Чужая душа. Славянская сага. Часть 1. Аркона

О. П. Фурсин

Перед вами книга, отнесенная авторами к жанру исторического фэнтези.О чем еще книга? Об эзотеризме. И, наряду с сакральной Еленой Блаватской, будет на ее страницах некая Джулия Вонг. Что, не смотрите «Битву экстрасенсов»? Да мы в целом тоже.Есть ли в книге иностранная разведка? Конечно. Есть, к примеру, родноверы современные, попросту говоря, неоязычники. Есть, в конце концов, американские мормоны, и Митт Ромни собственной персоной, есть масоны! А есть ли ФСБ? Обижаете…

03. Сны

Я злая, — и добрая,

Отзывчивая, — и злобная,

Воскрешаю и убиваю,

Лишаю и одаряю…

Белокожая женщина с иссиня-черными волосами, высоким лбом и кроваво-красными губами, под цвет ярких своих одежд, и чьи глаза темнее самой черной ночи, вертит правой рукой веретено. А в левой у нее — невытянутая шерсть. Бормочет что-то вроде этих странных слов, в которых не счесть противопоставлений: красивая и уродливая, умная и глупая, возношу и унижаю… Совьет нить, да все разной длины: короткую совсем, подлинней, длинную вовсе, а то и длиннейшую, а закончит одним: возьмёт, да и оборвет. И снова скользящую петлю на веретено накинет, снова совьет нить, которой суждено быть разорванной. А то еще сцепит одну веревочку с другой, совьет, да смеется звонко. Звонко-то звонко, а как-то вроде бы и с насмешкой недоброй…

Сошлись — и разбежались,

Захотели — и воспротивились…

Навстречу неслись, затем избегали,

Сначала ложились, потом — вставали…

Ни за что на свете не хотела бы я, чтоб она обратилась ко мне, и меня увидела. Я боюсь ее, эту женщину. Я чувствую, как одежда моя промокла от пота, а в ногах, изготовившихся к бегу, нарастает судорога. Я абсолютно точно знаю, что мне не сбежать от Мары³³. Её так зовут, хотя не вдруг объяснишь, почему уверена в этом.

Рано или поздно она оборачивается, пронзает меня взором. Холодная улыбка касается губ.

— Какая гостья у меня тут… Свила я ниточку, свила твою, деточка моя! Вот ты и в Нави, гостья. А я тебя жду-пожду, не дождусь, а ты возьми, и пришла, моя хорошая…

Я просыпаюсь в ледяном поту. Подушка и смятая простыня мокрые, будто вылито на них ведро воды. Саши нет, он в больнице. Его все ещё лечат, а я все ещё одна. И меня, спавшую раньше бессонно и беспробудно, вновь посетил этот кошмар. В двунадесятый раз уже. С тех пор, как Саша вернулся в мир, но всё еще не в наш дом…

Привычка обращаться к науке и информации в любом случае жизни на сей раз не помогала. Я «перелопатила» Фрейда. Ни одним вытесненным своим желанием не могла объяснить эту женщину, прочащую мне смерть. Какое же в угрозе смерти могло быть галлюцинаторное исполнение желаний (тем более, что ну ни капельки мазохизма в себе я не находила)? Я не собиралась умирать! Теперь, когда Саша остался в живых! Столько планов, столько надежд…

Да, он капризничает, и ведет себя порой агрессивно, сестрички на него жалуются. Он бывает груб со мной, раньше этого не было. Но ведь столько перенес человек, вернувшийся с того света, как говорится, и боль все еще терзает его, да и травма черепная даёт себя знать. Ничего, вернется, обласкаю, залижу все раны, будет как новый! Родной мой, милый…

Поначалу сознательно не лезла в славянскую мифологию. Не хотелось мне подпитывать сны новой фактологией. Начитаешься про Мару эту, а психика после травмы вон как хрупка…

Помнится, писала реферат на каком-то из курсов о физиологии и психологии сновидений, и посмеивалась язвительно подруга заклятая, Ирка моя:

— Вот интересно, почему ты выбрала из всех тем именно эту? Ты ж ни одного сна никогда не видела? А те, что может и видела, их по пальцам посчитать, и те тут же забыла… Это из разряда: не читал, но осуждаю. Ты не видала, а обсуждаешь, разница небольшая.

Саша с клинической своей смертью и последующим воскрешением выбил меня из колеи. И понеслось: сны, да такие яркие, словно грежу наяву. Объяснить попытаться можно, я ведь с Сашей по краю пропасти шла рядом. Держала за руку. Ну, пёс его знает, почему именно Мара?! Как родная и с детства знакомая? Нет, душой бы покривила. Ну, славянское что-то в душе живет. Не Геката³⁴ же должна присниться, я ведь не гречанка, однако. Не хочу подробностей про Мару. Кое-что помню, а нюансы не нужны…

По-настоящему я испугалась накануне дня, когда должен был быть выписан Саша домой. Не во сне только испугалась, и не проснулась с чувством тайного облегчения. Надолго затаился ужас в душе.

Мара явилась мне не молодой девушкой, а старухой злобной. Рассыпались по плечам редкие космы цвета черного с серебром. Глаза черные, синевой густой обведенные, показались светлыми, потому что окаймлял зрачок яркий пламень, а беззубый рот в обрамлении морщин был пуст и страшен. Словно пасть разверстая, и не факт, что отсутствие зубов — благо. Она тянула ко мне руки, с длинными когтями вместо ногтей, недалеко было ей тянуться. Я отпрянула во сне, и Мара засмеялась, коротко, злобно. Смрадным было ее дыхание; соседские коты, которых во множестве приютила в маленькой комнатушке полусумасшедшая бабка на первом этаже Иркиного дома, воняли куда приятней…

Как же хорошо запомнила я заклятье, которым прокляла меня Мара! Не забыть никогда этого: старуха на мосту полукруглом над черной рекою, звезды в небе жёлтые-желтые, как у тех же котов глаза, в темноте горящие, снег и лед повсюду вокруг. Тянется ко мне когтистая рука, и бормочет старуха без особого выражения слова страшные:

— По Калинову звездному мосту

Через черную речку мою, Смородину³⁵,

Ты из Яви³⁶ в Навь³⁷, из Жизни в Смерть —

Явись!

Помнится, сердце леденело, сопротивление же таяло. Меня тянуло к старухе как на верёвке, просто тащило к ней с ужасающей силой. А ноги, налившиеся тяжестью, пусть и плохо передвигались, но все же несли меня к ней неотвратимо…

Она стала чертить знаки в воздухе, и рядом с ней появлялись новые, не очень ясные фигуры. Было очевидно, что их возникновение таит новую угрозу. Помню, была фигура изо льда, и лёд был живым и подвижным, была карлица на тонких ножках, заморыш полный, я бы сегодня назвала её анорексичкой, но рядом с Марой словцо слишком современного замеса…

— Ледяница да Немога,

В душу пусть придёт тревога,

Водяница да Замора,

Поражайте без разбора…

Бейте и крушите,

Жизнь завершите…

Когда когтистая лапа коснулась моей груди, я проснулась в ужасе. И с этой поры страх не покидал меня больше, он только менял размеры и вес…

Примечания

33

Славянская богиня Мара (Морена, подательница смерти) принадлежит к первому поколению богов. По одной версии она является сестрой Лады и Лели (Живы), и создана из искр, образовавшихся от удара молота Сварогова по священному камню алатырь. По второй версии Мара — это дочь Кащея, властвовавшего в темном царстве. Описание и изображение Мары имеют свои особенности. Богиня смерти у славян порой прекрасна. Ее изображали в виде молодой девушки с белой кожей в нарядных белоснежных одеяниях с ярко черными длинными волосами, свободно развевающимися по плечам — это образ молодой богини в начале зимы. Изображение в виде старухи в износившейся одежде и с косой на плече также соответствует Маре, но символизирует окончание зимы. Богиня Мара через сны предупреждает человека о будущем, однако не каждый может увидеть в них суть. Богиня Мара известна под многими именами. Её кличут и Мораной, и Мареной. В польской мифологии эта богиня носит имя Моржаны, на словацком имя богини произносится приблизительно, как Мармуриена, а вот на чешском языке эту богиню нередко называют Смертка, правда без гласных букв что-то вроде «Smrtka» от слова смерть. Столько разных вариаций имени одной богини, сплошное разнообразие, но ведь очень интересно, откуда взялся сам корень, из которого после выросло всё это поклонение этой богине?! Платформой для образования имени богини приводится корень «Mǒr», которое имеет праславянское происхождение. Родственными к данному корню выступают древнерусское «морь», украинское «мор», болгарское «морът» и так далее. Всё это в совокупности означает увядание, умерщвление, и отсюда понятным становится, почему именно имя богини, простите за каламбур, намертво связано с самой смертью. Изначальный корень претерпевает со временем частое чередование с корнем «merti», что значит у-мер-еть. Родственными словами со вторым корнем выступают слова «mãras», что на литовском значит «мор и чума», и «marakas», что с древнеиндийского значит «смерть». Если честно, то это не особо позитивная подборка, но что уж тут поделать, как есть. Итак, имя богини Мары неразрывно связано со смертью, мором, чумой. От её имени происходят так же такие слова, как морок, марево, хмарно, морочить, марить, моросить, маракосить.

34

Гека́та (др.-греч. Ἑκάτη) — древнегреческая богиня лунного света, преисподней, всего таинственного, магии и колдовства. Была богиней смерти, ведьм, ядовитых растений и многих других колдовских атрибутов.

35

Сморо́дина (Смородинка, Огненная река, Пучай-река; от др.-рус. смо́род «смрад, сильный, неприятный, удушливый запах») — река в восточнославянских волшебных сказках, былинах и заговорах. Отделяет мир живых от мира мёртвых;, аналог древнегреческого Стикса; преграда, которую предстоит преодолеть человеку или его душе по пути на «тот свет». Калинов мост, являющийся границей, охраняется Трёхглавым Змеем. Именно по этому мосту души переходят в царство мёртвых. И именно здесь герои (витязи, богатыри) сдерживают угрожающие добру силы зла в образе различных змеев. Название «Калинов мост» происходит не от растения калина; названия обоих — однокоренные, и происходят от древнерусского слова «кали́ть», которое означает разогрев твёрдого материала (например, металла) докрасна́ и/или добела́. «Река Смородина» также называется Огненной; потому мост через неё и представлялся докрасна раскалённым. Таким образом, это — эпитет, лирико-эпическая фигура речи. В современном русском языке существуют также слова «накали́ть», «раскалё́нный», «ока́лина», происходящие от того же корня. В русских былинах также был (омонимический) персонаж Калин-царь. Образ Калинова моста как некоего рубежа встречается во многих легендах, сказаниях, а также обрядах и заговорах. И нередко значения этого символа были совершенно противоположны. Так, в одно время фраза «Перейти Калинов мост» — означала смерть, а в другое время фраза «Встречаться с кем-либо на Калиновом Мосту» — означала любить, так как замужество невесты символически осмысляется как смерть в прежнем качестве — и рождение в новом..

36

Явь, Правь и Навь — в современном русском неоязычестве «три стороны бытия» или «три мира славянского мифологического миропонимания». Впервые эта триада упоминается в Велесовой книге (которую большинство учёных признаёт подделкой, датируемой XIX или XX веком). В аутентичных источниках по славянской мифологии и фольклору известен только термин «навь», означающий мертвеца; «Явь» и «Правь» в этих источниках не встречаются.

37

Навь в Толковом словаре Даля трактуется как встречающийся в некоторых губерниях синоним слов мертвец, покойник, усопший, умерший. Б. А. Рыбаков в «Язычестве древних славян» пишет «Навьи — мертвецы или, точнее, невидимые души мертвецов. Иногда исследователи говорят о культе навий, как о культе предков, но это не так, так как предки это свои, родные мертвецы, неизменно дружественные, деды, покровительствующие своим внукам и правнукам. Навьи же — это чужие, иноплеменные мертвецы, души врагов и недоброжелателей, души людей, которых за что-то покарали силы природы (души утопленников, съеденных волками, «с дерева падших», убитых молнией и т. п.). Очень полно раскрывает сущность навий болгарский фольклор: навьи — это птицеобразные души умерших, летающие по ночам, в бурю и дождь «на злых ветрах». Крик этих птиц означает смерть; «нави» нападают на беременных женщин и на детей и сосут их кровь. В «Повести временных лет» (1092) эпидемия в Полоцке приписывается мертвецам, скачущим на невидимых конях по улицам: «навье бьют полочаны». По мнению Вяч. Вс. Иванова и В. Н. Топорова, «Навь — это воплощение смерти, а само название связано с образом погребальной ладьи (ср. неф, вен. nave: судно)» Слово «явь» используется в русском языке для обозначения действительности как противопоставления сну, мечте или бреду («мечта стала явью»). Происходит от праслав. *avь, то есть «ясно, известно». В современном русском неоязычестве навь — это мир «загробный», тогда как явь — это мир живых, мир явленный.