Возвращение
Последние слова умирающего деда породили у Тревора Бенсона немало вопросов… Как и почему старик, много лет не покидавший крошечный южный городок Нью-Берн, вдруг оказался далеко от дома? Каких родственников просил найти? Вынужденный оставить работу военного хирурга из-за ранения, Бенсон отправляется в Нью-Берн в поисках ответов. Здесь его внезапно настигает любовь к загадочной красавице Натали Мастерсон… Почему она то принимает его ухаживания, то отдаляется от него? Но Тревор не намерен отступать. Ведь для него это прежде всего возможность расстаться с прошлым и начать все с чистого листа.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Возвращение предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 3
Утром я отправился на пробежку. Переехав в Нью-Берн, я перестал регулярно упражняться. Убеждал себя, что есть дела поважнее — например, отгонять нафталином змей, — однако правда заключалась в одном: мне не особенно нравился спорт. Я знаю, какую пользу он приносит — иначе что же я за доктор? — но бег всегда казался мне довольно нелепым занятием. Если это не бег за футбольным мячом.
Тем не менее я в устойчивом темпе пробежал шесть миль, а затем сделал сто отжиманий и столько же приседаний. Быстро приняв душ и перекусив, я приступил к повседневным делам. Работы как таковой у меня не было; я решил еще раз бегло осмотреть комнаты и убедиться, что все на месте. Задача заведомо невыполнимая — ведь я не знал, как выглядел дом до отъезда дедушки в Исли, к тому же я уже сделал уборку.
Я снова обратил внимание на дробовик в стенном шкафу и нашел упаковку с патронами. Больше боеприпасов не имелось; очевидно, другого оружия в доме не было. Под кроватью в гостевой спальне я обнаружил коробку. Внутри — стянутую резинкой пачку денег, а также объемистый конверт с фотографиями бабушки и разными документами: картой социального страхования, врачебными записями по поводу эпилепсии и так далее. Денег я насчитал немного — всего на пару ужинов в дорогом ресторане, — однако вполне достаточно для человека, который срочно хочет выпить или уколоться. Если бы кто-то забрался в дом, то и деньгами наверняка поживился бы. Похоже, бродяги сюда не заглядывали.
А как же взломанная дверь?
Я потряс головой. Даже если здесь побывали чужаки, их давно и след простыл. Отбросив подозрения, я решил покорпеть над учебниками. Увы, чтиво оказалось не очень увлекательным, и часа через два книги мне наскучили. К счастью, змеи на веранде не появились — возможно, Келли ошибалась насчет нафталина.
Время от времени мои мысли обращались к прелестной Натали Мастерсон. Я то и дело вспоминал искорку интереса в ее глазах в ответ на мою чуть приукрашенную биографию. Раздумья о нашей беседе, о пчелах и лодке навели меня на мысли о дедушке и о моем последнем приезде к нему в гости. Тогда я учился в резидентуре, и пока однокурсники проводили заслуженный отдых на карибском побережье или в Канкуне, я отправился на машине из Балтимора в Нью-Берн — к дедушке, который с детства поддерживал меня и беззаветно любил.
Дедушку часто считали белой вороной — взять хотя бы чудаковатую лодку, — но в его огромном сердце всегда находилось пристанище для одиноких скитальцев. Он готов был накормить каждую дворнягу, забегавшую во двор, — выставлял у амбара миски с едой, к которым бог знает откуда сбегались разномастные собаки. Тем, что появлялись постоянно, дедушка давал клички в честь автомобильных марок. Мальчишкой я частенько бросал мячик Кадиллаку, Форду (иначе — Эдселу[11]), Шеви[12] и Пинто[13]. Один крошечный песик — наверное, помесь терьера — носил чудное имя Виннебаго[14]. Когда я спросил у деда почему, — тот, подмигнув, ответил: «А ты погляди на его габариты!»
В молодости дедушка работал на лесопилке — превращал бревна в пиломатериалы. Как и меня, жизнь лишила его нескольких пальцев, но его карьера, в отличие от моей, от этого не пострадала. Он часто повторял: если мужчина не лишился на работе пальца, то работенка эта — никчемная. Удивительно, что этот же человек воспитал мою мать — утонченную, амбициозную интеллектуалку. Одно время я даже подозревал, что дедушка ее удочерил, однако потом заметил у них нечто общее — неиссякаемый оптимизм и порядочность.
Дедушка тяжело переживал смерть жены — моей бабушки. Я ее совсем не помню. Мы виделись лишь однажды, когда я еще учился ходить. Позже мама говорила, что дедушку надо почаще навещать, ведь тот остался совсем один. Для него существовала единственная женщина, которую он любил всем сердцем, пока она не умерла от приступа эпилепсии. На стене спальни висел ее снимок, и у меня рука не поднималась его снять, пусть мы с бабушкой и не знали друг друга. Дедушка считал ее путеводной звездой — поэтому я оставил фотографию на месте.
И все же в этом доме я ощущал себя не в своей тарелке. Без дедушки все опустело, и после визита в амбар чувство утраты кольнуло меня еще острее. В амбаре царил такой же бардак, что и в доме. Я обнаружил не только нафталин и всевозможные инструменты, но и старенький трактор, разобранные двигатели, мешки с песком, кирки и лопаты, ржавеющий велосипед, военную каску, раскладушку с одеялом, на которой, похоже, когда-то спали, и бессчетные плоды дедушкиного накопительства. Да выбрасывал ли он хоть что-то?.. Впрочем, внимательно все осмотрев, я не нашел ни мусора, ни пожелтевших газет, ни рухляди, которой самое место на свалке. В амбаре лежали лишь вещи, которые могли понадобиться для дела.
Когда мне позвонили из больницы, я, в общем-то, валял дурака. Я мог бы навестить дедушку и на той неделе, и месяцем раньше, и годом. Даже в свои самые худшие времена.
Дедушка никого строго не судил, тем более — людей, столкнувшихся с ужасами войны. В двадцать лет его самого отправили в Северную Африку; затем он воевал в Италии, во Франции, в Германии. После ранения в Арденнах[15] он снова вернулся в строй, как только армия союзников перешла Рейн. Я узнал об этом от матери, не от деда — тот никогда не рассказывал мне о войне. Уже переехав в Нью-Берн, я нашел его записи, «Пурпурное сердце»[16] и другие награды.
По словам мамы, построив дом, дедушка почти сразу занялся пчеловодством. В то время — прежде чем устроиться на лесопилку — он работал на местной ферме. Хозяин держал несколько ульев, но возиться с пчелами не любил, поэтому и нанял помощника. Для дедушки такая работа оказалась в новинку. Он взял в библиотеке книгу по теме, а остальному научился сам. Он считал, что пчелы — почти идеальные создания, и мог рассуждать о них бесконечно, лишь бы нашлись слушатели. Он обязательно поведал бы о пчелах врачам и медсестрам в Исли — просто не успел.
Как только мне позвонили из больницы, я купил билет до Гринвилла[17] с пересадкой в Шарлотт[18]. У аэропорта я взял напрокат машину и помчался в больницу. Увы, путь занял у меня целых восемнадцать часов.
К тому времени дедушка уже три дня лежал в палате интенсивной терапии. Он с трудом вспомнил мое имя; после инсульта он какое-то время лежал без сознания, а очнувшись, почти не разговаривал. Правую половину его тела парализовало; да и левая едва двигалась. Взглянув на показания приборов и медкарту, я понял: жить дедушке оставалось недолго.
На фоне больничной койки он показался мне совсем крохотным. Знаю, так постоянно говорят о больных, однако он действительно исхудал. На его лицо — изможденное, перекошенное даже во сне — было больно смотреть. Я сел рядом с койкой, взял дедушку за руку — иссохшую и хрупкую, словно птичья лапка, — и почувствовал комок в горле. В тот миг я возненавидел себя за то, что не приехал раньше, за то, что так давно не навещал родного деда.
Долгое время дедушка не шевелился, лишь медленно, с натугой вздымалась и опадала его грудь. Я с ним разговаривал, пусть и не знал, слышит ли он меня. Насколько помню, говорил я без умолку — наверстывал упущенные годы, когда не мог приехать из-за собственных забот. Поведал о взрыве в Кандагаре и о том, как переживал последствия. Затем рассказал про Сандру — мою последнюю на тот момент девушку — и о том, как мы расстались. Сказал, что снова поступил в резидентуру. А еще в очередной раз поблагодарил дедушку за то, что он есть, что стал мне настоящей семьей — и до, и после смерти родителей, — хотя порой я этого не ценил.
По словам медсестры, за все время дедушка произнес лишь два слова: мое имя и «Пенсакола» — так на меня и вышли. Временами дедушка открывал глаза и пытался что-то произнести, однако издавал лишь неразборчивые хрипы. А порой он озадаченно глядел на сиделок, словно не понимая, кто он и где находится.
Помимо печали и беспокойства меня охватывало недоумение. Зачем дедушке понадобился этот городок в Южной Каролине? Как он сюда добрался? На моей памяти он ни разу не бывал западнее Роли[19], даже в Александрию приехал лишь однажды. До сих пор я думал, что дедушка много лет не покидал пределы округа. А до Исли из Нью-Берна — ехать и ехать. Шесть или семь часов на машине, с пробками — еще дольше. Куда же собрался дедушка на девяносто втором году жизни?
Я бы подумал, что у него болезнь Альцгеймера, однако в письмах он излагал мысли ясно и содержательно, как прежде. Письма всегда ему хорошо удавались, а я обычно просто звонил, получив очередное послание. Так было проще: иногда я тот еще лентяй. Судя по телефонным разговорам, дедушка находился в здравом уме. С возрастом, конечно, он стал дольше подбирать слова, но никто не принял бы его за маразматика, готового ни с того ни с сего укатить в неизвестный городок.
Глядя на бесчувственное тело на койке, я спрашивал себя, не упустил ли что-то важное. В послеполуденном свете его кожа выглядела серовато-бледной; к вечеру дыхание стало затрудненным. Часы посещений закончились, однако из больницы меня не выставили. Даже не знаю почему: возможно, потому что я и сам был врачом, а может, медсестры увидели, насколько мне дорог дедушка. Наступила ночь, затем рассвело, а я все сидел у койки, держа его за руку и говоря без остановки.
К утру я выдохся. Медсестра принесла мне кофе, и я, несмотря на усталость, отметил, как много вокруг хороших людей. Пришел на обход дедушкин врач. Судя по его лицу, думали мы об одном и том же: старый хороший человек доживает свои последние часы. Может, еще день протянет, не больше.
Около полудня дедушка слабо шевельнулся, его веки затрепетали, глаза приоткрылись. Он попытался сфокусировать зрение, и во взгляде мелькнуло замешательство, о котором упоминали медсестры. Я склонился над кроватью и взял дедушку за руку.
— Я здесь, деда. Ты меня слышишь?
Он повернул голову — совсем чуть-чуть.
— Это я, Тревор. Ты попал в больницу.
Дедушка медленно прикрыл глаза и снова приподнял веки.
— Тре… вор.
— Да, дедушка, это я. Приехал, как только узнал. Куда ты собирался?
Он сжал мою ладонь.
— Помоги…
— Не волнуйся, — успокаивал его я. — Здесь тебе помогут.
— Помоги… кара… на… пала…
Обрывки слов перемежались судорожными вдохами.
— Об… морок…
— Да, дедушка. У тебя был инсульт.
Я задумался, а вдруг его недуг назревал давно; к тому же я вспомнил, что бабушка страдала эпилепсией.
— Приступ…
— Все будет хорошо, — солгал я. — Мы с тобой скоро проведаем пчел, а потом спустим на воду лодку. Вдвоем, как в старые добрые времена.
— Как… у Роуз…
Я снова сжал его руку. Дедушка по-прежнему не понимал, что случилось, и меня злило собственное бессилие.
— Да, — кивнул я. — Роуз, твоя красавица-жена.
— Сообщи… родным…
Мне не хватило духу напомнить дедушке, что его жена и дочь давно умерли, а я — его единственный родственник.
— Скоро ты снова увидишь Роуз, — пообещал я. — Она очень сильно тебя любила. И ты любил ее. Она тебя дождется.
— Свежа… истома…
Я нахмурился: наверное, послышалось. Бессмыслица какая-то.
— Все хорошо. Я с тобой, — повторил я несколько раз.
— Поезжай… в хе…
— Я тебя не брошу! — перебил я. — Останусь здесь. Люблю тебя, деда. — Я прижался щекой к его морщинистым пальцам.
Дедушкин взгляд потеплел.
— Люблю… тебя…
В глазах у меня защипало.
— Ты — самый лучший человек среди всех, кого я знал, — прошептал я, еле сдерживая слезы.
— Ты… пришел…
— Конечно, пришел.
— А теперь… поезжай…
— Нет, — отрезал я. — Я остаюсь. Буду сидеть с тобой, сколько потребуется.
— Пожалуйста… — прохрипел дедушка, и его глаза закрылись.
Больше он ничего не сказал. А через полтора часа прошелестел его последний вздох.
Я лежал без сна в номере отеля неподалеку от больницы — заново переживал мгновения, проведенные с дедушкой. Я долго раздумывал над его последними словами и даже встал с кровати, чтобы записать их в блокнот, лежавший у телефона; некоторые слова я соединил во фразы — так получилось немного понятнее.
Тревор… помоги… кара напала… обморок… приступ… как у Роуз… сообщи родным… свежа истома… поезжай в хе… люблю тебя… ты пришел… а теперь поезжай… пожалуйста.
Вначале он немного заговаривался, а затем все-таки меня узнал. Сказал, что любит, отчего у меня потеплело на душе. Я пообещал его не бросать — к счастью, так и случилось. От мысли, что дедушка мог умереть в одиночестве, у меня холодело на душе.
Я убрал сложенный вдвое листок в бумажник и продолжил размышлять. Из всего сказанного я не понимал лишь фразу «свежа истома». И почему дедушка считал инсульт «карой».
Я пообещал ему скорую встречу с Роуз, хотя он никогда не отличался набожностью. Не знаю, верил ли дедушка в загробную жизнь, но я не жалел о своих словах. По-моему, он хотел бы услышать именно их.
Спустившись по ступенькам с веранды, я отправился к причалу. Как и лодка, он выглядел весьма неказисто, хотя каким-то чудом пережил множество ураганов. Я осторожно ступил на древние, явно подгнившие доски, опасаясь в любую секунду провалиться в воду. Однако настил меня выдержал, и я успешно забрался в лодку.
Такую посудину мог соорудить только мой дедушка. Ближе к носу располагалась «рубка» — садовый туалет без одной стенки, с кособоким окошком и старым деревянным штурвалом, купленным, скорее всего, у старьевщика. О строительстве лодок дедушка знал немного, так что суденышко двигалось скорее по наитию, нежели по науке. Штурвал был связан с рулевым механизмом весьма условно: чтобы повернуть влево или вправо, требовалось три-четыре оборота. И как только дедушка получил на эту лодку документы? Позади рубки стояли два виниловых кресла, маленький столик, привинченный к палубе, а также пара железных табуреток. Перила из деревянных брусьев защищали пассажиров от падения за борт; корму украшали прибитые к оцинкованной мачте рога техасского лонгхорна[20] — по словам дедушки, подарок от сослуживца.
Чтобы привести в действие мотор — древний под стать окружению, — требовалось дернуть за шнур, как на газонокосилке. Когда я был маленьким, дедушка позволял мне самому запустить двигатель, и после множества неудачных попыток я едва мог пошевелить пальцами. Теперь же я несколько раз резко дернул за шнур здоровой рукой, а когда мотор не завелся, — понял, что проблема всего лишь в свечах зажигания. Дедушка слыл настоящим кудесником по части механизмов и без сомнения следил за состоянием мотора до самой поездки в Исли. Я снова задумался: что же ему там понадобилось?
Отыскав в амбаре гаечный ключ, я выкрутил свечи зажигания и отнес их во внедорожник. Да, моя машина — не лучший выбор с точки зрения экологии, зато она стильно выглядит и, хочется думать, немного украшает мир, чем компенсирует свои недостатки.
Доехав до «Фактории ленивого Джима», располагавшейся в миле от дедушкиного дома, я увидел, что магазинчик ничуть не изменился. Я спросил кассира, где у них свечи зажигания, и конечно же, в лавке нашлась нужная мне модель. Расплатившись, я почувствовал, что в животе заурчало: я с завтрака ничего не ел. Охваченный ностальгией, я направился в гриль-кафе. Все шесть столиков были заняты — здесь всегда собиралось много народу, — однако у стойки пустовало несколько табуреток, и я уселся на одну из них. Над печью висела меловая доска с меню. Блюд оказалось больше, чем я ожидал, хотя не все я отнес бы к здоровой кухне. Впрочем, я же с утра побегал — так что какая, к черту, разница?
Я заказал чизбургер и картошку фри. Клод — хозяин магазинчика, которого я узнал по прошлым визитам, — носил фартук, однако больше походил на банкира, чем на повара: черные волосы, тронутые сединой на висках; голубая рубашка поло под цвет глаз. «Факторию» открыл его отец — примерно в то же время, когда мой дедушка выстроил дом. Клод владел магазинчиком больше десяти лет.
Вдогонку я попросил чая со льдом — такого же сладкого, как прежде. Юг славится своим сладким чаем; я наслаждался каждым глотком. Затем Клод поставил передо мной миску с чем-то коричневым и склизким.
— А это что такое? — поинтересовался я.
— Вареный арахис, — объяснил Клод. — Идет бесплатно с каждым заказом. Готовлю его уже два года по рецепту жены. У кассы — целая кастрюля, так что потом можете купить еще. Многие берут.
Я с опаской попробовал один орешек — тот оказался соленым и на удивление вкусным. Отвернувшись, Клод высыпал мороженую картошку фри в кипящее масло, а затем плюхнул на гриль котлету. У магазинных полок я заметил Келли — она раскладывала товар, и если заметила меня, то не подала виду.
— Мы с вами случайно не знакомы? — спросил меня Клод. — Кажется, я вас помню.
— Раньше я часто сюда приходил со своим дедом, Карлом Хэверсоном. Но это было давно.
— Точно! — просиял Клод. — Вы военный врач, да?
— Уже нет. Давайте сейчас не будем об этом.
— Меня зовут Клод, — представился хозяин магазина.
— Помню. А я — Тревор.
— Надо же, военный врач! — Клод присвистнул. — Дедуля, должно быть, вами гордился.
— Я им тоже гордился, — вздохнул я.
— Соболезную. Хороший был человек.
— Это точно. — Я очистил от кожуры еще один орешек.
— Вы теперь живете неподалеку?
— Да, в дедушкином доме. До июня примерно.
— Участок у вас шикарный! — похвалил Клод. — Ваш дедуля насажал там чудесных деревьев. Такая красота весной! Когда проезжаем мимо, жена просит притормозить. Все в цвету! А ульи еще там?
— Конечно, — кивнул я. — У пчел все в порядке.
— Ваш дедушка продавал мне мед для магазина. Народ мигом расхватывал. Если что-то осталось с прошлого года — с удовольствием помогу с реализацией.
— Сколько вам нужно банок?
— Да хоть все, — усмехнулся Клод.
— Такой хороший мед?
— Лучший во всем штате!
— А что, есть рейтинг? — удивился я.
— Не знаю. Но покупателям говорю именно так. И они всегда возвращаются.
Я улыбнулся.
— А почему вы сегодня за повара? Насколько помню, вы раньше стояли у кассы?
— Обычно — да, — ответил Клод. — Там прохладно и работенка попроще, да и жиром не заляпаешься. За гриль отвечает Фрэнк, но на этой неделе он взял отгул. Его дочь выходит замуж.
— Что ж, причина уважительная.
— Так-то оно так, вот только я давно не имел дела с грилем. Постараюсь, чтобы ваш бургер не подгорел.
— Буду очень признателен.
Клод оглянулся на шипящий гриль.
— Карл заходил сюда два-три раза в неделю. Всегда брал сэндвич с беконом и томатами на белом хлебе, к нему — картошку фри и соленый огурчик.
Я вспомнил, как заказывал то же самое вместе с дедушкой. Нигде я не пробовал сэндвичей вкуснее.
— Наверное, ему и арахис нравился, — предположил я. — Такая вкуснотища!
— А вот и нет, — возразил Клод. — У него же аллергия.
— На арахис? — Я недоверчиво прищурился.
— Ну, он мне так сказал. Мол, если съест — горло раздуется, как воздушный шар.
А я-то думал, что знал его, удивился я про себя, а потом вспомнил, что отец Клода — Джим — дружил с дедушкой.
— Как поживает ваш отец? — спросил я, хотя подозревал, что Джим тоже отошел в мир иной, ведь они с дедушкой были почти ровесники.
— Ну, у него вроде все по-старому, — ответил Клод. — Пару раз в неделю приходит в магазин, садится в кресло у входа и завтракает.
— Ого!
— Карл частенько составлял ему компанию, — добавил Клод. — Парочка была — не разлей вода. Когда ваш дедушка умер, его место занял Джеррольд. Знаете Джеррольда?
— Нет.
— Он раньше работал в «Пепси», грузовик водил. Жена у него умерла пару лет назад. Неплохой мужик, правда иногда чудит. Если честно, не понимаю, как они с отцом общаются. Папаша глухой как пень, да и крыша у него едет потихоньку. Какие тут беседы!
— Ему, наверное, под девяносто?
— Девяносто один. Думаю, он и до ста десяти протянет. Не считая слуха, он здоровее меня.
Клод перевернул мясо и положил булочку в тостер. Когда она подрумянилась, он добавил листья салата и помидоры с луком, а затем повернулся ко мне:
— Можно вопрос?
— Давайте.
— Что понадобилось Карлу в Южной Каролине?
— Понятия не имею. Пока еще не выяснил. Думал, может, вы знаете.
Клод пожал плечами.
— Он чаще с отцом разговаривал, чем со мной. А вообще, после смерти Карла многие гадали, куда он ездил.
— Почему?
Облокотившись на стойку, Клод пристально посмотрел на меня.
— Ну, во‐первых, он редко куда-то выезжал. Много лет не покидал город. А во‐вторых, помните его грузовичок?
Я кивнул. Дедушка ездил на пикапе «Шевроле Си/Кей» 60-х годов выпуска. Я бы назвал эту машину нестареющей классикой, не будь она ржавой и облезлой развалюхой.
— Карл едва мог завести эту рухлядь. Даже он — мужик мастеровитый — признавал, что машина на ладан дышит. Сорок пять миль в час — ее потолок. Для города и такая сгодится, но не представляю, чтобы ваш дедуля гнал на ней по автостраде.
Я тоже не представлял. Выходит, не один я удивлялся, что же на него нашло.
Клод снова повернулся к грилю, выложил картошку фри на одноразовую тарелку и поставил передо мной обед.
— Хотите кетчупа и горчицы?
— Ага, — кивнул я.
Клод передал мне две бутылочки.
— Ваш дедушка тоже любил кетчуп, — сказал он. — Скучаю я по Карлу. Хороший был мужик.
Я рассеянно поддакнул; вспомнив разговор с Натали, я вдруг понял, что она не ошиблась: кто-то и правда жил в дедушкином доме.
— Пожалуй, поем во дворе. Приятно было поболтать, Клод.
— Конечно, не зря же я там кресла поставил. Рад был снова увидеться, Тревор.
Захватив тарелку и стакан, я бедром толкнул дверь на веранду. Затем направился к креслу-качалке. Поставив тарелку на деревянный столик, я задумался о загадочном бродяге. Не связан ли он с другими тайнами, окружавшими дедушку в последние дни жизни?
Я как раз доедал бургер, когда из магазинчика вышла Келли, держа пакет из вощеной бумаги — видимо, с обедом.
— Привет, Келли! — помахал я.
Она прищурилась:
— Мы знакомы?
— Встречались на днях, — напомнил я. — Ты шла мимо моего дома. Сказала, что нафталиновые шарики не защитят от змей.
— И правда, не защитят.
— Но с тех пор я не видел ни одной змеи.
— Они никуда не делись.
Неожиданно девушка присела на корточки и вытянула вперед руку с бумажной тарелкой, на которой громоздился бесформенный ком из чего-то вроде рыбных консервов.
— Иди сюда, Термит! Пора обедать. — Келли поставила тарелку на землю, и через миг из-за льдогенератора выскочил кот.
— Твой? — поинтересовался я.
— Нет, магазинный. Я его подкармливаю — Клод разрешил.
— Кот живет в «Фактории»?
— Где он бродит днем — не знаю, а ночью его пускают в магазин, — ответила девушка. — Он отличный мышелов.
— А почему Термит?
— Понятия не имею.
— И ты не знаешь, где он целыми днями пропадает?
Келли молча подождала, пока Термит начнет есть. Затем, не глядя на меня, пробурчала:
— А вы любите вопросы задавать.
— Интересно — вот и задаю, — пожал плечами я.
— Что интересного в коте?
— Я вспомнил о дедушке. Тот тоже подкармливал бродячих животных.
Термит покончил с обедом, и Келли забрала тарелку. Кот вальяжно направился в мою сторону и, не удостоив меня вниманием, скрылся за углом магазина.
Келли молчала. Вздохнув, она выбросила тарелку в урну и, уходя, проронила:
— Знаю.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Возвращение предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
15
Арденнская операция — контрнаступление немецко-фашистской армии на англо-американские войска на Западном фронте в ходе Второй мировой войны. Бои шли в декабре 1944 — январе 1945 гг. на территории горной системы Арденны в Бельгии и Люксембурге. Союзники победили, однако сражение стало самым кровопролитным для американских войск за всю историю США.
