Крик

Николя Бёгле, 2016

Психиатрическая больница «Гёустад» в Осло. На рассвете холодного зимнего дня одного из пациентов находят задушенным. Рот его открыт в безмолвном крике. Приехавшая на место происшествия инспектор полиции Сара Геринген сразу поняла, что столкнулась с делом из ряда вон выходящим. Вопросы возникают один за другим: что за странный шрам в виде числа 488 на лбу жертвы? Откуда взялись зловещие рисунки на стенах больничной палаты, где его содержали? Почему руководство больницы почти не обладает информацией о личности человека, который провел там больше тридцати лет? Так для Сары началось запутанное и крайне опасное расследование, которое заставит ее немало помотаться по миру: Париж, Лондон, вулканический остров Вознесения, заброшенные шахты Миннесоты, Ницца… Напарником ее окажется французский журналист Кристофер Кларенс, вместе с которым ей предстоит открыть ошеломляющую правду, похороненную в сверхсекретных лабораториях.

Глава 4

Сара подошла к бронированной двери сектора C. Двое криминалистов уже были на месте, и теперь ей удалось рассмотреть их лучше — оба были в комбинезонах с откинутыми капюшонами, медицинские маски болтались на шее. Худой брюнет с очень строгим видом стоял рядом с женщиной лет тридцати, которая пристально смотрела на инспектора. Неужели заметила, как у нее трясутся руки, до того как Сара успела засунуть их в карманы джинсов?

Пока они ждали офицера Нильсена и директора, у Сары пискнул мобильный — пришло сообщение.

«Привет, сестрица. Ты не забыла, что у Мойры сегодня пятый день рождения? Ждем вас к семи часам. Я тебя люблю. До вечера!

P. S. В аттаче фотка, которую я недавно нашла. На ней тебе тоже пять лет!»

В надежде, что это поможет справиться с дурнотой, она увеличила прикрепленный к тексту снимок. На экране появились мордашки двух рыженьких девочек в веселом свете пяти свечей на торте. Прижавшись щека к щеке, девочки собирались задуть огоньки, но не выдержали и прыснули от смеха и теперь хохотали, показывая молочные зубы.

Сара тут же пожалела о том, что открыла снимок, — паническая атака накатывала мощной волной, и уже не было ни энергии, ни времени справиться с ней.

— Ваши дочки? — спросила криминалист.

Ее голос прозвучал словно сквозь вату. Сара почувствовала покалывание в кончиках пальцев рук и ног, все вокруг показалось вдруг чуждым, незнакомым, ее охватило парализующее ощущение катастрофы, страшного поражения, в которое превратилась взрослая жизнь, столь далекая от детских мечтаний.

В горло как будто воткнули металлический прут, перекрывший дыхание. Высоко держа голову, Сара ринулась к тому коридору, из которого вышла, — в суматохе истерических мыслей она вспомнила, что проходила там мимо туалета. Опасение грохнуться в обморок под ошеломленными взглядами криминалистов и вот-вот подоспеющих Нильсена с директором придало ей сил. Но дверь коридора, в который она хотела вернуться, в этот момент открылась, и в проеме возникла высокая фигура профессора Грунда; за ним маячили широкие плечи полицейского.

— Может, вы наконец объясните, что происходит? — раздраженно спросил Грунд.

Не обратив на него внимания, Сара промчалась мимо, отыскала дверь туалета, бросилась в первую же кабинку, захлопнула створку и, дернув задвижку, опустилась на крышку унитаза. Плотно сжав губы и размеренно дыша через нос, попыталась унять сердцебиение, но грудь разрывалась от боли. В ушах громыхали крики Эрика: «Все кончено, Сара! Мы сами все испортили! Наш брак превратился в чертов проект по зачатию ребенка!» Так муж оправдывался за измену и за то, что решил ее бросить.

Да, возможно, она слишком хотела ребенка и забыла обо всем остальном. Она так яростно сражалась со своим телом и укрепляла дух, чтобы не дрогнуть в этом испытании, что для Эрика у нее уже ничего не оставалось. Но она всегда готова была его выслушать и попытаться понять. Всегда. Так почему же он не поделился с ней собственными переживаниями до того, как сделалось слишком поздно?

В глубине души Сара знала ответ на этот вопрос, и боль стала еще острее. Не поделился просто потому, что не видел необходимости.

— Инспектор, у вас все хорошо? — донесся из коридора зычный голос офицера Нильсена.

Сара перепугалась, что ее застанут в таком психологическом раздрае, и от страха в голове слегка прояснилось. В хаосе эмоций мелькнула разумная мысль: работа — последнее, что ей еще дорого в жизни, остается лишь ухватиться за нее, как потерпевший кораблекрушение мореход хватается за обломок мачты.

— У вас точно все в порядке? — не отставал полицейский.

— Не отходите от директора!

— Слушаюсь!

Через три минуты Сара, опустошенная, но внешне невозмутимая, вернулась к бронированной двери. Криминалисты, офицер Нильсен и директор дружно уставились на нее. Она не дала им времени на расспросы.

— Профессор, кто находится в секторе C?

— В секторе C?..

По обыкновению Сара не стала повторять то, что собеседник и так прекрасно слышал. Она молча ждала ответа.

— Я, кажется, уже говорил, что там мы содержим пациентов, которые считаются опасными для общества. Сейчас в этом секторе только один человек, и вы с ним знакомы лучше, чем я. Его зовут Эрнест Янгер. Он еще спит, ему назначен очень… интенсивный курс лечения.

— Номер его палаты?

— C27. Вы что, хотите осмотреть сектор C? Зачем? Вы разбудите пациента, а его не так-то просто утихомирить, знаете ли!

Сара провела электронным пропуском по считывающему устройству. Над дверью зажглась зеленая лампочка, раздался металлический щелчок, и бронированная створка открылась.

— Вы пойдете со мной, — бросила Сара директору.

Она вошла в коридор сектора C первой; Грунд, качнув головой, двинулся следом, за ним — Нильсен, не спускавший глаз с директора, и криминалисты.

Коридор без окон, выстеленный резиновым линолеумом, слабо освещали неоновые лампы. Сара насчитала шесть палат, больше похожих на камеры; на каждой двери стояла буква «С», сопровождавшаяся цифрами. В углу потолка над входом в коридор торчала камера видеонаблюдения.

У двери с табличкой «C27» Сара остановилась и подняла задвижку смотрового глазка.

Помещение было меньше, чем палаты в секторе А, и в нем, как и в коридоре, не было окон. Голая лампочка под потолком бросала резкий, холодный свет на умывальник, унитаз, стол, стул и привинченную к правой стене койку. На койке, уткнувшись лбом в стену, лежал худой светловолосый мужчина. При воспоминании о том, на какие зверства способен этот хрупкий, изящный человек, Сара поежилась.

— Любуетесь старым знакомцем? — шепнул у нее за спиной директор.

Сара резко опустила задвижку и пошла дальше по коридору.

— Здесь больше никого нет, — бросил ей в спину Грунд. — Как я уже говорил, Янгер — единственный пациент в этом секторе.

Сара шагала вперед, не оборачиваясь.

— Откройте эту дверь, — указала она на камеру с табличкой «C32».

Директор схватился за узел галстука, и на этот раз было ясно, что он пытается скрыть волнение. Кроме того, властное лицо заметно побледнело.

— Зачем? Там пусто.

Сара, вместо ответа, посмотрела на часы.

Грунд, нервно облизнув губы, достал из кармана связку ключей, вставил один из них в замок и два раза повернул, после чего со вздохом толкнул дверную створку.

Внутри было темно. Попросив у криминалистов еще пару перчаток и бахилы, Сара щелкнула выключателем, который обнаружился слева от входа в палату-камеру, и ошеломленно замерла.

Каждый квадратный сантиметр выбеленных стен был покрыт граффити: крошечные черные символы неопределенных очертаний сталкивались, налезали друг на друга, водили хороводы в головокружительном графическом хаосе. Как будто палату наводнили полчища неведомых паразитов и застыли на стенах, готовые к бою.

Сара затянутым в перчатку пальцем провела по стене, вглядываясь в замысловатый узор и пытаясь различить в нем какие-нибудь привычные формы, но видела лишь нагромождение пятен и загогулин.

— Мне нужны фотографии всей разрисованной поверхности стен. — Она посмотрела на пол. — И поищите здесь следы мочи.

Криминалисты, надев капюшоны и маски, вошли в палату и занялись делом.

— Что означают эти рисунки? — спросила Сара директора.

— Понятия не имею. Их автор — пациент, когда-то занимавший эту палату. Его тут давно нет.

Саре даже не нужно было оборачиваться, чтобы почувствовать, как он занервничал.

— Почему вы же вы не покрасили стены?

— Когда-нибудь этим займемся. Как я уже сказал, почти весь сектор C пустует, а у меня не хватает персонала, чтобы навести тут порядок. У нас пока другие приоритеты.

— Он умер здесь?

— Что?..

Сара, покосившись на офицера Нильсена, удостоверилась, что гигант не зевает и готов задержать директора, если тот попытается удрать.

— Я знаю, что пациента Четыре-Восемь-Восемь держали в этой палате. Почему вы хотели нас убедить, что он умер в секторе A?

— Да что вы несете?! — вспылил директор. — Четыре-Восемь-Восемь действительно жил здесь, но два дня назад мы перевели его в сектор A, поскольку пришли к выводу, что он больше не опасен.

— Куда Янгера и Четыре-Восемь-Восемь отводили по ночам? Что вы с ними делали?

Директор остолбенело уставился на нее:

— О чем вы говорите?

— Отчего на самом деле умер старик, у которого, как вы утверждаете, случился инфаркт? Зачем вы перенесли тело в другую палату? Хотели скрыть эти рисунки? Почему?

— Так, послушайте, инспектор, раз уж вы решили дать волю своему воображению, начиная с этой минуты я буду отвечать на вопросы о покойном пациенте только в присутствии адвоката.

Сару это заявление не удивило.

Она вышла из палаты, сделав офицеру Нильсену и директору знак следовать за ней, и остановилась у двери с табличкой «C27».

— Почему вы поместили Янгера в этот сектор, господин Грунд? Потому что здесь охрана надежнее или есть другая причина?

Профессор раздраженно фыркнул:

— Какие еще причины вам нужны? Позвольте напомнить, что Эрнест Янгер изнасиловал и замучил десяток женщин в машине скорой помощи несколько лет назад. Страдания каждой из них перед смертью длились пять дней. Так что да, он в этом секторе, потому что здесь охрана надежнее. И других причин нет. К чему вы клоните?

— Когда он должен проснуться?

— Не знаю… Часа через три-четыре. А что?

Сара не ответила, с удовлетворением наблюдая, как в поведении и выражении лица директора все отчетливее проступает страх.

— Послушайте, как бы там ни было, я должен вас предупредить, что Янгер все еще очень агрессивен, несмотря на лечение. Зачем он вам понадобился?

— Он знал пациента Четыре-Восемь-Восемь и мог видеть или слышать то, что поможет нам прояснить обстоятельства смерти. Кроме того, у Янгера, в отличие от вас, нет причин меня обманывать. Открывайте дверь.

Коренастый санитар с массивной шеей и оттопыренными ушами вышел из палаты Эрнеста Янгера, вытирая пот со лба.

— Пациент проснулся. Смирительная рубашка надета, — доложил он и шумно перевел дух.

Ханс Грунд шагнул к Саре:

— Инспектор Геринген, Янгер не впадает в буйство только потому, что ему колют успокоительное и он уже несколько лет не видел женщин. Не провоцируйте его. И позвольте мне вмешаться, если я замечу, что он начинает терять контроль.

— Офицер Нильсен, проводите господина директора в его кабинет и оставайтесь с ним до моего возвращения. — Сара взялась за дверную ручку. — Я не хочу, чтобы он был здесь.

— Простите, вы серьезно? — Грунд схватил ее за локоть, но, получив в ответ пристальный, тяжелый взгляд, тотчас отдернул руку и попятился.

Сара, еще раз смерив его взглядом, вошла в палату и чуть не задохнулась от острого запаха пота, смешанного с парами эфира. Пациент по имени Эрнест Янгер неподвижно лежал на койке в позе эмбриона спиной к посетительнице. Длинные, обернутые вокруг корпуса рукава смирительной рубашки были завязаны на животе.

— Привет, Эрнест.

Пациент медленно повернулся на голос, и она снова увидела лицо, которое так потрясло ее при первой встрече. Чудовище обладало задорной мальчишеской внешностью — нежная розовая кожа, золотистые кудри, округлые щечки. Почти ангел.

Он смотрел на Сару и улыбался, демонстрируя щель между передними зубами, придававшую ему совсем уж невинный и простодушный вид. Янгер был похож на деревенского парня, который всю жизнь провел на свежем воздухе и не боится разрушительного действия времени.

Сара опустилась на привинченный к полу стул за низким столиком в двух метрах от койки и закинула ногу на ногу.

Янгер не отрывал от нее взгляда. Вначале Сара увидела в его глазах привычный мужской интерес — на нее так смотрели многие. Но через секунду он перестал сдерживаться, и глаза полыхнули хищной похотью.

Янгер, неуклюже приподнявшись, сел на краю койки, покусывая нижнюю губу.

— Эрнест, вы знакомы с пациентом из палаты C32?

Он задумчиво уставился в потолок, будто припоминая.

— Инспектор Геринген… До чего ж непредсказуема жизнь! Вы и представить не можете, какое удовольствие доставили мне своим неожиданным визитом!

Сара прекрасно понимала, что может означать слово «удовольствие» в устах этого извращенца.

— Я здесь не по вашу душу, Эрнест.

— Да что вы? Какая жалость, а я уж думал, посидим, с наслаждением вспомним наше общее прошлое, — промурлыкал Янгер, откровенно раздевая ее взглядом.

Несмотря на весь свой опыт, Сара поморщилась от отвращения — то, что сейчас делал Янгер, на ее профессиональном языке называлось «визуальным изнасилованием».

— Я пришла поговорить о пациенте, которого здесь называли Четыре-Восемь-Восемь. Вы его знали?

— Четыре-Восемь-Восемь? О да, еще бы… А почему вы говорите о нем в прошедшем времени? — жизнерадостно поинтересовался Янгер.

— Он умер, — сказала Сара. — Вы были друзьями?

— Умер? Ну надо же! А что с ним случилось?

— Пока неизвестно. Но вы могли бы нам помочь. Вы хорошо его знали?

— Мы были добрыми приятелями, хотя за четыре года он не сказал мне ни слова.

— Четыре-Восемь-Восемь был здесь этой ночью?

— Да. И как всегда, кричал. Своим особенным криком, жутким таким… Реально жутким. Вам ли не знать, что уж я-то к крикам привычный, всяких наслушался. Но поверьте, оттого, как вопил этот старик, даже меня до печенок холод пробирал.

— Он кричал каждую ночь? Вы знаете почему?

— Может, и знаю. — На этот раз в улыбке Янгера не было ничего невинного, но в следующую секунду его лицо снова стало по-мальчишески обаятельным.

— Господин Янгер, — жестко сказала Сара, — что вам известно о пациенте Четыре-Восемь-Восемь?

— Вы, наверное, желаете знать, кто его убил?

— Убил? Вы считаете, это было убийство?

— Хочешь меня расколоть, сука легавая?! — вдруг заорал Янгер.

Сара машинально отпрянула, сердце отчаянно заколотилось. Подобного поведения надо было ожидать, и все же внезапная вспышка ярости у серийного убийцы, который прежде казался вполне безмятежным, застала ее врасплох. Она решила зайти с другой стороны:

— Эрнест, я знаю, что каждую ночь вас и Четыре-Восемь-Восемь куда-то уводили и, вероятно, делали что-то плохое. Расскажите мне об этом — возможно, я сумею вам помочь.

— Его убил черный сон. Я следующий.

— Черный сон? Что это такое?

Янгер оскалился, втиснув язык в щель между зубами, и все его лицо перекосилось от бешенства.

— Тебя я тоже вылечу, сука! — прорычал он и резко вскочил, будто в тощем теле рывком распрямилась пружина.

Сара с трудом заставила себя усидеть на месте.

— Вылечу, как остальных баб! Поиграем с тобой в больничку в моей «скорой»! — Его лицо разгладилось, оскал вновь сменился ангельской улыбкой. Янгер тихонечко опустился обратно на койку. — Не волнуйтесь, госпожа Геринген, курс лечения будет очень эффективным, вы поправитесь, — ласково заверил он и посмотрел с сочувствием санитара.

В свое время Сара не раз допрашивала Янгера и уже сталкивалась с такими припадками безумия, поэтому знала, что нельзя показывать свою растерянность и упускать инициативу в разговоре.

— Эрнест, что такое «черный сон»?

— Директор не тот, за кого себя выдает, — гневным шепотом сообщил Янгер. — Он главный сумасшедший во всей психушке.

Сара мысленно подобралась. Она слышала шумное дыхание убийцы, отмерявшее время, как обратный отсчет.

— Что с вами делал профессор Грунд?

— Ты меня любишь?

— Эрнест, только я могу избавить вас от страданий, которым вы тут подвергаетесь. Давайте не будем тратить время впустую.

— Никто меня не любит. И не любил никто, вот и приходилось заставлять их признаваться в любви. Так здорово было слышать, как они шепчут ласковые словечки всего через несколько минут после того, как прошли мимо меня по улице, даже не удостоив взглядом.

— А теперь директор вас самого заставляет делать то, что вам не нравится, верно?

— За дурака меня держишь? Я же вижу: ты тут добренькую разыгрываешь, чтобы меня расколоть, а как только получишь то, за чем пришла, свалишь отсюда и думать обо мне забудешь, как те, другие. Поэтому знаешь что? Раздевайся! И скажи, что ты меня любишь. — Теперь Янгер смотрел исподлобья, шарил взглядом по всему ее телу, почти прижав подбородок к груди; его дыхание стало тяжелым и прерывистым.

— Эрнест, я не такая, как другие. У меня есть обыкновение выполнять свои обещания. И если я сказала, что смогу избавить вас от страданий, значит, и правда смогу. Помогите мне, и я даю слово, что помогу вам. Почему вы сказали, что директор — сумасшедший?

— Раздевайся! — выпалил Янгер, засучив ногами.

Сара, немного поколебавшись, медленно подвернула рукава свитера на несколько сантиметров, открыв запястья; тонкую, почти прозрачную, молочно-белую кожу на них густо усеивали веснушки.

Янгер вытаращил глаза.

— Что он с вами делал? — невозмутимо повторила Сара.

— Еще! Подними повыше!

— Если хотите увидеть больше, сначала ответьте на вопрос.

Психопат озверело застучал пяткой в пол.

— Не со мной, с Четыре-Восемь-Восемь! Ему ставили укол, я видел, а потом увозили куда-то смотреть черный сон — старик сам так говорил. И после этого он разрисовывал стены!

— Вы знаете, с какой целью директор проводил над ним опыты?

У Янгера начался нервный тик — задергались веко и уголок рта; он все сильнее впивался зубами в нижнюю губу.

— Если хочешь, чтобы я что-нибудь сняла, будь умничкой и расскажи мне все, что знаешь, — проворковала Сара.

Взгляд убийцы затуманился — он погрузился в фантазии, о которых ей страшно было даже думать, глухо рычал и перебирал ногами, будто сдерживал желание наброситься на нее.

— Янгер…

— Ты мне все равно не поверишь!

— Говори! — Сара впервые повысила тон.

— Снимай всё! — рявкнул Янгер, в котором уже не осталось ничего от наивного мальчишки. Он задергался в смирительной рубашке и принялся раскачиваться всем корпусом вперед-назад.

— Что за эксперименты ставил директор на пациенте Четыре-Восемь-Восемь? Ты знаешь что-то конкретное? — спросила Сара, покосившись на дверь.

— Знаю только, что для его экспериментов нужен был именно Четыре-Восемь-Восемь, больше никто не годился. Это всё!

И тут Янгер прыгнул на Сару. Она вскочила в то же мгновение, увернулась, и убийца, налетев на привинченный стул, грохнулся на пол. Сара схватила его под мышки, вздернула на ноги, впечатала в стену и прижала голову, расплющив щеку.

— Остынь, Янгер. Сейчас я выйду из палаты, а ты будешь тихонечко стоять здесь, пока за мной не закроется дверь. Ясно тебе?

Он захрипел в знак согласия. Сара чуть ослабила захват. — Не переживай, рыженькая. Больше всего на свете я хочу, чтобы над Хансом Грундом кто-нибудь поиздевался так же, как он издевался над нами. Отомсти ему за меня, ага?

Когда Сара, отпустив его, отошла назад, Янгер сполз по стене на пол и вскинул на нее голубые глаза обиженного ребенка:

— Вот было бы здорово пообщаться с тобой у меня в «скорой». Уж ты-то не стала бы визжать и хныкать, как те сучки.

Сара медленно попятилась к выходу. Нащупала за спиной дверную ручку, подергала ее — створку тотчас распахнули с другой стороны. Как только она выскочила в коридор, коренастый санитар поспешно захлопнул дверь и запер замок. Офицер Сольберг таращился на инспектора так, как будто она вернулась с того света.

— Подкрепление уже прибыло? — спросила Сара.

— Нет еще.

— Тогда оставайтесь здесь, пока вас не сменят.

Она связалась по рации с Нильсеном, который поднялся на второй этаж вместе с директором.

— Ханс Грунд может оказаться опасен, будьте с ним осторожны, офицер. Я сейчас приду.

— Вас понял.

К директорскому кабинету Сара почти бежала. Взлетела по винтовой лестнице, промчалась по коридору и только потянулась к дверной ручке, как створка распахнулась изнутри от удара ногой. Сара от неожиданности дернулась назад, пошатнулась, чуть не упав. Прямо перед ней мелькнуло лицо Ханса Грунда — он бросился к лестнице. Едва удержав равновесие, Сара выхватила из кармана рацию.

— Всем офицерам! Грунд бежит к сектору А! Он опасен и, возможно, вооружен!

Она заглянула в кабинет — офицер Нильсен сидел на полу, привалившись к книжному шкафу и держась рукой за голову; из-под ладони текла кровь. Рядом с ним валялся увесистый плексигласовый куб для фотографий, угол которого тоже был испачкан кровью. Офицер сделал знак, что с ним все в порядке, и Сара с облегчением кинулась догонять Грунда, на бегу проговорив в рацию:

— Пошлите кого-нибудь в кабинет директора! Офицер ранен!

Отличная физическая подготовка сделала свое дело — прыгая через две ступеньки, она услышала внизу, совсем рядом, топот и тяжелое дыхание, а с последней ступеньки соскочила в тот момент, когда Ханс Грунд исчезал за дверью под лестницей. Оттолкнув не успевшую закрыться створку локтем, Сара помчалась по длинному грязному коридору. Профессор был всего в десятке метров от нее. Он вдруг остановился и обернулся, засовывая руку во внутренний карман пиджака.

Только тут Сара вспомнила, что оставила пистолет в машине.