Путешествие само по себе

Олег Артюхов, 2023

Так ли уж хорошо мы знаем себя? И где истинно находится моё «Я»? Руки, ноги, голова – это моё, но не «Я». А где? Порой задумавшись над этим, вдруг осознаёшь бесконечность внутреннего пространства и начинаешь догадываться, что «Я» живёт где-то там в его неизвестной глубине. Вместе с тем многие скажут: «На кой тебе вся эта заумь? Живи и радуйся!». И они совершенно правы, но проблема в том, что, совершая поступки, человек не только поднимается над собой, но и невольно познаёт глубины своего внутреннего мира.

Глава 2

Подземный ход был достаточно просторен, чист, сух и вёл прямо без поворотов. Через полсотни шагов впереди показалось светлое пятно. Ещё через полста шагов я увидел наполовину заложенный камнями выход. Я отвалил внутрь валуны, раздвинул заснеженные кусты и выбрался наружу на дно неглубокого оврага. Только теперь я до конца поверил старику Симеону Ионовичу. Да, и как было не поверить, когда уходил тёплой летней ночью, а пришёл в холодное зимнее утро.

За краями оврага поднимал дремучий лес. Очень старый и заснеженный. Одним словом — дебри. Морозец, обилие снега и окружающая чащоба сначала привели меня в лёгкий ступор, а потом ничего, оклемался. Вокруг было непривычно тихо, однако на всякий случай я достал и натянул зимнюю маскировку, белую с редкими полосками и кляксами.

Как выяснилось, здешний январь сильно отличался от моего времени, начиная с того, что на дне оврага снега намело по пояс и пришлось изрядно повозиться, карабкаясь вверх по склону. Но, и выбравшись из снежного плена, я не сразу сообразил, где оказался. Насколько я понял деда Симеона Ионовича, система переноса смещала время, а не пространство. По идее, я должен был находиться где-то неподалёку от святилища, по крайней мере, в этом районе. А посему в первую очередь я решил определиться на местности, иначе в этих дебрях можно лазать до посинения. Но вокруг поднимались только деревья, и глазу не за что было зацепиться.

Немного подумав, я представил, как и в каком направлении шёл ход, и двинулся от оврага на восток. Проваливаясь в снег и продираясь сквозь валежник, я прошёл с полсотни метров и наткнулся на высоченный неохватный дуб. Ага! Вот и случай выяснить где тут что. Недолго думая, я снял рюкзак и по толстым ветвям полез наверх, что было не так просто в моём облачении. Сверху открылся бескрайний простор зимнего первозданного леса, но примерно в полуверсте на восток виднелся просвет. В монокуляр я разглядел в той стороне дымы и какое-то движение среди деревьев. Похоже, я почти на месте.

Залезть было непросто, а слезать ещё труднее. Внизу, отдышавшись, я собирался уже закинуть за спину рюкзак, нагнулся и получил ощутимый удар сзади по башке. Мля-я! Здравствуй, Русь матушка. Больно то как! Повезло, что башка крепкая, и то, что я наклонился. Удар пришёлся по касательной. Я прислонился к дереву и затряс головой, стараясь избавиться от мгновенного сумрака. Выплёскивая злость и боль я заорал:

–Вы чо тут, совсем одурели?! Чтоб вас леший забрал! Убью, к чёртовой матери!!

Когда в глазах прояснилось, я разглядел перед собой существо, одетое более чем причудливо: большая куча разного меха от головы до пят, длинная седая бородища под меховым колпаком и большая корявая палка в руках. Леший что ли? Только этого мне и не хватало.

— Ты кто такой? — уже спокойнее проговорил я, снимая руку с кобуры и перенося на рукоять ножа.

— Сам то кто, людин, али демон? — пробасило существо.

— Я-то человек, а вот кто ты не ведомо, — продолжил злиться я, — на лешего похож, одет, как чучело огородное.

— Ризы обытные, чай зима на дворе, — ответило басом существо, распрямляясь и опираясь на посох, — а вот твой облик зело чуден и безобразен.

Я ругнулся и стянул флисовые шапку и балаклаву. Существо произнесло: О-о-о, а я представился:

— Звать меня Артур, я издалека. Прослышал о вашей беде и решил помочь людям московским.

— О-о! — опять пробасило существо и тоже стянуло лохматую шапку, оказавшись седым стариком неопределённого возраста.

— Аз Рознег ведающий и хвалящий богов. То моя земля и моя вотчина.

Та-ак, вот свезло, так свезло, сразу нарваться на здешнего волхва, вернее, на его палку. И ведь реально подфартило, вряд ли кто-то лучше него знает здешние места и обстановку? А волхв продолжил:

— И впрямь ноне беда у нас. Поганые одолели. Людин бьют, гнетут и губят в полон согнали, сёла пожгли. Крови-руды пролили жуть скока. Полоняне в неволе без роздыха лес рубят, торную дорогу ладят на Володимир. А поганые станом у святилища встали, полон стерегут, а в излуке за рекой и вовсе их тьма, не управиться мне с ними. — И он опустил седую голову.

— Поведай, мудрый Рознег, что на земле сей творится? — обвёл я рукой юг и восток и опять натянул балаклаву и шапку. А пока облачался, сообразил, что погорячился, спрашивая, поскольку разговор предстоял долгий и обстоятельный и не на ходу и не наспех. Зато волхв это понимал, потому вместо ответа махнул мне рукой, приглашая идти за собой. Я надел рюкзак и направился за ним следом. Но не успел сделать и пяти шагов, как насторожился, заметив справа движение. Там среди деревьев не спеша пробиралась пара крупных волков светлого окраса. Они шли в пятнадцати метрах и изредка бросали на меня настороженные взгляды.

— То мои вои и почады, не страшись их, — не оборачиваясь, пробасил волхв.

Около километра мы продирались через зимний лес, и вышли к лесной прогалине. Старик сразу направился к длинному сугробу на краю поляны. Я понял, что это его хижина, когда старик подошёл к середине сугроба, немного потоптался и начал спускаться куда-то вниз. Я подошёл ближе. Там среди высокого снега там оказались ступеньки, ведущие вниз. От них веером расходились три тропинки. Проводив взглядом скрывшихся в заснеженном лесу волков, я вслед за волхвом спустился по ступенькам, перешагнул через высокий порог, и, низко пригнув голову, шагнул внутрь. Потом я прикрыл за собой створ и опустил откинутый меховой полог, закрывающий вход изнутри.

Глаза не сразу привыкли к темноте и в первую очередь заметили тлеющие угли в обложенном валунами очаге посреди жилища. Волхв пошуршал в темноте, потом бросил на угли несколько колечек бересты и сверху охапку сухого хвороста. Через минуту по сухим веткам побежал огонь. Дым поднимался вверх и утекал в небольшое волочное окошко где-то справа под кровлей. Однако, поскольку над очагом на лагах плотно лежали жерди перекрытия, дым уходил не сразу, а растекался по ним, отдавая тепло. К тем же жердям на палке крепился небольшой котёл, висящий точно над очагом.

К разгоревшемуся огню света добавил пучок горящих смоляных лучин, и тогда я смог рассмотреть жилище волхва. Это была большая, заглублённая в землю метра на полтора полуземлянка, размером шагов шесть на десять. Пол, естественно земляной, а стены из двойного плетня с плотной засыпкой сухой осенней листвой. Справа от входа стояли две кадки с крышками, слева — широкий топчан с разной посудой и утварью. Дальше в правом углу виднелись разные инструменты. Все стены и прилегающие к стенам части потолочных лаг сплошь в несколько слоёв покрывали пучки разных трав и луковиц. Вдоль задней стены, также завешанной пучками трав, тянулись лавки, а слева в дальнем углу виднелся сколоченный из тёсаных горбылей стол. В полумраке у правой стены угадывалась полукруглая сбитая из глины хлебная печь с низким подом.

Между тем огонь в очаге разгорелся, старик подбросил поленья, и холод начал покидать жилище. Я снял шапку и балаклаву и расстегнул куртку. Дед внимательно на меня смотрел, хмыкал и крутил головой.

— Эка чудна одёжа. И где такую ладят, Артур?

— Далеко, уважаемый Рознег, на ином краю мира. «Эх, дед, — подумал я, — разве одежда чудо? Истинное чудо то, что я вообще здесь оказался», а сам продолжил: — А здесь ли твой дом?

— Нет. То лачужка летняя, лесная. Тут травы-муравы готовлю, дичь добываю, да с лесом глаголю. Ноне бытую тут по нужде, або хорм мой в святилище, ано там поганые господуют. Осквернили место святое, проклятые. Людин казнят и пытают. — От ярости и бессилия он тихо зарычал.

Он походил по хижине, успокоился, скинул тулуп и шапку и повесил их на вбитый в стену сучок. Волхв остался в длинной холстиной рубахе, в грубо сшитой душегрейке из овчины и в толстых меховых онучах до колен. Глядя на него, я тоже снял куртку, перчатки, балаклаву и шапку, повесив их на другой сучок, и остался в комбинезоне с боевым обвесом на ремне.

Усадив меня на лавку, хозяин поводил руками над очагом, пошептал, что-то подбросил в огонь какие-то веточки, потом поправил котёл, налил в него воды из деревянного ковша и бросил несколько пучков трав и пару горстей сухих ягод. Я сидел и смотрел, как волхв откуда-то из правого тёмного угла носит снедь и накрывает стол, на котором появилась холодная печёная рыба, чуть зачерствевший серый хлеб, несколько луковиц, мёд и горячий травный отвар. Жестом пригласив меня за стол, Рознег простёр над едой руки и проговорил:

— Сия страва будь чиста и здрава, мати сырой землёй дадена, небом осеянна. Жива жита ести.

Не обнаружив на столе соли, я достал из рюкзака баночку с припасёной приправой и отсыпал половину в пустую глиняную чашку. Старик удивлённо воскликнул, попробовал несколько крупинок, довольно проворчал и бережно присолил еду. Здесь соль ценилась намного дороже серебра.

Угощение мне понравилось, просто и сытно. Я помог деду прибраться, и мы уселись за стол. Волхв принёс откуда-то из тёмного угла масляный светильник из глины в виде фигурки задравшего голову быка и зажёг его от костра.

— А поведай, Артур, что истинно привело тебя в сей край?

— Поведаю, ведающий богов Рознег, но сперва скажи, знаком ли тебе человек по имени Симеон сын Ионы?

— Да, ведаю такого. Сам не зрил, но слышал от брата его единокровного Андрея, коли тот шёл от Киева-града на полночь на Нево-озеро. В те лета аз токмо принял посвящение. Андрей гостевал тут две седьмицы и немало поведал о наставнике своём Исусе, коего распяли ромеи за добро, любовь и истину. Не жалуют ромеи и иже с ними истину, подавай им лжу и покорность. Немало рёк Андрей и о брате старшем Симеоне, коего Исус Распятый прозвал «Камень», сиречь — Пётр.

Я слушал волхва в состоянии полного смятения от того, что в Москве общался с настоящим апостолом, и от слов волхва Рознега, и от его возраста в 12 веков! Всё это не укладывалось в голове, и сознание буквально вопило, что этого не может быть.

Глядя на моё лицо, старик покачал головой и продолжил:

— Небось дивишься и вопросить желаешь, како столь долго жить возможно? Отвечу, ибо Симеона ведуешь ты. Знать, и сам ты не прост, понеже не вопрошаю тебя кто ты и откуда. А зачем явился, ты уж изрёк. По нонешним понятиям я токмо наполовину людин, оттого и век мой долог. Отец мой Роду служил и прожил два века, а матушка берегиня сей земли. И мещера, и мурома, и вятичи кланялись ей и почитали. Ано новые ярые боги явились и старым претили. И ушла моя матушка-берегиня, завещая мне служить тем богам, землю сию беречь и хранить. Да, вот не сберёг, понеже истекает мой век, силы не те и недолго осталось. К щурам в навь скоро уйду, а явь слугам Исуса Распятого придётся оставить. — Он тяжко вздохнул и повесил голову.

Пока волхв говорил, я пытался осмыслить услышанное, сопоставлял его слова и реальность и так и этак, уговаривая себя, что всё происходящее не сказка, не сон и не бред.

— Благодарю, Рознег, за приют и сказ твой честный. А скажи, сколько поганых ныне в святилище обретается, чем обороняются, чем оружны, чем кормятся, как коней содержат?

— Число их разно. Одни приходят, иные уходят. Ано сотни две, может три наберётся. Близ святого места шатры поставили, сена и овса натащили со всех окрест. Комони их неприхотные, крова не ведают, пасутся сами и на воле стоят. А харчатся поганые с грабежа. Обоз у них там немалый, жито да убоина то, что у людин отобрали. Про оружье не ведаю, понеже и не изреку.

— А в плену люди наши как живут? Где трудятся?

— Согнали их в круг, аки быдло, лихо им ноне. Крова нет, кормят объедками, або сухим житом. Гоняют без передыху на работы в пущу и в дрегвы. Каждый день кого-то казнят проклятые. Губят людей прямо у подножия наших богов и ликуют от крови и горя.

Я призадумался, не зная с чего начать. По сути, информации почти ноль. Известно, что монголов много, в лагере они дежурят вахтой и постоянно перемещаются, разоряя все окрестности. Основной лагерь у них за излучиной реки, похоже, в Замоскворечье. И, если там разместился тумен, то бишь дивизия, то жратвы им нужно много и ещё больше сена и фуража. Поэтому во всех своих набегах монголы никогда долго на одном месте не стояли и сейчас стоять не станут. Рязань ограбили, сожгли и пошли дальше. Коломну уничтожили, двинули на Москву. Разорили Кремник, опустошили окрестности, теперь спешат к Владимиру и Суздалю. Плохо то, что в здешнем концлагере много ослабленных и больных пленных, которых от голода и холода с каждым часом становится всё больше. А, значит, их почти всех со дня на день перебьют. И ещё хуже недостатка времени то, что мне совершенно непонятна обстановка. А посему начну я с разведки, поскольку воевать против двух сотен вооружённых, опытных и свирепых монголов вслепую в надежде на случайную удачу — дело последнее, бессмысленное и безнадёжное.

— Мыслю утром спозаранку сходить к святилищу и тайком посмотреть, что там творится. Ты со мной, волхв Рознег?

Он внимательно в меня вгляделся.

— Ты, Артур, что замыслил?

— Надобно людей освободить. А потом видно будет.

Волхв покачал головой и уставил на меня ярый взгляд:

— А не много ль хочешь взять на себя? Можно и пуп надорвать. Врагов в ихнем стане изрядно и они не бестолковые новики, ано звери лютые и умелые в бою.

— Ничего управлюсь. Бог не выдаст, свинья не съест.

— Что, что? — не понял волхв. — Какой из богов? Причём тут свин?

— Присловье такое: авось победим.

— А-а-а, — протянул волхв, — Авось то добрый бог, Авось завсегда удачу приносит. Добро. А теперь давай на ночь устраиваться. А…, — и он вдруг замолчал, насторожился и поднял руку. Интересно, что он мог услышать, находясь в этой землянке?

— Серый предупредил, к нам враги по следу идут. Все злые, — проговорил волхв и потянулся к тулупу.

Теперь стало понятно, как старик Рознег отыскал меня в лесу. Я быстро накинул и застегнул куртку, натянул балаклаву, шапку и поверх маскхалат. Доспех пока оставил в рюкзаке, некогда облачаться, да и неизвестно, кто там по лесу шарашится, может дичь какая. Пистолет решил применить в самом крайнем случае. Не резон, на ночь глядя, шум поднимать. В зимнем лесу слышно далеко. Зато пора проверить в реальном деле К-генератор. И пока старик облачался в свой безразмерный тулуп, я перевёл регуляторы прибора на крайние частоты инфразвука, усилил резонансными частотами водителей сердца и включил в противофазе, что гарантировало убойный результат.

— Надобно поспешить. Серый говорит, что много их и идут прямо сюда.

«Точно монголы нашли наши следы и тащатся по ним сюда, — подумал я, выходя в предвечерний лес. — Снег глубокий, а мы с волхвом пока шли сюда такую траншею в сугробах пропахали, что и слепой не заблудится».

Между тем, волхв вышел на полянку и начал проводить какой-то ритуал, что меня слегка разозлило. Не время сейчас молиться! Однако чуть погодя мнение моё изменилось, когда ни с того, ни с сего, вдруг повалил снег, и поднялся ветерок. Возможно, старик и не имел к этому никакого отношения, а может быть и наоборот. Во всяком случае, метель поднялась вовремя.

Волхв склонился к неизвестно откуда взявшимся волкам и стал что-то им внушать. А я, не теряя времени, двинулся в обход нашего прошлого следа. Пройдя по дуге через густой ельник, через сотню шагов я увидел завал, который давеча мы обходили со стариком. Я подобрался с другой стороны, залёг буквально в четырёх метрах от тропы и приготовил К-генератор.

Движение я увидел примерно через четверть часа. По нашим следам неспешно шли десять монголов. Я и раньше где-то читал, а сейчас воочию увидел, что пешие монголы жалкое зрелище. Они и по ровному месту ходят неловко, а по зимнему лесу тем более. Монголы тащились друг за другом, пыхтели и ругались, волоча копья и щиты, путаясь в длинных халатах и тулупах. По мере их приближения, я немного напрягся и разволновался, поскольку предстояло впервые применить прибор в убойном режиме по людям и сразу по десятку целей. Опыта — ноль, и, если излучатель подведёт, придётся стрелять, а очень не хотелось бы. Не время и не место. Что касается моего ножа, то выйти с ним против копий и сабель мог только бесстрашный и законченный дебил. Слава богу, ко мне этот диагноз отношения не имел. Я точно знал, что в клинковом бою толку от меня меньше, чем от козла молока. А мои армейские стрелковые и диверсионные навыки в этой ситуации гроша ломаного не стоят, разве что придётся тупо драться один на один. Ну, это вряд ли. Десяток раздражённых и злых монголов со своими копьями и саблями меня быстро и просто нарежут тонкой стружкой. Так или иначе, в предстоящей схватке я рассчитывал только на себя, не зная, на что способен волхв, старик всё-таки.

А он напомнил о себе волчьим воем с той стороны. Монголы заозирались, загалдели, сбились в кучку ко мне спиной, подняли щиты и выставили копья. Я где-то читал, что волк — особо почитаемый монголами зверь. Вот монголы и слегка струхнули. Я достал К-генератор. Ну, лихое устройство, не подведи, и я включил прибор. Засветились индикаторы, и я прошёлся невидимым лучом по гомонящей ощетинившейся толпе.

То, что произошло потом, стало для меня лёгким потрясением. Монголы вдруг замолкли, замерли, потом вдруг бросились во все стороны, будто среди них рванула граната. Буквально через секунду шестеро упали и забились в агонии, раздирая на груди одежду. Через пяток шагов упали ещё двое и сразу затихли. Последняя пара вломилась в ельник, и за ними метнулись две серые тени. Волки вцепились в овчинные тулупы и начали подбираться к глоткам. Один поганец развернулся, выхватил нож и с размаха полоснул ножом серое тело. Волк взвизгнул, отскочил и упал, поводя боками. Снег рядом с ним окрасился красным. Однако в тот же миг на голову монгола обрушился тяжёлый посох волхва. Ещё и ещё раз. С этим гадом покончено. А горло последнего карателя уже рвал второй волк.

Перебравшись через завал, я по глубокому снегу начал продираться к волхву, беспокоясь за его состояние. Нет, вроде бы всё в порядке. Рознег склонился над раненым зверем и руками удерживал длинную резаную рану на его боку. Он сосредоточился и читал какой-то заговор. Но, на мой взгляд, дело было паршивым. Как и у собак, у волков брюшная стенка тонкая, и, судя по ране, клинок проник в брюшную полость, повезёт серому, если не глубоко. К тому же потеря крови, к тому же зима и холод.

«Эй, Артур, а прибор твой на что? — вдруг пришла в голову очень своевременная мысль, — включай, доктор, режим лечения».

Я недолго повозился с переключателями и ручками настройки, переведя излучение в резонансный режим лечения и оптимизации функций.

— Уважаемый Рознег, позволь мне помочь серому.

— Его зовут Клык, а то его подруга Яра, — прохрипел волхв, вытирая снегом руки от крови. Попробуй, может, что и выйдет. Руду я заговорил, боле не истечёт.

Я направил К-генератор на рану, одновременно стягивая левой рукой её края. К моей радости и к несказанному удивлению волхва края раны начали срастаться, и через десять минут от неё остался только красноватый рубец на шкуре. А я продолжил облучение, пройдясь по почкам, селезёнке и печени. Через полчаса от начала процедуры Клык сам поднялся, внимательно на меня посмотрел и лизнул в руку. Из-за моей спины вышла Яра, обнюхала друга и тоже лизнула меня в руку. Вот и славно.

Собрав в кучу оружие и снятое с ещё податливых тел барахло, мы вернулись в хижину уже в потёмках. Все трофеи и хабар решили перетащить завтра. А потом нам предстояла самая противная, но нужная работа — таскать и убирать тела, чтобы не оставлять следов побоища и заразу на весну. И, наконец, маскировка. Волхв предложил замести следы лапником, а потом повторить фокус с метелью и снегопадом.

Кое-как перемучавшись ночью на непривычном жёстком ложе, я поднялся затемно, стараясь не разбудить Рознега. Зря я осторожничал, волхв поднялся ещё раньше и уже хлопотал у очага, помешивая в котле кашу. В свете масляной гаснички перекусили и с первым светом отправились на место вчерашнего побоища. В три захода перетаскали оружие, верхнюю одежду и обувь. Как ни противно, но в эти времена и, тем более зимой, любая одежда имела значение. С захоронением тел всё оказалось проще, чем я думал, поскольку Рознег присмотрел неподалёку яму от большого выворотня, которая и стала могилой. Передохнули и начали следы заметать. Потом повалил снег. Вроде бы всё закончилось неплохо, но сам по себе карательный выход монгольского десятка мне совсем не нравился. Значит, по окрестностям монголы продолжают активно шарить и ловят даже отдельных людей. Пришли сюда одни, могут прийти и другие.

Не теряя времени, кружным путём я отправился в разведку, краем глаза отмечая две серые фигуры, скользящие в отдалении. Определяя маршрут поиска, я решил сначала найти и осмотреть место работ пленных на просеках и лесосеках. Наверняка там вокруг изрядно натоптано, и потому можно не прятать следы и свободно перемещаться. А оставлять след к лесной хижине я не хотел. Мне и вчерашнего побоища за глаза хватило.

По совету волхва я пробирался по лесу в северо-восточном направлении. Продираясь через заснеженные завалы и заросли, я отмахал пару километров, когда слева услышал шум работ. Я чуть изменил направление и вскоре в просветах меж стволов увидел движение и мелькание фигур. Стал отчётливо слышен стук топоров и треск падающих деревьев. Осторожно и скрытно передвигаясь от дерева к дереву, я приблизился к тянущейся вдаль просеке. Повсюду по краям лежали поваленные деревья, кучи веток и сучьев. За одним из таких завалов я и пристроился.

В пределах видимости работали несколько групп пленников. Вид измождённых, обмороженных, чуть живых людей напоминал хроники времён Великой Отечественной войны об узниках нацистских концлагерей. Тяжёлое зрелище вызвало почти физическую боль, и со дна души начали подниматься гнев и древняя боевая ярость. Я с трудом сдерживался, скрипел зубами, ругался про себя и до боли сжимал рукоять пистолета. Нельзя, нельзя стрелять! Сегодня только разведка!

Собрав волю в кулак, я вернулся в лес и стал перемещаться левее, туда, где на просеке поднимались дымы. Как оказалось, там, примерно в полуверсте от вырубки находилась стоянка монголов, смотрящих за работами пленных на этом участке. В центре плотно утоптанной площадки стоял потрёпанный бурого цвета шатёр, треугольником горели три костра и виднелись фигуры одетых в тулупы и малахаи монголов. Я опять начал заводиться. Ну, подождите, суки, доберусь я и до вас. Сделав десяток глубоких вздохов, я успокоился, ведь сейчас мне требовалось только одно — хладнокровие. Поистине парадокс: в морозном январе человеку требовалось хладнокровие. Я закрыл глаза и усилием воли я продолжил возвращать себя в состояние внутреннего равновесия и осмысленной расчётливости. Без этого вступать в борьбу с превосходящими силами противника — чистое безумие. Успокоился и продолжил наблюдение.

Внимательно рассмотрев и запомнив расположение стоянки и все нужные детали, я решил вернуться на лесоповал, чтобы уточнить размещение и численность пленных и конвойных. Я отполз от вражеской стоянки, углубился в лес и потом, пригнувшись, перебежками двинулся в сторону лесосеки. Примерно через час выяснилось, что под присмотром десятка вооружённых луками и саблями монголов валили лес и расчищали просеку три группы общей численностью в полсотни мужиков. Некоторые из них едва таскали ноги, но другие яростно рубили деревья, видимо прибыли недавно и сил ещё не растеряли. Я высматривал, считал и отмечал в памяти, стараясь не реагировать на мучения людей и на пять лежащих на краю просеки присыпанных снегом тел. Всё выяснив, я уже собирался уходить, чтобы в спокойной обстановке обдумать свои дальнейшие действия. Но тут вмешался тот самый неожиданный роковой случай.

Издалека со стороны монгольской стоянки раздался гортанный крик, и туда потянулись охранники с просеки, оставив пару караульных присматривать за работягами. Со всех сторон монголы потянулись на стоянку, где в большом котле над одним из костров поспела варёная конина. Я сжался, как боевая пружина. Вот он случай! Я ужом ввинтился в заросли и, сделав дугу по своим следам, подполз почти вплотную к увлечённым пожиранием варёного мяса монголам. Ещё раз мне повезло, что собрались они вблизи большой кучи веток, за которыми скрывались от ветра. Стараясь не делать резких движений и скрываясь за густой хвоей, я достал К-генератор, выставил убойный режим на максимум и добавил к нему частоты блокирования дыхания.

Смерть карателей была почти мгновенной и ужасной. Некоторые повалились с хрипом, некоторые вскочили, выкашливая куски мяса и пытаясь вдохнуть. Один из них упал в костёр. Тошнотворно завоняло палёной шерстью. Дистанции и радиуса не хватало, чтобы зацепить всех карателей, и мне пришлось выскочить на просеку. В жуткой неразберихе паники на меня никто внимания не обратил, что позволило достать излучением ещё дюжину находящихся в отдалении мерзавцев. Убедившись, что стоянка зачищена, я бросился в сторону лесоповала, чтобы прикончить последних двух головорезов. Однако на полпути пришлось притормозить и остановиться, при виде двух волков с окровавленными мордами, победно стоящих над одним из монголов. Другого своим посохом прижимал к дереву волхв. Бритая голова пленного с клоком волос спереди была обнажена, а малахай валялся метрах в пяти. Я подошёл, поглядывая на замерших в ступоре пленных.

— Рознег, ты как тут оказался? — удивился я, поглядывая то на старика, то на волков.

— А ты, небось, помыслил, або один управишься? — ответил вопросом на вопрос волхв.

— Не в обиду спросил, возраст твой пожалел, — пожал я плечами.

— Года мои немалые, прав ты, однако палкой вдарить аще способен, — ухмыльнулся Рознег. — Вот поганца допрошу, и враз тебе подмогну. А ты ступай полонян собери. Пусть на стоянку идут, костры распалят, согреются да пищей поживятся. Поспрошай их, может что и узнаешь толкового, а может и подручных отыщешь.

— И впрямь слово у меня к ним есть, и слово важное.

Через полчаса на стоянке собрались все узники. Те, кто покрепче оттащили в стороны раздетые и разутые до исподнего тела монголов, другие сразу побрели к кострам. Вскоре все бывшие полоняне собрались возле разгоревшегося огня. Поближе к теплу положили на застеленный шкурами лапник больного. Бледные, худые, обмороженные люди почти не реагировали и двигались словно сомнамбулы. Не веря в своё спасение, они грелись, чуть не залезая в костёр. Чуть отдохнув и отогревшись, поделили найденную еду и принялись жадно её поглощать.

Пока полоняне приходили в себя, я внимательно к ним приглядывался, стараясь понять, кто есть кто. Глаза сразу выхватили из толпы держащихся вместе четырнадцать человек, крепких относительно молодых мужиков лет по 25-30 с широкими плечами, поджарых, с внимательными цепкими взглядами и точными движениями воинов. Именно они валили деревья, так грелись и гоняли кровь, и сейчас не выпускали из рук топоры. Также я отметил, что двое из них постоянно находились при лежащем на лапнике у костра человеке. Более того, именно они начали наводить среди освобождённых какой-никакой порядок и даже пытались командовать мужиками. В конце концов, они ловко собрали оружие, доспехи и снаряжение и положили кучей возле меня.

— Не сердись, боярин, что мы самовольно поганых ободрали. Ноне ты один и тебе не управиться.

А я сразу воспользовался моментом и решил выяснить, кто же они такие?

— Благо и вам люди. Приметил я, что четырнадцать вас и вы все заодно. Кто вы и откуда? Ведом ли вам ратный труд?

— Правда твоя, боярин, — за всех ответил крепкий мужик с уверенным взглядом человека привыкшего командовать. — Но нас не четырнадцать, а пятнадцать. У костра лежит наш боярин Бранибор из Подола. Здесь все, что остались от боярской сотни. Бились мы давеча крепко под стенами Кремника, да не свезло нам. Больно сильны поганые и много их

— Когда пала Москва-град?

— Третьего дня. Там нас и повязали и сюда пригнали лес рубить. Но боярина своего мы не бросим нипочём, хоть и уязвленный он и хворый.

— Добро. Звать то тебя как, воин?

— Десятник я Колояр, а то почесть все из мово десятка, токмо пятеро со стороны прибились.

Так, так. Значит, в жутком побоище Колояр смог сохранить почти всех своих воинов, да ещё умудрился боярина из сечи вынуть и спасти. Силён мужик.

— Вот что, Колояр, оружие и зброю себе подберите по руке, по ноге и по тулову. Пусть оденутся и обуются кто нужду в том имеет. Остальное раздай нуждающимся, приметь, кого ещё нужно приодеть и обуть. А потом отбери из мужиков кого покрепче, способных оружие держать и зброю носить.

— Сделаю, боярин. А ты, как сподобишься, подойди к нашему боярину Бранибору, он вельми просил.

Я кивнул и пошёл навстречу волхву, который уже подходил со стороны лесосеки. Один подходил, видать отправил монгола в страну вечной охоты. Волки тоже куда-то смылись. И правильно, нечего народ тревожить.

— Рознег, нужно людей устроить. — Я махнул на жмущуюся к кострам толпу. — Там полно раздетых и хворых. Ума не приложу где их всех разместить. Куда вести?

— Куда, куда? Вестимо, ко мне на заимку. Ноне как-нибудь потеснимся, а завтрева станем с толком устраиваться. Я у поганца вот что прознал. Мунгалы под Кремником и в граде жуть сколь народа побили и пленили. Жителев почесть всех изничтожили. Полон разделили и загнали в разные места просеки рубить, дрегвы гатить и тракт до Володимира-града ладить. Обаче поганые аще не собрались купно, кто разбойничает, кто за полоном смотрит, кто добро то, что охапили стережёт, кто уж и к Володимиру-граду пошёл, а кто полон в степь погнал. И посему под Москвой-градом в излуке реки их стоит менее тумена, да порознь в трёх стойбищах. Сказывал поганый, аще Батый на днях поведёт свой тумен под Владимир-град и Суждаль. Добра и жита охапили множество, вот те обозы да тяжкие пороки стенобитные и погонят по просекам и гатям, стерегутся, что лёд не сдюжит. Тако ж ведомо, что в полоне у поганых сидит сын великого князя Володимир Юрьевич.

Я слушал волхва, и в голове стал складываться план. Потом мы с Рознегом подошли к кострам. Люди расступились и поклонились. Перед нами на куче лапника под овчинным тулупом лежал раненый боярин. Он увидел нас и махнул рукой, подзывая.

— Я боярин Бранибор из Подола, — с усилием проговорил он, — а кто ты, боярин? За кого богу молиться?

— Я боярин Артур сын Романа из рода Платоновых. Вотчина моя далече и здесь я один. А это волхв хранитель этой земли Рознег, — указал я на старика.

— Благо тебе дарю, добрый Рознег, и тебе боярин Артур. То, что за моих людей заступились, воздастся вам и в ирии, и в царствии небесном. Мне уж немного осталось, скоро к родовичам уйду, к дедам и щурам. Ано тревожно мне за гридей моих. Прошу тебя именем богов и Исуса, прими их под руку свою, и роту прими. Вижу, ты сильный, отомсти поганым за всё. — И он устало откинулся.

Я ошеломлённо огляделся и столкнулся с суровым взглядом волхва.

— Бысть посему, — пробасил он.

Пока я соображал и обдумывал слова Бранибора, стоящие вокруг воины выстроились в ряд, потом встали на одно колено и взглянули суровыми глазами мстителей.

— Я готов принять роту, — мой голос подвёл, сделавшись хриплым.

— Перед ликом богов и святых заступников, — начал Калояр и за ним все остальные, — оружием своим и кровью своей роту даём боярину Артуру из рода Платоновых верными бысть и, ежели выпадет судь, главу сложить за него, за отчину, за братчество, за народ русский. Да, сгинут поганые от мечей наших. С нами боги и святые заступники. Во имя отца и сына и святого духа. На том целуем крест и знамено великих богов.

— Роту сию принимаю и роту даю хранить честь и справедливость, защищать людей и народ русский и землю русскую. Во имя отца и сына и святого духа и великих богов, — произнёс я эту клятву, внутренне поражаясь её абсурдности и величию, поскольку смешалось в ней и язычество, и христианство. Но, что удивительно, эта смесь сделала клятву и мощнее, и глубже.

Бойцы поднялись и смотрели на меня, ожидая приказа. А я оглядывал строй, стараясь понять, что же сейчас произошло. Однако пора и с людьми познакомиться.

— Назовитесь, воины, — и я подошёл к первому.

— Колояр, — вытянулся высокий суровый десятник, слегка нахмурив белёсые брови над голубыми глазами.

Я шагнул к следующему.

— Вышата, — улыбнулся и тряхнул шевелюрой парень с подвижным лицом, лукавым выражением физиономии.

— Есен, — произнёс кряжистый мужик с мощной грудью, большими руками и густющей бородой.

— Брав, — чуть кивнул головой высокий гибкий парень с небольшой бородкой и усами с удлинённым благородным лицом.

— Мирош, — представился чернявый мужик с тёмно-карими глазами и густой окладистой бородой, с оценивающим взглядом стрелка.

— Могута, — прогудел огромный двухметровый мужичина с крупными чертами лица и здоровенными ручищами.

— Зорен, — подал голос худощавый парень с длинными волосами пепельного цвета, мечтательным взглядом и слабой растительностью на лице.

— Притвор, — сказал крепкий, словно слиток меди мужик с прищуром на левый глаз. Стрелок.

— Мокроус, — хмыкнул мужик с выражением лица прожженного пройдохи и плута, руки которого не знали покоя.

— Ратко, — пробасил крепкий воин с упрямым хмурым взглядом.

— Шмель, — сказал парень, в котором я сходу признал задиру и забияку.

— Лис, — погоняло этого ярко-рыжего мужика не могло быть иным.

— Орех, — проговорил ещё один здоровяк, чуть ниже Могуты, но ещё шире в плечах.

— Печор, — прохрипел и нахмурился угрюмый и суровый воин, лицо которого украшал свежий шрам.

— Моё имя вы уже слышали, — произнёс я. — Теперь нам надобно поспешить, поганые могут нагрянуть. А посему, други мои, соберите шатёр и добычу, поймайте лошадей, поднимайте боярина и ступайте за волхвом Рознегом. А я поговорю с мужиками.

Дружинники управились за полчаса и ушли чередой в лес за волхвом, а я остался с мужиками. Толпа была разношёрстная, но состояла исключительно из молодых и матёрых мужиков, и это понятно, поскольку монголы пригнали полон для тяжёлой круглосуточной работы. Здесь остались самые выносливые и упрямые, а те кто не выдержал и ослаб уже давно застыли на морозе. Однако холод и голод выпили силы и этих упрямцев. На мой взгляд годными к бою была примерно половина из стоящих напротив мужиков, тех кто покрепче. Предположения мои оказались верными. Из толпы отделился один, поклонился в пояс и начал:

— Звать меня Карп, люди выбрали меня изречь, — он ещё раз поклонился. — Порешили миром исполчиться и роту тебе, боярин, дать.

— Сколько вас?

— Ратиться могут два десятка, остатние телом и духом ослабли, негодны для сечи.

— Знают ли люди оружие и зброю?

— Кто роту даст, те знают и володеют. Копьё, сулицы, щит, топор. Семеро стрелки отменные.

— Добро. Роту приму.

Через час на безлюдном стойбище сиротливо догорали костры, среди которых валялись раздетые остывающие тела карателей. Все бывшие полоняне, двигаясь след в след, перебрались к хижине волхва. Пятеро последних из числа опытных охотников, тщательно заметали, заваливали и маскировали следы.

Возле хижины царило необычное оживление. Рознег отправил под крышу слабых и хворых, коих набралось двадцать один человек. Остальные утеплились, поставили шатёр и принялись устраивать ночёвку снаружи под южной стеной хижины. Навалили толстый слой лапника, бока прикрыли валежником и засыпали снегом и спереди разожгли три костра из сушняка, чтобы не дымили, и как они разгорелись, для долгого жара уложили поверх толстые брёвна сухостоя.

В это время я уже занимался здоровьем боярина. В конце концов, врач я, или погулять вышел? По моей просьбе освободили красный угол, Бранибора положили на лавку и принесли всевозможные светильники от лучин до грубо слепленных восковых свечей и масляных гасничек. Пока я готовил боярина к обследованию и лечению, остальные временные обитатели хижины сгрудились полукругом. Пусть смотрят и привыкают к тесноте, ведь и ночевать будут нос к носу, как шпроты в банке.

— Уважаемый Рознег, — позвал я волхва, — мыслю, что можно исцелить боярина, рано ему в ирий. Начни целить ты, а я подготовлюсь.

Волхв удивлённо вскинул лохматые брови, метнул в меня взгляд, посмотрел на раненого и кивнул. По моему требованию Бранибора раздели, оставив только набедренную повязку. Волхв из-за пазухи достал какой-то амулет и начал ритуал, а я принялся настраивать прибор в режим регенерации, лечения и восстановления и отправил мужиков приготовить лубки и холстины для перевязки.

Через четверть часа Рознег распрямился, смахнул со лба пот, и устало уселся на лавку. Теперь мой выход, и я начал осмотр. Да-а, помяли мужика изрядно. Весь правый бок заливала лиловая синева, скрипели два ребра. Переломы. Слава богу, без смещения, а то бы обломки проткнули лёгкие. Предплечье сломано. Глубокая рана на левом плече. Рваная рана на левом бедре. Десяток небольших рассечений. Все раны воспалены, но без признаков гангрены. Очень хорошо. С удивлением заметил, что после манипуляций волхва состояние боярина заметно улучшилось. Он порозовел, и дыхание стало спокойнее. Я немного призадумался, ведь сначала мне предстояло вправить и зафиксировать переломы, а это очень больно. И тут услышал голос волхва:

— Артур, этот отвар утишит боль, — он протянул чашку с мутным содержимым, — то мак, к коему добавил хмель и синюху.

Отлично. Опиум с седатором и нейролептиком, то, что надо для неглубокого наркоза. Боярин с трудом и, морщась, выпил, а через четверть часа заснул и расслабился.

— Вы, двое, — указал я на мужиков покрепче, — держите боярина за ноги и тулово. А вы несите лубки и холстину.

Полчаса мне хватило, чтобы сопоставить переломы и обработать раны. Потом я достал К-генератор. Сначала облучил небольшие рассечения, которые начали исчезать, оставляя небольшие шрамики. С большими ранами провозился дольше, а с переломами тем более. Перевязывать раны не пришлось, холстиной перетянул лишь грудь, чтобы не потревожить едва сросшиеся рёбра. Завтра можно будет снять и эту повязку.

Примерно через час я закончил, напоследок обработав почки, сердце и печень. Устало разогнулся и увидел, что вокруг в полной тишине плотной стеной стоят люди и явно со страхом и удивлением таращатся.

— Ну, вот и всё. Боярин почти здоров, а уж то, что не помрёт, это точно.

Едва я это проговорил, как все кроме волхва грохнулись на колени и запричитали молитвы и обереги. В состоянии полного обалдения я заорал:

— А, ну-ка, встать, мать вашу с перебором!! Вы что совсем с ума посходили?! Встать, я сказал!! И помочь боярину.

Люди вскочили и засуетились, а я растолкал мужиков и вышел вон, подышать свежим воздухом и осмыслить произошедшее. Главное, я опять убедился, что прибор работает отменно в разных режимах, и эффект удивительный. Не ожидал. Теперь я имел прекрасный козырь в игре со смертью.

Места в шатре впритык хватило только для пятнадцати человек, все, кто покрепче и я с ними остались ночевать под небом. Ночь прошла тяжко и беспокойно. Не мороз и ветер, а просто ползучий холод не давал спать и расслабиться. Задубев, лёжа на лапнике, я поднялся, разогнал в ногах кровь и фактически всю ночь просидел у костра. Толи дремал, толи спал, толи грезил. Плотно сбившийся на подстилке народ тоже ворочался и потихоньку сползал ближе к огню.

Утром я окончательно убедился, что нужно что-то решать с жильём. Но оказалось, что ломал голову только я, а местные люди точно знали, что нужно делать. Не дожидаясь команды, они с рассвета начали строить жердяные шалаши, покрытые корой и ветками, а сверху засыпанные толстым слоем снега. В этих «чумах» в центре складывали небольшие очаги, дающие достаточно тепла. Дым уходил в дыру и дыхание не отравлял. Жерди на земле, на них толстый слой лапника, а также плетёный и затянутый корой и тряпками притвор на входе кое-как сохраняли тепло. Четыре больших шалаша ощутимо разгрузили хижину волхва, в которой остался десяток самых хворых и ослабевших. В шатре разместились ещё десять.

Не менее сложной проблемой стало питании полусотни с лишком людей. Для начала, чтобы их накормить пришлось пожертвовать одной из трофейных лошадей. Кстати, в перемётных сумах и шатре нашлось немало награбленной монголами меховой одежды и кое-какая пища, что ещё больше облегчило жизнь людям. Там же обнаружились разные ценности, среди которых Рознег узнал несколько вещей из святилища.

— Боярин, дозволь слово молвить, — я обернулся, рядом стоял Колояр, — Давеча вы три десятка поганых побили, полон свели, да перед тем десяток изничтожили. То мунгалам позор. Сёдня ждать их надобно, мстить придут. Так мыслю. Что делать велишь?

Слова десятника для меня не стали откровением. Из их сотни осталось шесть десятков, значит, минимум полсотни головорезов придут за нашими головами. Будут искать следы, и, как бы мы не маскировались, найдут. Для следопыта та маскировка фуфло голимое. Оставалось надеяться, что степняки плохо знают лес и разберутся не сразу. А мы времени терять не станем.

— Добро. С оружием и зброей разобрались? Все ноне оружны и одеты?

— Так, боярин, оружия в избытке, надобно и мужикам вручить. Есть средь них толковые и умелые.

— Действуй, Колояр. Собери всех, потом подели на десятки. Дружинных и мужиков вровень. Особо подготовь лучников, пусть луки подберут по руке и стрелами запасутся в избытке. Скоро пойдём гостей незваных встречать.

Примерно через час двадцать мечников и десять лучников пробирались гуськом, двигаясь к обезлюдевшей просеке. На этот раз мы запутывали следы и, сделав крюк, вышли к вырубке с другой стороны.

Ещё издали мы услышали гортанные крики. Колояр был прав, на просеке суетились и гарцевали полсотни монголов. Мой расчёт тоже оказался верным. Поскольку монгольское войско строилось по десятичному принципу, другая половина сотни явилась мстить и карать. Обнадёживало то, что почти все они не имели доспехов, и слегка напрягало то, что почти все они были одеты в овчинные полушубки, густой мех которых не каждая стрела пробьёт, только узкие бронебойные. Среди суетящихся монголов неподвижно на коне сидел богаче иных одетый воин, из-под меховой шубы которого поблёскивали звенья кольчуги. За ним стояли четыре всадника, видимо, телохранители.

Пешие монголы шныряли вблизи кострища и той части вырубки откуда в лес уходили наши следы. Это был опасный симптом. Нащупают гады кончик верёвочки и потянут, лови их тогда по всему лесу. Я всё время держал в поле зрения главаря, до которого было примерно два десятка метров. Я не опасался тихо говорить, поскольку монголы так орали и издавали такой шум, что сами себя наверно не слышали.

— Колояр, — я шёпотом позвал десятника, — поставь лучников за деревья, по моему знаку пусть они бьют бронебойными стрелами сначала по конным, а, как их завалят, пусть мечут стрелы в лучников и потом во всех иных, и как можно скоро и быстро. Напомни дружинникам о защите и осторожности, монголы стрелять умеют. Мечники нападут по моей команде.

— Слушаюсь, боярин, — и десятник растворился в заснеженных зарослях.

Через десяток минут он высунулся из кустов и кивнул головой. Я достал пистолет, передёрнул затвор и махнул Колояру левой рукой, давая сигнал к обстрелу. Он отвернулся и махнул рукой стрелкам.

В воздухе свистнули десять стрел, через три секунды ещё десять, ещё и ещё. А я тщательно прицелился, держа оружие двумя руками и опирая на ствол валежника. Три выстрела слились в один, ещё пять пореже и прицельно. Главарь завертелся, глядя на падающую с коней охрану, потом взмахнул руками и рухнул вниз, застряв ногой в стремени.

Расстояние в тридцать-сорок метров для лучника — это стрельба почти в упор. За какие-то пять минут распалённые боем и местью дружинники опустошили все тулы со стрелами, а каждый взял по пять десятков. Ответная стрельба была бестолковой и хаотичной, хотя, нужно признаться, стрелы пролетали в опасной близости.

Из полусотни карателей на ногах оставалось около двух десятков, из которых половина сбилась в подобие строя, а иные бестолково бегали в поисках укрытия. Вот и пришёл момент истины для серьёзного боя. Я сменил в пистолете неполный магазин и заорал:

— За мной в атаку! Слава!! За Русь!!

С рёвом мои дружинники выбежали на утоптанный снег просеки и, стараясь держать строй и сдвинув щиты, устремились на ошеломлённых монголов. Началась короткая, яростная и кровавая рубка.

Пистолет сухо щёлкнул и встал на задержку, когда передо мной упал шестой по счёту противник. Дружинники тоже добивали последних врагов. Крики доносились и из леса, куда попытались смыться несколько вражин.

— Боярин, — хриплый голос Колояра чуть дрожал от боевого возбуждения, — нема боле поганых. Всех побили.

— Кто у нас уязвлён и кто пал?

— Ранено трое, один из мужиков пал, — он стянул шлем и тут же напялил обратно.

— Добро. Я к раненым. А вам велю собрать коней, оружие и одежду. Сам всё знаешь. Оставь двоих мне в помощь.

Пока я врачевал, на просеке шла обычная традиционная мародёрка. Напоследок я приказал сложить тела всех карателей ровными рядами по десять во главе с их начальником. Я думаю, что монголы должны впечатлиться.

— Что дале делать будем, боярин. — У подошедшего Колояра блестели азартом глаза.

— Выбери пять человек. Сходим к святилищу, волхв Рознег сказывал, что там главное стойбище поганых и там держат весь полон. Поглядим, что там творится. Только посмотрим, — строго уточнил я, разглядев в глазах десятника воинственный огонёк. — Пятеро со мной, остальные пусть уходят в лагерь, привяжут к двум последним лошадям ёлки и протащат следом.

Проводив взглядом уходящий отряд и нагруженных трофеями лошадей, я обернулся к оставшимся: Колояр, Вышата, Мокроус, Брав и Зорен. Десятник, два разведчика и два мечника, все молодые, выносливые, лёгкие, подвижные.

— Идём скрытно и тихо. Надобно поглядеть подходы к стану поганых. Потом помыслим, как половчее прикончить монголов и освободить людей. Вопросы есть? Нет. Пошли.

Вражеский стан почуяли издалека. Ветерок донёс характерный запах дыма, лошадиного пота, навоза, варёной конины и мертвечины. Я поднял руку, призывая к полной тишине, потом указал пальцем на Вышату и Мокроуса, потом на глаза и махнул в сторону стоянки. Они кивнули и исчезли в заснеженных зарослях кустарника. Остальным я махнул руками ладонями вниз, и мы присели прислушиваясь. Разведка вернулась через час, и мы отошли поглубже в лес.

— В стане изрядно поганых, — проговорил шёпотом Вышата, — сотни две не менее. Токмо шатров два десятка. Комоней без счёта, костров с полсотни. Замятня у поганых вопят, колготятся, видать прознали про наш набег. Полоняне особняком стоят может тыща, иль две, не счесть. Ближе не подойти, комони ихние чуйкие, аки псы.

— Добро. Сейчас уходим в наш стан, готовиться к набегу. Вышата, Мокроус останетесь, смотрите, всё примечайте. Дружина явится к сумеркам. Бить поганых станем ночью.

Оставив наблюдателям все наличные харчи и заранее приготовленные овчины, мы углубились в лес и почти час продирались по заснеженной чащобе, возвращаясь в стан. А там уже разросся небольшой посёлок. На плотно утоптанной полянке появились ещё три шалаша, навес и коновязь для трофейных лошадок. Горели костры, булькали котлы с варевом. Все приоделись в трофейные шмотки и походили на монголов. Дружинники поблёскивали доспехами и шеломами. Кстати, надо всё это замаскировать, извёсткой или мелом замазать и белыми тряпками прикрыть.

Отдав приказ Колояру готовить бойцов, я отправился к волхву. Он возился с ранеными и заметно устал. Ясный перец, в его годы такие нагрузки — не шутки. Я вытащил из чехла К-генератор. На индикаторе 55% заряда. Я удовлетворённо кивнул и машинально пощупал запасные аккумуляторы в кармашке разгрузки.

— Славно, Артур, что явился. Уязвлённых исцелить надобно.

Надобно, значит, исцелим. И я принялся настраивать прибор. На троих хватило получаса. Благо режим отработан. Завтра будут, как новенькие. Закончив, я отозвал волхва в сторону:

— Важное дело предстоит. Мыслю отравить поганых. Надобно сильное средство, да побольше.

— То большой грех, Артур, боги не одобрят, — смутился волхв.

— А одобрят боги смерть тысяч русских людей? Одобрят гибель сёл и градов, слёзы и кровь жён и детей?

— Я… Я дам тебе зелье. Губительное зелье и сильное. Возьму грех на душу.

— Я тебе грех отпущу. Что за средство?

— Болиголов, белена и ещё кое-что посильней.

— Годится. В каком виде средство?

— Вельми тонкий прах.

— Отлично. Мелкий порошок — то, что нужно.

Оставив недовольно ворчащего волхва готовить отраву, я отправился в стан. Первым делом я отыскал Колояра и приказал ему навести на снаряжение зимнюю маскировку и укрыть все блескучие детали зброи или оружия. Тот сначала набычился и начал возражать, что изгаляться над зброей и оружие недостойно настоящих воинов. Я не стал давить, тут свои представления о правилах ведения войны. А, когда десятник выговорился, я терпеливо объяснил смысл тихого и скрытного проникновения во вражеский стан для победы над превосходящим противником. Колояр сопел, кряхтел, качал головой, но согласился и отправился готовить дружину.

— Боярин Артур.

Я обернулся к подошедшему Бранибору:

— Здрав буде, боярин Бранибор, вижу, ты уж поправился.

— Благо дарю, боярин, твоими молитвами чудом исцелился. Хочу вопросить: примешь ли мою роту. Я животом тебе обязан, и люди мои тебе верят, бают вельми ярый ты воин.

— Но ты ж боярин, ровня мне, и я не вправе тебе указывать.

— Я точно ведаю, або так надобно. Примешь ли роту?

— Приму.

Принеся клятву верности, довольный Бранибор отправился к дружинникам.

А дружина теперь, действительно, превратилась в грозную боевую единицу. После трёх столкновений с монголами трофеев вполне хватило оснастить бойцов приличным оружием, доспехом и тёплой одеждой, а полтора десятка отличных степных луков и полные тулы стрел могли дать неплохую плотность обстрела.

Едва начало смеркаться, как я повёл дружину к монгольскому стойбищу, где нас дожидались Вышата с Мокроусом. По дороге я продолжил обдумывать схему боя, решив застать монголов ночью врасплох, напасть тихо и взять их в ножи. В этот раз я впервые надел все детали своего кевларо-арамидного доспеха. Двигаться стало труднее, но зато будет шанс уберечься в дерзкой и опасной ночной схватке с непредсказуемыми последствиями. Конечно, соотношение тридцать пять против двух сотен серьёзно тревожило, но выбирать не приходилось. Я так и этак прикидывал сценарии боя, и всё время выходило, что мы отчаянно рискуем и лезем прямиком тигру в пасть. Однако неумолимые обстоятельства не оставляли нам выбора, поскольку орда вот-вот снимется и уйдёт из-под Москвы на северо-восток. Вы спросите: причём здесь орда, ведь Симеон Ионович говорил только о конкретном месте вокруг святилища? А притом, что я так чувствовал и понимал. Здешняя реальность буквально вывернула душу наизнанку и прополоскала, удалив всякую цивильную дрянь. Я снова стал отчаянным бойцом полковой разведки, будто вернувшись в свои армейские годы. Может быть, это и была моя судьба? Может быть, только здесь и сейчас определилась моя истинная глубинная суть? Не убийцы, но защитника. А знания, навыки и оружие из будущего лишь давали мне дополнительные возможности.

Мы уже почти добрались до места, когда из снежных потёмок вынырнули две фигуры.

— Слава богам, боярин, вы явились. Мы уж и не чаяли.

— Что значит, «не чаяли»? Неужто помыслили, что брошу?

— Нет… но… — засмущался Вышата, и продолжил: — Здесь ноне полторы сотни поганых. Давеча заявился важный мунгал с десятком в богатой зброе, грозно орал и камчой махал, дале увёл полусотню. Опосля согнали в кучу полон и многих казнили. Днесь варят и жрут конину. Средь них збройных воев мало. С того краю стоит обоз. Мокроус счёл полторы сотни саней с мешками с избытком. Вестимо, жито и овёс со здешних весей охапили. Корм комоням и питща воям.

Очень хорошо. И я прикинул, хватит ли большого увесистого мешка с отравой от волхва. Старик с двумя помощниками весь день толкли зелье в ступе. Волхв ругался и ворчал, пустив на это дело все нужные запасы до последней травинки.

Определившись по месту, мы осторожно приблизились к стоянке. Теперь нам предстояло самое трудное и тяжёлое дело: терпеливо дожидаться глубокой ночи и удобного момента для нападения. И потекли тягучие часы ожидания. Невыносимо мучительно и холодно неподвижно и тихо лежать в снегу в полусотне метров от врагов. И подложить под себя нечего. Какой там подложить, шевелиться и то опасались, чтобы случайно не насторожить какого-нибудь засранца. Даже для моего тёплого облачения это серьёзное испытание, а одетые кто во что горазд дружинники ждали и терпели, греясь незаметным напряжением и шевелением мышц. Железные люди!

Однако вынужденное ожидание не означало бестолкового безделья. Осмотревшись и оценив обстановку, я разделил дружину пополам по семь стрелков и десять мечников. Обе группы скрытно отправились на позиции на противоположные края стоянки. Потом по сигналу моим фонариком обе группы одновременно начнут тихо орудовать ножами. Но сначала предстояло поработать мне. Я так решил, чтобы случайно в потёмках не зацепить бойцов излучением К-генератора, который настроил на сильное торможение нервной системы и на частоту глубокого сна. И в первую очередь мне предстояло обездвижить и усыпить часовых на четырёх постах.

В полночь я тихо и осторожно вполз в лагерь монголов со стороны леса, поскольку возле лесной кромки монголы никогда не держали лошадей. А именно их я опасался больше всего, из-за того, что необыкновенно чуйкие твари могли испортить мне всю обедню.

Первый пост я снял походя. Оба караульных заснули меньше, чем через полминуты. Я опасался лишь, чтобы не громыхнуло упавшее оружие и чтобы злодеи громко не храпели. Теперь предстояло проползти с полста метров до большой поляны, где толпились пленники. Сделать это оказалось непросто, поскольку мой белый маскхалат уже не скрывал на фоне утоптанной грязной площади. Я обругал себя, что не предусмотрел этого раньше. Пленных охраняли четверо, и с ними я тоже управился быстро, и напрягся лишь оттого, что упавший щит стукнул о копьё. Но большое становище всё время шебутилось, и слабый звук никого не встревожил.

Чуть выждав, я пополз к третьему посту возле шатра главаря. Здесь у костра оживлённо беседовали трое вооружённых монголов и что-то жарили на костре. Сначала я замер, опасаясь действовать, но потом успокоился. В ожидании готовности лакомства стражи следили за процессом и сидели лицом к огню, а, значит, их глаза в темноте ничего не увидят. Кто ж так караулит, вояки, мать их в кочерыжку. Я подкрался поближе, и прибор сработал наилучшим образом. Монголы дружно заснули, сидя у костра, так и не попробовав жаркого.

Оставался самый трудный пост у табуна. Кони могли не подпустить меня на дистанцию уверенного поражения. Пришлось ползком сделать крюк и подобраться с наветренной стороны. Проклятые степные кони, приученные чуять опасность издалека, начали было волноваться, но я замер, прикинувшись сугробом, и они успокоились. Вскоре клюющие носами стражи табуна тоже улеглись спать. Потом из вредности я влепил заряд излучения самому беспокойному жеребцу. Тот замер, покачнулся и улёгся на снег.

Я на ощупь переключил К-генератор на убойный режим, достал фонарик, прикрыл сбоку ладонью, повернул налево, включил, повернул направо, включил. Заметив в темноте движение, я перехватил К-генератор левой рукой, убрал фонарик и вытянул нож. На стоянке замелькали тени, началась большая резня. Пока я упокоил генератором обитателей двух шатров, мои бойцы растеклись по всему становищу.

Сами понимаете, перебить ножами незаметно и тихо полторы сотни врагов практически невозможно. Обязательно, что-то пойдёт не так. В этот раз так и случилось. Две трети монголов уже отправились к праотцам, когда поднялся шум, и подняли его… наши полоняне. Видать не поняли происходящего, или подумали невесть что. Но именно из толпы пленных раздался первый крик и потом гомон. Из шатров стали выскакивать монголы. Вот тут и пригодились полтора десятка луков, и опять пошёл в дело мой К-генератор.

Ошалевшие со сна полураздетые монголы десятками падали от стрел и мечей дружинников. Мой К-генератор тоже продолжал увеличивать счёт мёртвых карателей, но вот пропищал индикатор, что заряд весь вышел, и мне пришлось покрепче ухватить рукоять ножа.

Бой на расстоянии и ножом ощущается совсем по-разному. Ближний клинковый бой вызывает яростный кураж, поднимает со дна души древние инстинкты и напрочь отключает самосохранение. Вот и теперь в горячке ночного боя мне удалось воткнуть клинок в двух или трёх противников, и самому получить десяток ударов саблями и копьями, когда всё закончилось. Шум боя стих, осознание реальности вернулось, и, глядя на картину побоища, я едва сумел сдержать тошноту.

— Боярин Артур, — в потемневшей от пятен крови фигуре я узнал Бранибора. — Поганых всех посекли и побили. Наш верх! — Он говорил громко и возбуждённо, явно ещё не веря в то, что небольшой отряд русичей уничтожил полторы сотни непобедимых завоевателей.

— Добро, — я старался казаться спокойным, — Боярин распорядись, чтобы полоняне сохраняли порядок. Как бы, волю почуяв, люди бед не натворили. Надобно назначить средь них старост и десятских, выявить хворых и слабых, одеть тех, кто особо нуждается, и до утра в шатры поместить. Потом найти питщу и всех накормить.

Он кивнул и исчез в ночи. А у меня пошёл откат. Руки и ноги ослабели, начало подташнивать. Я присел на брошенное у костра седло и подкинул в огонь хворост. Тут меня чуток заколотило толи от холода, толи от избытка адреналина. Незаметно для себя я склонил голову и забылся под тихий треск костра и мерный шум голосов.

Очнулся я в рассветных сумерках, когда слабый свет открыл картину ночного боя. И первое, что бросилось в глаза — это волхв Рознег, распоряжающийся среди множества людей. Потом я обратил внимание, что среди шума и суеты возле меня будто кто-то прочертил невидимый круг, и ближе пяти метров никто не подходил. Конечно, сидя спать — последнее дело, но, как ни странно, я чувствовал себя вполне отдохнувшим. Вместе с пробуждением на меня свалилась куча забот, проблем и вопросов. И первый из них: что делать с полутора тысячами освобождённых? И, словно подслушав мои мысли, подошёл волхв.

— Артур, пора людей уводить, або скоро поганые явятся.

— Эх, Рознег, куда этакую толпу уведёшь? В лес? Так перемрут там все.

— Пошто в лес? К полунощи отсюда и чуть к закату есть гнездо из трёх весей брошенных из-за нашествия. Поболе шести десятков домов, да амбары, да овины. Вельми тесно там бысть, ано не в обиде и не в хладе лесном.

— Правда твоя, Рознег, и впрямь это наилучший выход. Веди людей.

Волхв ушёл, а бывшие пленники зашевелились и потянулись за ним. Те, кто покрепче, несли грузы, мешки и тюки. Что уж они заготовили, то не моё дело. Некоторые из них приоделись, поживившись в монгольских запасах. Вместе с тем я обратил внимание на немалую толпу, окружившую мою дружину. Так, так, похоже, у нас пополнение. Среди них я разглядел Колояра и махнул ему рукой.

— Здрав буде, сотник Колояр.

— Десятник я, боярин Артур, запамятовал ты.

— Память у меня добрая. Сотник ты ноне. Ишь, сколь народу привалило.

— То верно. В полоне немало дружинных оказалось и из-под Рязани, и из-под Коломны, и из-под Кремника московского. Знакомцев встренул, все добрые вои. Крепкие и ярые. К нам просятся в дружину.

— Всех примем. Пока судь да дело, обряди всех, оружье дай и зброю. Погодя подойду, гляну и роту приму. Пришли ко мне Могуту, Ореха, Мироша и Есеня. Дело есть важное.

Пока подходили названные дружинники, я снял доспех, поправил одежду, и вздохнул, мечтая о бане, ведь за последние два дня изрядно пришлось попотеть. С четырьмя подошедшими воинами мы отправились на дальний край стоянки по ту сторону от святилища. Проходя мимо капища, я не мог отвести глаза от нескольких куч отрубленных голов, сваленных возле основания изваяний идолов. Как уже говорил волхв, монголы в святом месте пытали и казнили пленников. Не знаю, каковы тут обычаи, но надеюсь, что Рознег отмолит великий грех убийства и очистит святилище от скверны.

Сразу за святилищем проходила санная накатанная дорога, на которой и возле неё теснились сани, нагруженные мешками с продуктами, по пятнадцать кулей из грубой мешковины. Поистине этот обоз был подарком судьбы. Из ста сорока саней я решил сорок присвоить для прокорма бывших пленников и увеличившейся дружины. К тому же тщательный осмотр показал, что в санях оказалось не только зерно, но и убоина, масло, мёд. Всё это отправится в новый стан.

А с оставшимся кормом я решил поступить жестоко. При помощи четырёх дружинников мы начали всыпать в мешки по горсти сильнейшей отравы. Естественно, на полторы тысячи мешков порошка не хватило, но, провозившись почти два часа, половину я сдобрил ядом.

Одновременно подошедшие дружинники помогли с другим важным с моей точки зрения делом. Освободив десяток саней от груза, мужики запрягли лошадей, и отогнали их в центр бывшей стоянки. Тут им досталось самое противное занятие: погрузка уже застывших тел монголов. Подошли ещё люди, ведь перетаскать полторы сотни трупов непросто. Нагруженные телами сани я погнал по накатанной колее на юго-восток в направлении основного лагеря монголов. Зачем? Во-первых, ложный след. А во-вторых, я решил гадов слегка напугать. Отъехав с версту, мы поставили сани поперёк и к ним в три ряда, стоя, прислонили мёрзлые тела. Получился строй мертвецов во главе с их начальником. Уходя, мы оглядывались и морщились от жутковатого зрелища.

Пока мы занимались перемещением монгольских трупов, волхв затеял несвоевременное, но нужное дело: упокоение и кремацию погибших и казнённых русичей. Тут пришлось потрудиться и прежним и новым дружинникам и оставшимся мужикам, ещё не ушедшим в новый стан. Благо дров на просеке было в достатке. Притащили брёвна, жерди и ветки, вблизи святилища сложили десять колодцев и возложили поверх тела более двух сотен покойников, умерших и убитых в разное время.

Костры плохо разгорались, а потом заполыхали и чадно задымили. Волхв неторопливо проводил обряд очищения и освящения, а я нервно поглядывал на часы. Промедление было смерти подобно. Монголы могли появиться в любое время. И та полусотня, которую увёл неизвестный начальник, и те, кто должен был увести обоз. Именно сейчас бой был бы крайне несвоевременен. Однако в этой ситуации перечить волхву, и препятствовать кремации было бы не только глупо, но и опасно, поскольку напрочь подорвало бы доверие людей.

Пока волхв священнодействовал, я отыскал Бранибора и обговорил с ним новый состав дружины:

— Ноне немало воев примкнуло, — сообщил боярин. — Все своей волей, бывалые и битые. Сильные вои. Теперь у нас уж поболе трёх сотен под копьём и ещё столько же готовы встать, токмо чуток поправятся. Ослабли чуток от хлада и глада, ано то дело наживное. Пару дней и ночей отдохнут, отогреются, подкрепятся и порядок. И оружья и зброи для трёх сотен в достатке. Взяли немало в шатрах, да в комонных перемётах. Среди иных полонян тоже найдутся охотники.

— Любо. Ты, боярин Бранибор, собери начальных людей. Надобно сложить десятки и сотни. И покуда горят упокойные костры, поспешите собрать шатры и добычу, погрузите на коней, да уходите на новый стан. Оставь десяток следы заметать.

Час прошёл в жуткой спешке и напряжении. Дружина ушла, оставив десяток прикрытия. Всё! Ждать дольше невозможно! Не дожидаясь, когда костры прогорят до пепла, я почти силой вытащил волхва из святилища, отправил его в новый стан, а сам с оставшимся десятком принялся наводить тень на плетень. Мы маскировали следы валежником, засыпали снегом, заметали, петляли и топтали ложные тропы. Через час такого цирка от нас уже валил пар. Прекратив это безобразие, мы окольным путём отправились на новое место. Не знаю, сработает или нет эта путаница, но мозги монголам заплетёт. Они сейчас спешат и долго вынюхивать тут не станут. Скорее всего, немного полазают около просеки, заберут обоз и уйдут.

Лишь бы они не ушли из Москвы слишком рано, мне, как воздух нужны были два дня, чтобы обиходить людей, подлечить их и сформировать ударный кулак. Зачем? Ведь, по сути, я уже выполнил задание? А затем, что я хотел помешать наступлению монголов на Владимир, и тем самым нарушить весь ход кампании 1237-38 годов. Каким образом? Так, как только и можно воевать с многочисленным, алчным и самоуверенным врагом. Партизанить. Диверсионной войне эти тупорылые наглецы ничего противопоставить не смогут. Задумывая эту опасную авантюру, я живо представлял знатоков военной истории, крутящих у виска пальцем.