Голубыми дорогами мира

Николай Яковлевич Удовиченко, 2013

Уважаемые читатели!Книга "Голубыми дорогами мира" состоит из рассказов и небольшой повести. Все взято из жизни. Автор много лет проработал в море, поэтому многое в книге связано с ним.

Гимочка

Галима была совсем молоденькой, ей не было еще девятнадцати лет. Она была красавицей, с удивительным лицом, выразительными светлыми глазами, каких много у альметьевских татар, полными ножками, высокой грудью, тонкой талией и крутыми бедрами. Галима была татарочкой и мусульманкой. Она недавно закончила школу и сейчас училась на втором курсе института, готовилась стать детским воспитателем. Для такой удивительной девушки лучшей профессии и не придумать. Молодые парни и взрослые мужчины старались ухаживать за ней, но она была как-то равнодушна к их ухаживаниям. Бывало, что кто-то добивался небольшого успеха, провожал Галиму домой, у подъезда один даже сумел поцеловать ее, на что она отреагировала резко и больше не подпускала к себе такого нахала, как она думала. Она была ну прямо не современной девушкой, все женское в ней спало. Ее подруги, ровесницы, постарше и помоложе, вовсю крутили романы, бегали по вечеринкам, имели иногда по два парня, были и такие, что давно познали мужчин и находили в этих отношениях большое удовольствие.

— Ты что, Галима, так и молодость твоя пройдет, так ты ничего и не познаешь. А там дальше муж, дети, не до этого будет.

Галима только отмахивалась от них и молча улыбалась. Жизнь шла потихоньку, помаленьку. Никаких определенных представлений и планов об отношениях с мужчинами у нее не было. Про любовь она думала так: придет время и Бог даст любовь, а любить нужно один раз и навсегда. А иначе что это за любовь? Так учила ее мама. Мама была строгой и религиозной, свято соблюдала все мусульманские наставления. Она даже заставляла ходить Галиму с покрытой платочком головой, что Галима не всегда делала. Папа был другим человеком. Он при случае мог и выпить с друзьями, посидеть, поговорить, выпив, становился добрым, разговорчивым, общительным. Трезвый же он больше молчал, на мамины какие-то попреки только улыбался, но семья держалась на нем, и мама это признавала, она, как истинная мусульманка, всегда считала, что мужчина в семье главный. Слово папы был закон, но он никогда не рубил с плеча, он всегда советовался с мамой и даже с Галимой. Все знающие его считали, что это умный и деловой мужчина. На дочь он смотрел иногда чуть ли не с тоской: растишь, мол, растишь ее, вон в какую красавицу превратилась, а придет время и нужно будет ее отдать чужому парню. Любил папа Галиму. Был у Галимы еще старший брат, Марс, крепыш и силач, любивший честность и справедливость. Хорошая семья у Галимы! Так и жила Галима, ровно училась, ходила иногда в кино, на танцы, ничего особенного не ожидая. Но все это кончилось в одно мгновение. Как звездный взрыв. Случилось с Галимой такое, что закружило ее, завертело, она стала не собой, как бы забыла, кто она. Так бывает только тогда, когда приходит большая и настоящая любовь. Это чувство захватывает человека, и он живет не для себя, а для того, кто пришел в его жизнь, а через такое чувство живет и для всех людей. Так оно и должно быть.

Был в институте преподаватель. Тридцатилетний Иван Петрович, обычный с виду человек, но большой умница, читавший лекции по истории. Спокойный, внимательно смотрящий в мир жизни, любивший свою работу, книги, дальние лесные прогулки, частенько сидевший вечерами на балконе своей небольшой квартиры и размышлявший о звездах, галактиках, Вселенной. Знакомые его ничего о нем не могли сказать плохого, близкие же друзья, знавшие его хорошо, говорили прямо, что это удивительный человек. Таких сейчас мало. И старались изо всех сил поддерживать с ним дружбу, льнули к нему. Возле него не держались люди, которые смотрели на жизнь только с точки зрения выгоды. Да и какая выгода от человека, живущего на скромную зарплату? Немалая часть этой зарплаты уходила на книги. Женщины к нему были неравнодушны, но он все никак не делал свой выбор.

— Счастлива будет та, которая станет его женой, — как-то сказала пожилая Фарида Иметовна, декан факультета.

Галима на одной из лекций Ивана Петровича, не совсем поняла материал, который он преподносил своим студентам. Улучив удобный момент, она задала вопрос. Иван Петрович немного задумался, а затем попросил Галиму остаться после лекции минут на десять — пятнадцать, чтобы он объяснил ей непонятную часть материала. Лекция окончилась, студенты потянулись из аудитории на выход. Галима встала и пошла к кафедре. Иван Петрович взял ее за локоть и повел к одному из ближайших столов. Когда Иван Петрович коснулся руки Галимы, она почувствовала как бы удар какой-то силы, но это была не физическая сила, это шло откуда то из сердца, из души. Она даже покачнулась немного. Стало легко и хорошо, мир раскрылся каким-то неведомым удивительным светом. Она не видела Ивана Петровича глазами, она чувствовала его всем телом, всей душой. Она с удивлением отмечала про себя, что у нее такое впечатление, будто знает она его очень давно, знает близко, знает не так, как знают люди друг друга, а совсем по-другому, а как — она не могла объяснить. И сразу почувствовала, что с этим человеком она пройдет всю жизнь. Иван Петрович усадил девушку за стол, сел напротив, взглянул на нее. И Галима заметила, как у него изменилось лицо и мелкий пот выступил на лбу. Он достал носовой платок, отер пот, и его глаза буквально вошли в глаза Галимы, растворились в них. И глаза Галимы приняли глаза Ивана Петровича и положили их в свое сердце. Все, для обоих вокруг ничего не существовало. Они сидели, забыв о материале, они просто беседовали друг с другом душами. Они вспоминали то, чего у них не было, они предвидели то, что у них будет. Так бывает у чистых людей. И так случилось у юной девушки Галимы и молодого мужчины Ивана Петровича. Галима взяла его руки и положила в его ладони свое лицо, ей стало еще лучше. Иван Петрович с волнением держал в своих руках необычайную драгоценность.

— Не бойся меня, — сказал он, — я никогда-никогда не обижу тебя.

— Я совсем не боюсь тебя, я вообще ничего не боюсь возле тебя.

Просидели они так очень долго и им не хотелось прерывать это необычное общение. Наконец Иван Петрович встал, погладил щеки Галимы, и они пошли из аудитории.

— Ты домой?

— Да.

— Я провожу тебя.

Обычные слова, но они родили в девушке радугу чувств, она почувствовала огромную доброту и хотела бы поделиться этой добротой с ним. Она ничего не сказала, но он почувствовал все и принял из ее сердца эту доброту и дал в ответ ей свой душевный свет. Они тихо шли по освещенной улице, был декабрь, падал снежок, было тихо и не холодно, как бывает в такую погоду. Галима жила недалеко от института, не пользовалась никаким транспортом. Район был обычный, построенный еще в советское время, жили здесь в основном рабочие и мелкие предприниматели. Еще издали Галима увидела на балконе маму. Она стояли и наблюдала, как Галима шла рядом с каким-то мужчиной. Шли молча, ни о чем не говоря. Зачем слова, когда можно с человеком беседовать сердцем? В другое время Галима испугалась бы мамы, та была строгой и дочь держала в строгости. Сейчас ей было совсем не страшно, он не боялась мамы, хотя и чувствовала, что разговор будет с ней серьезный. Подойдя к подъезду, Иван Петрович и девушка встали, стояли опять молча, наслаждаясь прекрасным чувством, охватившим обоих, Галима сама вложила свою руку в руку Ивана Петровича и радостно чувствовала, как тепло его тела текло в ее руку, а потом охватывало ее всю. Чистое тепло, приятное, хорошее и радостное. Такого у них у обоих никогда не было. Потом Галима забрала свою руку и, попрощавшись глазами, без слов, пошла домой.

У порога ее ждала мама.

— Кто это с тобой был? Ты давно его знаешь? Вы шли и стояли так, как будто знаете друг друга давно и у вас давно сложившиеся отношения.

Галима молча сняла пальто, повесила его, оставшись в тонком длинном свитере и брюках. Прошла на кухню. Села. Мама снова повторила свой вопрос.

— Мама, это наш преподаватель истории, Иван Петрович. Знаю я его с начала учебы в институте, а так, как сегодня, узнала его впервые.

— Как ты его узнала?

— Мама, ты не поймешь. Я и сама пока не понимаю. Когда осмыслю все умом, то все расскажу. Я же от тебя никогда ничего не скрывала.

— Сколько ему лет?

— Точно не знаю. Кажется, около тридцати.

— Так он же русский, наверное, неверующий, но уж не мусульманин, это точно.

Галима не понимала, какое значение это может иметь. Это было для нее из области совершенно непонятного и непостижимого. Причем здесь нация, вера? Ведь она чувствовала и чувствует человека, а не его национальность и веру. Она непонимающе смотрела на мать.

— Я думаю, что тебе нужно прекратить всякое общение с ним. И даже требую этого.

Прекратить? Это зачем и как? Этого не может быть, не может случиться.

— Я не буду прекращать с ним отношения. И если ты веруешь в Аллаха, то ты должна понять меня. Я его не сама придумала для себя. Я его видела в институте все время, когда появилась там, но не обращала на него внимания, так же, как и он на меня. Нас свел Аллах, которому ты молишься, только сегодня. Без него такого не бывает.

— Как свел? Ты что, у него и дома сегодня была, и что у вас было?

— Я не была у него дома. Но если захочет Аллах, то у нас будет все.

Мама открыла рот.

— Да как ты смеешь мне говорить такое?

— Ты сама меня воспитала в честности. Я не умею врать и не хочу.

— Но, чтобы неверный был с моей дочерью?! Не бывать этому!

— Мама, Аллах един, так учил нас Пророк. А разные религии — разные пути к единому Аллаху. Нет разного Бога для всех: татар, башкир, немцев, русских. Все мы его дети.

— Я обо всем расскажу отцу.

— Я ничего и ни от кого не собираюсь скрывать. Вы с папой так меня учили. Я считаю, что правильно учили.

На этом они и закончили свой разговор.

Немного погодя пришел домой Марс. Мать тут же нажаловалась ему и рассказала о своем разговоре с Галимой.

— Мама, — сказал Марс, — не делай из мухи слона. Ты не права в своих словах о вере и национальности. Это глупость. Я поговорю с Галимой и, если нужно будет, поговорю с этим парнем. Превратить Галиму в случайную утеху я никому не дам, а если у них серьезно, то я поддержу их, а не тебя.

— О, Аллах, вырастила их, все отдала им, а они на меня плюют и мое мнение для них ничего не значит. И зачем я дожила до такого?

— Мама, успокойся. Мы любили всегда тебя и сейчас любим, но стали взрослыми и позволь нам самим решать наши взрослые проблемы. Иначе мы на всю жизнь останемся детьми.

Мать в слезах ушла в свою комнату. Марс пошел к Галиме.

— Ну, рассказывай, что там у тебя, а то мама совсем испереживалась.

Галима помолчала. Потом сказала Марсу, что сама пока ничего не знает и пусть все дадут ей время разобраться. Как только разберется, все сама разложит по полочкам и все расскажет им, близким.

— И много времени тебе нужно?

— Я не знаю. Я пока ничего не знаю.

— Хорошо. Помни, что я тебе ничего плохого не желаю. И если у тебя серьезно, то я на твоей стороне. А эти высказывания о том, что он русский, что не мусульманин, я не принимаю. Это все чепуха на постном масле. Русские с татарами живут вместе и рядом так долго, что давно стали не просто родичами, а почти одним народом. Есть идиоты, которые хотят нас поссорить, да только не удастся это им.

— Спасибо, Марс. Ты у меня настоящий друг.

— И брат тоже.

— И брат, — засмеялась Галима.

Марс ушел к себе и сел за компьютер.

И началась у Галимы совсем другая жизнь. Все заполнено было им, Иваном Петровичем, Ванечкой, как она звала его про себя. Каждый ее поступок, каждая ее мысль была связана с ним, и она все время соотносила: а как он посмотрел бы на то, что я подумала, сделала? Иван Петрович вошел в ее жизнь мощно, охватил все ее стороны, она как то даже не представляла, что его раньше в ее жизни не было. Удивительно, она даже во сне чувствовала его. Иван Петрович чувствовал примерно то же самое. Правда, он был старше и был мужчиной. А у мужчин все проходит грубее, такими их создала природа. Встречаясь с Галимой в институте, он сразу же уводил ее куда-нибудь в укромное место, где не было никого. Они не обнимались, не целовались, они просто сидели и чувствовали друг друга, как бы сканируя мысли и чувства друг друга, они так умели. Они познавали так друг друга и это познавание приносило им огромное удовольствие, больше, чем объятия и поцелуи. Они вживались друг в друга, понимали друг друга без всяких слов. На лекциях Ивана Петровича Галима сидела тихо, слушала и почти ничего не понимала, что он говорит. У него иногда от ее присутствия происходили сбои в том, что он говорил. Окружающие заметили их отношения. Кое кто из женщин-преподавателей косо смотрел на них, кое кто ехидно и пошло улыбался, но были и такие, кто радовался за них. Как-то декан Фарида Иметовна пригласила Ивана Петровича к себе в кабинет. Налила чаю, поставила блюдце с татарскими сладостями, призадумалась.

— Что у вас с Галимой, Иван Петрович?

Иван Петрович не нашелся сразу, что ответить. Посидел молча, потом заговорил.

— Ничего и все.

Фарида Иметовна удивленно вздернула брови.

— Я вас не понимаю.

— Поправлюсь. У нас с ней все. Так мне кажется.

— Трудно с вами говорить, вы объясняетесь загадками.

— Никаких загадок. Дайте время нам до конца все понять и разобраться.

— Вы должны понимать, что она совсем ребенок, ей нет даже девятнадцати.

Иван Петрович не понимал, как и Галима, причем здесь возраст или еще что-либо другое.

— Люди в институте уже говорят о вас, иногда не совсем хорошее. Но я в нехорошее не верю. Галиму я не знаю, а вас знаю давно и не верю, что вы способны на плохое.

— Спасибо. Я всегда верил в вашу доброту.

— Кстати, что там с вашей работой по истории тюркских народов? Я давала ваши отрывки для ознакомления Накипову, он в восторге. Говорит, что такие вещи тянут на докторскую и еще сказал, что с удовольствием будет вашим протеже, если вы захотите. Он поражен вашими новыми и необычными взглядами на вопросы, которые вы освещаете в своей работе.

— Как только мы с Галимой во всем разберемся, я закончу эту работу в кратчайшие сроки. И с удовольствием буду иметь референтом Накипова. Кто же от этого откажется?

— Господи, нигде без женщины, видимо, не обойдется. Ему докторская в руки плывет, но…нужно все закончит сперва с Галимой. Желаю вам с ней счастья, думаю, что вы к нему придете. А на насмешников не обращайте внимания. Только помните, что она еще очень молода.

— Я никогда не обижу ее, это не в моем характере обижать людей, да я и не смогу сделать ей плохо.

— Верю и еще раз желаю вам всего наилучшего.

Иван Петрович кивнул головой и пошел к выходу.

Вскоре после этого у Галимы состоялся разговор с отцом. Папа был всегда для Галимы отдушиной, он всегда, как никто, понимал ее.

— Что у тебя случилась, милая? Расскажи, что можно. Мама тут такого наговорила, она в панике, она даже в ужасе.

— Папа, вы все можете подождать? Я сама пока ничего не знаю толком. Но то, что случилось важное для меня, то это правда. Если все это будет и дальше так, то я без этого человека жить не смогу.

— Ого! Сильно сказано! Но…хорошо, доченька, в душу к тебе я лезть не буду. Я знаю тебя, знаю, что глупостей ты не должна наделать. А тебя не пугает, что он намного старше тебя?

— Нет, не пугает. Так послано нам свыше, значит так должно быть.

— Хорошо. Я попробую успокоить маму.

— У нее глупости в голове, да и на языке. Она примешала ко всему то, что он русский, что не мусульманин. Марс тоже считает, что это глупости.

Больше отец не затрагивал эту тему. И все шло своим ходом. Прошло месяца полтора, и кое-что стало и изменяться. Иван Петрович начал сближаться с Галимой физически. Сказывалась его мужская сущность, да и Галима чувствовала, что без физического сближения не обойдется. И ждала этого с некоторой пугливостью, но и с радостью тоже. Как-то Иван Петрович, провожая Галиму, прижал ее к себе. У нее сразу подкосились ноги, и она куда-то уплыла. Она очнулась только тогда, когда поняла, что впилась ему губами в шею и он хочет мягко освободиться от ее поцелуя. Она оторвалась от его шеи и, обняв за шею, крепко поцеловала его в губы. Здесь ватными ноги стали уже у Ивана Петровича. Они не заметили, как были расстегнуты пальто. Как они прижались телами друг другу. И это приносило им неизведанные ранее наслаждения. Из губ Галимы вырывалось частое дыхание. Потом Иван Петрович застегнул ей пальто, застегнулся сам. Это был их первый поцелуй, первые объятия. Долго молчали, медленно идя к дому, где жила Галима. У нее между бровей прорезалась резкая складка, так у нее всегда бывало, когда она хотела что то сказать серьезное.

— Галима, я думаю, что нам не нужны никакие объяснения. Мы любим друг друга, я даже не знал, что так бывает.

— Да… Мы любим друг друга.

Она подняла на него свои глаза, полные слез.

— А слезы зачем?

— От счастья. Женщины и от счастья плачут.

— Спасибо. Мне тоже хочется заплакать, но мне стыдно, я ведь мужчина.

— Ваня, — она впервые его так назвала, — я хотела тебя попросить об одной вещи.

— Я все сделаю для тебя. Проси.

— Если сложится так, что ты меня захочешь, как женщину, то не делай этого, пока я не буду готова. Ты должен понимать меня. А устоять перед твоим желанием я не устою. Мне и самой этого иногда хочется. Но мы живем в мире людей, в мире условностей и нам нужно подчиняться этим условностям. Я люблю родителей, брата, никогда не вру им, да и не умею, и я не хочу приносить им неприятные минуты. Вот это моя просьба.

— Хорошо, милая. Можешь быть спокойна. Я ничего тебе не сделаю, пока и сам не буду готов к этому. Как все-таки сильно разделено духовное и физическое в человеке.

Галима снова обняла Ивана Петрович, положила ему на грудь голову, чувство нежности и огромной благодарности охватило ее.

— Спасибо. Пусть так и будет.

Прошло еще месяца полтора. В природе начались проявления весны. Стало теплее днем, с крыш потекли капели, тротуары стали мокрыми днем, а вечером скользкими. Воробьи стали такими оживленными, что их чириканье слышалось с утра и до вечера. Иногда шел снежок, но был он уже не таким зимним, как в январе. А еще через месяц уже припекало, просохли тропинки в парках, стало легко и радостно в природе. Все это время Галима и Иван Петрович виделись каждый день, все свободное время проводя вместе. Все образовывалось так, что им нужно было строить жизнь вдвоем, друг без друга они уже не мыслили будущего. Галима ждала серьезного шага от Ивана Петровича, и он понимал это. И на плане условностей близились изменения. Через три дня наступало 8-е Марта, праздник, который празднуют все женщины бывшего СССР, и в этот день исполнялось 19 лет Галиме. Как-то Иван Петрович договорился с Галимой встретиться в парке. Был теплый день, небо лишь слегка было покрыто облаками. Иван Петрович стоял и ждал, Галима должна была появиться из-за поворота аллеи. И она вышла именно оттуда. Но то ли лучи света сыграли шутку над влюбленными, то ли так показалось Ивану Петровичу, но он увидел Галиму с… ребенком на руках. Это было потрясающе, это было настоящее чудо! Галима подошла ближе, и ребенок исчез. Она улыбалась свой яркой улыбкой, в глазах ее отражалась бирюза неба. Она была Богиней. И Иван Петрович понял, что ему Галиму с ребенком показали высшие силы. Он сделал несколько шагов навстречу и обнял ее.

— Знаешь, милая, я больше не могу без тебя. Тебе нужно стать моей женой.

Галима снова почувствовала слабость в ногах, как тогда, когда он обнял ее первый раз. Она села на скамейку, которая стояла рядом.

— Я рада, что ты так решил. Не просто рада, а чувствую что-то более высокое. Буду готовить тебе кушать, любить тебя, стирать… Боже, какое же это счастье!

Помолчали.

— А детей сколько у нас будет? — Галима спросила, покраснев.

— Трое, это минимум, а лучше четверо.

— Я хочу четверых. Две девочки и два мальчика.

— Пусть так и будет. А как с институтом? Скоро ты закончишь второй курс. Останется три.

— Не бойся, я все совмещу. Я сильная. Да и ты рядом будешь, а значит, я стану еще сильнее. Ну… — она засмеялась, — помогать будешь. Пеленки будешь стирать, гладить будешь, к детям ночью вставать будешь.

— Обязательно, в этом ты не сомневайся. Начинай готовить своих к нашему событию.

— Хорошо.

Из-за поворота вдруг показался Марс. Улыбаясь, подошел к ним. Сел рядом с Галимой.

— Иван Петрович, давно хотел с вами поговорить. Галима моя сестра и я очень люблю и уважаю ее. Поэтому я очень хотел бы знать, что у вас за отношения. А они длятся у вас уже несколько месяцев. Пожалуйста, объясните, как вы видите все в будущем.

— Марс, у вас не должно быть повода для беспокойства. Так уж получилось, что, находясь рядом, мы не замечали друг друга до определенного момента. А когда заметили, то поняли, что мы созданы друг для друга. И сейчас, за полчаса до вашего появления здесь, мы договорились, что станем мужем и женой.

— Ого! Поздравляю вас обоих. Я очень рад за вас. Аллах услышал мои молитвы и послал вам счастье. Я много раз просил его об этом.

— Спасибо, Марс. Спасибо огромное.

— Пойдем в кафе, я угощаю, — сказал Марс, — по этому случаю и выпить можно. И давай, зятек, будем на ты.

— Не возражаю, — сказал Иван Петрович, пожимая руку Марсу.

Все засмеялись и встав, направились вглубь парка, там было неплохое кафе…

Мама Галимы приняла известие о решении дочери в штыки. Убеждали маму и папа, и Марс, но она стояла на своем — он неверный, он не мусульманин, я видеть и знать его не хочу. Марс только качал головой, отец же Галимы пытался убедить ее принять этот брак.

— Ты пойми, это наша доченька. Она всегда была не такая, как все девочки. Если мы сломаем ей этот брак, то она потом не простит нам. Оглянись вокруг, сколько смешанных семей живет среди нас. И среди них немало наших друзей. Посмотри, у них прекрасные дети. Нет, я не дам ломать судьбу и счастье моей Галимы. Я знаю ее лучше, чем ты. И ничего твое решение не изменит, а дочь ты можешь потерять. И посмотри, какой он парень! Им восхищаются такие ученные, как Накипов, Салманов, Лобов. Молода? А ты во сколько выскочила за меня? Тебе только-только семнадцать исполнилось, мы, татары, люди восточные, наши женщины взрослеют рано.

Было много споров, упреков, но мать Галимы не сдавалась. Отец как-то в присутствии Марса заговорил с Галимой об этом.

— Доченька, я не знаю впервые в жизни, что делать с твоей мамой. Она не хочет твоего счастья.

— Совсем рехнулась на религии, — сказал Марс. — Она посещает кружок, в котором читают лекции об исключительности Ислама, учат ненависти к «неверным», это очень большая глупость. Я тут месяца три назад спустил с лестницы какого-то бородача, она его привела. Он меня агитировал в боевики, сперва в Чечню, а потом, мол, и здесь пригодишься.

— Ого! Вот даже до чего она дошла. А что ж ты раньше молчал?

— Не придал этому особого значения, — сказал Марс, — а оно видишь, нашей семьи уже коснулось. Идиоты, которые хотят нас поссорить с русскими, не понимают, что такое разделение пройдет ножом по семьям, дружбе и отразится на всех сторонах нашей жизни. Я далек от высокопарных слов о братстве с русскими, но за века совместного проживания мы действительно стали с русскими чуть ли не одним народом. Ну, воевали, ну дрались, чего не бывает между соседями? Знаешь, доченька, я еще попробую поговорить с мамой. Если она будет продолжать настаивать на своем, то я советую тебе уйти к Ивану Петровичу. Я к тебе на свадьбу приду.

— Я тоже, — сказал Марс, — и буду во всем помогать.

— Вот, так и решим, — сказал папа.

Через неделю после этого разговора Галима собрала свои вещи, их было немного, и увезла их в институт. Там все объяснила Ивану Петровичу. Тот сбегал к Фариде Иметовне, сказал, что им с Галимой нужно срочно оформит брак, чтобы не было никаких пересудов. Декан куда-то звонила, что-то объясняя по-русски и по-татарски. Затем встала, поцеловала в голову Ивана Петровича и попросила позвать Галиму. Он сбегал, и они зашли в кабинет вдвоем.

— Береги его, Галима. Прочила я его для своей дочери, но ты забрала его. Сейчас поедем, и вы распишетесь в ЗАГСе. Нужен еще свидетель. Я тоже буду свидетельницей.

Еще одним свидетелем взяли Вагифа, парня с курса Галимы. Через полтора часа Галима и Иван Петрович стали мужем и женой, согласно записи в книге регистрации брака. Это было в четверг, а в субботу молодожены пригласили на свадьбу всех друзей и знакомых. Мама Галимы на свадьбу приглашение не приняла. И не пришла. Это очень огорчило Галиму.

Галима поселилась в двухкомнатной квартире Ивана Петровича. Она была здесь в первый раз. Обстановка ей понравилась, небогато, но со вкусом, интерьер, конечно, не очень, сразу видно отсутствие женской руки. «Ничего, все сделаю по-своему, будет как в раю» — подумала она. Иван Петрович отдал ей спальню, потому что она просила его чуточку подождать с близостью. «Ну не готова я, нужно чуточку времени» — твердила она, бросая испуганные взгляды на мужа. Иван Петрович не возражал. Нужно так нужно. Сам спал две ночи в зале, на диване.

Свадьба состоялась в небольшом кафе, с которым договорился Иван Петрович. Он сразу поставил условие администрации: других посетителей, кроме приглашенных на свадьбу, не должно быть. Администрация сразу же взвинтила цену, но Иван Петрович, поторговавшись и несколько снизив сумму, заплатил. Свадьба удалась. Гости пели, плясали, особенно молодежь, поздравления и подарки сыпались на молодоженов, это было приятно. И только папа Галимы иногда ловил грустный взгляд дочери, она хотела бы, чтобы и мама порадовалась ее счастью. А вот мама и папа Ивана Петровича, приехавшие из Москвы, нарадоваться и наглядеться не могли, глядя на сноху. Они сидели рядом с Марсом и папой Галимы, о чем-то оживленно беседовали с ними и не скрывали свой огромной радости по поводу женитьбы сына. Они думали, что он уже никогда не женится. Чтобы не мешать молодым, родителей Ивана Петровича забрала к себе домой семья Салимы, сестры папы Галимы. Разошлись поздно. Галима и Иван Петрович к спиртному не прикасались.

После свадьбы молодоженов привезли домой, и они пошли в двухкомнатную квартиру Ивана Петровича на втором этаже. Дома Галима взглянула на мужа своими большими, немного раскосыми татарскими глазами, и прильнула к нему.

— Я боюсь, — тихо сказала она.

— Чего ты боишься?

— Ну…этого….я ведь в первый раз…

— Не бойся, милая, все будет хорошо. А твой первый раз для меня самый большой твой подарок. И огромное спасибо тебе за него.

Первая совместная ночь принесла им огромное наслаждение, они сливались душами, как могли это делать только они. Галима обнимала любимого, она его полностью забирала сердцем, отдавая ему свое прекрасное тело. Прекрасное чувство близости, не только физической, но и душевной, сердечной, охватывало их снова и снова, потом осталось навсегда. Губы Галимы сами шептали нежные слова, она их не придумывала, они сами лились из сердца. В ответ Иван Петрович прижимал ее к себе, гладил и целовал ее голое тело и тоже отвечал нежными словами. Потом уставшая, расслабленная и умиротворенная Галима притихла и заплакала.

— Ты почему плачешь?

— От счастья… И еще от того, что потеряла что такое, что уже не возвратится…Но зато приобрела тебя. Теперь мы навсегда одно целое.

— Да, одно целое. И навсегда, милая, — повторил Иван Петрович.

Галима засунула свою головку к мужу под левую подмышку, прижалась к нему всем телом и мгновенно заснула, крепко, как ребенок. Иван Петрович же не мог заснуть. Он берег сон любимой, иногда гладил и целовал ее, сонную. Заснул только под утро.

Еще сквозь сон он почувствовал, что в его квартире все по-другому. Еще не совсем проснувшись, он услышал, что кто-то возится на кухне, вкусные запахи чего-то свежевыпеченного. Еще не все осознав со сна, он почувствовал на щеке прикосновение губ любимой женщины. «Галима, она же здесь, навсегда» — промелькнуло у него в сознании, и он открыл глаза.

— Доброе утро, засоня.

Она снова поцеловала его.

— Доброе утро. Ты давно уже встала?

— Я не люблю долго спать. Вставай, под душ и на кухню. Тебя там уже ждут сюрпризы.

— Есть, ваше величество, — пошутил он.

Вскочил, немного размялся, быстро побрился, сбегал под холодный душ и появился на кухне. На столе стоял чайник со свежим чаем, всякие румяные и еще теплые выпечки, каких он давно не видел, разве когда-то у мамы в детстве. Он от удивления распахнул глаза. Когда это она успела все приготовить? Ведь еще только половина девятого.

— Ты во сколько встала, моя хорошая?

— Не знаю, — лукаво ответила Галима, — но я не люблю долго спать. Ешь.

Они принялись за еду. Галима больше смотрела на мужа, как он ест, чем ела сама. Он переставил стул к ней, сел рядом, взял оладий, обмакнул в мед и, держа над блюдечком, поднес ей ко рту.

— Ешь. А то не будешь есть, похудеешь, будешь как палочка тонкая и болеть будешь.

Галима весело рассмеялась и откусила оладий. Потом таким же образом съела их несколько штук. Потом они пили чай, зеленый, ароматный. Иван Петрович привык к нему в Татарстане и предпочитал всем другим напиткам. А Галима родилась здесь, это был ее национальный напиток. Кофе оба не пили. Было воскресенье. Решили собрать самых близких. Галима посмотрела на Ивана Петровича.

— Нам дали вчера полную свободу. Тетя Салима прекрасный человек, у них замечательная семья, но с сегодняшнего дня твои папа и мама должны гостить у нас. Иначе я буду чувствовать себя нехорошо перед ними. Ты иди обзванивай гостей, а я пошла на кухню, буду готовить. Зови всех к часу дня.

Иван Петрович пошел обзванивать тех, кого решили пригласить. Позвонил домой Галиме, трубку взял Марс. Сказал, что обязательно будут с отцом. Потом Иван Петрович обзвонил других и пригласил тоже. Своим родителям сказал, чтобы приезжали с вещами, гостить дальше будут в новой семье. Родители, чувствовалось, остались очень довольны таким раскладом. Да и права Галима, нехорошо, приехав к сыну, гостить у кого-то. К часу собрались все. Стол уже был накрыт. Иван Петрович был поражен, как быстро его молодая жена всего наготовила. У нее под рукой было не все, что нужно было для татарской кухни, но она смогла найти выход из положения. Пельмени были налеплены и сварены. Обычно пельменями в бульоне у татар теща угощает зятя, но, к сожалению, тещи не было. Были приготовлены и эчпомак с жирной бараниной и луком, и даже испечен пирог губадия с многослойной начинкой. Была и просто баранина, в кастрюлях стоял бульон.

— Аллах, хлеба то нет. Ванечка, пожалуйста, за хлебом сбегай.

У татар ни одно застолье без хлеба не обходится. Иван Петрович быстро оделся и пошел в магазин за хлебом. Придя домой, он застал уже Марса с папой жены, своих родителей и тетю Салиму с мужем. Начали подходить еще гости. Пришла Фарида Иметовна тоже с мужем, пришли коллеги Ивана Петровича. Пришли и подруги Галимы, Агиля и Люда, обе ее однокурсницы, с которыми Галима училась еще в школе, а с Людой они дружили с первого класса школы. Все уселись за стол. По старинному татарскому обычаю хлеб должен нарезать старший в семье и роль эту взял на себя папа Галимы, Багид, которого еще все звали Аба или добавляли это к его имени. Он нарезал хлеб.

— Папа, ты у нас сегодня хозяин и поступай так, как ты поступал бы в своем доме, — Галима сказала, зная, что этим не будет нарушен обычай и что отцу будет приятно.

— Да, да, пожалуйста, будьте за хозяина и за старшего, — начали просить все.

Багид встал и поклонился всем.

— Спасибо.

Из спиртного была водка, которую татары давно переняли у русских соседей, родители Ивана Петровича привезли с собой домашнего вина, которое им в свою очередь привезли в Москву родственники из одной южной станицы, где родилась мама Ивана Петровича, кто-то из гостей принес и кумыс. Во главе стола сидел папа Галимы, другую стороны стола занимали Галима и Иван Петрович. Галима не спускала сияющих глаз с мужа, он же только диву давался ее кулинарным способностям и быстроте ее кухонных дел. Багид налил всем мужчинам водки, женщинам наливали Марс и Иван Петрович того, что они просили.

— Мне водки, — сказала Ольга Семеновна, — я ведь казачка, у нас с татарами много общего. Как и у татар, у нас любимое мясо баранина.

— И мне водки тоже, — сказала тетя Салима.

Багид встал.

— Дорогие гости, я рад, что вы пришли в мой дом. А повод вы знаете. Я выдал замуж мою любимую дочь. Но отдавал я ее Ване без печали, зная, что моя дочь будет с ним счастлива. И все-таки грусть небольшая есть. Растишь, растишь дочь, а ее забирает кто-то. Хорошо, что в нашем случае забрал Ваня, я хоть спокоен буду. Пожелаем же счастья молодой семье. Ты, Галима, помни, что слово мужа для тебя закон. А тебя, Ваня, попрошу прощать ошибки моей доченьки, ибо ошибок не делает только тот, кто ничего не делает. Для мужчины нельзя быть подкакблучником, но к женскому совету нужно прислушиваться внимательно. Еще раз счастья вам, а нам с родителями Вани хороших внуков.

— Хорошо сказано! — воскликнула мама Ивана Петровича.

Все встали и выпили. Иван Петрович и Галима только прикоснулись губами к рюмкам, но не выпили ни грамма. Пока не зачнется новая жизнь у Галимы, они договорились что Иван Петрович не будет пить. А потом Галиме и пить нельзя будет. Но это и не было проблемой: не были они любителями спиртного. Все сделали вид, что не заметили этого, хорошо понимая причину. Застолье тихо зашумело разговором, потом разговоры стали громче. Багид налил бульон с пельменями, Галима быстро вскочила и поставила тарелку перед мужем. Этим отец молодой жены оказывал почесть своему зятю по татарской традиции. Родители Ивана Петровича не спускали глаз со снохи, радуясь от души ее женской красоте и расторопности. Она заметила их взгляды, прильнула к плечу мужа и счастливо улыбнулась им. Ольга Семеновна не выдержала, подошла к сыну с невесткой. Галима встала навстречу. Ольга Семеновна обняла ее, крепко прижала и несколько раз поцеловала.

— Теперь будет у меня и доченька. Да еще какая! А то одни мужики.

У нее было трое сыновей. Свекровь и сноха по-женски всплакнули.

С наполненной рюмкой встал Марс.

— Сестренка, ты обрела свое счастье. Я уверен, что ты будешь прекрасной женой. И дети у вас с Иваном будут замечательные. А я буду только радоваться на вас. Счастья вам и долгих лет жизни.

И все снова выпили, заговорили, высказывая свои пожелания и советы. Было всем легко и хорошо и от выпитого, и оттого, что собрались вместе хорошие люди. А это много значит. Хороший человек он же на вес золота, он намного дороже золота. От хорошего человека теплом веет, его сразу видно.

Сидели допоздна, расходились все уже после девяти вечера. Все были довольны, радостны. Галима прильнула к отцу, он ее погладил по голове, как маленькую. Она любила эту ласку, оставшуюся с детства. Марс по свое привычке слегка щелкнул по носу Галиму, потом расцеловал в обе щеки. «Смотри, чтобы первый мальчик был» — шепнул он. «Первой будет девочка, Ванечка девочку первую хочет» — слукавила Галима, это она хотела девочку. «Девочка тоже хорошо». Фарида Иметовна тоже расцеловала Галиму, подружки завидовали ей, но по-хорошему. Тетя Салима тоже тепло поцеловала счастливую Галиму. Все ушли. Галима начала убираться, Иван Петрович тоже подключился к уборке. Мама Ивана Петровича хотела помочь, но ее убедили, что сами справятся. Галима протерла вымытую посуду, все сложила на места, муж протер влажной шваброй полы. Через минут сорок все сияло чистотой и порядком.

Галима расстелила постель в спальне для родителей мужа, а для себя и мужа раздвинула складывающийся диван. Еще с часик посидели, поговорили с родителями и потом легли отдыхать. Утром, как и вчера, Иван Петрович не нашел рядом свой милой женушки. Она уже давно хлопотала на кухне. Он прошел на кухню как был в трусах, она бросилась ему навстречу, обняла и нацеловала щеки и губы.

— Милая, ты так рано встаешь.

— Я и обязана рано вставать. Я ведь женщина. Вот родятся дети, подрастут, я их всех кормить и поить буду, только свежим и вкусным. Иди мойся.

Выйдя из ванной, Иван Петрович увидел маму, она о чем-то говорила с Галимой. Потом мама, не скрывая свой радости, сказала: «Ваня, тебе досталась не жена, а само счастье к тебе пришло. Если обидишь, знать тебя не буду». Галима зарделась и весело засмеялась. Иван Петрович обнял ее за плечи.

— Зачем же ее обижать? Если я ее обижу даже случайно, я не прощу себе этого.

Подошел отец. Глянул на стол в кухне и покачал головой.

— Рання ты птичка, Галимочка. Настоящий жаворонок.

— Не умею по-другому. Я люблю домашний уют, люблю готовить, а готовить для дорогих людей для меня удовольствие. Простите, не могу другой быть. Я без дела никогда не сижу, я чахну без дела.

— Ваня, бери во всем пример с нее. Я сердцем чувствую, что это подарок тебе от Бога.

— Прямо захвалили, — снова засмущалась Галима.

Сели завтракать, все приготовленное было вкусно, чай пахнул изумительным ароматом. Папа Ивана Петровича, обычно немногословный, только одобрительно покачивал головой и причмокивал, мама бросала ласковые взгляды на Галиму. Галима чувствовала, что родители Вани очень довольны нею и тихо млела в душе, так ей было это приятно. Иван Петрович чувствовал, что гордость за жену распирает ему грудь. И еще он чувствовал, что сила любви к Галиме все больше охватывает его и он рад был, что этому не было предела. «Господи, — думал он, — как же так, я ходил возле нее, видел ее и не замечал ее. А если бы это так и продолжалось до сегодняшнего дня?» Он даже вздрогнул от такой возможности. «Ничем я это не могу объяснить, как только вмешательством высших сил. Это они показали нам друг друга и толкнули друг к другу. И все, кажущиеся многочисленными препятствия мгновенно исчезли. И она у меня есть. И не только есть, но и будет». Видимо глаза у него были соответственно мыслям, потому что все обратили взоры на него, а любимая толкнула его в бок кулачком.

— Ты о чем замечтался?

— Господи, о чем я могу замечтаться, как только не о тебе.

— И что ты там увидел в своих мечтах?

— Тебя.

— Одну?

— Нет, с нашими детьми.

Галима положила свое лицо на его грудь.

— Хорошо то как.

Родители засмеялись.

— Все у вас будет, а без детей нельзя, без детей это не семья. Я понимаю людей, которые по какой-то причине не могут иметь детей, но никогда не понимала и не пойму людей, не хотящих иметь детей, — сказала мама.

— Я хочу, — тихо сказала Галима.

— Я тоже, — сказал серьезно Иван Петрович.

Всем было легко и счастливо. Особенно молодоженам. Ольга Семеновна не сводила довольного взгляда с Галимы. Постепенно все входило в привычный быт. Иван Петрович ходил преподавал в институте, работал над диссертацией. Галима тоже бегала на лекции в институт, когда лекцию читал муж, то молчала, не высовывалась. Если возникали вопросы, спрашивала дома. Звала его не иначе, как Ванечка. Иван Петрович придумал для жены ласковое имя, называл ее Гимочка. Это он так сократил имя Галимочка. Галиме нравилось такое имя, она с удовольствием слушала его из уст Ивана Петровича. Подошло время уезжать родителям Ивана Петровича. Галима помогла им собраться, вечером пришли попрощаться Марс и папа Галимы, тетя Салима с мужем. На другой день после обеда родителей посадили на московский поезд. Ольга Семеновна обнимала Галиму, говорила ей ласковые слова, немного наставляла жизни. Галима все принимала с благодарностью. Гости сели в вагон и минут через пять поезд пошел. Родители махали руками из закрытого окна, потом их стало не видно. Супруги пошли домой.

— Я как-то привыкла к ним, они у тебя хорошие люди, — сказала Галима дома.

— Да, я их очень уважаю и люблю. Летом пригласим их в гости или сами поедем в Москву.

Жизнь текла своим чередом. Времени иногда даже не хватало. Галима также вставала рано, готовила завтрак, Иван Петрович старался не отставать от нее, вставал тоже пораньше. Так прошел месяц совместной жизни. Однажды Иван Петрович сидел вечером и работал над диссертацией. Гимочка пошла в ванную мыться. Минут через пять она выскочила из ванной в чем мать родила. Иван Петрович невольно залюбовался ее красивым телом. Лицо у Гимочки было растерянное и радостное в одно и то же время. Иван Петрович понял, что что-то случилось хорошее. Гимочка подбежала к мужу, и он усадил ее на колени, как маленькую, потом взял на руки перешел с ней на диван. Взял лежавшую на диване большую махровую простыню, укутал Гимочку, прижал к себе.

— Рассказывай, что случилось?

— Я.. я, кажется, беременна.

— Прекрасно, откуда у тебя такие выводы?

— У меня месячные должны были начаться еще неделю назад, но их нет. Я с подружками поговорила, они посоветовали в аптеке купить тест на беременность. Я купила и сейчас проверила, тест дает положительный результат на беременность.

— Гимочка, любимая моя маленькая женщина, ты даже не знаешь какую радость ты мне принесла. Я на седьмом небе. Это же надо, Гимочка мамой будет!

— А ты папой!

— Дай Бог! Рада?

— Очень рада… И страшно немного. Чувство какое-то странное, что в моем теле я не одна.

— Не бойся. Все у нас с тобой будет прекрасно. А что не одна, то это же дар свыше. Придет новый маленький человечек и совместит в себе и тебя, и меня. Мы его любить будем!

— Я его уже сейчас люблю. И тебя сильнее люблю.

— И я тебя сильнее люблю, чем раньше.

Гимочка притихла у него на руках и заснула. Иван Перович испытывал к ней такую нежность, такую любовь, что словами все высказать не смог бы, он чувствовал эту нежность и эту любовь всей своей сущностью. Гимочкка спала, слегка посапывая носом, положив голову на грудь Ивану Петровичу. Он не будил жену, ему было хорошо и приятно так сидеть. Он бы просидел так до утра, но после двенадцати Гимочка открыла глаза и ахнула.

— Это что же я делаю, ты ведь устал держать меня! Пойдем спать, уже поздно.

— Не устал, хорошо так.

Он отнес жену в спальню и положил ее на кровать. Разделся сам и лег рядом. Гимочка уже опять спала. Он поражался ее способности засыпать быстро и крепко. Приобнял Гимочку, она почмокала губами, положила голову на плечо мужа, тихонько засопела. Иван Петрович долго еще лежал с открытыми глазами, думал. Он удивлялся жизни и ее оборотам. Ведь были рядом больше года, встречались каждый день, а внимания друг на друга не обращали. И вдруг случилось так, что и жизни друг без друга не мыслим. Как это возникает, почему? Это все-таки дает Бог. Атеистов жаль, они лишают себя многого, что приходит в душу. Это же так и называется — духовное, духовная сторона жизни. Не обязательно ходить в церковь, мечеть, синагогу. У Бога религий нет, религии придумали люди. Религиозная рознь самая глупая. Бог он един и один. И для него все люди равны. И зачастую приверженец каждой религии мнит, что только его религия правильная. А это уже глупость. Вон и теща подпала под это влияние, для нее Ислам закрывает все. А Богу все равно, кому ты молишься, для него важно, как ты живешь. Живешь добром, помогаешь другим, не осуждаешь других и тебе в ответ приходит хорошее в жизни. Тещу было жалко, она слишком погрузилась в религию и считала, что только Ислам правильная религия. Таких фанатичных последователей хватает и в Христианстве, и в Иудаизме. Это же надо, даже на разрыв с дочерью пошла. Иван Петрович видел, что Гимочка тяжело переживает этот разрыв, хотя и не подает виду. И дал себе слово навести мосты к теще. Сперва хотя бы Гимочку помирить с мамой, а там, глядишь, она и зятя сможет понять. Плыли в голове мысли, шло ночное время, а сон не приходил. Посапывала во сне Гимочка, у нее это выходило как у маленького ребенка, ее головка покоилась на плече Ивана Петровича и он чувствовал такой прилив нежности к любимой, что даже немного крепче прижал ее к себе. Нет ничего прекраснее для человека, чем любовь к своей второй половинке. И Иван Петрович в мыслях благодарил Бога, что дал он ему такую любовь, за то, что и ответная любовь была такая же. Иван Петрович пришел к Богу не совсем обычным путем, не относил себя ни к какой религии, но твердо верил, что Бог есть. Он пришел к Богу не по наследственным традициям, что, как он считал, тоже неплохо, он пришел к Богу путем размышлений и сопоставлений. В природе все разумно и эта разумность наталкивала на мысль, что все вокруг создано тоже разумом. Разумом Великим, намного превосходящим разум человека. Просто так не могла создаться Вселенная. Большой взрыв? Значит он кому-то нужен был, если он произошел. Он лежал, погружаясь все глубже в размышления, а сон никак не шел. Посмотрел на часы, было уже половина пятого. Скоро и вставать. Гимочка пошевелилась немного, во сне поцарапала ноготком грудь Ивана Петровича, приняла более удобную позу и снова тихо засопела. Хорошая жена ему дана Богом, нужно беречь ее. Да еще, надо же! — новая жизнь в ней зачалась. Это же удивительно. От большой любви и дети прекрасные получаются, а уж у Гимочки дети будут сама прелесть. И он представил, как они будут гулять с детьми по улице, как пойдут в парк, как поедут за город в лес, на рыбалку. Пошли картины их будущего и Иван Петрович, наконец, заснул. Проснулся он оттого, что проснулась Гимочка. Она потерлась своей щекой о его щеку, легонько чмокнула его и начала вставать. Иван Петрович посмотрел на часы — половина шестого. Он прижал Гимочку к себе.

— Ты куда так рано?

— А ты чего не спишь? Я всегда так встаю.

— А я не мог заснуть очень долго, заснул с полчаса назад.

— Почему?

— Всякие мысли лезли в голову.

— Хорошие?

— И хорошие тоже. О тебе думал. А о тебе разве можно думать плохо?

Она засмеялась. Потом прижалась к нему и прошептала:

— Я хочу тебе приятное сделать.

— Что?

— Любовь свою подарить, вкусное приготовить.

— Любовь с удовольствием возьму, но ты бы лучше отдыхала. Ты же теперь за двоих отвечаешь.

Она обняла мужа за шею одной рукой, крепко прижалась своими налитыми крепкими грудями к его груди,, другой рукой нежно гладила его голый живот, страстными поцелуями вызвала ответную страсть и они погрузились в рай. После лежали, отдыхая, расслабленные, довольные. Потом Гимочка встала.

— Лежи, куда ты?

— Хорошего понемножку, Ванечка. А я пойду завтрак готовить. Не умею я с детства бездельничать. А ты не спал, как целый день будешь работать?

— Теперь уже и не засну.

— Поспи хотя бы часик еще. Я тебя позову на завтрак.

— Попробую.

Гимочка ушла в ванную, оттуда на кухню. Иван Петрович и вправду заснул. Но спал недолго, проснулся сам. После завтрака Иван Петрович начал разговор о маме Гимочки.

— Гимочка, милая моя, как же нам найти дорогу к твоей маме? Я все готов сделать для этого.

— Не знаю, Ваня, мне плохо от всего этого. Хотя и папа, и Марс понимают меня, но маму я тоже люблю.

— Давай я позвоню ей сейчас?

— Звони. Если бы она хотя бы раз приехала к нам! А то и к себе не зовет, и к нам не ездит. Но она же моя мама, неужели ей хочется, чтобы мне было плохо?

— Не думаю.

Иван Петрович набрал номер телефона. Трубку подняла мама Гимочки, мужчины, как видно, уже ушли на работу.

— Здравствй Флюра Агимовна. Это Иван, муж Галимы.

— Я не хочу с вами говорить. Вы нехороший человек и поступили с моей дочерью очень нехорошо. Вы старше нее намного и должны были понимать, что делаете.

— Я не хочу спорить с вами, но вы неправы. Галима страдает из-за вашего разрыва, мне тоже не по себе. Что бы вы посоветовали мне сделать, чтобы вы примирились с дочерью? Ведь это же ваша дочь.

— Оставить ее.

— Этого никогда не будет. Нам нашу любовь сам Бог дал. Хотите, я приму Ислам? Буду мусульманином. Правда, мусульманином я буду плохим, из меня и христианин никудышний. У меня к Богу своя дорога.

На другом конце провода молчали. Потом послышалось всхлипывание, мама Гимочки плакала. Ей тоже было нелегко.

— Я подумаю.

— Я хочу вам сказать одну новость. Вы первая, кто услышит это.

— Говорите, я вся внимание.

— Галимочка беременна. Если родится девочка, я даю слово, что назову ее вашим именем.

— Моя девочка беременна? О, Аллах. Это же какое счастье! А я… я…

В трубке послышались рыдания.

— А вы от этого счастья отказываетесь. А каково Галимочке думать о том, что ее мама не хочет ее знать? Вы подумайте обо всем.

В трубке слышался плач мамы Гимочки, потом она с всхлипываниями сказала:

— Вы мне сломали голову, я не могу ничего придумать. Сегодня пойду к имаму, поговорю с ним. Может быть он что-то мне подскажет.

— А от имама сразу к нам. Будете самым дорогим гостем.

На этом их разговор закончился. Иван Петрович все пересказал Гимочке. У той тоже слезы навернулись.

— Ванечка, а ты дипломат. Я чувствую, что мы помиримся с мамой. А если она скажет, чтобы ты принял Ислам, и вправду примешь?

— Приму, почему нет? Для Бога это приемлемо, я так думаю.

— Хорошо, подождем, что ей скажет имам.

Они собрались и оба пошли в институт. Муж работать, а жена учиться. Вечером, когда супруги уже были дома, раздался телефонный звонок. Звонил папа Гимочки. Он сказал, что через полчаса он и мама Гимочки приедут к ним. Гимочка даже подпрыгнула от радости и удивления и захлопала в ладоши. Приехали втроем, Марс тоже приехал с ними. Флюра Агимовна прямо у порога разрыдалась.

— Доченька, милая, прости мою глупость. Даже на свадьбе не погуляла на твоей. Прости если можешь. Затмило меня совсем. Хорошо, что Ваня твой позвонил и что я побывала у имама.

— Что тебе имам сказал, мама?

— Он меня отругал. И многому просветил в религии. Очень умный человек. Про твоего мужа слышал, они с Накиповым дружат и тот отзывался о Ване лучшими словами. Имам сказал, что у таких людей, как Накипов, не может быть плохих знакомых. А еще рассказал мне удивительную вещь. Оказывается, в некоторых, особенно старых изданиях Корана, есть сура, в которой говорится: «Если правоверный мусульманин увидел храм Иссы, то он может зайти туда и помолиться». Я была поражена этим. Имам все объяснил. Особенно ругал меня за противление вашему браку. Он говорит, что татарско-русские семьи — давняя традиция, длящаяся много веков. Таких семей тысячи. Простите меня, дети. У меня как завеса с глаз упала.

— Меньше ходила бы по дурацким кружкам, которые пооткрывали иностранцы, а больше бы слушала своих мул и имамов, — вставил Марс.

Флюра Агимовна обняла дочь, та ее гладила по спине и успокаивала. А у самой тоже слезы стояли в глазах.

Мама, как я рада, что ты пришла. Это для меня святой день. Какая же ты умная и хорошая.

— Благодари своего мужа, Галима, это он сегодня позвонил, и я решила идти советоваться к имаму. Ваня, прости меня, простите дети, если можете.

— Все, забыли об этом! — сказал Иван Петрович, — А тебе, Галимочка, нужно успокоиться, тебе нельзя волноваться.

— Я знаю, Ванечка. Я не буду.

Марс отозвал Ивана Петровича в сторону.

— Что с Галимой? Что-то мама отцу всю дорогу нашептывала. Уж не беременна ли она?

— Ты угадал. Мы сами об этом узнали только вчера, утром я об этом маме сказал.

— Вот благодать! Парня давайте!

— Галимочка девочку хочет.

— А ты?

— А мне все равно, кто родится. Но раз Галимочка хочет девочку, то пусть будет девочка.

— Второго только парня. А то я с вами рассорюсь, — захохотал Марс.

Иван Петрович был от души рад, что удалось помирить Гимочку и ее маму. Этим он снял с души большую тяжесть, так как чувствовал в этом раздоре себя виноватым. Теща стала постоянным гостем в доме. Часто оставалась ночевать, позвонив мужу, что не приедет домой. Постепенно зять и теща сходились ближе и ближе, Флюра Агимовна поняла, что зять хороший человек. Этому не могла не радоваться Гимочка. Шли дни, прошел месяц, второй, третий. У Гимочки начал заметно округляться животик, иногда ее тянуло на кисленькое. Мама Гимочки старалась вовсю, приносила ей соленья. Багид с Марсом тоже часто заглядывали в гости. Все ладилось. Гимочка, несмотря на беременность, учебу не бросала.

Конец ознакомительного фрагмента.