Васина сказка

Оксана Игоревна Аншукова, 2023

Василине надоело быть библиотекарем – не для того она променяла родной крохотный городок на блистательную чужую Москву. Поддавшись порыву, она устраивается копирайтером в холдинг по продаже электроники: огромный стеклянный офис ослепляет, да и дизайнер, из-за которого она решилась круто изменить жизненный путь, теперь всегда рядом. Испытательный срок на исходе, и Вася без пяти минут утверждена в должности, как вдруг в её жизнь врываются неведомые существа… Кто они, зачем пришли и что с ними делать?Лёгкая приключенческая повесть погружает в атмосферу столичной жизни «молодых взрослых» начала XXI века. Правда, здесь найдётся место не только модным гаджетам и латте на альтернативном молоке, но и кое-чему совершенно нездешнему.Автор Оксана Аншукова публиковалась с короткими рассказами в журналах Homo Legens, «Кольцо А», «Дактиль», альманахах «Пашня» и LiterraNova. «Васина сказка» – первый опыт работы с крупной формой.

2

Мышцы в животе больно сжались, словно кто-то невидимый, но хорошо натренированный как следует врезал под дых. Под ногами вместо полиэстеровой тапочной шерсти оказался колючий лёд. В горле вырос ком.

— Эй! — позвала я существо.

Кошка обернулась.

— Эй! — повторила я. Может, это всё, что я смогу выжать из себя до конца жизни?

Кошка выпустила в мою сторону огромное облако сизого дыма. Я инстинктивно загородила лицо одной рукой, а второй стала махать перед собой. Открыть дверь и выскочить? Или подойти ближе? Так и качалась туда-сюда, как осинка. Сквозь шум в ушах я услышала стук старой деревянной рамы. А когда отвела ладонь от глаз, в комнате уже было пусто. Только я и исчезающая паутинка дыма.

Утро было тяжёлым и мутным, как с похмелья. Ещё бы, после такой-то ночи! Сначала я в одной футболке запрыгнула в кровать, укуталась в одеяло и какое-то время лежала, зажмурившись. Потом встала, проверила, закрыто окно и нет ли кого, кроме меня, в комнате. Снова залезла в кровать. Снова встала и всё проверила. После третьего круга сбегала в туалет, попила воды на кухне, юркнула под одеяло и, кажется, только тогда наконец заснула.

Когда блёклый свет стал заползать сквозь стёкла и на улице выключили фонари, я приподнялась на локтях и оглядела комнату, словно чужую: беспорядок, повсюду разбросаны вещи. На столе, как сказала бы мама, можно огород сажать. Ещё бы, когда заходишь сюда, только чтобы поспать, а утром возвращаешься с кухни и из ванной, чтобы переодеться. Какая разница, как всё это выглядит… Но сейчас мне вдруг стало ужасно тоскливо при виде этого неуютного приюта.

А может, все стало чужим, потому что здесь ступала лапа чудовищной, безобразной кошки? Нет, нет, этого не может быть. Не могло быть. Я закрыла глаза и снова прокрутила в голове вчерашнюю картину. Жёсткая шерсть на её спине мерно колышется от глубокого дыхания, длинное тело расплылось по подоконнику… Она должна была оставить улики!

Удивительно, как быстро можно перейти из реальности — твёрдой, понятной, неоспоримой — в иррациональный мир. Буквально перепрыгнуть. Оказывается, в такой момент ты вообще не сомневаешься, нужно ли делать этот прыжок. Не взвешиваешь плюсы и минусы двух миров, не прощаешься мысленно со здоровой головой, не представляешь себя в старости в квартире, набитой кошками, только и жаждущими твоей скорой кончины… К слову, о кошках — ими-то я окружена уже сейчас. Надеюсь, в этом нет ничего символического. Но о том, почему мы живём с 13 котофеями, давайте позже. Потому что сейчас я в первый раз за всю мою взрослую жизнь (если верить озарению в такси, начавшуюся только вчера) скакнула в мир иррационального, приняв его безропотно.

Когда читаешь какой-нибудь детектив или смотришь кино о приключениях, удивляешься (не знаю, как вы, а я вот удивляюсь), почему бы герою реально не обратиться в полицию? Зачем лезть в самое пекло лично? Ясное дело, для сюжета. Это нам и так понятно. Но уж я-то точно так бы не поступила. Моё дело — сторона, я бы вызвала себе преспокойно копов и ждала в сторонке. А то потом пойди объясни, как ты забрался в такую переделку, какие у тебя были мотивы и не нарушил ли ты, голубчик, сам ненароком закон? Ну уж нет, увольте.

И вдруг, когда с тобой случается нечто подобное, ты поступаешь самым что ни на есть идиотским образом! Встаёшь с кровати и начинаешь обнюхивать подоконник в поисках вещественных доказательств. В 26 лет. С высшим образованием.

Ну, допустим, пыль смазана. Но я сама могла её стереть вчера или пару дней назад, когда что-то наваливала или наоборот снимала. Это, скажем честно, так себе доказательство. Мерзопакостной шерсти тоже не обнаружилось. Что ещё могло после неё остаться? Пепел! Я взяла с кровати телефон, включила встроенный фонарик и полезла за стол, к батарее. Пылища! В таком изобилии найти опавший пепел невозможно. Завтра пропылесошу, обязательно. Или нет, нельзя уничтожать улики. Какие, чёрт возьми, улики?!

— Вась, есть будешь? — Марина посмотрела в тарелку, где я уже минут пять гоняла туда-сюда ложкой изюмину из мюслей. Я принялась за еду. Хватило ненадолго.

— У тебя бывали галлюцинации?

Маринка прыснула. Хорошо, что кофе успела проглотить.

— Галлюцинации? — сделала серьёзное лицо. — Нет, не было. А у тебя что, были?

— Даже не знаю…

— Как вчера, кстати, вечеринка прошла? Что нынче дизайнеры раздают? — подмигнула она. Я засмеялась:

— Не, в этом плане всё скучно. Ограничилось чаем. Ну, таким, травяным. Странным, если честно. Знаешь, мне показалось, что я с него приход словила.

Марина поджала под себя одну ногу, обняла колено руками и уставилась на меня:

— Расскажи-ка!

— Ну, всё стало каким-то идеальным. Люди, квартира. Такси. Даже наша конура.

— Но-но, хата у нас шикарная!

— Ну да. — Я огляделась по сторонам. Ни одной кошки. Как хорошо, что все они ночуют у Вики, а та дрыхнет до полудня. — А потом… В общем, странный был чай.

— А кроме чая что-то было?

Я улыбнулась и покраснела:

— Ни-че-го.

— Но мы-то знаем: лучшее, конечно, впереди! — пропела Маринка строчку из древнего хита коллектива «СТДК», встала, помыла чашку и вышла.

В задумчивости я выскочила из дома и побрела к метро. Точнее, это в мыслях я задумчиво побрела, а на самом деле посеменила, как пингвин. За ночь подморозило: недавняя зима решила напомнить о себе, и город покрылся прозрачной коркой.

Постоянно думать о странной кошке было невыносимо, и я стала цепляться за что-то будничное, привычное. Конечно, я слукавила в разговоре с Мариной, сказав, что квартира наша мне не нравится. Я живу здесь уже пять лет — с окончания университета. Попали мы с девчонками сюда действительно волшебно: кто бы мог подумать, что трёшка в исторической части Юго-Запада Москвы, на улице Академика Овалова, может достаться иногородним вчерашним студенткам.

Дело было так: мы с Маринкой учились на одном факультете. Во время защиты дипломов разговорились, выяснили, что обе ищем жильё, и решили объединить усилия. Не сказать, что между нами было особенно много общего. Но для того, чтобы соседствовать, мы показались друг другу очень даже ничего.

Об улице Овалова я и мечтать не могла. Это было бы слишком смело. Вообще, с мечтами у меня давно проблема. Вика, которую вечно уносит в какую-нибудь эзотерику, говорит, что я не умею мечтать с размахом. Что мне нужно сначала «убить в себе раба», то есть перестать мыслить по-мещански. Что я мечтаю «по возможностям», сразу соотнося, хватит ли мне на мечту своих грошей, прежде, чем о чём-то подумать. Так вот, представить себя в окружении кустов сирени, тополей, клёнов, ныне замороженных советских НИИ и поздних сталинок, а ещё лучше — живущей в одной из них я никак не могла. И тем не менее, именно так и случилось.

Маринка познакомилась с Викой в отделе современной иностранной литературы магазина «Республика», и слово за слово та рассказала, что ищет двух соседок в умопомрачительную трёшку, которую, понятное дело, никогда не потянет одна. Квартира угловая, и не просто угловая, а с угловым балконом, с арочными окнами и находится на понятно какой улице. Седьмой этаж. Помню, как больно защипало в глазах от радости, когда Маринка кричала мне всё это в телефон.

Честно сказать, кто такая Вика, меня интересовало меньше всего. Перед глазами стояли арочные окна. Я вообще немножко архитектурный фетишист. Люблю всякое старьё — обветшалые усадьбы, деревенские домики с резными ставенками. В городах — постройки из красного кирпича. Эркеры. Лепнину. В общем, всякие излишества! Ну а круглые окна — это самая настоящая слабость. Так и кажется, что из такого вот-вот вылетит Карлсон или в залитой жёлтым светом комнате сидит старый скрюченный сказочник и царапает гусиным пером по бумаге.

Словом, перспектива жить на высоком этаже и видеть мир из полукруглых окон (конечно, это только половина от круглого, но надо отдавать себе отчёт, что круглое найти просто нереально) буквально отрывала от земли.

За время поездки в метро до станции «Ленинский проспект» я успела, кажется, наверстать масштаб мечт за все эти годы. Видела тяжёлые бордовые шторы до пола, подхваченные петлями с кисточками. Низкий диван на коротких ножках. Пейзажи в овальных рамах. Массивный стол завален исписанными бумагами, в книжном шкафу поблёскивают позолотой на корешках старые книги. Не подержанные, а настоящий антиквариат. Кажется, в углу даже затесался мольберт. Вообще-то я не умею рисовать, да и не люблю это дело. Но почему-то, если уж позволю себе размечтаться, обязательно где-нибудь выскакивает мольберт.

Я ощущала запах книжной пыли, масляных красок и терпкий аромат очень старых духов, где от всего букета осталась только неубиваемая сладость с горьким спиртовым оттенком.

Маринка ждала меня у подъезда, и глаза её горели тем же огнём. Пока мы поднимались в лифте, она успела изложить предысторию чуда: хозяйка квартиры — подруга бабушки Викиного коллеги. Типичная немного выжившая из ума представительница старой московской интеллигенции, под закат жизни обитающая тут одна с чёртовой дюжиной кошек. Внезапно у неё обнаружились дальние родственники в пригороде Парижа и аллергия на всех питомиц. Проблему решили разом: бабушка на днях отчаливает во Францию, а квартиру решено сдать «каким-нибудь хорошим девочкам» за копейки. Потому что без ремонта и вместе с животными.

Я опала лицом и промямлила, что идея жить в кошачьем питомнике, пусть и с шикарным видом на старую Москву, так себе. Лифт приехал. Маринка ткнула меня локтем под ребро, я расценила это как призыв не ныть и шагнула на лестничную клетку. Кошачьим духом пахло уже здесь. Маринка махнула рукой и, оглядевшись, нажала на массивную круглую кнопку звонка.

Инесса Реджинальдовна словно сошла с картины какого-нибудь не слишком умелого, но старательного импрессиониста. Забранные в пучок волосы с пышным начёсом, похожие на леденцы очки с махонькими овальными стёклами, фиолетовый с золотым кантом плюшевый халат. Честное слово, я думала, что такие персонажи канули в Лету хотя бы к середине восьмидесятых прошлого века.

Вика, увешанная тремя кошками, как новогодняя ёлка игрушками, вышла из темноты одной из комнат. Длинные чёрные волосы, колкие зелёные глаза, бледная кожа, родинка на щеке. Они с Маринкой кивнули друг другу.

Инесса Реджинальдовна смерила каждую из нас взглядом и одобрительно чмокнула ниточкой губ.

— Что ж, девочки. Хорошо. Будете жить с моими крошками.

Так у меня стало на 15 соседок больше.

Я не успела подсуетиться, и угловая комната досталась Вике. Но, поскольку она проявила из нас троих самую рьяную любовь к кошкам, а они — к ней, мы с Маринкой запоздало рассудили, что так оно и правильно. В конце концов, большая часть обитателей квартиры получила большую площадь.

Сначала я не замечала никаких неудобств. Видела лишь ослепительные рассветы и красные отсветы закатов в своём арочном окошке. Потом наступила осень, из щелей начало дуть, а в дождливые дни мы стали ощущать лёгкий запах плесени. А чего, собственно, можно было ожидать от жилища, где не было ремонта с полвека точно? Но я к тому моменту уже настолько срослась с новым домом, что все эти дряхлости и недочёты стала принимать как милые недостатки любимого человека.

Семеня к метро на деревянных от напряжения ногах, я силилась вспомнить, в какой момент всё это начало меня раздражать. Когда закончился конфетно-букетный период отношений с обладательницей очаровательных полукруглых глаз? Наверное, года через четыре. Тогда Вику унесло в эзотерические дали, и на любую ситуацию у неё появился размытый и высокопарный ответ о тонком теле, материальности мыслей и прочей лабуде. Она перестала есть мясо, стала ожесточённо сортировать мусор, запретила использовать аэрозольные освежители воздуха и призвала заменить их эфирными маслами пихты и лаванды. Масло предлагалось капать прямо в унитаз, мыть который, кстати, после этих экологических экспериментов Викино земное тело не собиралось.

А потом Маринка покатилась куда глаза глядят: пристрастилась к музыке андеграунда, дома всё чаще стали появляться загадочные личности обоих полов, музицирующие на настоящих и изобретённых личностями инструментах. Виной всему стал разрыв с Димой — препротивным хлыщом и карьеристом, с которым она умудрилась провстречаться года полтора. После расставания чопорная Маринка, раньше между «делом» и «бездельем» всегда выбиравшая первое, плюнула на свои принципы, сломала рамки и с одиночеством обрела свободу. Свободу тусоваться с утра до ночи и распевать Летова в компании волосатых мальчиков с коровьими глазами.

Мы пытались её поддерживать, но, кажется, поддержка ей была не нужна. Или мы были неумелы в своих стараниях. В общем, пока одна сдабривала унитаз маслами и цедила нотации, другая страдала неразборчивым гостеприимством и вечным похмельем.

Через годик такой жизни, получая копейки в библиотеке, я стала закипать. Тут и случилась та самая встреча с Владом, забросившая меня в мир современных технологий и оправданных амбиций. Если честно, это случилось как раз в тот период, когда я, укладываясь спать, мечтала о том, как вырвусь из общаги альтернативной реальности в настоящий мир — с если не собственным, то хотя бы отдельным жильём, работой с нестыдной зарплатой, поездками за границу и маникюром раз в две недели. В общем, москвичей испортил квартирный вопрос. Невидимая ярость, кажется, сделала меня москвичкой.

Очутившись за рабочим столом, я первым делом открыла в режиме инкогнито интересующую меня страницу в Википедии.

«Галлюцинация, — гласила она, — (новолат. hallucinatio < лат. alucinatio — бессмысленная болтовня, бредни, несбыточные мечты) — образ, возникающий в сознании без внешнего раздражителя. Галлюцинации возникают при сильной усталости, употреблении алкоголя, некоторых психотропных веществ и при некоторых психических и неврологических заболеваниях. Термин впервые был введён Ж.-Э. Эскиролем в 1817 году».

Сайт большой медицинской энциклопедии вторил: «(лат. hallucinatio бред, видения; син.: обманы чувств, мнимовосприятия) — один из видов нарушения чувственного познавания, характеризующийся тем, что представления, образы возникают без реального раздражителя, реального объекта в воспринимаемом пространстве и, приобретая необычную интенсивность, чувственность [телесность, по Ясперсу (К. Jaspers)], становятся для самосознания больного неотличимыми от реальных предметов, от образов объектов действительности. При Г., как и при любом симптоме психического заболевания, изменяется вся деятельность головного мозга: изменяются не только восприятие или представление, но и отношение больного к окружающему, его аффекты и его мышление».

Итак, вариантов было несколько, это уже хорошо, и не все они записывали меня в клиенты психушки. Переутомление? Как вариант. Может, я получила эмоциональную травму, пока искала подходящие носки? Психоторопные вещества — вряд ли чай, который можно свободно купить на крупном международном сайте, мог обладать такими свойствами. Но всё-таки маленькая надежда оставалась. И, наконец, самый неприятный момент — то, что у меня могла поехать крыша. Страшный и грустный.

Из уныния меня вытащил Риткин хлопок по плечу:

— Кто сегодня не подошёл здороваться? Мать, ты чего?

Посмотрела в мои глаза, где уже начала подрагивать влажная плёнка.

— Вася, что случилось?

— Ритка… Пошли за кофе.

Идти рядом с человеком было приятно. Несмотря на то, что Марго ниже меня почти на голову — мы вообще комично смотримся рядом — казалось, что я маленькая и хрупкая, могу уткнуться в большую тёплую подругу, которая погладит по голове, и все страхи как рукой снимет.

— В общем, вчера было что-то очень странное.

— Когда, у Влада?

— Подожди, Рит, не перебивай. Я и так сосредоточиться не могу. Короче, вчера я пришла домой и увидела у себя дома… — я сделала паузу, набрала побольше воздуха и, стараясь не думать о том, что сейчас произнесу, продолжила:

— Большую кошку.

— У тебя полон дом кошек, — буднично констатировала Марго.

— Она курила папиросу, и… — голос мой сорвался на громкий всхлип, а слёзы-таки брызнули. Я уронила голову Ритке на плечо. — Я, наверное, с ума сошла!

Марго с нажимом гладила меня по спине:

— Тише, тише, хорошая моя, тише.

Она стиснула мою руку и потащила к лифту. Свободной рукой я на ходу вытирала нос и глаза. Мы спустились на первый этаж.

— Малыш, давай успокоимся и разберёмся: ты видела живое существо, похожее на кошку, оно… курило. А потом, видимо, пропало. Кивни, так?

Я кивнула.

— Понятно. Видишь, я не смеюсь, я серьёзна… Так, куда это мы? Чуть кофе не пробежали. Ах ты ж, глянь, опять этот бородатый. Сейчас всё расскажешь, — и Ритка подпихнула меня локтем в кофейню.

За прилавком снова суетился вчерашний бариста: приветливо принимал заказы, расторопно бегал от кассы к кофемашине. И всё-таки мы наблюдали за его стараниями с постными минами. Привычная девушка нравилась нам больше.

Я вдруг вспомнила, как вчера оплошала, решив заступиться за этого парня в разговоре с дизайнерами. Почему я вообще должна его выгораживать? С таким-то кофе?

— Извините… — я пригляделась к маленькому чёрному бейджику на его груди. — Никита, ваша коллега в отпуске или мы её больше не увидим?

— А мой кофе вас не устраивает? — улыбнулся он.

Я покраснела:

— Почему же…

— Тогда готов принять ваш заказ.

— Большой капучино, — как можно безразличнее бросила я, — без сахара.

— Для вас? — Он перевёл взгляд на Марго.

— Лавандовый раф, пожалуйста! — просияла она. Я знала, что это означает. Что он конкретно её бесит. Никита одарил Ритку ответной улыбкой и принялся засыпать зёрна в верхний отсек машины.

— Он её убил и съел, — процитировала я сквозь зубы анекдот. Ритка прыснула.

Зашумела кофемолка.

— Короче, — начала я, но Ритка показала на уши, мол ничего не слышу. Потом приложила указательный палец правой руки к губам, а левой рукой изобразила бегущего в сторону выхода человечка. Мы получили свой заказ и вышли за стеклянную стенку.

— Имя-то какое — Никита.

— Его звали НикитА, — улыбнулась Ритка, — да ладно, нормальное имя. Ты придираешься. Он, кстати, ответил, где его сменщица?

— Неа.

— Так, давай по порядку. Сначала кошки. Ты уверена, что это не одна из ваших?

— Абсолютно. Она была огромная! Мерзкая. И курила!

— Допустим… У тебя есть доказательства?

— Вот и я об этом подумала! С утра стала искать какой-нибудь след, остаток.

— Ну? — Ритка подняла бровь, вытягивая зубами из пачки тонкую сигарету. Мы приближались к выходу во внутренний двор. Двери услужливо разъехались.

— Ничего не нашла. Ни шерсти, ни пепла. Пыль на подоконнике…

Ритка ухмыльнулась.

— Ну ладно, ладно! Пыль, короче, тронута, но я не могу понять, это я её недавно чем-то смахнула или мой глюк.

— То есть доказательств нет? — Ритка выдохнула дым.

Я помотала головой и глубоко затянулась. Мы обе смотрели в воображаемую даль, а на самом деле на здание кафе в паре сотен метров.

— Если доказательств нет, я бы обратилась к специалисту, — подытожила, глядя в сторону, Ритка.

Я кивнула.

— Ты только не унывай! Мало ли, устала, вымоталась. И потом, ты же этот странный чай вчера пила, помнишь?

— Помню.

— Ну вот! Аккуратненько обо всём расскажи. Знаешь, у меня соседка по квартире страдала бессонницей. Не спала месяцев пять нормально, её под конец так накрыло, она чуть в окошко не вышла. Ты подожди, не реви. Слушай дальше. Она в итоге пошла к неврологу, чтобы тот ей выписал крепкое снотворное. А он говорит, это вам надо в клинику неврозов. Вы только не пугайтесь, это не психушка ни в коем случае, но я вам ничем помочь не могу, а там помогут. Она пошла туда, и оказалось, что ей не снотворное нужно, а просто у неё депрессия: она накрутила себя, и организм спать перестал на нервной почве. Так вот, она там три недели в дневном стационаре провела — вообще малина! Таблеточки лёгкие, массаж, бассейн, птички поют. Короче, вышла другим человеком. Спит как сурок теперь. Ещё и храпит иногда, приходится вставать и её пинать, чтобы перевернулась. — Последнюю фразу Ритка произнесла, обняв меня за плечи и улыбаясь. Кажется, стало чуть легче. Прежде всего потому что подруга не отшатнулась, хоть и посчитала сумасшедшей.

Марго мгновенно нагуглила телефон волшебной клиники, и я, пробежавшись раз восемь туда-сюда по этажу для успокоения, туда позвонила. Записалась, о удача, на этот же вечер.

Работа немного отвлекла — нужно было сочинить тексты для трёх акций со сложной механикой и переработать пять новостей. А потом метрополитен проглотил и выплюнул меня на соседней от дома станции, в пяти минутах ходьбы от лечебницы душевных недугов.

Территория выглядела вовсе не устрашающе: комплекс зданий постройки сороковых-шестидесятых годов прошлого века с разбросанными там и сям деревьями. Летом здесь, наверное, зелено. Между корпусами петляли дорожки, кое-где огибавшие круглые фонтаны и клумбы с застывшими в беспечном порхании толстопузыми купидонами. Мне представилось, как в советские времена здесь должны были делать вокруг фонтанов зарядку пациенты в полосатых пижамах. Совсем как в фильме про старика Хоттабыча.

В очереди к психиатру было странно. По-моему, все, кто сидел рядочком, из кожи вон лезли, только бы показать, что они здесь, в общем-то, случайно. Особенно смешно в свете того, что на самом деле каждый был настолько занят своими переживаниями, что до остальных ему не было никакого дела. Я, конечно, вела себя так же. Безразлично смотрела вбок, заинтересованно утыкалась в экран смартфона и украдкой косилась на соседей: флегматичного худощавого мужчину сероватого оттенка, полную бабушку в ангорской шали, прыщавую девушку с сальной чёлкой и её встревоженную маму, которая механически гладила дочь по коленке. «Неужели я среди психов», — произнёс внутренний голос, одной фразой перечеркнув все мои и Риткины усилия последних суток.

Когда сероватый мужчина, первый передо мной, скрылся за обитой чёрным кожзамом дверью, стало совсем не по себе. Мгновения скакали перед глазами яркими точками, и ни о чём, кроме «среди психов, среди психов», думать не получалось. Наконец настала моя очередь. Я в последний раз посмотрела вокруг взглядом человека, никогда не бывавшего у психиатра, и шагнула в кабинет.

— Дорогая моя, если это явление разовое, пока волноваться точно не стоит. — Светловолосая женщина средних лет лучилась уверенностью. — Давайте мы вас пообследуем — у вас есть возможность к нам лечь?

Я кивнула. Как неудобно, прямо перед окончанием испытательного срока.

— Вот и замечательно. — Доктор уже строчила в бумажке. — Значит, ложитесь прямо завтра. Больничный вам откроем. Вы же работаете?

Я снова кивнула.

— Замечательно. Ждем вас в приёмном отделении с вещами. На доске объявлений справа от моего кабинета есть перечень всего необходимого и разрешённых предметов.

Я поблагодарила её, взяла направление и поднялась со стула.

— Не унывайте, Василина! Всё будет хорошо — разберёмся и всех ваших демонов прогоним!

Какая задорная женщина.

— Замечательно, — сама того не заметив, передразнила я её. И покраснела.

Добрая доктор засмеялась. Спасибо ей за это.

Я вышла и позвонила Ритке.

— Замечательно, — процедила она, явно раскуривая сигарету, — Вася, ты большая молодец. У них там отлично, они разберутся. И не психушка вовсе.

«И не психушка вовсе», — твердила я себе в тот вечер, пока не заснула.

Вообще-то в эти выходные я планировала поехать к родителям, причём сюрпризом, но от посещения клиники неврозов совсем расклеилась. Отличный будет сюрприз — дочь, рыдающая от любого чиха и падающая в обморок, стоит скрипнуть половице. И, если субботу удалось бесцельно проваляться на кровати под сериалы на компьютере, заполнить воскресенье мне помогла Маринка: притащилась часа в два ночи пьяная вдрызг, разворотила кухню в попытках соорудить себе ужин, но, едва проглотив приготовленное, вернула на пол в коридоре. Я проснулась, выползла из комнаты, чуть не поскользнулась на её трапезе и, поохав для порядка, стала помогать ей убираться. Отправила путешественницу в душ, напоила чаем и, узнав причину её асоциального поведения — Димка, гад, позвонил! — уложила спать. И сама проспала до полудня. Вика, обнаружив с утра следы ночной жизнедеятельности, оставила нам записку прохладного содержания и укатила на веганский слёт. Остаток воскресенья мы приводили коридор с кухней в порядок и гоняли чаи под вялые Маринкины причитания.

В понедельник я проснулась чуть раньше положенного. Всегда так: если с утра экзамен или ещё что ответственное, глаза сами собой открываются за пять минут до будильника. За окном в свете не погасших с ночи фонарей проносились редкие утренние машины. Сима, которая провела детство с окнами на Ленинский проспект, говорит, что у них в три часа ночи движение немногим отличается от часа пик. И шум стоит круглосуточно. Наша улица, конечно, потише. Здесь почти нет жилых домов, сплошные НИИ. В общем, не центр мегаполиса, но благодаря старым рамам слышимость о-го-го какая. Помню, первые пару недель прямо-таки страдала: только провалюсь в сон, какая-нибудь запоздалая поливалка выдёргивает обратно.

Я засмотрелась на огоньки за окном и решила перебраться на подоконник, как в старые добрые времена, когда внутри ещё было достаточно романтики, чтобы радоваться всему вокруг. Замоталась в одеяло и устроилась поудобнее: прислонила голову к стене и почувствовала себя героиней фильма «Питер ФМ», только она смотрела на чёрные воды канала, а я — на свои чёрные перспективы: позвонить на работу, придумать адекватное объяснение больничному (не плакать!) и отправиться в путь к таблеточкам и участливым взглядам докторов.

Вдруг серёжка, которую я, сама того не замечая, по привычке теребила, расстегнулась и с тонким звоном прыгнула за стол. Невесомое серебряное колечко, бабушкин подарок на десятилетие. Я выбралась из одеяла, слезла с подоконника и начала шарить руками по полу. Пальцы скользили по мягкой пыли, и вдруг нащупали что-то… Если бы меня снимала камера, она бы сделала крутой наезд на находку и вернулась из темноты моего расширенного зрачка. Ещё не достав его из щели в паркете, я уже знала, что крепкими холодными пальцами сжимаю окурок «Беломора».