Желания требуют жертв

Нина Халикова, 2017

В центре нового романа Нины Халиковой – самые сильные человеческие чувства: любовь, ненависть, ревность, зависть. Прима балетной труппы Милена Соловьёва, удивительно талантливая и красивая, но при этом бездушная и эгоистичная, поглощена исключительно собой, сценой, своим успехом. Безумная любовь Платона Кантора, его страдания и ревность, как и зависть и ревность коллег, её абсолютно не волнуют. Но на генеральной репетиции Милена внезапно умирает на сцене. Её загадочная смерть настолько поразила Петра Кантора – деда Платона, что тот начинает самостоятельное расследование, итог которого не мог предугадать даже такой старый и мудрый человек.

VII

Сквозь дома был виден едва уловимый дождливый закат. Серж стоял на остановке, дожидался троллейбуса, втягивая в себя прохладный воздух улицы, и заодно с удовольствием и полной боевой готовностью разглядывал проходящих мимо него женщин. Несмотря на тот факт, что Серж был избалован женщинами, пресыщен женщинами, и временами ему казалось, что даже самые разные женщины все более или менее одинаковы, сейчас он с определённым мужским азартом смотрел им вслед, и они, казалось, также не без интереса обращали на него внимание. Он знал, что нравится женщинам, видел, как они любуются его узкими бёдрами, как их пленяет его мощная грудь, сильная шея, он затылком ощущал, как эта мужская победоносная красота их притягивает, как она их привораживает. Только на улице Серж чувствовал себя настоящим хозяином жизни, отчего высоко и глупо задирал свой подбородок. Дома всё было не так. Там вечно опекающая мать, обволакивающая своей заботой, будто он какой-то недоразвитый уродился. В театре Аська с Милкой вцепились в него мёртвой хваткой, просто прохода не дают, даже несмотря на его лёгкое, но плохо скрываемое пренебрежение по отношению к ним. Ася, правда, пытается цепляться за него деликатно, со свойственным ей сдержанным благородством, и на том спасибо, а Милка… ну, Милка есть Милка, это отдельная история.

А Серж мечтал встретить недоступную женщину, ускользающую женщину, женщину-видение, женщину-призрак, которую нужно долго и трудно завоёвывать. В чём он как раз видел неиспытанное доселе наслаждение, ибо таких женщин ему пока не довелось повстречать. В долгие ухаживания он вкладывал особый смысл, для него они означали зарождение главного, ещё неиспытанного, неведомого чувства. В этом-то, как ему казалось, была особая прелесть душевного наслаждения, совершенно несравнимая с наслаждением физическим. Он понимал, что такие отношения не имеют ничего общего с обыденной заученной фальшью, которой сейчас все так ловко научились пользоваться.

Подобные юношеские фантазии, конечно же, ничуть не мешали ему обращать внимание на женщин в целом, не сторониться их, но на его лице всё чаще и чаще стала появляться циничная мужская ухмылка. О чём эта бесовская усмешка, было понятно только ему самому да ещё, пожалуй, его ясновидящей матери Софье Павловне.

Наконец-то замёрзший, продрогший Серж увидел вдали приближающиеся огоньки. В троллейбусе было немноголюдно и тепло, усталая кондукторша из последних сил окидывала сканирующим взглядом вошедших, таких же усталых пассажиров. Ей бы очень хотелось, чтоб все поскорей расплатились и ушли, и вообще чтобы весь этот день — впрочем, как и все предыдущие и все последующие — побыстрее уже закончился. В троллейбусе сидели люди с лицами не то чтобы опустошёнными или потерявшими надежду, бедняги, измученные тяжким трудом, но люди как будто слишком уставшие от жизни, с печатью отчаяния в глазах, отчаянием, не маскирующимся этикетом, а, напротив, хорошо читающимся по их вечерним лицам.

Серж, не обращая особого внимания на окружающих, уселся на двойное сиденье из коричневого, сильно потрёпанного дерматина, засунув руки поглубже в карманы брюк и запрятав подбородок и всю нижнюю часть лица в высокий воротник куртки. Ему хотелось и отдохнуть, и отогреться. Троллейбус с глухим скрежетом медленно тащился по освещённому проспекту, городские мерцающие фонари сначала плыли ему навстречу, а поравнявшись, на мгновение замирали и потом разбегались в разные стороны. В тепле троллейбуса Сержа разморило, появилась лёгкая осоловелость от привычной езды по одной и той же дороге, и ему захотелось спать. Он поуютнее укутался в свою куртку из искусственного меха, прижался головой к прохладному запотевшему стеклу и быстро задремал. Перед глазами тут же возникла женщина в тёмном платье с выпуклыми пуговицами на полной груди и почему-то белыми босыми ногами. Она медленно наклонила своё свежее молодое незнакомое лицо к лицу Сержа, а затем, проведя кончиком пальца по его щеке, осторожно прикоснулась к ней пухлыми губами. Серж испытал чарующее восхищение, смешанное с жадным мужским любопытством к её волнующим формам. Горячая волна прошлась по его телу, от затылка до пяток, мурашки так и побежали по голове. Ему тут же захотелось ощутить на себе всю тяжесть её крепкого, упитанного тела и в тишине уснувших мыслей, но пробудившихся желаний погрузиться в теплоту её женских объятий и поскорее позабыть давно опостылевшую балетную худобу вместе с костлявой утончённостью его нынешних подруг. Он даже почувствовал лёгкую ломоту в шее и спине и, предвкушая наслаждение, собирался протянуть руку, чтобы половчее и покрепче обнять девушку. Но тут же так некстати проснулся. Девушка исчезла, а всё его тело ломило от неудобного положения. В первое мгновение пробуждения Серж растерялся, щека ещё чувствовала поцелуй и оттого горела, а ему самому не хотелось отрываться от сладостных фантазий. Он снова сомкнул веки, чтобы увидеть её ещё раз, но вместо прелестной незнакомки появилось просящее, умоляющее лицо Аси Петровской. Серж быстро открыл глаза, спать ему резко расхотелось. Сегодня он опять сам себе пообещал наконец-то ей позвонить или даже забежать к ней на часок перед сном, и опять, кажется, обманул. Не её обманул, нет, он обманул самого себя. Ася, конечно, не первой свежести невеста, это понятно, но когда он её ласкает, в ней проступает что-то очень настоящее, волнующее, цепляющее за душу, что-то такое неподдельное, чего он никогда не встречал у других женщин. И ему это нравится. Жаль, что она не родилась лет на двадцать позже. Возможно, тогда у них бы вышла чудесная love story^[5].

Если бы у него, у Сержа, были силы и время, то он обязательно испытал бы сейчас к себе нечто похожее на отвращение, но ему было всегда недосуг, к тому же эти чёртовы репетиции выматывают так, что и сил катастрофически недостаёт. Он научился прощать себя. Он ведь не образец совершенства, и потому незачем себя казнить. И ему захотелось вдруг, чтобы Ася Петровская его пожалела, чтоб она его утешила, потому что в её утешениях, в её объятиях можно и спастись от терзаний совести, и оправдаться, и потеряться во времени, и не слышать и не видеть ничего, как в материнской утробе. И рука Сержа, как бы сама по себе, проворно достала телефон из кармана куртки и набрала её номер:

— Ася, до утра я свободен. Угостишь чашкой кофе? — и, не услышав мгновенного радостного ответа, он спросил уже более настойчиво и почти раздражённо: — Ну так примешь или нет?

Примечания

5

История любви (англ.).