Чужая душа. Славянская сага. Часть 1. Аркона

О. П. Фурсин

Перед вами книга, отнесенная авторами к жанру исторического фэнтези.О чем еще книга? Об эзотеризме. И, наряду с сакральной Еленой Блаватской, будет на ее страницах некая Джулия Вонг. Что, не смотрите «Битву экстрасенсов»? Да мы в целом тоже.Есть ли в книге иностранная разведка? Конечно. Есть, к примеру, родноверы современные, попросту говоря, неоязычники. Есть, в конце концов, американские мормоны, и Митт Ромни собственной персоной, есть масоны! А есть ли ФСБ? Обижаете…

10. Детство

Я хотела бы ополчиться на врага своего, и представить его подлецом, достойным всяческого порицания. Но не могу: не дают причины, вражду породившие. И достоинства врага: он был великим человеком. Я изложу причины, дайте срок. И про врага тогда все будет ясно, а пока…

Мое детство в Коренице было безоблачным и счастливым. Что из того, что не было матери? Была тетка, сестра отца, любившая нас троих одинаково. Я не оговорилась: именно троих, поскольку у тетки был свой собственный ребенок, мой лучший на свете друг после Яромира, Веслав, двоюродный брат. Тетка вдовела; вернувшись на Руян после недолгого брака с князем из лютичей, безмерно радовалась тому, что сумела сохранить себя и сына в той войне, что разразилась после смерти мужа за власть и имущество. Она их не искала: не подобает княжне Руяна быть одной из многих… она и не стала. «Доживала» вдовий век без слез на уровне нижнего века, воспитывала детей брата и своего. Любила поесть, любила послушать певцов и баюнов⁵⁷, особенно если воспевались следующие добродетели: искренность, самоотвержение, дружелюбие, правдолюбие, великодушие, добродушие, гостеприимство, милосердие и соболезнование. Тетка не была ворчливой, ласкала нас, баловала, порой ругала. А как не ругать, коли заслужили? А заслуживали мы часто, ибо высокий род, няньки и мамки вокруг еще не означают полной безопасности. Дети есть дети…

А я вообще, наверно, была трудным ребёнком, — как теперь говорят. В нашей компании из трёх деток высоких родителей, я, девочка, как ни странно, частенько была заводилой. Злой я не была, но дерзкой, порой хитрой, а находчивой — уж точно. Бояться совсем не умела, некого мне было бояться. Из отца я верёвки могла бы вить, чего не делала, потому что любила. Он бывал со мной строг, но после, глядя на меня, вдруг умилялся душой… и прощал!

Бегать на болото нам запрещали, но как зазеваются наши стражи, так ищи-свищи нас! А как уж пугала нас тетка. То про Индрика⁵⁸-зверя расскажет, который всем зверям отец. Вот как ходит тот по подземелью, пропущает реки и кладези, как пьет из синего моря, никому обиды не делает. Не делает-то не делает, но коли непослушные какие детки, так рогом своим может и зацепить. А звери тому Индрику кланяются, как видят, и все его боятся. Тетка спрашивала:

— Которая птица всем птицам мати?

И мы отвечали ей хором, как учила:

— А Стратим-птица⁵⁹ всем птицам мати…

И выходило так, что самое место той птице у нас на Руяне. Потому что живёт она на Океане-море, и вьет гнездо на белом камне. И как набегут гости-корабельщики на её гнездо с малыми птенцами, то встрепенется Стратим-птица, заденет море белым крылом, океан-то и колеблется. Топит корабли гостиные с товарами драгоценными! Тетка пугала:

— Добегаетесь, допрыгаетесь! Вот как убежите от нянек, как в прошлый раз… Набежите на белый камень! И вот оно, гнездо; и будет буря, пострашней той, что была. Не только корабли утопит, но и остров наш, поди, сумеет…

Но не удавалось нас застращать. Лазили на болото за голубикой, которая даже уронив листы, все еще стояла обсыпанная ягодами, манила нас и звала. Но в пору цветения багульника с его дурманящим ароматом⁶⁰ прогулки были и впрямь опасны. Веcлав однажды как-то сразу опьянел, и мы с Яромиром тащили его, чуть не плача, за руки и ноги, и дотащили. Тетка ругала нас на чем свет стоит, а мы радовались, что жив братишка. Пусть лучше тетка ругает и ругает, чем что случилось бы! Опасностей хватало! А сама трясина с ее «окнами» — лужицами или небольшими озерцами с прозрачной водой?! Чистые ловушки: тонкие прослойки бурой травы, а под ними водные пропасти. А привлекательные полянки, покрытые сочной зеленью и яркими цветами — коварные цветники, скрывающие под собой бездонные пучины! Даже мелкие зверьки, забежав на такую поляну, могут провалиться и погибнуть. А мы видели однажды корову, ненароком заблудшую через дыру в частоколе на такой «цветник», поглотило ее болото с чавканьем, прежде чем пришла помощь.

Помню, как собирали облепиху: сбросят братья рубашонки, расстелют на земле, трясут кусты, а она, если раз промерзшая, так и сыплет желтыми ягодами. А была же ещё и брусника! Таких воспоминаний много сохранила память. Но какая память, чья?

Надо полагать, моей души? Насколько нравилось мне видеть сны и «вспоминать» прежнюю жизнь, настолько я боялась спрашивать себя, что все это значит. У меня прежней ответа не было, у меня сегодняшней было две памяти. Дневная и ночная. Я так погрузилась в ночную, что дневная не успевала пробиться. Если только Саша не врывался, грубо, по-хамски…

Народ в Коренице жил интересный. В обычное время все больше женщины да дети. Мужчины появлялась и исчезали. И были они те самые «корабельщики», о которых уже говорилось, только не «гости», а свои.

Конечно, на наших лодиях и солью торговать ходили под парусами, и янтарь обработанный вывозили. Но не это было главным промыслом. Земледелие было у нас малое, ремесла развивались, в основном в третьем большом городе — Венете. Но это так, пустяки, железо ковали, шили обувь, работали по серебру, с тем же янтарем возились. Не пустяки были те деньги, что привозились в Храм гостями, прибывшими на поклон к Световиту. Но их становилось меньше с каждым годом, потому что все меньше родственных племен хранило родную веру. И оставалось — что?

Не просто так угрожали нам даны. Последние наши походы и набеги опустошили берега соседней страны, сократили её население. Конечно, память наша хранила и их грехи по отношению к нам, но, видимо, на сей раз чаша весов явно склонилась на нашу сторону. Настолько явно, что даны угрозу оценили. Наверно, нужен был иной властелин, который мог бы возглавить народ. И он уже был рожден и взрастал в среде данов как повелитель…

Примечания

57

Здесь: певцы и сказочники, заговаривающие и увлекающие человека.

58

И́ндрик — животное в славянской мифологии. Упоминается в стихе о Голубиной книге (сборник восточно-славянских народных духовных стихов конца XV — начала XVI века, в вопросах и ответах которого даются сведения о происхождении мира, людей, сословий, сведения географические, естественно-научные и другие), книжных источниках, былинах.

59

Стародавние сказания утверждают, что Стратим-птица — прародительница всех птиц и птицелюдей — живет на море-океане. Когда кричит Стратим-птица, подымается страшная буря. И даже если всего лишь поведет она крылом, море волнуется, колышется. Но уж если взлетает Стратим-птица, тут уж такие валы вздымаются, что потопляет море корабли, разверзает бездны глубочайшие и смывает с берегов города и леса. В этом смысле она подобна Морскому царю. В некоторых сказаниях она помогает герою выбраться с безлюдного острова и долететь до земли — за то, что он спасает и милует ее птенцов. Топит она корабли гостиные с товарами драгоценными. Когда Стратим встрепенется, во втором часу после полуночи, запоют все петухи да на всей земле….

60

Русское название «багульник» происходит от старинного глагола «багулить», что значит «отравлять», а забытое в наше время, производное от него прилагательное «багульный» значит: ядовитый, одуряющий, терпкий, крепкий. В этом названии отражена характерная особенность этого кустарника — сильный, удушающий запах. Научное же название багульника — «ледум» (Ledum) происходит от греческого ledon — так древние греки называли растение, из которого добывалась ароматическая смола — ладан (ladanum). Во время цветения выделяет в воздух вещества, которые в больших количествах оказывают неблагоприятное воздействие на человека (головная боль). Ядовито не только само растение, но и мед, собранный с его цветков (так называемый «пьяный» мёд, который нельзя употреблять в пищу без кипячения.