему хотя бы вилянием хвоста.

Зажаренный кролик и правда хорош. Раны уже почти не болят. Мальчик их даже не заметил… Но я всё равно его люблю. Тем более, он так вкусно жарит мясо.

Видя, что я очень устал (как он думает, после охоты), мальчик, отправляясь в путь, берёт меня на руки.

Через несколько часов я прихожу в себя, вырываюсь на землю и начинаю радостно бегать у его ног, подбадривая своим лаем. А то он совсем как-то приуныл.

Так проходит почти каждый день, если это можно назвать днём. Солнце-то больше не встаёт, мир изменился.

Мы идём по туманной пустоши, затем мальчик разжигает костёр, я защищаю его от волка, а утром мы едим то, что принёс кровожадный хищник. Пусть мальчик и думает, что добычу поймал я. В конце концов, я побеждаю того, кто ловит кролика, а значит, и кролика тоже одолеваю именно я. Так или и не так? У нас, собак, логика простая, не то что у людей!

Мы входим в лес с первыми каплями дождя. Мой чуткий нос улавливает запах дыма, и я лаю. Потом и мальчик видит дым вдалеке, радостно окликает меня, и мы бежим на огонь. Ох, что-то не разделяю я его надежды!

За частоколом показывается деревенька, посреди которой и горит, судя по всему, огромный дымящий костёр.

Дозорный на воротах видит нас, что-то кричит, и створки тяжело расползаются в стороны.

— Ты кто такой? — улыбаются люди, впуская нас внутрь.

Мальчик начинает им отвечать, но я чувствую, здесь что-то не так! Что-то не так — и моё рычание переходит в звонкий, тревожный лай!

— Заткнись блохастая псина! — кричит один из них и бьёт меня большой палкой. Я отлетаю к стенке и с визгом падаю на землю.

— Что вы делаете?! Это мой пёс!

— Его мы съедим потом! А сейчас надо принести тебя в жертву Дождливому Пастырю, а то мы уже давно никого не сжигали в его честь, он может и разгневаться!

Я скулю. Передние лапы сломаны, я не могу даже пошевелиться. Мне очень больно, но хуже всего понимать, что моего мальчика сейчас убьют!

…Откуда взялся тот самый волк, что всегда приходит по ночам? Я скулю, глядя на него. Он тыкает меня носом, но я лишь едва приподнимаю голову, так мне больно. Никто вокруг почему-то не видит его, как и мальчик не видел мои битвы с этим чудищем.

Волк ложится прямо на меня, вернее, сквозь меня. Я словно бы оказываюсь в нём… Нет, я оказываюсь им! Мои раны стремительно затягиваются, а тело растёт, клыки и когти становятся острее, мышцы крепнут. Я больше не маленький пудель, а злой и страшный волк, и теперь никто не обидит моего мальчика!

Они пытаются защищаться, но их ничто не спасёт от моего возмездия! Их дубины — что спички для меня, и я загрызаю этих наглецов одного за другим!

Когда всё заканчивается, я перевожу дыхание и понимаю, что снова стал маленьким пуделем.

— Какой же ты молодец! Защитник мой! Пудель-пудель-пудель-пёс, страшный-страшный пёс-барбос! — смеётся хозяин и гладит меня. — Ну, что же, давай пока поживём здесь, а как еда закончится, двинемся дальше? — я радостно лаю в знак согласия.

И мальчик разделывает самого большого из этих мужланов, чтобы зажарить его мясо в костре. Как же вкусно готовит мой мальчик!