Не говорите Альфреду

Нэнси Митфорд, 1960

Фанни Уинчем давно привыкла к тихой, уютной жизни с любимым мужем – добродушным оксфордским ученым Альфредом. Но все меняется, когда Альфреда назначают британским послом в Париже. Светские интриги вместо мелких местных сплетен, общение с членами королевских семейств и представителями мировой финансовой элиты вместо людей науки… Положим, к такому еще можно привыкнуть. Как и к двоюродной племяннице, а теперь и пресс-секретарю Фанни – зоозащитнице Норти, выполняющей свои обязанности спустя рукава, зато пользующейся большим успехом у французских политиков. Но главным предметом беспокойства Фанни становятся ее своенравные дети, протестующие против традиционных ценностей родителей. И все это на фоне дипломатических проблем, которые требуют от новоиспеченного посла и его жены немало внимания…

Глава 2

Естественно, я мало спала в ту ночь. Поначалу в голове крутились вполне рациональные мысли; шли часы, и мысли становились все более и более фантастическими. Потом, когда я уже пребывала между бодрствованием и сном, мысли приняли характер ночного кошмара. Прежде всего, мне было радостно осознавать, что заслуги моего дорогого Альфреда наконец публично признаны и он получил блистательный приз (как мне казалось), который вознаграждает его за то, что он такой хороший и умный. Альфред даром пропадал на ниве пасторской теологии, хотя его лекции на богословские темы производили неизгладимое впечатление на тех, кто их слушал. Во время войны Альфред занимал пост государственной важности; после этого я вполне ожидала увидеть, как он находит свое место в этой сфере. Но (то ли от недостатка амбиций, то ли из-за отсутствия возможностей, я так толком и не разобралась) когда его военная работа завершилась, он тихо вернулся в Оксфорд и, похоже, был обречен остаться там до конца дней. Со своей стороны, я уже рассказывала^[11], как, будучи пылкой молодой новобрачной, я нашла университетскую жизнь разочаровывающей. Это мнение я так и не изменила. Но я привыкла быть женой дона, я точно знала, что это понятие подразумевает, и чувствовала себя соответствующей требованиям, только и всего. Годы летели, ничем друг от друга не отличаясь, поколения юношей-студентов приходили и уходили. Я считала, что они так же похожи друг на друга, как и бегущие годы. Став старше, я потеряла интерес к компании подростков. Мои собственные дети все вылетели из гнезда: двое младших находились в Итоне, Бэзил… о, где же он сейчас и когда мне следует поделиться своими страхами с Альфредом? Бородатый Дэвид, старший, был доном в одном из краснокирпичных университетов^[12] и жил в ногу со временем — во всяком случае, так он меня информировал. Я часто думала, что потребность женщины в детях почти полностью физическая. Когда они младенцы, их прижимаешь к себе, целуешь и шлепаешь и имеешь с ними буквально животную связь. Но когда они вырастают и покидают гнездо, они уже едва ли тебе принадлежат. Много ли мальчикам проку сейчас от меня? Что же касается Альфреда, оторванного от всех человеческих эмоций, то более чем вероятно, что, если бы мне было суждено исчезнуть, он бы просто ушел жить в колледж, где чувствовал бы себя так же счастливо, как и со мной. Что я вообще делаю на земле и как собираюсь заполнить тридцать с чем-то лет, которые мне, возможно, еще предстоит прожить до могилы?

Конечно, я знала, что подобное состояние ума распространено среди женщин среднего возраста и среднего класса, чьи дети вышли в мир. Его причины, как психологические, так и физиологические, хорошо изучены в наши дни, и также известен факт, что средства от этого нет. Чего нельзя излечить, то следует терпеть. Однако чудесное назначение Альфреда может оказать исцеляющее действие. Я часто мечтала оставить после себя след своего существования — ракушку на морском берегу вечности. И вот мне представляется шанс. Альфред может стать одним из тех полномочных послов, чьи имена вечно вспоминаются с благодарностью и уважением, и часть этой репутации будет принадлежать мне. В самом крайнем случае, теперь я получу маленькое, миниатюрное место в истории как один из обитателей знаменитого дома.

Все это было довольно мажорной, если не напыщенной полночной дребеденью. Но ближе к утру меня начали одолевать сомнения и страхи. Я мало знала о Париже и о дипломатической жизни, но понимала, что сэр Льюис и леди Полина Леон, которых мы должны будем сменить, держали там блестящий двор, аналогичный великим посольствам прежних времен. Было общепризнанным, что леди Леон более красива, очаровательна и остроумна, чем любая другая женщина в свете. Нелепо полагать, что я сумею с ней конкурировать, — как я смогу хотя бы просто приемлемо заполнить ее место? У меня не только нет никакой подготовки и знания дипломатии, но имеются и недостатки. Я, например, не могу запомнить малознакомых людей, будь то их имена или их лица или вообще что-либо о них. Я плохая домохозяйка. Когда я впервые попала в Оксфорд молодой женой, то решила не быть такой, как жены других донов в этом отношении; начать с того, что мои званые обеды станут значительно лучше, чем у них. Однако таланты моей дорогой домработницы миссис Хизери никогда не превышали определенного уровня, у меня было четверо голодных мальчишек, уминавших витамины, и муж, который не замечал, что ест. Когда отменили продовольственные карточки, пища других людей улучшилась, моя — нет. Я не возглавляла крупное домохозяйство и не имела более трех слуг (одна из них — приходящая). Какова окажется «домашняя» сторона посольства, плохо управляемая мной? Приезжающие с визитом министры или, хуже того, члены королевской семьи станут жаловаться, и это будет скверно для Альфреда. Моя одежда? Лучше уж накрыться покрывалом. Итак, со своей рассеянностью, простой едой и странной одеждой я стану объектом насмешек в дипломатической жизни, позорищем и анекдотом.

Мне необходимо было хоть немного поспать и забыть обо всем этом. Да, я стану посмешищем. Я начала воображать себя в несуразных ситуациях. Этот глупый обычай всех целовать — совершенно новый после войны. Мои бывшие студенты, навещавшие меня во время учебы, и другие друзья-мужчины целуются со мной при встрече; это сделалось машинальным жестом. Например, прием в каком-нибудь официальном месте, очень пышный и значительный. По чистой рассеянности я целую президента республики.

Я страдаю от слабых лодыжек и иногда неожиданно опрокидываюсь. Когда подобное случается на Терл-стрит в Оксфорде, это полбеды; меня поднимает какой-нибудь дружелюбный молодой человек, я иду домой и меняю чулки. Мысленная картина: Триумфальная арка, военный оркестр, гирлянды, телевизионные камеры. Хлоп — я шлепаюсь на землю и гашу Вечный огонь. Нет, мне сейчас просто необходимо избавиться от этих полукошмаров, подрывающих мой моральный дух. Я встала около окна и, наблюдая, как первые лучи солнца падают на колледж Крайст-Черч, позволила себе основательно озябнуть. Потом отправилась обратно в свою теплую постель и провалилась в сон без сновидений.

Утром, когда я поведала Альфреду некоторые из этих пугающих мыслей (опустив, однако, мысли о поцелуях и падениях), он произнес:

— Я не хотел, чтобы ты, лежа в постели, накручивала себя, и поэтому специально не упомянул вчера вечером о твоей стороне этого дела. Я рад, что Филип в Англии, и попросил его прийти и пообедать с тобой сегодня. Ты получишь возможность обсудить все это с ним и успокоиться. А мне нужно уехать на несколько часов в Лондон.

— Конечно, ведь мы найдем в Париже Филипа — я совершенно забыла, что он там. Какое утешение!

— Да, и для меня тоже большое утешение. Кстати, не забывай, что светская сторона совершенно неважна. Я говорил тебе вчера вечером, что моя миссия рассматривается как весьма серьезная; уравновешенность и безопасность — вот ее основные пункты. При Леонах в чести были сi-devants ^[13], я же намерен сосредоточиться на политиках и людях, имеющих реальное значение. Пожалуй, твои, осмелюсь сказать, наиболее взбалмошные родственники могут потерять охоту наносить нам слишком много визитов.

— Да, дорогой, я совершенно согласна. Но мальчики…

— Мальчики! Ну конечно, тот дом будет и их домом всякий раз, как они захотят приехать.

Ясно, что сейчас был неподходящий момент упоминать о моих тревогах по поводу Бэзила. Но так или иначе, вскоре начинались каникулы, и предполагалось, что Бэзил прервет подготовку к экзамену, чтобы поработать самостоятельно в каком-нибудь тихом месте. Я решила подождать и посмотреть, что произойдет.

Филип Клифф-Макгрейв появился в моей гостиной в час дня. На десять лет моложе меня, он был моим любимцем среди всех студентов, которые прошли, так сказать, через наши руки. Из-за войны он поступил в Оксфорд поздно, уже не юношей, а мужчиной. Он был, как я думаю, слегка влюблен в меня, и я могла бы легко ответить взаимностью, если бы пример моей матери Сумасбродки навсегда не отвадил меня от подобных приключений, которые, как я заметила, начинаются весело, а заканчиваются печально. Однако мы прошлись по приятной тропинке нежной дружбы, и я продолжала тепло относиться к нему. Филип был самым элегантно одетым мужчиной из всех, кого я знала, и одним из тех людей, которые, кажется, родились со светскими манерами. Альфред считал его блестящим.

— Ну! — воскликнули мы оба, глядя друг на друга и смеясь.

— Madame l’Ambassadrice ^[14]. Слишком потрясающе, чтобы выразить словами. О преемнике сэра Льюиса ходили самые разные слухи, но реальность определенно удивительнее вымысла. Подумать только, на сколько званых обедов меня пригласят, когда выяснится, что я вас знаю!

— Филип, я в ужасе!

— Разумеется. Они сожрут вас, все эти роскошные женщины. Во всяком случае, попытаются это сделать вначале. В перспективе, уверен, вы себя защитите.

— Вы несносны — Альфред сказал, что вы меня обнадежите.

— Да, да, я просто дразнюсь.

— Будьте осторожны — я в неважном состоянии. Столько всего мне нужно у вас спросить. С чего начать? Леоны знают?

— Что они уезжают? Да.

— Я имею в виду, про нас?

— Когда я уезжал, три дня назад, ему было сказано, что существует такая возможность. Думаю, они останутся довольны. То есть для нее станет ударом покинуть посольство, но если необходимо передать свое место кому-то, она бы предпочла, чтобы это был кто-то вроде вас.

— Кому-то скучному?

— Кому-то непохожему. И самое главное, не жене коллеги. Вы не представляете, какова ревность между женами на этой службе. Что же касается сэра Льюиса, он типичный карьерный дипломат. Презирает непрофессионалов и уверен, что Альфред превратит эту работу в дьявольский беспорядок. Это, конечно, значительно смягчит ему удар расставания со службой.

— Филип, скажите мне, почему они выбрали Альфреда?

— В соответствии со своими хитрыми уловками.

— Так что же нас ждет?

— Не надо нервничать. Я только хочу сказать, что когда война благополучно закончилась, Антанта справилась, союзники были влюблены друг в друга — не правители, а обычные люди. Все были заняты собственными внутренними проблемами. Тогда сэра Льюиса послали пленять французов. Как он в этом преуспел — они стали совсем ручными! Теперь же, когда мы входим в бурные воды, они посылают Альфреда, чтобы озадачить их.

— А он их озадачит?

— Точно так же, как и остальных. Вся его карьера была одной длинной загадкой, если вдуматься. Что он делал с Эрни Бевином^[15] во время войны? Вы когда-нибудь это понимали? И никто не понимал. Вы знали, что он завтракает на Даунинг-стрит, 10, наедине с премьер-министром, по крайней мере раз в неделю? Держу пари, что нет. Или что хорошо информированные люди считают его одним из тех, кто действительно правит страной?

— Альфред очень таинственный, — произнесла я. — Я часто думаю, что именно поэтому я с ним счастлива. Гладкое стекло такое скучное.

— Мне интересно увидеть его за работой. Нет сомнения, что он будет держать Буш-Бонтана и его честную компанию в состоянии хронической растерянности, что может стать весьма полезным.

— Кто такой Буш-Бонтан?

— Моя бедная Фанни, вам следует подучить политическую ситуацию. Определенно, вы о нем слышали — он французский министр иностранных дел.

— Они часто меняются.

— Да, но есть те, кто возрождается, как солдаты в «Фаусте», и он один из них.

— Я знаю Мендеса-Франса.

— Только потому, что в нем есть слово «Франция». Все в Англии о нем слышали, поскольку о мистере Мендесе-Франсе распространяется «Дейли пост», что делает его имя легким и приятным.

— Я знаю о генерале де Голле.

— Да, но вы можете забыть о нем, по крайней мере на данный момент.

— Возвращаясь к Леонам. Она очень не хочет уезжать?

— Все жены послов не хотят. Они обычно кричат: «Encore un instant, M. le Bourreau»^[16]. Бедная Полина, да, она в отчаянии.

— И вам будет очень жаль потерять ее?

— Да. Я ее обожаю. В то же время, Фанни, поскольку вы идете ей на смену, я буду на вашей стороне.

— А здесь должны быть стороны? Должны ли мы быть врагами?

— Никогда не бывает иначе. Лучше вам знать порядок. К тому времени, как вы приедете, ее уже торжественно проводят на Северный вокзал. Весь Париж соберется там — фотовспышки, цветы, речи, слезы. Всему миру придется услышать — не напрямую от нее, а из разных источников, — какие мерзавцы вы с Альфредом. Полагаю, что я буду плыть против течения — но не до изнурения. Несколько вялых гребков, потому что все быстро поменяется. Дело в том, что пока вы не приедете, парижское общество будет проклинать ваше имя и желать вам смерти, но с того момента, как вы переступите порог посольства, вы станете совершенно восхитительны. Вскоре мы услышим, что Леоны никогда по-настоящему не ценились в Париже.

— А вы циничны!

— Такова жизнь. Имейте в виду, что их друзья будут продолжать их любить, давать в их честь званые обеды, когда они вернутся, и так далее. Но людей всегда привлекают власть и высокая должность. Такое учреждение, как посольство, к которому тяготеют правители земные, важнее для его обитателя, чем самое красивое лицо, самое доброе сердце, самая старая дружба. Полно вам, Фанни, я полагаю, вы достаточно знаете свет, чтобы в этом разобраться. В данном случае вы та, кто оказывается в выигрыше. Скоро все будет выглядеть так, словно Полина там никогда и не была хозяйкой — Полина Леон. Полина Боргезе никуда не уезжает, она, так сказать, сидящий арендатор^[17].

— Почему Полина Боргезе?

— А это был ее дом, знаете ли. Мы купили его у нее, с мебелью и всем прочим, после Ватерлоо.

— Вы меня не слишком обнадежили. Есть еще кое-что, Филип, — одежда. Конечно, всегда имеется маленький бутик Эллистона, но он такой дорогой.

— Я бы не беспокоился. Как только вы туда прибудете, сразу же договоритесь с одной из местных портних. Разве вы недостаточно состоятельны сейчас, Фанни?

— Да, сейчас мы богаче. Мой отец оставил мне довольно приличное наследство — я была удивлена. Но из-за мальчиков и многого другого я никогда не считала, что мне надо тратить деньги на себя.

Затем Филип рассказал мне об управлении посольством, и я почти успокоилась. По его словам, этим делом занимаются главный аудитор и домоправитель.

— Вам только понадобится секретарь по связям с общественностью — какая-нибудь милая скромная девушка, которая не сразу выйдет замуж.

— Я размышляла об этом. У моей кузины Луизы Форт-Уильям есть такая — Джин Макинтош.

— Да, я ее знаю. Не сгусток энергии, верно? Между прочим, кого, вы думаете, я встретил на коктейль-приеме вчера вечером? Лорда Алконли.

— Не может быть! Что он там делал?

— Он стоял спиной к стене, с большим бокалом воды в руке, сверкая глазами. Остальные члены компании сбились вместе, как стадо оленей, со старым львом невдалеке. Это было впечатляюще — не так уж приятно.

Назначение Альфреда было хорошо воспринято достойными доверия газетами, отчасти, без сомнения, потому, что многие из их сотрудников учились в Оксфорде и знали его по университету. «Дейли пост» была настроена резко против. Эта маленькая газета, когда-то считавшаяся подходящей для чтения в классе, затем была куплена конкурентом по прозвищу Старый Ворчун и теперь отражала его предвзятые воззрения. Она кормилась скандалами, бедами и всеми видами человеческого несчастья, выставляемыми с неким злобным ликованием, которым публика, вероятно, наслаждалась, ведь чем более жестоко «Дейли пост» терзала своих жертв, тем сильнее поднимался ее тираж. Ее политика, если можно сказать, что таковая у нее имелась, заключалась в том, чтобы быть против зарубежных стран, учреждений культуры и существующих правительств, консервативных или лейбористских. Самое главное — она питала ненависть к Министерству иностранных дел. Лейтмотив их песни в данном случае был таков: что толку в содержании дорогостоящего внешнеполитического ведомства, которое не может представить на пост посла в Париже обученного человека, а вынуждено обращаться к профессору пасторской теологии.

Французские газеты держались дружелюбно, разве что растерянно. «Фигаро» выпустила передовую статью члена Французской академии, в которой слово «пасторская» было умышленно неправильно истолковано, а слово «теология» вообще бойкотировалось. Здесь лейтмотивом стал рыцарь на белом коне (Альфред), который приезжает к пастушке в ее саду (Марианне^[18]). И никакого упоминания о жене и сыновьях рыцаря (Альфред был теперь рыцарем — он побывал в Лондоне и видел королеву).

Я получила много поздравительных писем, восхваляющих Альфреда и меня, рассказывающих, как хорошо мы подходим для работы, которую нам надлежит выполнять, а потом заводящих разговор о каком-то ребенке, или друге, или протеже автора письма, желавшем присоединиться к нашему ведомству в любой должности. Луиза Форт-Уильям, всегда практичная, опустила похвалы и предложила мне Джин. Альфред знал эту Джин, она училась в Оксфорде, и не причислял ее к моим взбалмошным родственникам. С его одобрения я написала и пригласила ее быть нашим пресс-секретарем.

Коллеги Альфреда по Оксфорду и их жены обратили мало внимания на нашу новость. Меня это не удивило. Никто из тех, кто не жил в университетском городе, не имеет представления о его отстраненности от мира. Доны живут, как затворники в монастыре, вне времени и пространства, занятые лишь кругом своих повседневных обязанностей; послы в Париже не входят в сферу их интересов и не волнуют их ни в малейшей степени. Стать директором колледжа или деканом показалось бы им более выдающимся достижением. Да, должна признать, были богатые, искушенные в жизни доны, чьи жены одевались у Диора, и они знали о Париже и посольствах — крохотное меньшинство на задворках университета во всех смыслах. Они даже не жили в самом городе, как мы. Они считали Альфреда занудой, он игнорировал их; их жены игнорировали меня. Эти «диоровские» доны были недовольны нашим назначением, они долго и громко смеялись, как информировали нас добрые друзья, над самой этой идеей и отпускали остроумные шутки в наш адрес. Без сомнения, они думали, что эта честь больше подошла бы им. Как же я была с ними согласна!

После двадцати пяти лет университетской жизни мое мироощущение было более схоже с мироощущением донов монашеского типа, чем «диоровского»; но, хотя у меня имелось мало непосредственного мирского опыта, я знала, что представляет собой большой свет. Моя кузина Линда была с ним в контакте, и моя мать всегда являлась его частью, даже во время самых диких своих чудачеств. Леди Монтдор видела реальную жизнь сквозь розовые очки, однако знала свет и его принципы, как свои пять пальцев. Недаром я была при ней кем-то вроде фрейлины. Как бы мне хотелось, чтобы она была жива и увидела, что принесла мне судьба, — подобно «диоровским» женам, она стала бы глумиться и не одобрять, но в отличие от них, без сомнения, находилась бы под впечатлением.

Наш летний отпуск прошел как обычно. Мы с Альфредом поехали погостить у Дэви Уорбека, в Кенте, и нанесли один-два других визита. Наших младших мальчиков, Чарли и Фабриса, с нами почти не было. Их пригласил юноша по имени Сигизмунд де Валюбер, учившийся с ними в одном итонском колледже, погостить у него в Провансе, после чего все трое отправились охотиться в Шотландию. Бородатый Дэвид присылал открытки из Озерного края — он был там на пешей экскурсии. Что же касается Бэзила, то жив он или умер — я понятия не имела. Я сообщила Альфреду, что он уехал в Барселону, восстановить свой испанский. Очень скоро мы приблизились к последним дням августа и нашей монотонной и привычной оксфордской жизни.

Примечания

11

Отсылка к роману Н. Митфорд «Любовь в холодном климате».

12

Краснокирпичный университет — университет, основанный в конце XIX — начале XX вв.; здание обыкновенно строилось из красного кирпича; университет второго разряда, то есть любой, кроме Оксфордского, Кембриджского и Лондонского.

13

Бывшие (фр.).

14

Госпожа жена посла (фр.).

15

Британский профсоюзный руководитель и государственный деятель.

16

«Еще минуточку, господин палач» (фр.). Фраза приписывается Жанне Дюбарри, официальной фаворитке французского короля Людовика ХV.

17

Арендатор, который уже занимает помещение, особенно при смене владельца.

18

Символ Французской республики, а также прозвище Франции с 1792 года.