Бабочка в пивном бокале. Иронический роман на русском языке

Николай Щербаков

В прозу Щербакова сначала входишь как в мелкий прозрачный и теплый ручей, и вдруг вода превращается в застывшее стекло, и ты уже в плену. Одно нетерпеливое движение – и хрупкое очарование фраз разрушится, и ты чувствуешь настоящую боль от осколков. Как он это делает – я до сих пор не могу понять. Может, все дело в мельчайших деталях жизни, которые мы устали замечать, может, в завораживающе доверительной интонации человека. Галина Погутяк. Писатель, лауреат ГП.

Глава вторая. Естественные неприятности при нестыковке времён

Засиделись они тогда допоздна. Борису пришлось заново, подробно рассказывать историю с утюгом. Как первый раз услышал «голос». Он, этот «голос», Бориса в первый день, как побеспокоил, так и оставил. Дня два-три не давал о себе знать. Борис уже подумывать стал, что померещилось, почудилось. А ну-ка, так садануло током, что сознание потерял. Не такое померещится, успокаивал он себя. Я, рассказывал он новым приятелям, даже жене ничего не сказал. Утюг починил. Разобрал, нашёл в нём оголившийся провод, перемотал изолентой. Всё чин-чином. Но догладить оставшееся бельё не смог. Что-то помешало. Вот не могу, говорит, за утюг взяться и всё. Отремонтировал и поставил. Смотреть на него не могу. Как будто в нём что-то сидит. А дня два назад, рассказывает, пошёл вечером пивка попить в «театральный». Помните? В здании театра? Со стороны парка? Ну? Приятели переглянулись и вспомнили.

Да не просто вспомнили, а начали, перебивая друг друга рассказывать подробности. Вспоминать детали прошлых походов в бар «Театральный». С трудом остановил и успокоил их пришелец из прошлого.

Для них, Санька и Степана, это время, о котором рассказывал Борис, как будто приблизилось, стало вспоминаться в деталях, которые они уже, казалось, забыли. И вряд ли вспомнили когда-либо. Но вот надо же? Оказалось, что оно не ушло. Время это. Не только из памяти не ушло, оно из жизни их никуда не уходило. Кажется, вот оно, спустись с площадки «Беседки» и за кустами сирени, за ближним домом, стоит всё так же ларёк с покосившимся названием «Овощи и фрукты», в окне ведро с грязной картошкой и ящик с горкой луковой шелухи, среди которой горделиво круглится бочёк одинокой луковицы. У ларька «живая» очередь хмурых женщин с авоськами. А рядом с очередью два пьяных инженера, держась за пуговицы и рукава друг друга, покачиваясь, решают неотложные вопросы развития производства и полной некомпетентности отсутствующего коллеги. Вопрос взаимного уважения они уже решили, закрепили стаканом портвейна и сейчас пойдут на поиски места, где можно «заглянцеветь». И не стоит им мешать, маршрут они знают, пройдут по нему как ночью по родной прихожей от койки до туалета. А потом и до дома дойдут, на «автопилоте». «Слышь, Стёпа, я всегда удивлялся, как я до дома каждый раз доходил? А? Ведь ничего не помнил».

Да, как было уже сказано, с трудом остановил Борис Иваныч поток воспоминаний своих приятелей. Хотя, доложу вам, была у него пауза. Когда собеседники начали с иронией вспоминать былые похождения, повторяя: «а помнишь?»…, Борис Иваныч уронил голову на руки, подперев ими уши и, со смешанным чувством удивления и неприязни на лице, смотрел на Санька со Степаном. Он и остановил их странным вопросом:

— А когда это вы стали такими правильными? — покачнулся он на подперевших голову руках, — А? Мужики? Смотрю на вас — чистенькими стали, благообразными. Божьи одуванчики. Ладно, кончай балаболить, — легко хлопнул по столу ладонью, — слушай дальше. Или не интересно?

— Не, Борь, давай, не обращай внимания. Это мы так, — Санёк почесал ёжик на голове, — воспоминания одолели.

Он с трудом сосредоточил взгляд на Борисе и остановил рукой Степана.

— Стёпа, действительно, помолчи. Человек рассказывает. Такое не каждый день услышишь. А? — хохотнул, — такое и по телику не покажут. Там всё брешут, да за памперсы агитируют. А здесь всё жизненная правда. Да, Борис Иваныч? — попытался сделать уважительное лицо.

Мужчины склонили в кучу головы, и продолжился рассказ. Снова начались возгласы «да ты чё?», резкие отпады на спинку стула, и опять они склонялись друг к другу. Время от времени они одновременно брались за кружки, отпивали пиво, глядя в стол ответственными за судьбы человечества взглядами. Боря рассказывал дальше.

— Ну, значит, прихожу я к бару, а та-а-ам, очередь человек на пятьдесят. И пускают человек по десять за полчаса. Нормально? Это когда же я зайду? А те, кто там? Что они, выходить спешат, что ли? Да им там хорошо. И мы стоим, значит, с мужиками в очереди томимся, языки чешем. Все в основном знакомые. «Ну, вы в курсе,» — утвердительно закончил он. Санёк со Стёпой пожали понимающе плечами: «Мол, конечно.» Для них это уже, как будто вчера было. Конечно в курсе. Какой разговор. Всё. Стёрли они границу времени за столиком бара «Беседка ветров». Никто только этого не заметил.

— И тут ещё мужики подошли, — продолжает рассказчик, — говорят в ближайших точках пива нет или кончилось. Что делать? А что и вчера делали. Ждать! Здесь оно пока есть. Мужики в очереди ропщут, но стоят. Хитрожопые разные полезли вперёд. У всех сразу друзья и знакомые впереди оказались. Дело до мордобоя дошло. Милиция тут как тут. А кому хочется светиться? Я в кусты и ходу. Не люблю я милицию. Пойду, думаю, в «Ротонду», наскребу на стакан сухаря, покантуюсь, может кто знакомый окажется, ещё стаканчик нальёт.

— Да, в «Ротонде» столовое белое наливали, помнишь? Стёпа? — вставил Санёк.

— И ещё в «Солнце в бокале» сухое на разлив было, помните? — схватил за руки собутыльников Стёпа.

— Кто? Я помню? — вытаращил на него глаза Борис.

— А, ну да, что это я, — хлопнул себя по лбу Стёпа, — ладно, дорогой, рассказывай, я молчу.

— Это лучше, не сбивай меня, сам собьюсь. О чём я говорил? Ага. Иду, значит в «Ротонду». Настроение, конечно, уже испорчено. Ну и что вы думаете? Прихожу — закрыта! Опа! Хоть стреляйся. Я, это, сел на лавочку в полном отчаянии, что делать? И, слышь, вот так руки развёл и сам себя спрашиваю, есть на этом свете справедливость, или нет? Искренне так спрашиваю, на надрыве, есть или нет? «А какая тебе справедливость нужна? Сформулируй, пожалуйста». Голос. Понял? Тот самый. Вежливый такой, деликатный. Сформулируй, говорит, пожалуйста. А у меня язык отнялся, веришь? Ну, представь, вокруг люди ходят, дети бегают, мороженое едят, музыка в парке играет, а у меня «голос». Сформулируйте ему. Я, значит, посидел, помолчал, думаю, показалось. Ага. И как только язык во рту зашевелился, я так смело говорю в парковое пространство. Конечно, не дурак, подождал, когда рядом ни кого не было. Говорю — «справедливость, это когда, если хочешь пиво, то оно есть!» Ага. Голос так помолчал, а потом, слышь, говорит. «Ладно», говорит, «если хочешь, ты сейчас окажешься там, где пиво всегда есть». «Только», говорит, «учти, что это здесь же, в этом же городе. Только в другое время. Хочешь»? Ну, ты спроси-и-ил? Конечно, хочу. А голос, понимаете, не слышно, а, как будто хохотнул, а потом продолжает. «За твоей скамейкой кусты, видишь»? Ну, вижу, говорю. «Вот зайди за них», он мне советует, «там», мол, «темно и тебя никто не увидит». И что будет, спрашиваю. Тишина. Не отвечает. Ну, я посидел, подумал. А что, думаю, может случиться? До этого, ведь, ничего страшного не происходило. А голос, мало ли что, показаться может. Зайду, думаю, в кустики. Заодно отолью. Ага. Зашёл, оглянулся — никого близко нет. Ну, я справляю свою нужду, значит, и думаю, что вот и кончились шутки со мной. Ничего ведь не происходит. И хорошо, что я к дереву прислонился. Темно вокруг, и вдруг, как будто ещё темнее стало, и голова слегка закружилась. Закружи-илась и быстро прошло. Я, это, поскорее свои дела закончил, вышел из кустиков и охренел. Вокруг светло, как днём. А дело ведь поздно вечером было. А тут вдруг наро-о-ду! Молодежь в основном. А передо мной же площадь Театральная, а на ней машин море. Туда — сюда. Туда — сюда. Потоками.

Борис, как будто снова переживал события того вечера. Он, то хватался за голову, то руками показывал, как снуют по площади потоки машин. Иногда он останавливал рассказ, и с растерянностью оглядывался по сторонам. Переводил взгляд на собеседников, всматривался в них уже основательно захмелевшим взглядом и, убедившись, что его внимательно слушают, продолжал.

— Я в жизни столько машин сразу не видел. Да все новенькие, блестят, фарами светят. И диковинные все, импортные, скорее всего. Если бы не знакомая площадь, я бы подумал, что за границей оказался. Сел это, на скамейку. Ничего не понимаю. Страшно. Ну, прикиньте, мужики. Минуту назад ничего этого не было. Не просто страшно — жутко. Постепенно начинаю соображать, что это мне не мерещится, всё на самом деле вокруг меня на яву происходит. То есть, получается, что меня действительно куда-то занесло. Но, если место то же самое, где я и находился несколько минут назад, то, что же это получается? А? А получается, что я в другом времени. Фантастика!

— Фентези! — подняв указательный палец, значительно произнёс Степан и икнул.

— Чего? — удивился рассказчик.

Степан махнул на него рукой, мол, не обращай внимания.

— Это по нашему сейчас, дорогой, «фентези» называется, — пояснил уставившемуся на него Борису.

— У нас теперь всё по-американски называется. Понял? — добавил Санёк, — как что новое, так по-американски. Сникерсы-памперсы. Вот и фантастику теперь «фентези» называем. Так что с тобой, брат, фентези приключилось.

Новые приятели помолчали, размышляя над сказанным, и приложились, не сговариваясь к кружкам.

— Так они что, вас… или нас, — Борис помотал головой, — завоевали, что ли?

— Кто?

— Ну, американцы.

— Американцы? Да ты чё, дорогой? Воевалка у них ещё не выросла! Понял? Завоева-али. И не говори так больше при мне.

Степан снова икнул и расстроился, как будто ему личную обиду нанесли. Санёк примирительно соединил на столе их руки.

— Стёпа, ну откуда он может знать, что было за эти годы. Не кипешись. Ты, я смотрю, захмелел быстро. Бухал вчера, что ли?

— Это ты бухал, старый алкоголик. Ты что, думаешь я не знаю, что к тебе сваты вчера приезжали?

— Ну, так со мной понятно, а ты чего?

— Да я на голодный желудок. Не завтракал ещё сегодня. Дочка что-то в пакет положила. Как раз хотел закусить, а тут ты. Вот надо было с собой взять, как раз, кстати было бы.

Борис внимательно слушал новых приятелей, переводя тяжёлый взгляд с одного на другого. И тут вмешался.

— Вы что, мужики, голодные? А что же сразу не сказали? То-то я смотрю весь закусон уже подмели. Так я это быстро.

И он, пошатываясь, пошёл к стойке.

— Неловко получается, — пробурчал Санёк.

— Слушай, Санёк, а откуда тогда у него деньги? Он же сейчас на наши, — Степан защёлкал пальцами и загримасничал, пытаясь подобрать слова, — ну, на современные деньги ведь покупает, так ведь?

Приятели нахмурились, пытаясь разобраться в возникшей неясности. Что-то не складывалось.

— А может он всё-таки брешет? — предположил Степан и сам же отогнал сомнение, — нет, не мог он так сохранится. Ведь тридцать лет. Да? А он такой же, каким я его запомнил. Ничуть не изменился. Мы вот с тобой, ара, седые, старые, а он…? А?

— А ты его действительно помнишь?

— Сто процентов! Провалиться мне на месте.

— Ты, это, осторожнее. Провалиться. После сегодняшнего… что угодно может…

— Да-а.

— Стёп, а ты спроси у него, где он деньги взял.

— Да неудобно как-то. Слушай, дарагой, а чего сам не спросишь? Ты же с ним ещё до моего прихода закорешевал, вот ты и спроси.

— Да причём здесь закорешевал? Хотя, ты знаешь, мне кажется, что я тоже его где то раньше видел.

— А может быть. Может быть. Он видишь какой? Фигура! Художник! — Степан изобразил уважительный жест, — и на улице мог встречать, и в очереди за пивом мог с ним рядом стоять. Во!

Да, вариант с очередью за пивом оказался убедительным. А где же ещё? Теперь уже Саньку даже показалось, что он вспоминает его, Бориса. И именно в очереди за пивом. Да, вот так он, Александр Иванович стоит, а вот так Борис. Точно! И дождик моросит. Или снежок? Нет, дождик. Точно! Я его вспомнил, Стёпа! Слушай, а действительно, он совсем не изменился, а?

За разговорами они потеряли из вида Бориса. И что происходило у стойки, они сначала не видели. А там, с грустью следует констатировать, произошло кое-что неприятное. У Бориса Ивановича то, привычки те ещё. С тех лет. Он взял с собой пустые кружки, и у него твердая уверенность, что он теперь у стойки первый. А надо вам доложить, дорогой читатель, что была в те времена такая «практика». Во времена очередей у пивных ларьков неписанное правило — если ты взял хоть одну кружку пива, то можешь возвращаться к окошку ларька с пустой тарой сколько хочешь раз за «повтором». Уже без очереди. Ты подходишь к окошку, и какая бы там не была очередь, гордо заявляешь магическое слово «повторяю!» — и все расступаются, завистливыми взглядами провожая тебя, вооруженного пропуском в виде пустой кружки или нескольких кружек, к заветному крану. Ну, и кто же мог сказать нашему «пришельцу», что давно забыто это правило вместе с очередями за пивом. Оба наших современника уже изрядно захмелели. Да им бы и в голову не пришло предупреждать его о том, о чём сами давно забыли. И произошла первая каверза, связанная с нестыковкой времен. Глупейшая, надо признать, ситуация. Событие, не повлиявшее на дальнейший ход мировой истории, но изрядно попортившее настроение её участникам.

Борис Иванович, не стеснявшийся своего нетрезвого состояния, позвякивая взятыми в две руки четырьмя кружками, отодвинул довольно не вежливо плечом стоящих у стойки двух девушек и молодого человека. Молодые люди ничего, разумеется, не знали о законном праве чудака с кружками быть первым в очереди. Тем более, что и очереди ведь никакой не было. Они одни стояли перед стойкой, и собирались было уже отойти к столику. Им оставалось только расплатиться и вот…, здравствуйте! Ну, прикиньте, среди бела дня, пьяный, толкается, несёт какую-то ахинею насчёт того, что он повторяет. Чего он повторяет? А когда ему сделали замечание — начал материться. Буквально! Обозвал их «ё…и буржуями»! Наконец, когда продавщица из-за стойки строго предупредила его, что если он не извинится перед молодыми людьми, она вызовет милицию, странного мужчину понесло в разнос. «Что? Что ты там вякаешь в свою мыльницу? Радистка Кэт, „мать перемать“! Обзавелись „бл… и“, персональными рациями? Или что это у тебя? Кричи громче, кто там тебя через твою мыльницу услышит! Люди в очередях за картошкой с утра стоят, а они „мать, перемать“ не знают какое им сегодня пиво выбрать!». В общем, дурдом на колёсах.

И когда это «дурдом» заметили два наших приятеля, он произвёл на них неприятное впечатление. Они, не сговариваясь, сгребли со стульев свои пожитки, Стёпа палку, а Санёк не забыл пакет, и трусцой, молча, поспешили на выход.

Благо, что их отступления не видел Борис. Учитывая его боевое настроение, можно предположить, что он не оставил бы этот неблаговидный поступок своих новых знакомых, как минимум, без комментарий. А друзья, сбежав со ступенек «Беседки», затормозили только за густыми кустами сирени. Здесь, так же молча, они заняли наблюдательную позицию, какой позавидовал бы любой «агент», любой разведки. Отсюда вся сцена разворачивающихся событий была видна им, как на ладони.

А что события ещё не развернулись до своего логического завершения, друзья, умудренные опытом, знали наверняка. И что вы думаете? Как по сценарию боевика, милиция прореагировала молниеносно. Видимо дежурный наряд проезжал где-то рядом. По тому, что из-за угла, не спеша, как будто она ожидали этого вызова, выехала патрульная машина и мягко остановилась у ступенек заведения, перегородив выход. Так же, не спеша, разминая затекшие члены, вышли два молодых, хорошо экипированных крепыша, без малого двухметрового роста и, похлопывая по свободной ладони резиновыми дубинками, поднялись в «Беседку». Шли они спокойно и уверенно в нужном направлении, потому, что это направление было очевидно.

Борис Иванович уже наделал достаточно шума и беспорядка, чтобы все присутствующие забросили свои «неотложные» дела и наблюдали за происходящим у прилавка. То есть центр событий обозначался ясно и недвусмысленно. Троица молодых людей уже отступила к столикам и с нескрываемой неприязнью наблюдала за разбушевавшимся странным посетителем. А посетитель, или пришелец, как стало ясно из всего происходящего, почувствовав непривычное для него внимание к своей личности, притом, что никто не кидался с ним драться или, хотя бы за грудки взять, занялся ораторским мастерством. Сугубо социальной направленности. Весь этот социальный гнев, вспыхнувший в пришельце из недавних лет, обратился на присутствовавших в баре посетителей.

Возмущало его то, что в рабочее время, в самый, скажем так, разгар производственных процессов в стране эти буржуйские ублюдки праздно просиживали в баре, пропивая не честным трудом заработанные деньги. Поскольку стоять на ногах ровно и твёрдо, как выяснилось, было сложно, он спиной и локтями оперся о стойку прилавка. При этом, что-то загремело, сдвинутое внутрь павильона и девица энергично замахала руками приближающимся милиционерам.

Борис Иванович, не обращая на неё внимание, хотел было ввернуть чётко усвоенную мысль о том, что в то время, мол, когда вся страна… И тут он увидел приближающихся милиционеров. Мысль мгновенно покинула голову, и оратор захлопал глазами и забыл закрыть рот. То, что это стражи порядка, он понял сразу. Только вот успел он сообразить ещё одно немаловажное обстоятельство. Что это не милиция! Это или капиталистическая полиция, или какая-то враждебная ему, неизвестная вооруженная сила. Экипировка надвигающихся на него «бугаёв» была устрашающая. Он такой никогда не видел.

Вот в этом месте просто необходимо сделать отступление, пояснить читателю некоторые обстоятельства. Чтобы стало понятно дальнейшее поведение «пришельца». Заключается оно, отступление, вот в чём. Бориса Ивановича, ещё когда он за столом сидел с новыми приятелями, стали раздражать эти два чистеньких, прилично ведущих себя старика, без особого энтузиазма реагирующих на его щедрую выпивку. Особенно, когда они стали с сожалением вспоминать свои дурные привычки тех лет. Тех лет, в которых Борис был, как это не странно звучит — современником. И к тому же он видел, что они не до конца верят ему. Ещё тогда почувствовал он непреодолимое желание продемонстрировать им своё чудесно обретенное мастерство. Или способности. Способность исчезнуть в любое время, стоит этого только пожелать. Исчезнуть из этого «нового» времени, как он сам для себя это определил. Понятие «будущее» у него в голове не складывалось. По простой причине. Всё вокруг было то же самое, только дома некоторые перестроили, да машин больше на улицах. За те не долгие часы, что он пробыл в новом времени он из района проживания далеко не уходил и изменившегося города и других видимых признаков, произошедших за эти годы перемен, не видел. Но об этом позже. А сейчас вернёмся к его желанию продемонстрировать новым приятелям свои «возможности». И он их конечно продемонстрировал бы им, но несколько позже. Если бы не этот скандальный эпизод у прилавка.

Чем спокойнее и медленнее приближались к нему «бугаи», тем понятнее было пришельцу, что убегать от них бесполезно. Дальше было вот что. Любая театральная пауза, как бы она не была отрежессирована или искусно импровизирована, отдыхает перед той немой сценой, случившейся на площадке «Беседки». Персонажи сцены застыли на полную минуту, в немом недоумении разглядывая друг друга.

Вид стражей порядка, которых Борис Иванович определил для себя под именем «оккупантов», так напугал его, что его замешательство было легко объяснимо. Он не знал, что делать. Временно не знал. Потому, что в следующую минуту ему пришло в голову это самое недавнее желание «исчезнуть». А что бы вы ещё в его положении захотели?

Стражей порядка тоже некоторым образом озадачил вид хулигана. Они, скажем так, отвыкли от этого возрастного ценза разбушевавшегося пьяницы. Ну не хулиганят сейчас люди такого возраста на улицах. И не напиваются так демонстративно. А если и пьют, то стараются никому в глаза не лезть. Вот так. А тут ещё вид, «прикид» хулигана поражал своей оригинальностью. Пока человек трезвый был, какие вопросы? Да одевайся как хочешь! А пьяный Борис Иванович напоминал вывалившегося из кабака позапрошлого века мужика. Косоворотка. Поясок. Борода лопатой. Умора! Вот хохоту сегодня в «обезьяннике» будет!

Первым вышел из ступора один из «бугаёв». Он козырнул мужику с бородой и представился лейтенантом с редкой фамилией Иванов. После этого пауза продлилась ещё несколько затянувшихся секунд, затем второй «бугай» невежливо спросил «гуляешь, урод?». Такое несовпадение отношения к нему «оккупантов» расстроило Бориса Ивановича окончательно и привело его к решению немедленно прибегнуть к своей крайней мере. Положение действительно было безвыходное.

Хорошо ещё, что как не был пьян наш «пришелец», он не забыл наставлений своего «голоса» о том, что свои переносы во времени он может совершать, только удалившись в место, где его никто не видит. Это было обязательным условием. Это он понял по той строгости в «голосе», с которой это условие было ему пояснено. Но как это было реализовать, его пьяная голова не соображала. А соображать надо было.

— Э-э… А-а…, — ну ещё пара согласных и не убедительная жестикуляция, всё, что мог пока произвести Борис.

А «оккупанты» уже брали его под белы руки с намерением вести в машину. И тут Бориса Ивановича осенило.

— Э, как вас там, отпустите, мне в туалет надо. А то я вам машину обоссу. Пустите! И сумку мне надо забрать. Вон она лежит.

И он потащил своих конвоиров к столику, где лежала сумка. То, что он с такой лёгкостью смог изменить направление движения этих амбалов, объясняется тем, что уж больно убедительный аргумент он привел. Пачкать новенькую дежурную машину никому не хотелось. Конвоиры позволили ему взять сумку и, посовещавшись, проводили его к биотуалету. Пропустили внутрь, строго приказали «не закрываться!» и закурили.

Свидетелями произошедшего в дальнейшем чуда оказались наши старые знакомые, Санёк со Степаном, занявшие наблюдательный пост за кустом сирени. И сами милиционеры. Никого больше это событие уже не заинтересовало. И когда одному из стражей порядка показалось пребывание в сортире мужика чрезмерным, он открыл дверь и выронил из открывшегося рта сигарету. Вы поняли, да? Там было пусто! Только на унитазе сидела белая бабочка и ритмично хлопала крылышками.

И если стражи порядка ещё некоторое время бегали вокруг туалета, пробовали на прочность стенки и допытывались друг у друга, как они могли просмотреть беглеца, то наши приятели всё сразу поняли. Они и на этот раз молча переглянулись и молча же ретировались в сторону своего дома.