Миллион долларов до конца света

Олег Айрашин, 2022

В романе «Миллион долларов до конца света» угроза глобальной катастрофы переплетается с историей успеха. Через год Солнце яростно вспыхнет, и поток смертоносной плазмы накроет Землю. Каждый третий погибнет, а дети перестанут рождаться. Засекреченная Академия метанаук решает спасать лучших. Хотите попасть в число избранных? Нужно заработать миллион долларов. Наши герои погружаются в секреты биржевых и азартных игр, сетевого маркетинга и книжного бизнеса. Действие происходит и в России, и в Америке. Атмосфера книги близка романам Ильи Ильфа и Евгения Петрова, а также народной комедии "Всё будет хорошо". «Миллион…» – вторая книга серии «Поперёк программы», однако это самостоятельное произведение. Содержит нецензурную брань.

Часть 2. Американская симфония

Для западного менталитета главное — достижение поставленной цели.

Для восточного менталитета главное — процесс достижения поставленной цели.

Для русского менталитета главное — постоянное обмывание процесса достижения поставленной цели.

Городской фольклор

Глава 11. Над землёй

Театр начинается с вешалки, а заграница — с «Шереметьево-2».

Я на взводе, словно командир перед атакой. Вдруг с паспортом либо визой у кого-то проблемы возникнут? Или в багаже найдут неположенное? А касательно Мишани — здесь ни в чём нельзя быть уверенным. Ага, Танечка облачилась в ярко-красные обтягивающие шорты. Несчастный Мишаня, завороженно поглядывая в её сторону, регулярно сглатывает слюну.

Таможенный и прочие барьеры преодолели без приключений. В «дьюти фри», безналоговой зоне — любимый «Бейлиз», ликёр из ирландских сливок и виски. Двадцать баксов за полтора литра, а дома-то цена вдвое. Тут есть над чем подумать.

Три часа полёта — и первая чужая земля: Франкфурт, крупный аэропорт. Остров среди воздушного океана, где железные птицы отдыхают и заправляются перед дальней дорогой.

Пересели в магистральный лайнер, «Боинг-747» компании «Дельта». Хм, дельтоны — и «Дельта». Случайность? А насчёт аэрофобии-то Вараксин прав, на международных рейсах о катастрофах почти не думаешь.

Самолёт взмывает в воздух; под мерное гудение двигателей тянет в сон.

Погожу-ка спать, вон и долгожданная тележка с напитками. «Бейлиз», плиз. Ух ты, пальчики оближешь!

Разуться, плед на плечи, да вздремнуть — лететь долго. Как там говорят пилоты? Взлёт сложен, полёт спокоен, посадка опасна.

Нельзя! Нельзя доверять поговоркам! Всё случилось мгновенно. Густой дым за иллюминатором — и тут же пламя из двигателя. Стены салона пышут жаром, испуганные крики сливаются в сплошной ор.

Господи, что же делать? Спасательный жилет без пользы. Кислородная маска? Кислород! Кислород с керосином, да ещё на скорости — самолёт выгорает за две минуты.

Успеть, успеть хоть что-то! Позвонить! Но возьмёт ли мобильник с борта? Хотя бы три слова… Ну же, ну! Длинные гудки, вот, сняла трубку. Но почему голос мужской?

— Колян, что ли ты? Хорош трезвонить, заждались уже. Давай скорее, да пузырь прихвати.

И сквозь чужие слова — тихий-тихий голос жены:

— Саша, ты где? У тебя всё в порядке?

Не услышит она, этот кретин мешает.

— Слушай, мужик! Я не Колян. Звоню с самолёта, мы горим! Не тебе звоню, положи трубку, ну!

— Колян, хорош прикалываться. У нас тоже трубы горят, всё уже выпили.

— Христом-богом прошу, положи трубку. Нет — из-под земли тебя, гада, достану.

— Сам клади. Мой телефон, хочу — говорю, хочу — нет. Что ли ты правда не Колян?

Как в дурном сне…

…И я проснулся. Под пледом жарко; многие пассажиры дремлют.

Через проход рокочет Мишаня, развлекая женщин анекдотами:

— «А пристёгнутые?» — «Те выглядели как живые», — и жизнерадостный пролетарский смех.

Глава 12. В гостях у Дяди Сэма

Лето — важное для меня время года. На родине тёплые деньки — скорее исключение, чем правило, и потому воспринимаются как сверхценность. Не зря у нас на бытовом уровне время измеряют не годами: «Столько лет прошло!», «А сколько лет вашему ребёнку?». Но существует штука, способная отравить прелесть лета — жара. В Америке мы, к избытку тепла непривычные, эту заразу почувствовали на собственной шкуре. К счастью, в цивилизованных странах от зноя существует и противоядие — кондиционер. В нашей гостинице проблем с искусственной прохладой не было.

Бариста, миниатюрный юноша-латинос, только что заправил кофе-машину. Два вида капучино — френч-ваниль и амаретто — следовало вкушать именно в таком порядке. Сначала нежный аромат ванили, потом горьковатая миндальная нотка. А вкус, о боже! Райское наслаждение…

Мишаня отдувается над четвёртой чашкой и прицеливается к пятой. Раблезианец, блин. Женщины и Вараксин, выпив по чашечке, оглядываются по сторонам.

Грандиозный квадратный холл, лифты с прозрачными кабинами. Но главное — водопад. Он в самом центре холла — ниспадает с искусственных скал. Да, это Америка. Свет, простор и богатство. Бесстыдная роскошь.

— Ничего особенного, — Мишаня решается на пятую чашку. — У нас в Ё-бурге ничуть не хуже. На Куйбышева, большущий такой домина.

— «Атриум-палас»? Ты что ли там бывал?

— Не, Палыч. Лёха, кореш мой, рассказывал. Название точно не помню, но похоже, как ты сказал. Атом, как его… тьфу, бляха-муха, не могли по-русски назвать.

— Мишаня, а ты знаешь, как этот наш отель называется? спросил я.

— А мне это зачем?

— Заблудишься — дорогу спросишь. На визитках читай. Или на авторучках.

Мишаня достал из кармана горсть шариковых, стыренных на ресепшен.

— «Доубле-трее хотел».

— Не совсем так. «Дабл-трии хоутэл». Запомнишь?

— Уже.

Наконец формальности улажены. В руках ключ, на прикреплённом пластике — номер комнаты и опять-таки название отеля.

— Эх, Мишаня, зря импортные слова учил. Как пойдёшь гулять, бери с собой эту штуку. Если что, полисмену покажешь. А он тебе покажет, дорогу. Погоди, объявлю кое-что.

— Уважаемые господа делегаты, внимание! Нас поселили на одном этаже, все рядышком. Отдыхаем, отсыпаемся. Утром встречаемся в девять, здесь же, у кофеварки. Конференция начнётся в час, до того предлагаю прогуляться по Вашингтону. Такого пекла с утречка не будет. Да, вот что. В номерах мини-бары с напитками. Мишаня, губу не раскатывай, там всё очень дорого. Ну, до завтра.

* * *

А где же кондишна? Вот она, родная. Господи, хорошо-то как! И скорее в душ.

Теперь телевизор — наш друг, товарищ и брат. «Мыло», снова «мыло», Си-Эн-Эн; «магазин на диване»; а это что? Земля-матушка, вид со спутника; хоть целый день смотри. Опять реклама; какие-то фотки, а, это пропавшие без вести.

А вот и наша любимая погода. Так, с утра восемьдесят, а потом будет сто. Ладно хоть по Фаренгейту. Чтобы перевести в Цельсий, надо отнять 32, умножить на пять и разделить на девять. Получаем 38 — всё равно знойно. А послезавтра? 104 градуса, по-нашему сорок. Ух ты, горячее тела: от такой жарищи следует прятаться.

Что там в ящике ещё? Америка, Америка, о России ни полслова. Ну, заяц, погоди! И опять «мыло». Сколько можно?

А тут что за дела? Негры пляшут и поют, прямо в церкви. Да это они так молятся! Лихо! Сюда не зарастёт народная тропа. Смотри-ка, и молодых полно. Толково к вере приучают, по-умному.

Снова реклама. Столько каналов, а смотреть нечего.

* * *

Со стороны я наверняка выглядел идиотом. Представьте немолодого дядьку с игрушкой в руках — стоит и блаженно улыбается. Но ведь это было кусочком моей жизни, лучшей части её — детства. И я никак не ожидал встретить это в Америке.

Игрушка стальная, настоящая. Включает три части: самолёт — штурмовик ИЛ-2, потом волчок-гироскоп и стойку. Главное тут — волчок. Включает в себя массивный, граммов на двести, маховик, выкрашенный в жёлтый цвет. Маховик размещается внутри красного корпуса с оправой в виде рамки; дно корпуса заканчивается шариком.

Чтобы раскрутить маховик, на тонкий вал в его верхней части нужно намотать бечёвку, а затем дёрнуть её во всю силу. Да, волчок предназначен для вращения штурмовика вокруг стойки, но я давно вышел из возраста, когда играют в самолётики.

Консультант или хозяин магазинчика, румяный мужик средних лет, приветливо наблюдает за мной.

Как умею, больше жестами, прошу у него бечёвку; вставляю навощенный кончик сквозь поперечное отверстие жёлтого вала. Накручиваю старательно, виток к витку, аж язык от усердия высунул. Намотал — и резко рванул бечёвку на себя.

Ставлю гудящий волчок на кончик указательного пальца. Внутри красного корпуса бешено вращается жёлтый маховик, и весь волчок медленно-медленно проворачивается у меня на пальце.

Губы невольно растягиваются в улыбку, американец отвечает понимающим взглядом.

Отодвинув ненужный самолётик, притягиваю к себе стойку. Стержень, закреплённый на тяжёлой подставке, заканчивается полусферической выемкой. Ставлю в неё жужжащий волчок, тем самым шариком. Медленно поворачиваясь вокруг оси, волчок кренится набок, вот ось вращения опустилась до горизонтали, вот волчок свешивается ещё ниже — но со стержня не срывается! Словно законы механики писаны не для него. На самом деле всё просто: центробежная сила маховика берёт верх над земным притяжением.

Американец улыбается. Двое немолодых мужчин с разных континентов — словно давние приятели. Нет! Мы с одного материка — детства.

Надо же, любимая и, казалось, навсегда утраченная игрушка нашлась именно тут! Но каким чудом советская штучка, перескочив через полувековую толщу, очутилась на другой стороне земного шара?

— Хау мач из ит? — поинтересовался я ценой.

— Твенти.

За детскую мечту — всего двадцать баксов! А вдруг сломается? Взять в запас ещё волчок?

— Кэн ай бай дзис ванс мо?

— Йес, — он сияет улыбкой. — Тен долларс.

Протягивает мне коробку — и вдруг раздаётся тревожный звонок. Улыбка слетает с румяного лица, американец испуганно смотрит мне за спину.

Разбойное нападение! Спасти игрушку, это главное. Но почему она враз полегчала?

Сигнализация всё надрывается.

Да это же будильник! А рука моя, оказалось, сжимает пультик TВ.

Эх! Уйти с покупкой не успел…

Глава 13. Русские идут

Америка, как известно, знаменита тремя «Д»: демократией, деловитостью и долларами. Главнейшая для нас «Д» — последняя. Суточные радуют, огорчает их ограниченность.

Но Таня тактикой командированных пока не овладела.

— Я думала, кофе пьют после завтрака.

— Танечка, из этого чудного агрегата мы выпьем: а) капучино; б) великолепный капучино; в) великолепный бесплатный капучино. А в забегаловке быстрого питания, куда мы направляемся, кофе не имеет права называться именем этого благородного напитка.

— Мы идём в настоящий американский «Мак Дональдс»? — спросил Мишаня.

— Круче, в настоящий «Рой Роджерс». Вперёд, только вперёд!

Я всё надеялся, что самолёт-игрушка — не совсем сон. А вдруг? Вот же старый осёл…

Вараксин, сославшись на головную боль, от коллективной прогулки отказался, поэтому инструктаж в закусочной пришлось проводить для троих сограждан.

— Значится, так, леди и джентльмен. Вилку за границей держат в левой руке…

— А огурец в правой, — подсказал Мишаня.

— Да поэлегантней, Майкл, поэлегантнее.

— Быстрое питание облегчает понимание. Палыч, ты попробуй, какая у них капуста, прямо тает во рту.

— Капуста, уважаемый Мишаня, тут рядом не лежала. Это кочанный салат. Вы кушайте, кушайте. Гарниры здесь бесплатные, и так называемый кофе можно пить от пуза. Повтор по-здешнему называется рефилл. Не торопитесь, у нас ещё целых две минуты. Как говорится, быстро ходи, медленно ешь — и перевалишь столетний рубеж. Всё, время.

Мы вышли на улицу.

— Итак, друзья, пригород Вашингтона Роквилл находится в получасе ходьбы от самой столицы. Американцы предпочитают жить в таких вот зелёных зонах.

— И я бы здесь пожила, — вздохнула Лена. — Воздух, как на курорте, а лужаек сколько…

М-да, подумалось, и никто ведь даже не догадывается. Через полста лет земля и жильё здесь будут стоить жалкие центы. Но хватит о мрачном. Вон, солнышко — знай себе светит, и кузнечики трезвонят безмятежно.

— На случай, если кто заплутает, чтоб вы знали. Вашингтон — логово американского империализма и цитадель мировой демократии. Располагается на восточном побережье Северной Америки. Пойдёте на север — упрётесь в Канаду, а на юге путь перекроет мексиканская граница.

— Палыч, хорош трепаться.

— Да я тревожусь за возможные потери. Хватит с нас Игоря Марковича, что вдруг не в шутку занемог. Есть подозрение, что он пивком здоровье поправляет.

— Зачем вы так? — отозвалась Лена. — Заболел человек. Вам-то хорошо, уже излечились.

— Вы правы. Итак, предлагаю план. Пока не жарко, шлёндаем по Роквилл-пайк, и все попутные шопы будут наши.

Дамы захлопали в ладошки.

— А в самой столице нас ждут Белый Дом и Капитолий.

— А я знаю, почему его так зовут! — сказал Мишаня. — Потому что стоит на капиталистическом холме.

— Так оно и есть, — добавила Лена. — Там собирается американский парламент, именуемый конгрессом,

— И если, — продолжил я, — этот самый конгресс сегодня не заседает, мы полюбуемся архитектурным шедевром изнутри. В отель возвращаемся на метро. Отъезд на конференцию в двенадцать тридцать. Идёт? Единогласно.

Мы вышли на свежий воздух.

— Предлагаю темп аллегро. По-итальянски означает весело, в смысле — быстро.

— Цигель-цигель.

— Мишаня у нас полиглот.

— Да не, я только один ростбиф съел. А вот пивка бы сейчас выпил.

— Потом-потом. Аллегро-цигель. Лена, что такое интересное вы обнаружили на газоне?

— А травка-то — будто наша.

— Так оно и есть, — согласился я. — В логове мирового империализма — русская трава Пырей, овсюг, полевица и такие родные одуванчики. Дурят нашего брата, ох, дурят.

— Уже опухли, — вздохнул подопечный.

— Бедный Мишаня, — посочувствовал я, с укором взглянув на бессердечную Татьяну.

— Да не, Палыч, я про одуванчики.

— А? И правда, опушились.

— Я только не пойму, — удивилась Таня, — почему они картошку не сажают? Ни одного огорода! Одна трава кругом, всё сорняками заросло.

— Тут дело политическое. Знаете, какого цвета американская земля? Кто угадает, получит доллар. Мишаня, стоп! Зачем ты Америку разбульдозил? Руки прочь, а не то — рашен, гоу хоум.

— Командир, земля красная. Гони бакс.

— Ты не угадал, а докопался. И вместо грина получаешь жилище индейца — фиг-вам.

— А всё-таки, насчёт картошки? — спросила Таня.

— А, да. На красной земле и клубни вырастают цвета советского флага. Поэтому ихний конгресс во время холодной войны картофель сажать запретил — во избежание пропаганды чуждых идей. Американцы — патриоты, и потому картошку с тех пор завозят из Канады. Смотрите, как много интересного вы почерпнули за какие-то полчаса. Итак, американская почва красная, а доллары зелёные. Красная земля, зелёные деньги — что ещё нужно для счастья? Кстати, о баксах, — я хлопнул ладонью по лбу, — где вы храните суточные? Прямо на себе? Неразумно.

— Почему, Палыч?

— Объясняю. Американские деньги обладают удивительной способностью быстро улетучиваться. Причём уловить точный момент исчезновения из кошелька владельцу не удаётся.

— Что-то похожее я читала.

— Может быть, Леночка. Важней другое.

— А что именно? — спросила Татьяна.

— Большая часть коренного населения Вашингтона — американцы африканского происхождения.

— Точно. Негритосов тут, как собак нерезаных.

— Мишаня, ты не поверишь — ни одного негра на всю страну. Одни афроамериканцы. А за «негритоса» тут можно и на нары загреметь. Так, это я о чём? А, да, кстати, о тюрьмах. В американской столице чрезвычайно высокая преступность. Поэтому деньги лучше держать в гостиничном сейфе.

— Неужели здесь так опасно? — Лена прижала сумочку к груди.

— Днём-то тут спокойно, Вашингтон — город чиновников. Но как стемнеет, бал правят чёрные. Ночью они в большинстве, а большинство всегда право. Это и называется демократия. Во, смотрите, индеец.

— Мульмуль дыня тык. Мульмульдык^[11]? — Мишаня замахнулся на разговор с краснокожим.

— Зря старался, Мишаня. Не дошёл твой игривый вопрос до аборигена.

— Это как это?

— Он не индиец, а индеец.

— А не один хер?

— Индейцы здесь прежде обитали, до Колумба. А индийцы — азиаты, в Индии живут. Хотя и сюда перебраться не прочь. Всё, хватит дискуссий. Вон уже и магазины, похоже, супермаркет.

Таня вырвалась на оперативный простор: глаза горят, волосы дыбом, из ушей дым валит. Действует чётко, как Терминатор. Как определяет цель? Умница, идёт туда, где народа погуще. Но почему так часто озирается?

Ага, Танюша не в курсе, что алчущих покупателей тут не тормозят. Их пропускают, да ещё извиняются: «Икскьюз ми». Дескать, мы тут так, дурака валяем, а вам и правда надо. Проходите, милая, и простите, что помешали. Мы больше не будем.

А Лена? Тоже оглядывается, видать, робеет.

— Эх, пивка бы загасить, — сказал Мишаня. — Палыч, ты как?

— Подожди, здесь дорого, лучше по ходу в гастрономе возьмём. А тут мы шмотки посмотрим.

— Да у меня полный комплект.

— Счастливчик. Хотя, знаешь…

— Ты что, Палыч?

— Такая жарища, брат. Через час наша одёжка промокнет насквозь. Давай-ка мы по футболке купим? А мне бы и брючки полегче, как у тебя.

— Пошли.

— И для конференции что-нибудь…

— Поприличнее? — Мишаня одёрнул распашонку.

— Ну да. Тогда мы сойдём за академиков. Академикам больше наливают.

А вот и джинсы, фирма. И всего-то пятнадцать баксов пара. Кабины просторные, с зеркалами. Заглянули в первую — три нег… афроамериканца примеряются; сверкнули зубами и белками глаз. Вторая оказалась свободной.

Только зашли, через стеночку родная речь потекла.

— Васька, ну хули ты телишься?

— Да где ж она, сука?

— Так вот же, вот эта пиздюлина. Спарывай нахуй, столько торчим, блядь. Я вон уже переоделся.

— Наши, — шепнул Мишаня.

Я кивнул в ответ. Да уж, наши парни с широкой душой. И всегда готовые — за сто рублей удавить хоть кого, а за сто долларов — удавиться. Если расширение России на Запад продлится, американцам придётся эмигрировать в Канаду или Эквадор. Хотя о чём я? Прилетят дельтоны — и через пару поколений от васек духа не останется.

— Палыч, как на мне футболочка?

— Считай, Танюша уже твоя. А мои как брюки, не коротки?

— Годятся.

— Всё, пошли. Дамы поди без нас истомились.

А вот и нет, у женщин шопинг был в разгаре. Лена ожила, к игрушкам присматривается. Ладно, тогда и мы с Мишаней пошастаем. Вот заходим, допустим, в магазинчик, я — к полочке. А там — самолётик! Тот самый…

Мишаня шагал молча, иногда провожая взглядом молодых негритянок. Игрушку так и не встретили, зато вышли на сувениры.

— Палыч, смотри, карты.

— Генштаба?

— Ты чо, настоящие. А на обороте атлас Вашингтона, географический.

— Удобно, если кто заблудится. В джунглях капитализма.

— Во, глянь, кубики игральные, прозрачные. Правильно, а то у нас пацаны дробинку внутрь заплавляют.

— Для смещения центра тяжести?

— Ага. А тут не смухлюешь. Я штук десять возьму, на сувенирчики.

— А где наши? Мы теряем темп.

— Палыч, я отойду.

— Пять минут, не больше.

Вслед за Мишаней вернулись и женщины. Раскрасневшиеся, с покупками.

Подле кассы стоит коробка с прорезью в верхней части, сбоку фотография мальчишки лет около трёх.

— Тут и киндера можно купить?! По фотке? — изумился Мишаня.

— Это для пожертвований, на поиск пропавших ребятишек.

Мишаня бросил в щель какую-то мелочь. Я заглянул в свой кошелёк: монетки только российские; а в спину дышит Лена. Не ударить бы лицом в грязь — сую в шкатулку долларовую банкноту. Но Лена моего щедрого жеста даже не заметила. Во идиот, приехал в Штаты американских детишек разыскивать. Эх, блин, жалко баксика. Совсем, как огуречик, зелёненький он был.

— Господи, как удачно! Я тут игрушек накупила, — Лена светится улыбкой. — Вот мои-то удивятся, они ведь не знают пока, что я в Америке. Я и сама-то не верила…

Молодец, о семье не забывает. А я… Зелёненький, зелёненький, зелёненький он был.

— О, смотрите, вон там сквер. Посидим в тени? Под кущью сень, — предложил Мишаня.

–?!

— Короче, ну, это, под кучей сена. В переносном смысле.

— А, — сказал я. — Понятно. Или под сенью струй. В смысле, сцена у фонтана. Опять же — иносказательно. И всё равно — в кущах.

Только присели, Мишаня выставил пиво, шесть бутылок. Вот куда он отлучался!

— Угощайтесь.

— Леночка, ты уловила? Нас угощают. Бывают же настоящие мужчины.

— Мишаня, ты что творишь?

— А? Палыч, ты чего?

— Тут же Америка, нас арестуют.

— Да за что?

— За это самое. У американцев вид пьющих людей попирает чувства непьющих. Жестокий мир развитого капитализма.

— Даже пиво?

— Конечно. Хотя бы и в своей машине — нельзя.

Мишаня оглянулся по сторонам.

— Так не видно же блюстителей.

— Зато полно граждан с мобильниками. Ладно, — решил я, — давайте поступим как. Вы упрячете бутылки в пакеты, будто это кока-кола. Соблюдём формальности.

— Послушай, командир. Ты чего это: «вы», да «вы»? А сам-то не хлебнёшь?

— Даже и не знаю. Вы пейте, а я буду вас крышевать. В смысле — прикрывать. Короче, постою на шухере. И потом, пиво — из горла? Не солидно.

— Так ведь в пакете, — возразила Таня.

— Так и быть, выпью. Превозмогая отвращение.

— Во-во, давай, превозмогай, Палыч.

Эх, хорошо. И не так жарко, после пивка-то.

— А вот интересно, — задумчиво протянула Таня, — водятся у нас не просто мужчины, а настоящие джентльмены? Это такие мэны, которые помогают леди нести сумку. Или пакет.

Мишаня выхватил у неё покупки.

— Спасибо, Мишаня, ты просто рыцарь. И должен заметить, что леди здесь не одна.

Мишаня завертел головой в поисках второй леди. Ага, дошло. Но от новой поклажи джентльмена скособочило. Надо выручать собрата.

— Включаюсь в борьбу за рыцарское звание. Дай-ка сюда, вот этот, Мишаня. Давай, давай, без проблем.

Ну вот и столица.

— С чего начнём?

— Я бы первым посетила Белый дом, — заявила Таня.

— А мне бы хотелось побывать в Капитолии, — предложила Лена. — Во-о-н, самый высокий в городе.

— Да ну его нафиг, — сказал Мишаня. — Начинать всегда лучше с пива. Короче, продолжим.

— Итак, мнения разделились. Командовать парадом буду я. Оккупировать Вашингтон предлагаю в ранее оглашённом порядке.

Однако Белый дом оказался для посетителей закрыт.

— Не горюйте, друзья. Подумаешь, большой дом белого цвета. Да у наших олигархов есть особняки и покруче.

— Ага. Зато в Белом доме кабинетик интересный имеется, овальной формы, — рыцарь-джентльмен со значением посмотрел на Таню.

— Дранг нах Капитолий, — подытожил я.

На парапете устроился чернокожий с табличкой по правую руку.

— Друзья, угадайте, что написано у него на биллборде? Лена вне игры.

— Этот загорелый что-то продаёт? — сказал Мишаня.

— Мимо.

— Мне кажется, он борется за права афроамериканцев? — предположила Таня.

— Зачем? Уже побороли. Нет, это он денежку так просит. «Подайте бездомному и безработному». Типа сертификат, потому как по одёжке здешних бомжей не отличить от работящих и домовитых.

Заболтавшись, я потерял бдительность. Мой подопечный, поставив пакет на землю, выгреб из кармана мелочь и направился было к попрошайке.

— Мишаня, ты куда?

— Помочь надо бедолаге.

— Полный цурюк! У этого товарища пособие побольше твоей зарплаты. Плюс нехилая надбавка от таких вот лохов.

Неподалёку прямо на траве расположилась компания юнцов. Две гитары, флейта — и поют под незатейливую мелодию.

— Лена, просветите, о чём там они? — спросил я.

— Н-ну, в общем, о любви.

— Что-то не так, Лена?

Она улыбнулась:

— Никак не привыкну к американскому диалекту. Я бы им по троечке вкатила, за разговорный английский.

— А я знаю, кто это! — возопил Мишаня.

— Ясно, кто. Уверена, что это барды.

— Не, Танюха. Барды — когда мужики бородатые. А эти, ну, короче, слово такое импортное. Первая часть означает «человек», а вторая — «струна» или «струится». Короче, это… во, вспомнил! Менструэли!

Лена осторожно хихикнула. Таня оскорбительно расхохоталась. Мишаня обиженно поджал губы.

— Попутал ты, Мишаня, — сказал я. — Слово и правда импортное, да к тому же и сложное. Да, первая его половинка означает человека, но не простого, а государственного чиновника высокого ранга. Министра по-нашему. Министры ведь тоже люди. А последний слог означает вечную зелень, то бишь хвойный лес. Ель, значится. Получается, музыканты эти — министрели.

— Это как это? Почему зелёные?

— Потому что такова структура этого момента. А не нравятся зелёные — пусть будут голубые. Министр вошёл в лес и увидел голубые ели. Он подошёл ближе: голубые не только ели, а ещё и пили.

Подшефный заморгал рыжими ресницами.

— Мишаня, — заметил я, — у тебя талант вольного переводчика. Не забыл, как отель наш называется?

— На память не жалуюсь. Ну, короче. В начале смешное, типа «Три дебила», только наоборот. Три дебила — это три дурака. А если наоборот, то получается трое умных. Во, точно. Три — ум, точнее — Атриум. А в конце тоже смешное слово. Про секс, но приличное. Так, сейчас скажу. Секс по приличному называется «спать». А на чём спят? Йес! «Атриум-матрас».

— Мишаня, ты гений! — сказал я. — Гений сексуальной лингвистики. Но всё же советую иметь при себе ключ с бирочкой. «Дабл‑трии хоутэл» и «Атриум‑матрас» — немножко разные вещи.

— Зачем ключ? Теперь же у нас карта есть. — Гений сексуальной лингвистики достал колоду. — Вот эти четыре, они для игры лишние, разбирайте. На обороте как раз план Вашингтона.

— Карта называется джокер, — уточнил я, — и временами она отнюдь не лишняя. Но ты прав, теперь мы точно не заблудимся.

Дамы улыбались, поглядывая на Мишаню.

— Ну что, вперёд? Цигель-цигель, — воззвал я.

— Самое время для пива. Повторение — мать ученья.

— Сначала дело, потом удовольствие.

— Тогда ускоримся. Тань, чего плетёшься, как черепаха Тротила? — Мишаня, похоже, не забыл её язвительный смех.

— Мальчики, мы на пять минут отлучимся, — она стрельнула глазами в Мишину сторону.

— Танюха, не тормози. Памперсни! — сморозил он.

— Мишаня, не шути с женщинами: эти шутки глупы и неприличны. Отлучиться — вон туда, девочки.

* * *

Самое время поговорить по душам, к тому же Мишаня сам и начал.

— Палыч, а ты бы хотел тут жить?

— Не-а, жара нестерпимая. Да и зачем? После ста грамм и в России неплохо. А после двухсот — просто замечательно.

— Ты чо? Скажешь, на Урале у нас лучше?

— Оно конечно. Урал — кузница державы, но нельзя вечно жить в кузнице. Я считаю так: если уезжать, то в Аргентину. В столицу ихнюю, Ебунас-Райнис.

— Чо? Прямо так и называется?

— Дядя шутит. Между прочим, в Аргентине сейчас зима.

— Зима… — протянул Мишаня. — Зима!.. Крестьянин, торжествуя, идёт, держась за кончик… плуга.

— Что ли он снег пашет, колхозник твой?

— А хер его знает. Главный прикол, что за кончик держится. А мне нравится в этом, ну, логове демократии. Подумаешь, жарко, у нас в цехе погорячее будет. Я за смену ведро газировки выпиваю, в натуре.

— Слушай, у тебя загар такой странный. Лицо — как солнцем обожгло, а руки белые.

— Это на работе.

— Ты загораешь на работе?

— Облучаюсь, от расплавленной стали.

— Ну и работёнка же у тебя! В молодости и мне довелось попахать в металлургии, но чтобы ведро… А оно тебе надо, горбатиться так? Не мог чего получше найти?

— Так у меня ж верхнего образования нету. Где ещё я двадцать штук в месяц поимею? Нет, ну а чо? Хотя деньги не главное, но без них скучно.

— Только за эту двадцатку ты продаёшь… Ладно, не будем о грустном. Лучше скажи, как тебе наша команда?

— Палыч, — Мишаня оглянулся, — мы же договорились? Танюха — моя.

— Ты что, у меня разрешение спрашиваешь?

— Нахер оно мне, это я так.

— Лучше о деле думай. Мы должны быть как футбольная команда. Без единства результата не будет. А тогда, сам понимаешь…

— Ты скажи это сам знаешь кому. Западло ему прогуляться с простыми людьми. Головка у него бо-бо. Врёт, как сидоровый мерин.

–?! А, в смысле, как сивая коза?

— Ну да. Слушай, Палыч, я тебе прямо скажу, безо всяких задних ног. Я на него работать не буду.

— Да кто тебя заставляет? И почему — на него-то? Цель у нас общая.

— Ты чо, за дурака меня держишь? Деньги-то у кого? Вот. Значит, он и главный. А я так не хочу.

— А сейчас ты что, на себя работаешь? Владелец вашего заводика…

— Да всё понятно, не продолжай. Только, Палыч, я не об этом.

— Ну?

— Он кинет нас, вот увидишь, обязательно кинет. Финансист ясный сокол, мать его. Все они жулики, с головы до мозговых костей.

* * *

Вот и Капитолийский холм. Да, это вам не Белый дом. Понятно, что наш Кремль круче, но зато в здании конгресса, в скульптурах и картинах — история Америки, вся, без купюр. Пусть нынче и не всё нравится — с глаз долой не прячут, надписи не соскабливают, статуи не сокрушают. Можно ли представить фреску внутри нашего Белого дома: «Генерал Руцкой раздаёт патроны оппозиции»?

Даже Мишаня притих. Теперь просто бродить по городу будет скучновато. Да и время поджимает.

— Пора возвращаться, труба зовёт. На метро, цигель-цигель!

— Пойдёмте, а то у меня уже ноги бантиком.

Мишаня, взглянув на фигуристые Танины ножки, вздохнул.

В холле тот же юный латинос виртуозно управляется с кофе-машиной: засыпает и заливает, щёлкает кнопками и рычажками. Облом, халявы не будет. Да, кофе он готовит отменный. Но в чём же секрет райского напитка?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

11

Песня из старого индийского фильма.