Вкус утекающей воды

Олег Денисов, 2019

Сначала я написал длинную аннотацию с указанием необычных героев и событий, в расчете привлечь к своей книге легковесного читателя. Но редактор сказала: " Твоя книга – это книга-диалог". Диалог – это всегда интонация. А интонация – это уже совсем непростое чтиво. Вся наша жизнь – это диалог. Весь вопрос с кем мы его ведем. Для оформления обложки использована иллюстрация автора.

Глава 3. Рыбная ловля

Когда с ухой было покончено, за окном уже брезжил рассвет.

— Ну что ж, друг мой, пора на рыбалку, — бодро произнёс Васильич.

— Мне хоть бы полчасика поспать, — взмолился я.

— Да ты че! Сейчас самый клёв начнётся, — возмутился Васильич.

— Лучше убей меня прямо сейчас. За любовь к знаниям, — искренне попросил я. И почему-то представил, как я гордо сгораю на костре в окружении толпы многочисленных Кукушкиных.

— Не могу, — спокойно ответил Васильич, — тогда рыбалка сорвётся.

— Я не пойду, иди один, — решительно заявил я.

— Как это не пойдёшь?! Да ты только что сожрал всю мою рыбу! — возмутился Кукушкин. И по интонации я не разобрал: шутит ли он или говорит серьёзно. Но крыть было нечем, за гостеприимство надо платить, и я поплёлся за стариком. Про себя я думал: «Почему ему не встретился водяной, или русалка, например. Сидели бы сейчас дома? Вряд ли! Тогда бы ему привиделся Домовой, и мы бы уже описывали круги вокруг дома, паля из ружья. Нет, надо бросать пить». В этот момент я протаранил лбом балку в темных сенях. Раздался страшный треск. «Привет, рыбки!» — облегчённо воскликнул я и приготовился терять сознание. Но Кукушкин не дал мне расслабиться.

— Вернёмся с рыбалки, будешь менять балку! — грозно заявил он. И мы вышли во двор.

— Васильич, сегодня ты обогатил мой жизненный опыт, — сказал я (и Кукушкин не был удивлён). — Теперь я знаю, как люди убивают друг друга во время распития крепких спиртных напитков мексиканского происхождения. Сначала один выносит мозг, а затем второй выносит ему за это мозги.

Васильич воздержался от комментариев. И мы достигли сарая. Он выдал мне сапоги. Сапоги были специальные: короткие, чуть выше щиколотки и очень тяжёлые. «Чтоб не всплывал» — пояснил Васильич. Но мне было все равно. Я не собирался ни прыгать, ни взлетать и тем более не всплывать. Сила земного притяжения тянула меня к себе неимоверно. А Кукушкин взвалил мне на плечо здоровенный бредень со словами: «Вот наше ситечко». Я, конечно, не думал, что мы пойдём с Кукушкиным ловить рыбу «на червячка», но чтобы так?! И причём тогда разговоры про «самый» клёв, если мы идём ловить бреднем.

Я не понял, что тяжелее. Отрывать ноги в «свинцовых» сапогах от земли, или тащить этот чёртов бредень. По дороге я предложил Васильичу:

— Давай ещё кого-нибудь позовём, вдвоём таскать бредень — это застрел!

— А кого мы позовём? — искренне удивился Кукушкин, — все на работе.

— На какой, на хрен, работе?! В деревне даже петухи ещё не проснулись! — возмутился я.

— Хватит орать. Люди ещё спят, — спокойно согласился со мной Кукушкин.

Когда мы добрались до водоёма, картина была приблизительно следующая. Впереди бодро вышагивающий Кукушкин, с песней «Мы в город Изумрудный идём дорогой трудной». Сзади я, в виде тени, стелющейся по земле.

Водоёмов было несколько, все они были маленькими; местные жители называли их баклушами. Видимо за круглую форму. Бить баклуши мне так и не довелось, пришлось цедить их «ситечком». Хитрый Кукушкин шёл вдоль берега, а меня загонял в центр водоёма. Роста мне явно не хватало, а тяжёлые сапоги тянули ко дну. Я честно заходил на максимальную глубину. Начиная захлёбываться, втыкал шест бредня в ил и потом висел на этом шесте, чтобы не утонуть, пока Васильич описывает дугу. Ему это явно не нравилось, но в сложившейся ситуации он ничего не мог со мной поделать. Его призывы «тащи, тащи» я игнорировал и огрызался в ответ. Самое сложное было возвращаться на берег. Мало того, что нужно было вытащить за собой палку с бреднем, надо было умудриться не оставить в иле сапоги, размер которых превышал мой на несколько пунктов. Васильич, который ещё и Кукушкин, в этот момент грозно кричал: «Держи ровнее, держи ровнее». Вот сволочь!!!

Утонуть я, слава Богу, не успел — Кукушкин выдохся первым. Он с сожалением посмотрел на оставшиеся две баклуши, которые мы не успели окучить, потом на два ведра, полные карасей, потом на небо и величественно изрёк:

— Однако хватит.

Снимая ненавистные сапоги, я поделился с ним мечтой:

— Васильич, я теперь хочу украсть из зоопарка кенгуру. И подарить его тебе.

— Зачем? Мне не надо кенгуру, — задумчиво ответил Васильич.

— Надо. Ты нацепишь на него эти сапоги — только привязывай посильней. А на спину бредень. И пусть прыгает для тебя по дну. А я спать.

***

Мне снился сон. Мы с Кукушкиным выловили Золотую рыбку. Она почему-то напоминала мелкого пингвина, но совершенно точно была золотая. И заговорила она человеческим голосом… Но на «Старче» Васильич обиделся и решил её съесть. Мы с ним поругались. Я желал возжелать три желания, а Кукушкин кричал, что никогда ещё не пробовал пингвиньего крылышка.

— Да от него же рыбой пахнет! — пытался я его урезонить.

— А мы что, по — твоему, тут ловили?! — продолжал орать Васильич.

Затем он неожиданно затих. Приблизил свою голову и влез ко мне в мозг.

— Андрей, — сказал он очень тихо и вкрадчиво, уже внутри моей черепной коробки, — да у тебя тут нет желаний…

Это был утренний кошмар! Как нет желаний?! Передо мной Золотая рыбка, а у меня нет желаний?!

— Да ты не переживай, раз нет желаний, значит Золотой рыбке сегодня просто не повезло, — продолжал нашёптывать внутри меня Кукушкин.

«Хорошо, что хоть эха вроде нет…», — с некоторым облегчением подумал я и проснулся. Приоткрыв глаза, я действительно увидел склонённого надо мной Васильича, призывающего меня к очередным испытаниям. Спросонья я скомандовал ему что-то типа: «А ну покинь мою кастрюльку разума!», но он не понял. Я окончательно проснулся, сел в траве и сказал:

— Эх, Васильич, ещё бы пара минут — и у тебя уже была бы живая Кенгуру.

— Эх, Андрей, — укоризненно посмотрел в мою сторону Васильич, — не живёшь ты моими интересами. Забирай рыбу, и поехали. Завтракать пора.

Оказалось, что пока я спал, Васильич уже подогнал какую-то «мотопомпу с прицепом», сложил туда бредень и бредовые сапоги. Оставался только я, мой бред и рыба.

Я встал, подцепил ведра и тут с удивлением увидел, что очередная партия рыболовов-любителей уже бороздит «пи эр в квадрате». Методика была несколько иная, результата никакого, а лица унылы. «На самом деле, клёв кончился? Да какой клёв! Васильич всю рыбу вдоль берега вышагал. Кого не поймал, испугал до смерти» — пришёл я к заключению.

— Эй, мужики! — закричал я с берега, — бреднем это неспортивно! На удочку надо ловить! На удо-чку-ууу! На червя! Клёв зверский! — и поднял над головой два ведра полудохлых карасей.