Развал. Действующие лица свидетельствуют

Олег Кашин, 2013

Какова судьба тех, кто был властителями страны и дум в девяностые годы? Увлекательный рассказ одного из самых из самых известных российских журналистов о «действовавших лицах»: от диссидентов до всесильных министров. Все они сейчас сошли с политической арены, но их по-прежнему помнят и каждому из них есть, что поведать сегодняшнему читателю. Бакатин, Полторанин, Якунин и многие другие. Кто они сегодня? Как они оценивают свою деятельность спустя двадцать лет после гибели Советского Союза?

Последний враг перестройки

Иван Кузьмич Полозков, которым всех пугали

I

Такого политика ждали тогда, кажется, все. Сталин умер, Чаушеску расстреляли, Нина Андреева и в лучшие годы никого особенно не пугала, и даже сам Егор Лигачев со своей добродушной сибирской физиономией выглядел бумажным тигром — вот и получалось, что настоящих врагов у перестройки вроде как и нет, а что это за революция без врагов? Это пародия какая-то, а не революция.

И вот тут появился он — настоящий вандеец, ортодоксальный большевик и немного антисемит, человек, в котором все — от имени до внешности (у Хичкока в «Иностранном корреспонденте» был такой же — и лицом и ростом, — киллер, который хотел столкнуть героя с верхушки лондонского Биг Бена, но в итоге сорвался сам) свидетельствовало, что перед нами — воплощенное сталинско-брежневское вчера, живой мертвец, который, конечно, исчезнет с первым криком петуха, но пока не исчез, его следует бояться и бороться с ним. Вот все и боролись — демократический Моссовет даже отказался предоставить ему московскую прописку, когда он переехал в Москву из Краснодара (решение об отказе в прописке, впрочем, было вполне символическим — штамп в паспорт поставила паспортистка Кунцевского райотдела милиции без каких-либо проволочек), журнал «Огонек» посвящал ему самые яростные передовицы, пародист Александр Иванов каламбурил — «Вперед, к победе кузьмунизма» (от отчества Кузьмич), а критик Станислав Рассадин со значением напоминал читателям, что точно так же — Иван Кузьмич, — звали гоголевского Подколесина (что в этом такого, я до сих пор не понимаю; у меня, например, имя и отчество — точь-в-точь как у олигарха Дерипаски, так и что теперь?) — в общем, все радовались его появлению на всесоюзном политическом небосклоне. Когда он шагал к съездовской трибуне — маленький, очкастый, остроносый, — без слов было ясно, что вот она — махровая реакция, вот он — номенклатурный реванш. Иван Полозков, бесспорный лидер антирейтинга политических симпатий 1990 года, последний враг перестройки.

Июнь 1990 года — в Италии начинается чемпионат мира по футболу, а в Большом кремлевском дворце народные депутаты РСФСР выбирают первого председателя Верховного совета России, и шестнадцатая полоса «Литературки» обращается к председателю советской Федерации футбола: «Вот, товарищ Колосков, главные умельцы: крайний правый — Полозков, крайний левый — Ельцин». Советская сборная так и не смогла выйти из группы, а депутаты так и не смогли выбрать председателя — ни Иван Полозков, ни Борис Ельцин, набрав практически одинаковое количество голосов, не сумели привлечь на свою сторону необходимые 50 процентов. Повторное голосование результата также не дало. Накануне третьего тура выборов собралось специальное заседание политбюро.

II

Советское законодательство разрешало одному человеку быть депутатом не более чем двух советов. Первый секретарь Краснодарского крайкома КПСС Иван Полозков уже имел мандаты народного депутата СССР и депутата Краснодарского крайсовета, поэтому в народные депутаты РСФСР выдвигаться не собирался. «Но в последнюю неделю выдвижения мне позвонил из Москвы Лигачев, говорит: иди в российские депутаты. Я отвечаю: так нельзя же! А он говорит: после разберемся, иди. И я пошел». Депутатом Ивана Кузьмича избрали. Зачем это было нужно Москве — он узнал уже весной, когда его пригласил к себе в Кремль Михаил Горбачев, который сказал, что политбюро собирается выдвинуть его, Полозкова, на одну из двух руководящих должностей в РСФСР — председателя Верховного совета или председателя Совета министров. Когда открылся российский съезд, политбюро рекомендовало народным депутатам, входившим в КПСС, избрать председателем парламента (по сути — президентом России) Полозкова. «Демократическая Россия» поддерживала Бориса Ельцина.

— В первых двух турах голосования я опережал Ельцина на 13–15 голосов, но для победы этого не хватало. Должен был быть третий тур, и тут мне звонит Александр Николаевич Яковлев и вызывает на заседание политбюро. В повестке дня — один вопрос, ситуация на российском съезде.

Михаил Горбачев был тогда в большом заграничном турне — Исландия, США, Канада. Заседание политбюро проводил секретарь ЦК Вадим Медведев, но он все время молчал, главным был Яковлев.

— Он сказал: съезд зашел в тупик, депутаты не могут выбрать председателя, надо что-то делать, Иван Кузьмич должен снять свою кандидатуру. Политбюро это предложение поддержало, стали решать, кого выдвигать вместо меня. Дублер у Ивана Полозкова был — Александр Власов, бывший первый секретарь Ростовского и Чечено-Ингушского обкомов КПСС, бывший министр внутренних дел СССР, с 1989 года возглавлявший правительство РСФСР. Ему и рекомендовали выдвинуться против Ельцина. — Я прямо там же, на заседании, сказал Власову: не слушай никого, снимай кандидатуру, ты проиграешь Ельцину. Тогда Яковлев мне говорит: Иван Кузьмич, я не узнаю вас, мы всегда вас знали как дисциплинированного и спокойного коммуниста, что это за демарши? И я замолчал.

Молчал Полозков, впрочем, только до конца заседания. А потом сразу же побежал к телефону — звонить Горбачеву.

— Я ему сказал, что в ситуации, когда съезд расколот строго пополам, любой новый кандидат гарантирует победу Ельцина. Горбачев в ответ: ну, политбюро же решило, значит, надо выполнять. Я, говорит, когда политбюро со мной не согласно, всегда выполняю решение политбюро. На том разговор и закончился. Я, чудак, повел себя по-партийному, и на съезде снял кандидатуру. Выдвинули Власова. Власов с первого же раза пролетел, избрали Ельцина.

III

Сегодня это выглядит очень странно — союзное руководство и лично Михаил Горбачев не хотят (или, по крайней мере, делают вид, что не хотят), чтобы Российскую Федерацию возглавил Борис Ельцин. И при этом выставляют против суперпопулярного Ельцина непонятно откуда взявшегося и никому толком не известного Полозкова. Это первая странность. Вторая — в том, что непонятно откуда взявшемуся Полозкову удается при голосовании соперничать с Ельциным на равных и, по большому счету, уйти непобежденным — он ведь так и не проиграл Ельцину, он сам снял кандидатуру, да и то под давлением. Я спрашиваю Полозкова, как он может объяснить эти странности. Он говорит, что, чтобы это понять, нужно понимать, как выглядела вся его жизнь до 1990 года.

Выглядела жизнь так. Военное детство в курской деревне Лещ-Плата, отец погиб на фронте, эвакуация. Полозков рассказывает, что население его деревни, по которой во время Курской битвы проходила линия фронта, эвакуировали дважды — сначала советские войска увезли крестьян на 20 километров восточнее, потом фронт сместился к востоку, и жителей Лещ-Платы эвакуировали уже немцы — тоже недалеко, на 30 километров западнее. Во втором случае эвакуация проводилась не из гуманных соображений, а в целях антипартизанской профилактики, но все равно забавно. Потом послевоенный голод и разруха, от 800 дворов Лещ-Платы остались два, жили в землянках, работали круглые сутки. Еще забавная история от Полозкова: пахали на волах, а потом появились буйволы, подаренные индийским правительством Советскому Союзу. В первую же послевоенную зиму все буйволы передохли от холода, а летом, когда они еще были живы, наоборот — было жарко, и животные забирались в заполненные водой воронки, которыми была изрыта курская земля. «Забирается в воду с головой и сидит, только ноздри торчат. У нас, у ребятишек, была такая обязанность — бегать с длинными палками и выгонять буйволов из воронок». Через некоторое время Иван уехал в Москву и поступил в лесотехнический институт. Отучился два года, потом призвали на флот, служил в Калининградской области, после службы хотел вернуться в институт, но дома заболела мать, а сестра вышла замуж — пришлось вернуться. Поступил в строительную бригаду.

— Строили коровники, я уже был бригадиром, секретарем комсомольской организации, и тут у нас в колхозе (он уже назывался «Память Ленина», а раньше был — «Путь Сталина») появилась девушка Маша Завершинская из Москвы. Закончила Тимирязевку, и ее распределили к нам старшим зоотехником. И она, уж не знаю, сама ли придумала, или прочитала где-то, устроила революцию коровников в масштабах всего Советского Союза.

Дело в том, что, как объясняет Полозков, до Завершинской коровы в коровнике располагались хвостами к проходу между стойлами. Так было удобнее убирать навоз. Завершинская предложила развернуть коров рогами к проходу, что существенно облегчало процедуру кормления скота, а с какой стороны убирать навоз — это для производительности труда менее важно. К Завершинской приехал первый секретарь Курского обкома КПСС Леонид Ефремов, о почине Марии Завершинской (подхваченном вскоре во всех коровниках страны) много писали в газетах, и в каждой газетной статье отмечалось, что почин состоялся в том числе и благодаря поддержке секретаря комсомольской организации Полозкова, который вместе с Марией тоже стал звездой — правда, если Завершинская осталась в колхозе и проработала в нем до пенсии, то Полозкова отправили учиться в Москву в Высшую комсомольскую школу, из которой он вернулся в родной Солнцевский район Курской области уже секретарем райкома комсомола. Началась блистательная комсомольско — партийная карьера — первый секретарь райкома комсомола, секретарь райкома (уже Рыльского, по соседству) партии. В 1975 году перевели в Москву, в ЦК КПСС.

IV

— Я был вначале инструктором ЦК, потом — в орготделе завсектором Центрально-Черноземного и Волго-Вятского района, это в принципе та должность, которую сейчас занимает Полтавченко. Курировал 16 областей и автономных республик, со всеми секретарями обкомов постоянно находился в рабочем контакте, ни с кем конфликтов не было. Когда Андропов выгнал Медунова и отправил вместо него руководить Кубанью Виталия Ивановича Воротникова, меня отправили вместе с ним, секретарем по идеологии.

В Краснодарском крайкоме Полозков сразу же оказался героем шумного политического скандала. В 1983 году Краснодар отмечал 190-летие со дня основания. Это совпало с начатой ЦК КПСС очередной кампанией по борьбе с великодержавным шовинизмом, а юбилей кубанской столицы — мероприятие по определению шовинистское. Налево пойдешь — казаков найдешь, направо — Екатерину Великую.

— С Екатериной скандал и вышел. С давних пор в атаманском доме висел ее портрет работы художника Ревона. Красивая — дух захватывает. Потом он какое-то время находился в краеведческом музее, а при Хрущеве Леонид Федорович Ильичев приказал его выбросить в запасник. Перед юбилеем я осматривал запасники, нашел этот портрет, говорю — давайте вернем ее в экспозицию и еще календарики с ней отпечатаем, красиво же, и вообще — историческая личность. Заказали в Пятигорске в типографии тираж календариков — сто тысяч, оплатили, ждем, когда напечатают. А через месяц — звонок от директора типографии. Говорит, что готово уже 50 тысяч календариков, но из Москвы поступила команда остальной тираж не печатать, а то, что есть, порезать в лапшу. Я говорю: как же так, мы же все оплатили? Директор мне отвечает: с вами, наверное, еще разберутся. Действительно, не прошло и недели, Полозкова вызвали в Москву, в ЦК, к замзаву отдела культуры Зое Тумановой, которая обвинила его в идеологической диверсии и пропаганде монархии. Хотели снять с работы, но начальник Тумановой Василий Шауро пожалел — объявил выговор и сказал: «Иди, не хулигань больше».

В Краснодар Полозков вернулся народным героем. Точнее, не народным, а интеллигентским — кубанская интеллигенция к началу восьмидесятых уже явочным порядком рассталась с коммунистической идеологией, не ударившись при этом в либеральное западничество. Уже вышла книга Виктора Лихоносова «Наш маленький Париж» о дореволюционном Екатеринодаре, ставшая идеологическим манифестом краснодарских патриотов, на фоне которых любой московский русофил типа Владимира Солоухина выглядел Булатом Окуджавой. После скандала с портретом Екатерины Полозков стал для патриотической интеллигенции Кубани по-настоящему своим. Ему же, кстати, удалось найти в бюджете крайкома деньги на превращение ежегодного литературного альманаха «Кубань» в полноценный ежемесячный журнал, который в годы перестройки стал одним из всесоюзных рупоров писателей-патриотов наряду с «Москвой» и «Нашим современником».

V

В 1985 году Полозков возглавил Краснодарский крайком. Губернатор курортного края — это во все времена влиятельный политик. Все политбюро, весь ЦК КПСС, все секретари обкомов хотя бы раз в году отдыхали в Сочи. По партийному этикету первый секретарь обязан был встречать только членов политбюро, Полозков встречал всех и дружил со всеми («Пить тогда нельзя было, сухой закон, поэтому мне было просто»), его аппаратный вес рос пропорционально количеству VIP-отдыхающих в Сочи (чтобы не создавалось впечатления, что Полозков занимался только курортными делами — при нем Краснодарский край по всем экономическим показателям побил рекорды времен Сергея Медунова, даже по урожаю риса, не говоря уже о пшенице — сегодня губернатор Ткачев называет рекордным урожай 8 млн. тонн, в конце восьмидесятых собирали по 12 ежегодно). Первым секретарем на Кубани Полозков проработал пять лет, к 1990 году превратившись в, может быть, самого влиятельного регионального партийного руководителя в стране, тем более что краснодарская парторганизация с 333 тысячами членов была четвертой по численности в КПСС.

VI

Между прочим, у Полозкова отдыхал и Борис Ельцин. В книжном шкафу Ивана Кузьмича — большая фотография, на которой он и Борис Николаевич осматривают животноводческую ферму на Кубани.

— Мы с ним дружили, — говорит Полозков. — Уже когда он был председателем Верховного совета России, регулярно встречались, выпивали — он обычно за вечер уговаривал 0,7 «Посольской» — знаете, такая, с черной этикеткой была, — а мне, я же непьющий, наливали графин 16-процентного разбавленного коньяка. Он все ворчал: что ты пьешь, мол, — но потом понюхает — коньяк, — и успокаивается. Горбачеву постоянно докладывали — не дай Бог, мол, если Полозков с Ельциным объединятся. И он очень этого боялся. Наверное, это и было причиной, по которой меня так травили.

Действительно, основной ударной силой антиполозковской кампании 1990 года были близкие к Михаилу Горбачеву и Александру Яковлеву «Огонек» и «Московские новости». Сам же Ельцин ни разу ни в одном своем выступлении или интервью о Полозкове плохо не отозвался, единственный раз, в феврале 1991 года на встрече с избирателями в Доме кино, кто-то из зала передал Ельцину записку с каким-то ругательством в адрес Полозкова. Ельцин записку прочитал, сказал, что на провокации не поддается, и вопрос закрыт.

VII

Парторганизации регионов РСФСР — это 56 процентов от общего числа членов КПСС. Лучшего способа уничтожить КПСС, чем создание в России собственной компартии, не существовало («Российский ЦК даже мог бы исключить из партии всех членов ЦК КПСС — и что бы они делали?»), поэтому партийные консерваторы, и Полозков в том числе, возражали против учреждения компартии РСФСР. Строго говоря, изначально у этой идеи был только один сторонник — он же ее автор, Михаил Горбачев, который в 1989 году даже создал (и сам возглавил) Российское бюро ЦК КПСС, которое должно было стать оргкомитетом партии. К весне 1990 года, однако, у Горбачева появился неожиданный союзник — группа радикальных критиков перестройки во главе с Виктором Тюлькиным и Алексеем Сергеевым провела в Свердловске «инициативный съезд» коммунистов России, на котором, впрочем, партия учреждена не была. Полозков говорит, что «инициативников» использовали втемную — их активность позволила Горбачеву форсировать создание КП РСФСР, мотивируя это тем, что если партия не будет создана сверху, ее создадут радикалы снизу. За две недели до XXVIII съезда КПСС в Кремле собрались делегаты этого съезда, избранные от российских парторганизаций. Мероприятие называлось «Всероссийская партийная конференция», но никто не сомневался в том, что это учредительный съезд компартии РСФСР.

— Горбачев выступил с большим докладом, потом конференцию действительно объявили учредительным съездом, а потом, поздно вечером, он попросил остаться в зале по четыре человека от каждой парторганизации. Выглядело это странно — у меня от Кубани было 106 человек, а от Калмыкии, например — 7 делегатов, но в итоге мы равны — от них четверо, и от нас четверо. И вот на этом совещании Горбачев предложил выдвигать кандидатов на пост первого секретаря российского ЦК.

Полозков вспоминает, что атмосфера в зале была достаточно мрачной — в президиуме сидел один Горбачев, который не скрывал, что уже договорился с Борисом Ельциным о том, что КП РСФСР возглавит давний соратник Бориса Николаевича по Свердловскому обкому Олег Лобов. В то время Лобов работал вторым секретарем компартии Армении, именно ему было поручено выступить с приветствием от братских компартий на российской партконференции, более того — у Лобова болела мать, он опаздывал к открытию съезда, и его сняли с поезда и доставили в Москву вертолетом. Внешне, впрочем, все выглядело пристойно — Горбачев объявил рейтинговое голосование, по итогам которого получился список из двенадцати кандидатов (в основном секретари обкомов), к каждому Горбачев обращался с персональным напутствием («Просил каждого — не отказывайтесь сразу, подумайте до утра»), рассказывал о своем отношении к кандидатам.

Полозкова в списке не было. — И вдруг встает первый секретарь Ростовского обкома Суслин и говорит: Михаил Сергеевич, подождите, у нас же есть Полозков. И липецкий первый секретарь Донских сразу вслед за ним тоже встает и говорит: да, а где же Полозков? Горбачеву ничего не осталось, как включить в список и меня. Выборы на съезде — завтра утром. На том же совещании с Полозковым случился еще один инцидент. Накануне XXVIII съезда ЦК КПСС решил предоставить каждой республике право напрямую избрать в новый ЦК по пять человек — так называемые республиканские квоты. Михаил Горбачев предложил избрать пятерых от России на том же вечернем совещании и назвал своих кандидатов — Михаил Шатров, Андрей Нуйкин, Борис Пиотровский, Александр Гельман, Аркадий Вольский. — По какому принципу он их отобрал — непонятно. Я вышел к микрофону и сказал, что такая квота вызывает много вопросов. Если точно, то вот мои слова: «Россия не знает Нуйкина, Россия не знает Гельмана». И я предложил свой список — Василий Иванович Белов, Валентин Васильевич Чикин из «Советской России», Карпов из Союза писателей СССР, Бабичев из ЦК и композитор Андрей Петров. Мой список поддержали, горбачевский провалили. На этом разошлись.

VIII

В ночь перед голосованием Полозкову в гостиницу «Россия» позвонило, кажется, все политбюро — Николай Рыжков, Анатолий Лукьянов, Владимир Крючков, Егор Лигачев.

«И каждый говорил: не снимай свою кандидатуру», — вспоминает Полозков. Кандидатуру он не снял. Во второй тур вышел вместе с Олегом Лобовым, в итоге Лобов набрал около 700 голосов, Полозков — 1800. Во главе партии, которая теперь называется КПРФ, он провел чуть больше двенадцати месяцев — до июля 1991 года, когда с давлением 60 на 30 и пульсом 32 лег на операцию к Евгению Чазову, уступив свою должность Валентину Купцову.

Август девяносто первого, роспуск КПСС, Беловежские соглашения — все это время Полозков пролежал под капельницами, а в январе 1992 года, под Старый Новый год, к нему в ЦКБ приехали соратники по уже бывшему политбюро ЦК КП РСФСР — Геннадий Зюганов, Иван Антонович (потом он станет министром иностранных дел лукашенковской Белоруссии, а сейчас преподает в академии ФСБ в Москве), Владимир Кашин и другие. Решили возрождать партию — поделили между собой обкомы, чтобы обзванивать их и: «Если первый секретарь за нас, звать его, если не за нас — звонить второму, потом просто секретарям и так до тех пор, пока не найдется тот, кто за нас». Через год, когда Конституционный суд подтвердит, что российская компартия не находится вне закона, именно эти секретари обкомов будут воссоздавать КПРФ на местах.

Сам Полозков уже никогда не вернется к активной политической деятельности, ограничиваясь членством в консультативном совете КПРФ у Анатолия Лукьянова — но это скорее номинально, гораздо больше времени и сил Иван Кузьмич тратит на работу в возглавляемом им Курском землячестве Москвы, которое вместе с покойными скульптором Вячеславом Клыковым и композитором Георгием Свиридовым сам же и создал в середине девяностых. Еще рисует пейзажи (в основном — виды родной деревни) и пишет стихи.

IX

В 1990 году в Норильске, когда первый секретарь ЦК КП РСФСР Иван Полозков встречался с коллективом горно-металлургического комбината, из толпы выскочил двухметрового роста страшный мужчина, который закричал, что, мол, сколько можно терпеть этих коммунистов, и давайте сбросим Полозкова в штольню. Полозков ответил, что сбрасывать его не нужно, потому что он сам как раз хотел спуститься посмотреть, как работают горняки. На глубину 1100 метров спускались вместе со страшным мужчиной.

На домашний телефон в те дни звонили неизвестные почитатели, обещали оторвать голову, расстрелять и Бог знает что еще. Звонили жене, звонили дочери, звонили членам аттестационной комиссии, когда дочь защищала диссертацию кандидата медицинских наук. По Курской области и Краснодарскому краю ездили репортеры «Огонька» и «Московских новостей», искали компромат — не нашли (я нарочно рылся в подшивках, действительно — ничего конкретного про Полозкова нет, зато оборотов вроде «Иван Кузьмич, как-то очень обидно видеть слово „Российская“ в наименовании вашей партии» — гораздо больше, чем даже разоблачений сталинских злодейств).

«Русскую жизнь» некоторые называют наследницей перестроечной прессы. Я, в общем, согласен с этим сравнением (считаю его лестным), и, на правах наследника перестроечной прессы, хочу извиниться перед Иваном Кузьмичом Полозковым за то, что творилось вокруг его имени восемнадцать лет назад. Понятно, что революция без врага — это не революция, и перестройке действительно больше всего на свете был нужен враг, которым можно было бы пугать впечатлительную аудиторию. Но то, что этим пугалом стал успешный губернатор, честный коммунист, хороший умный дядька Полозков — за это по-настоящему обидно. Особенно если учесть, что ничего уже не вернешь.