Горожане. Рассказы, заметки, миниатюры

Олег Аникиенко

«Горожане» – книга антипопсовая, не желающая развлекать читателя. Тематика здесь – городская, а герои – простые люди. Городок – вымышленный, затерянный где-то в северных лесах и болотах. И люди в нем – небольшие, со своими удачами и печалями. Насколько они вплетены в общие связи жизни? Кто поможет им достичь своих целей?Почти в каждом рассказе персонажу нужна помощь или он оказывает ее другому. И в каждом рассказе – мысли, глаза людей. Образы эти сложены не искусственно. Они услышаны…

Тунгуска актера Добродеева

В один из зимних вечеров актер театра Добродеев Егор привел в гости к родителям знакомую. Темноволосая, скуластая, с глазами Чингис — хана, похожая на алтайку или татарку… Одета просто, без макияжа и лишь шапка и варежки напоминали этно — стиль, редкий в гламурной столице.

— Рисует в театре, декор, студентка…

— Гу — гу… — сказал глава семейства.

Иван Добродеев, популярный актер, видный 60-летний мужчина с залысинами и крупным носом разливал наливку своего изготовления. Прославился в телесериале про дачников, где актер громко юморил и попадал в разные ситуации с соседями.

Девушка отпила глоток.

— Что вы рисуете? — спросил, не глядя на нее старший Добродеев.

— Этно — футуризм… Пишу диплом. Но, скорее, поищу в другом направлении…

— Что так? Опишете суть стиля?

— Это когда закорючками, в духе народного орнамента. Кружки, запятые, — все в цвете. Можно — кляксу в интерьер, а можно философию, космос… Но — трудно выразить социальную напряженность… Дух времени. Например, ощущения простого труженика…

— Ого! — сказал Егор. — А — молчала…

— Почему ж — трудно? — сказал старый актер, впервые посмотрев на гостью. — Нет опыта, мастерства? Любой стиль выразит «печаль», «радость»…«гнев».

— Наверно… Но глаза бедной старухи — узором? Ненависть рабочих к олигархам — лубочно? Этот стиль… отвлекает. Не бьет в цель, а — умничает, слегка цепляя… А, может — не умею…

С минуту все смотрели на студентку. Не читает ли она по бумажке? Лет девятнадцать ей…

— То есть, хотите реализма, натуры. Фантазии, украшения — претят? — мирно дополнила разговор жена Добродеева. — Такое не выставишь. Нет спроса…

— Кто — то должен о несправедливости… Социалка — стонет…

— У вас есть спонсор?

— Нет. Но живопись не затратна, как кинопроизводство. Можно писать углем… К тому же, есть интернет.

— Угле-ем… — повторил задумчиво Иван Петрович. — Интересно. И неожиданно спросил: А как вы относитесь к моим ролям? Не ко мне, как к человеку…

Егор взглянул на отца с удивлением. Того интересовало мнение студентки, что было демократично и мило. Это делало честь мэтру.

— Не знаю. Наверно, вы — добрый. А к ролям отношусь прохладно. Имею в виду «дачника» и «рабочего» в последнем фильме.

Наступило молчание. Иван Петрович соображал, стоит ли продолжать разговор с нахалкой или все обернуть в шутку, как он делал на съемках сериала про дачников. Там такие страсти кипят! А сын — пусть развлекается, сегодня — шаманка, завтра — оленеводка… Экзотика!

— Любопытно. Чем же вам роли не угодили? Многим нравятся. Отзывы, благодарности. Встречи со зрителем…

— Понятно. Получили звание. Премии фестивалей. Я тоже смеялась от ваших шуток у телека. Иногда.

— Так, что? Мы ведь продюсерский центр создаем. «Добродеевы», слышали? Хотим снимать народное кино. Надоела чернуха — убивуха… Будем нести доброе…

— Завидую! Но… народное кино, значит — быть с народом? Или просто — байки, клоунада? Отвлекать от политики, от проблем…

— Ну — у… смех всегда нужен. Даже на войне…

— Есть такая штука, актерское амплуа, — вмешался сын Егор. — Папа — комедийный. Детективов, мистики — полно. И дурного качества. Доброго смеха — мало. Ты — отдыхаешь, веселишься?

— Да. Люблю пародию, пантомиму… Как сказать… Я не критик. Только — ощущения…

— Говорите. Мы — слушаем…

— Ширвиндт сказал: На мне юмор кончился…

— Шутит… Знаете, сколько ему?

— Дело в другом. Вы в сериале показываете сады, хоромы. Коттеджи в два этажа, гостиницу там открыли… Много ли в России таких дач? По себе знаю. У нас продали людям участки. Пять соток, в тайге, без дорог. Всей семьей корчевали. Поставили сруб, картошка, навоз… Труда — немеряно! Давка в автобусе, засуха без колодца. Люди там умирали… А ваши герои — хохочут, пьют коньяк и парятся…

— Эх! — воскликнул Егор. — Голос глубинки!

— Да, мы бедны. — Голос девушки дрогнул. — Вы потешаете сытых. Но и мы — страна! И мы — зрители! А ваш фильм о рабочих? Идеальный завод, уют, хорошие зарплаты… Вы там — передовик, которого снимает телевидение. Когда вы по ящику видели правду о рабочих? И эта ваша заводская самодеятельность с выездом в столицу. Кто сейчас из трудяг пляшет на сценах? Время какое в фильме? Не указано. Сладкий пирог, патока… Как в СССР. А сейчас — торговцы у власти!

— Что вы знаете про…

— Мать говорила! Отец всю жизнь пахал, а пенсии у обоих — чуть! Почему так? А у ваших рабочих — особняк на берегу реки, квартиры, машины. Одинокая женщина с тремя детьми — ухоженная толстушка! А ведь простая красильщица в цехе? Вы же обманываете…

Пауза затянулась. Все ждали, что скажет Иван Петрович, сыгравший в фильме главу рабочей династии, передовика и весельчака.

— Мда… Наехала. Но, во — первых, дача и квартира в фильме — не мои. И не нашей семьи. Есть сценарий, режиссура. Актер — зависим. Я плохо сыграл?

— Хорошо. В том и беда. Сами не желая, вы словно укор нам. Мол, бедные — сами виноваты. Не сумели, не провернулись… А надо шустрить, у всех — равные шансы… Я для вас — завистливая, злая… Может, — лентяйка? Мы — неумехи, балласт. Своим добрым лицом, шутками и молчанием о несправедливости вы нас убеждаете… В том, что мы — лохи! Фильм то — о современности…

— Не преувеличивайте! Если вы приняли так фильм, еще не значит, что я — пособник режима. Есть остросоциальные ленты, есть — комедии. Я не пою на площади за кандидатов правящей партии. Не выступаю на корпоративах и в баньках олигархов… Я поддерживаю простых людей шуткой, оптимизмом.

Иван Петрович подошел к окну. Внизу играла, веселилась, искрила огнями столица. Вспомнилась фраза политика: «На освещение Москвы уходит бюджет региона…» Но как трудно было пробиться к признанию! Ведь он сам из провинции, шел по чуть — чуть, играл волков в детских спектаклях… Не расскажешь, как репетировал свой коронный смех. В полях, в лесу, до болей в животе. А тут — такое…

— Да что ж, теперь, без шуток, комедий?

— Можно шутить! — Лицо гостьи побледнело. Она поднялась из-за стола. — Но — смех сквозь слезы! И указывать источник слез. Ваш рабочий даже не сказал, что ему повезло с работой. Только радость, только песенки…

— Позвольте специалисту, — вмешалась жена артиста. — Я кинокритик, имею степень. — Писала и книгу о комедиях 30-х годов. В разгар репрессий… Уже расстреливали, гнобили на каналах, в лесах… А народ — упивался смехом комедий. Какой был успех! Вы смотрели «Святого Йоргена», «Веселых ребят», «Волгу — Волгу»… Утесов, Ильинский, Орлова… Представьте, что давали такие фильмы людям. Как поднимали настрой…

— Я выразила мнение. Меня спросили…

— И потом. Как-то не патриотично рассуждаете…

— Я — патриотка народа! А ему сейчас не так хорошо, как в ваших фильмах.

— Сможете изобразить? Кого-нибудь из нас? — Иван Петрович решил сменить тему. — Можно и по рюмке…

— Не сейчас. Оставлю набросок…

Гостья достала из рюкзака свой блокнот, вырвала страничку. На листке виднелся карандашный рисунок. Автопортрет. Девушка — воин, в национальном головном уборе, схожим с боевым шлемом степняков. За спиной колчан со стрелами, на груди — то ли кольчуга, то ли национальные украшения. На щеках девушки угадывались контуры старика и старухи, вероятно — родителей воительницы.

Она попрощалась с просьбой не провожать. «Не боюсь улиц». Возможно, знала какое-нибудь кун-фу или приемы, когда пальцем, ребром ладони…

— Что за нация? — старший Добродеев рассматривал рисунок. — Не чукча?

— Тунгусы! — сострил сын. — Они метеорит заставили в тайгу упасть. Потом бревна собирали…

— Тунгусы — бывшие эвенки. — добавила жена. — Их мало осталось. В городах — единицы…

Иван Петрович взял с полки журнал, которому недавно давал интервью. Полюбовался своей фотографией. Пробежал глазами текст:

«Сейчас много плохих новостей. Хочется, чтобы в мире было больше доброго, чтобы люди держались семейных ценностей. Чтобы зритель, выходя из зала, становился чуть милосерднее. К своему дому, Родине…»

— Значит, тунгуска? Редкая птица… Выходит, нам повезло? — Тут Иван Добродеев издал смешок, от которого всегда млел обыватель и который считался фирменной деталью известного комического актера.