На улицу опустилась осень…

Олег Александрович Орлов, 2010

Кинув несколько писем в почтовый ящик, он покидает город, оставив после себя то, что не могло дать ему счастья, но, возможно, принесет его кому-то другому. Сможет ли он подарить счастье, как он считает, или это повлечет иные последствия для тех, кто ему дорог? В романе автор затрагивает философию осени как переходный период между прошлой жизнью и чем-то новым. История, наполненная разными эмоциями, от тяжелых расставаний до приятных встреч.Автор обложки Солдатенко Денис Андреевич.Содержит нецензурную брань.

На улицу опустилась осень…

2010.

1. Он

На улицу опустилась осень, красно-жёлтое настроение поселялось в сердце каждого, кто выходил в прохладную сыроватую атмосферу улиц. При виде такой красоты приходит окончательное ощущение того, что осень наложила свой отпечаток абсолютно на всё и на всех.

Выйдя из подъезда своего дома, он согревал свои руки тёплым дыханием, и очень жалел, что не взял с собой перчаток, хотя понимал, что он ещё недалеко ушёл от дома и легко мог зайти за ними. В этот момент у него начался лёгкий приступ лени, который очень трудно преодолеть, решив за ними не возвращаться. «Ну и ладно, — подумал он, — куплю новые, раз решился, значит решился».

Стоя на крыльце, около подъезда, он был погружён в атмосферу раннего холодного утра; машин на дорогах почти не было, людей тоже. Чтобы окончательно погрузиться в унылое настроение воскресных улиц, он решил уйти от реальных звуков мира; надев наушники, он больше не слышал, что происходит вокруг, а слышал только то, что хотел слышать внутри себя. Включив акустическую песню какой-то зарубежной группы, он сделал первый шаг к неизвестности. Отойдя от дома и не решаясь оборачиваться, он думал, что его ждёт, ведь он оставлял за спиной всё, что было ему дорого: любимые дела, девушку, которая в данный момент спит в его кровати, и всё то, что раньше он очень любил.

Перед тем как окончательно пуститься в путь, он решил навестить несколько мест, которые он очень любил посещать в те моменты своей жизни, когда ему было не по себе. С большой спортивной сумкой наперевес, он направлялся туда, где всегда была особенная атмосфера для раздумий. Именно там и именно «ему», можно сказать, пришла эта безумная мысль. Дойдя до залива, он устремил взгляд голубых глаз в бесконечную даль водного пространства. Оглядевшись и убедившись, что вокруг никого нет, он сел на бревно, на котором сидел не раз, и, протянув руку к воде, как будто пытаясь погладить залив, как домашнее животное, и ощутив холодную влажность воды на пальцах, сказал:

— Ты как всегда такой же холодный, мой Друг….

Выключив плеер и вынув наушники из ушей (он всегда так делал, так как считал неуважительным то, что его слушают, а он нет), глубоко вздохнул и начал говорить воде залива, что наконец-то решился на безумный поступок, к которому так долго морально готовился, что теперь его ничего не держит здесь, что он хочет и может дышать полной и свободной грудью, и скорее всего это последний раз, когда приходит на это самое место и разговаривает с «ним», он долго благодарил «его» за ту поддержку и помощь, которую именно «он» ему давал, что «он» единственный, кто умеет слушать, и такого «слушателя» он вряд ли где-нибудь ещё найдёт.

Сказав всё это, он спросил:

— Ну и как «ты» на всё это смотришь?

Залив лишь прошуршал ему волнами в ответ.

— Да, «ты» прав, и «ты» правильно говоришь, что мне пора, до свидания и спасибо ещё раз за всё.

Дотронувшись на прощание до воды, он вновь включил плеер и отправился в следующее не менее значимое для него место.

Оно находилось неподалёку, это была ближайшая двенадцатиэтажка. Поднявшись на лифте на последний этаж, он вышел на лестницу и поднялся ещё на пол-этажа — туда, где оставшаяся часть лестницы была огорожена решёткой, для того чтобы посторонние и все кому ни попадя не ходили на крышу. Его никогда не могла остановить эта преграда; так как он обладал нормальным телосложением и ловкостью, ему с лёгкостью удавалось пробраться между решёток. Оставив сумку около клетки, он пробрался, как обычно, между прутьями и выполз на крышу. За сумку он не боялся, так как был уверен, что воскресным утром на последнем этаже в ближайшее время никто не появится и никому она не понадобится.

На крыше он почувствовал, что все-таки перчатки ему бы сейчас не помешали, и, подняв воротник куртки и сунув руки в карманы джинсов, он направился к некоему подобию скамейки, стоявшему неподалеку от края крыши. Когда он впервые сюда поднялся, скамья уже находилась на том месте, где и сейчас, это была не то чтобы скамейка, а просто доска, лежавшая и прибитая гвоздями на брусьях, такая самоделка, но его никогда не интересовало происхождение данного предмета, он с тех самых пор сидел на ней, когда приходил сюда. А приходил он и один, и с друзьями, или с подругами — не важно, — это было место для уединения и для того чтобы вместе с кем-то приятно провести время.

С крыши была видна намного большая часть залива, чем когда он был внизу. Усевшись на скамейку, он опять устремил свой взгляд вдаль тёмно-голубой водяной глади. Он смотрел на проплывающие мимо сухогрузы и паромы, на птиц, летающих над водой, и немногочисленных людей, которые идут по берегу залива. «Интересно… — подумал он, — А что этих людей заставило прийти в такую рань к заливу?» Но не найдя ответа и в принципе не ища его, он решил, что пробыл на этом месте достаточно времени и пора отправиться дальше.

Спустившись по лестнице, он увидел свою сумку, на которую, как он и предполагал, некому было покуситься в столь ранее утро. Накинув её на плечо и спустившись на лифте, он вышел на улицу и принял решение, что в оставшиеся два памятных для него места он не пойдёт, так как это напоминает уже какие-то поминки.

— Пусть они останутся в моей памяти такими, какими они были — прошептал он, закрыв глаза и глубоко вдыхая воздух носом.

Отряхнув куртку от паутины и пыли, которая налипла на неё на крыше и осмотревшись, нет ли на его одежде ещё какой-нибудь грязи, он решил начать своё движение в сторону дороги, которая находилась недалеко от двенадцатиэтажки.

Дойдя до дороги и двигаясь вдоль проезжей части, он решил открыть сумку, в которой лежали аккуратно сложенные вещи: несколько рубашек разного цвета, шорты, футболки, свитера и некоторые предметы личной гигиены. «Господи, как это всё сюда вместилось, да ещё и место осталось?» — удивился он, но не вещи были объектом поисков в его бездонной сумке, а приличный по толщине упакованный свёрток, лежавший на самом дне. Найдя то, что нужно, закрыв сумку и осознав, куда именно ему в данный момент надо направляться, он повернулся лицом к пустынной дороге и, перейдя её, отправился к почтовому отделению, которое находилось во дворе ближайшего дома.

Почтовое отделение было закрыто. «Я бы удивился, если бы оно было открыто в такую рань, да ещё и в воскресенье», — подумал он, улыбнувшись. Не осознавая, отчего появилась улыбка на его лице, да и не ища причины, потому что зачем вообще думать о том, почему ему захотелось улыбаться в такое непонятное хмурое утро, он разорвал упаковку и достал содержимое. Оно представляло собой больше десятка конвертов, так же бережно и хорошо заклеенных. Рассматривая конверты, он перебирал один за другим в поисках того, на котором был изображён морской парусник. Отыскав нужный, он обошёл здание почты и, найдя почтовый ящик, остановился на секунду и с улыбкой задумался. Это была лёгкая задумчивость, даже можно сказать, парение в облаках; просто перед глазами появилась на несколько секунд дымка, в которой он пребывал довольно часто в последнее время, но тут же очнувшись и потерев глаза пальцами, сказал:

— Ну вот и началось….. — с этими словами он бросил конверты в ящик, а конверт с парусником положил во внутренний карман куртки, произнеся: — Тебя я занесу по дороге.

Покончив с конвертами, он подышал тёплым влажным воздухом на руки, так как они уже не подавали признаков жизни и высохли от холода, такие, можно сказать, два живых трупа. «Надо скорее купить перчатки, а то я так без рук останусь», — думая об этом, он удалялся в неизвестность будущего, пока утренний туман не поглотил его полностью.