Последний богатырь

Николай Шмигалев

Никогда ещё не случалось в княжестве великом такого, чтобы богатыри подчистую переводились. А вот, поди же ты, свершилось! Дождались вороги окаянные! Собрались оккупанты на славное княжество войной идти! И имя им – легион! Но отыскался-таки не совсем законнорожденный потомок древнего рода богатырского, который встанет на пути захватчиков лютых! И имя ему – Перебор! Перебор Светлогорыч – последний заслон земли родной!

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Не ведая ни сном, ни духом, какие страсти разгораются вокруг его великой родины, Перебор, всё это время браво маршировал прочь от малой родины, туда куда глядели его чистые и честные глаза. А глаза нашего героя глядели, ни много, ни мало в сторону града первопрестольного, столицы княжества великого, стольного Нерезиновграда.

Кто-то, баламутя хрустальный ручеёк повествования, недоуменно воскликнет — что за дурацкое название у главного мегаполиса государства? Я так скажу. А я почём знаю. Назвали так далёкие предки горожан нынешних и ладно. А, может и по другому звали город, к примеру Березиновка, в честь главного дерева Рунии, а с веками какие-то буквы в название подзатёрлись, да другими заменились. Тоже версия. Но, врать не буду, верного смысла не знаю, это уже к топонимистам, они так «по-научному» соврут и глазом не моргнут, что не поверить им на слово будет весьма трудно. И, знаете что? Давайте не отвлекаться от сути, и не отставать от нашего героя. Нерезиновград и точка.

В общем, двинул парень, как и вся сельская молодежь, в город.

Да, кто-то сейчас вновь задастся наивным вопросом: а чего это он в город попёрся, ведь обещал своим соседям-сородичам не ходить туда, чтобы чего не вышло? Я и тут отмалчиваться не буду, как на духу отвечу. Соврал он. Да! Взял и нагло соврал, чтобы отпустили его с миром. Ибо ежели Перебору в голову какая умная, на его взгляд, идея приходила, то хоть кол ему на той самой голове теши, не отговорить его было. До того он идейный человек был, что несмотря ни на что, почти завсегда доводил задуманное до логического, а чаще нелогичного, но конца. Вот и сейчас, несмотря на заверения деревенским, не напоминать князю про их житьё-бытьё, решил, однако, Перебор пойти к правителю, рассказать всё как есть без утайки, и попросить гуманитарной помощи, в виде хорошего земельного участка для их такой дружной и отзывчивой общины.

Всё, господа, не морочте мне и себе головы своими «квадратными» вопросами. Просто наслаждайтесь былиной, а в настоящий момент тем, как наш герой сам себя пытается убедить в правильности принято решения.

«А что князь, не человек что ли, не поймёт беду нашу, не проникнется нуждами населения? — робея пред своею же задумкой, размышлял Перебор, маршируя по колдобинам доро… э-э, тракта, подходя всё ближе к граду стольному и всё медленнее переставляя свои могучие ноги. — Тем более, опять скоро выборы монарха и пускай он, как обычно, единственный кандидат на трон, всё равно процент покажет вотум доверия, или как его там. Что ему стоит помочь какой-то глухой деревеньке — пара пустяков, а может даже и приятные хлопоты. Хотя, ведь, всё может иначе обернуться. Вспомнит, что там от нас недоплачено. Тогда будет вообще невесело. Нет! Уговорю я его. Как пить дать! Блин, про воду даже вспоминать муторно. Надо, Боря! Надо!».

Долго ли коротко ли, но с такими вот мыслями, кружащимися в голове вокруг первоначальной идеи, подобно планетам вокруг солнца, Перебор, наконец, достиг пункта своего назначения и, поставив мысленную галочку в первом пункте идеи (не халям-балям, гляньте-ка, всё по пунктам, по полочкам), подошёл к крепостным воротам первопрестольной Нерезиносквы, всё ещё не решив: радоваться этому факту, печалиться или бежать отсель сломя голову.

— Гоп-стоп! Когось нэлёгкая нэсёть? — ощетинился подвесной мост надо рвом ажно двумя копьями, торчавшими из рук такого же количества стражников. Провидение решило всё за Переборушку — он не мог себе позволить уйти после такой недружелюбной встречи, а потому и решил, из принципа добиться приёма у князя.

Перебор остановился перед мостом и оглядел, прямо скажем, не очень-то представительных представителей столичного пропускного пункта. Один из стражей, был юн, хиловат и мелковат, второй сух, высоковат и староват, и, судя по длинной седой бороде, без вариантов, этот второй и был старшим в этом охранном тандеме. Он-то и остановил Перебора грозным окликом на ближних подступах к столице.

— Хто такий? Откедова? — ещё раз поинтересовался седобородый, когда Перебор остановился на середине моста.

— Кличут меня Перебор, уроженец деревни Слякино, Грязанского уезда, — представился добрый молодец.

— Зачим в билокаменную пожаловил? — уточнил цель прибытия стражник.

— Какую «белокаменную»? — не понял о чём речь Перебор, внимательно оглядев город, целиком и полностью выполненный в лучших традициях рунийского деревянного зодчества.

— Здись я вопрошаю? — сказал, как отрезал стражник, и сам не знавший, почему сколоченную сплошь из древесины столицу страны огульно обозвал «белокаменной». — Я ище разэк спрашиваю, чегось тэби в городи надобни?

— По важному делу пришёл! — ответил Перебор.

— Много тутось таких шастае, «пи важниму дилу», — направил бородач копьё в богатырскую грудь пришельца, его, юный, коротышка-напарник молча повторил движение «старшого». — А с утрэца, либо колокола на колокольне недосчитаимси, либо зюйд-норд-флюгера на пижарной каланчи. Ступай отсель. Нерезиновград не з кавучуковой дрэвэсины зрублена.

— Дедушка, ты чего ругаешься? — обиделся Перебор на беспочвенные подозрения стражника. — Какой такой ещё «флюхер»? — он на самом деле не знал значения этого «бранного» для него слова, — Я к князю иду по важному делу, — признался Перебор и для пущей солидности добавил, — от нашей деревни командирован к нему в качестве ответственно-уполномоченного ходока.

Пусть и слукавил слегка удалой молодец, зато это на удвиление здорово сработало.

— Ах, ко свитлому князюшке! — мигом сменил подозрительный гнев на гостеприимную милость стражник, и в точности выполнил полученную с утра команду «пропускать к князю без промедления, сучка и задоринки». — От оно як! Чегось молчал то, косатик?! Проходь! Ать-два!

По последней команде стражник с напарником синхронно приставили копья к ноге и, расступившись, вытянулись «во фрунт» перед Перебором. Слегка подивившись произошедшей с охраной ворот метаморфозой, польщённый Перебор изящно козырнул им двумя пальцами от бровей и почти классическим строевым шагом вошёл под сени распахнутых городских ворот.

— Вот, внучек, вишь якой большуший бодыбилдырь к нам пижаловив! — провожая взглядом Перебора, вздохнул заслуженный ветеран охранной деятельности. — Меньше бы ты цигарьки бисовы смолив, таким же богатырём бы вымахав.

Седобородый с укором посмотрел на внука, который, виртуозно свернув козью ножку, задымил, задумчиво глядя вслед прошедшему в столицу здоровяку.

Оказавшись по ту сторону ворот, Перебор, как говориться «с порога», окунулся в прелести столичной суетной жизни.

Первым делом, вляпавшись лаптем в свежий конский навоз, и не успев нецензурно возмутиться, он едва успел отпрыгнуть в сторону, когда с криком — «Куды прёшь, слепошара!» — мимо промчалась повозка, запряжённая тройкой лошадей, забрызгав его уже по колено. Но только послал он вслед лихачу дулю проклятья, как за спиной вновь раздался грохот колес и вопль «Прочь, дубина стоеросовая!» возвестил об очередной опасности. Метнувшись в обратную сторону, Перебор выскочил наперерез гружённой дынями арбе восточно-асиятского купца, запряжённой меланхоличным верблюдом, и впервые увидев двугорбую «иномарку» растерялся и, чисто рефлекторно, залепил верблюду боковой в челюсть. Дремавшее на ходу животное, так и не сообразив в чём его вина, теряя остатки сознания, как подкошенное рухнуло на деревянную мостовую. Это происшествие моментально создало пробку на третьем гужевом кольце столицы (а как мы с вами догадались, это было именно оно и ничто иное), а Перебор, грозно поглядев на оцепеневшего купца, с чувством собственного достоинства продолжил путь к княжескому терему. Пусть ещё кто-нибудь только попробует, обозваться!

Когда к месту аварии прибыли дорожные опричники, никто, включая главного свидетеля и участника ДТП — водителя арбы — не смогли описать приметы нарушителя. «Кто-то болшая-преболшая и страшное, каки шайтан-гора, вах-колобах» — единственное, что смогли выпытать (причём в буквальном смысле) опричники у незадачливого бахчеторговца.

А Перебор, тем временем уже добрался до большой площади без названия, но с выкрашенной в красный цвет мостовой.

— Чудно! — улыбнулся он гламурной диковине. — Алая площадь! Диво, да и только!

Сидевшие неподалёку, на паперти покосившейся церквушки нищие калеки, сообразив, что в их ареале обитания оказался провинциальный турист, и, судя по одежде, махровая деревенщина, засуетились.

— Подайте ради бога! — дружно как по команде прогундосили попрошайки, и далее, уже вразнобой жалостливо заголосили. — Подайте, во имя всех святых, на хлебушек! Детишкам на молочко! На зубные протезы! Бога ради, на операцию! В фонд взаимопомощи! На оплату «коммуслуг»! Сами мы не местные! Подайте! Подайте! Подайте!

И до того у них драматично выходило попрошайничество, проникновенно так, я бы даже сказал профессионально, что не вынесло их стенаний-причитаний доброе сердце Перебора. Подошёл он к слепцу, поглядел в его чёрные как ночь круглые очки и, выудив из-за пазухи поповскую ассигнацию, сунул калеке купюру в дрожащие руки. Вся паперть замерла от удивления.

— Червонец?! — прошептал слепец и присвистнул. — Это же целое состо…

— Стоп! — перебил его добрый, хотя в данной ситуации будет правильно сказать щедрый молодец, Перебор. — Как догадался? Ты же слепой.

Перебор аккуратно снял очки с переносицы нищего и увидел вполне осмысленный, правда, довольно испуганный, взгляд голубых, словно васильковое поле, глазёнок попрошайки.

— Я, я, того, — затравленно озираясь по сторонам и судорожно оглядываясь на собратьев по промыслу в поисках подмоги (представляете, как струхнул, бедняга!), заелозил нищий под тяжёлым взглядом нависшего над ним здоровяка.

Остальные попрошайки, поняв, что сейчас, возможно будут по-настоящему калечить «слепца» (отсюда уже можно в кавычках, ведь чудо свершилось), не предпринимали никаких попыток вмешаться в намечавшуюся экзекуцию товарища, как вдруг.

— Я, я, знать того, прозрел внезапно, чудо свершилось! Спасибо тебе, божий человек! Чудотворушка! — завопил «слепец», вместо пресловутой «соломинки» обхватив ноги Перебора (в первую очередь для того, чтобы тот не пнул ими его ненароком).

— Ты это серьёзно? — пришла очередь удивляться бесхитростному Перебору.

— А то! — воздел руки к небу всё ещё испуганный попрошайка. — Твоя доброта и щедрость, сняла с моих глаз пелену тьмы! Долгие десять лет и три месяца я не видел света белого, и тут на тебе, взял и прозрел! Спасибо тебе, мил человек!

Переполненный чувств, бывший слепец, многократно облобызал руку своего «спасителя» (опять же во имя того, чтобы эта рука не соприкоснулась с его губами и зубами по другому, менее радостному, поводу) и, подмигнув своим товарищам-калекам, поскорее умчался прочь, размахивая «чудодейственной» десяткой.

Поражённые происшедшим на их глазах «чудом», калеки, кто на костылях, кто на тележках, в предвкушении «чудес», потянулись к «чудотворушке».

— Подай, добрый молодец, ради бога! — вновь жалостно заголосила толпа калек, хворых и юродивых. — Дай! Подай! Дай! Подай! Дай! Подай!

Поражённый необычным свойством обычных денег, добродушный Перебор вытащил всю пачку ассигнаций и стал раздавать деньги «сирым и убогим». И на его глазах стали твориться многочисленные чудеса: вот, ранее одноногий старик, схватив «пятёрку», вдруг отбросил костыли и, отвязав от пояса «ампутированную» нижнюю конечность, которую он, «в надежде на чудо, носил все эти годы с собой», пустился в пляс; вот однорукий попрошайка, получивший «трёшку» «на лечение», вынул из-за пазухи культю и, узрев, что на ней вмиг «отросла» кисть со всеми пятью пальцами и даже грязными нестриженными ногтями, помчался вслед за «одноногим» и «слепцом» отмечать «чудо». Даже от рваного рубля «паралитик с детства», замызганный мужичёк, вдруг вскочил со своей тележечки и, пожелав доброго здравия Перебору, заковылял в сторону ближайшего кабака. Короче говоря, вскоре вся паперть была освобождена потугами Перебора от своих постоянных «клиентов». Не знаю, надолго ли, ибо такое «свято место» пустым не бывает.

Когда деньги закончились, перед новоявленным «чудотворцем» остался стоять лишь один нищий, неопределённого возраста, с виду вполне нормальный (в смысле зрячий и с полным комплектом конечностей), только уж больно тощий и слегка косящий. В отличие от остальных «лапотно-рубаховых» попрошаек, этот был одет в засаленный халат восточно-асиятского фасона и обут в остроконечные растоптанные чувяки.

— Привет! — поздоровался нищий с Перебором.

— Здравствуй! — вежливо ответил Перебор.

— Кончились? — догадался нищий.

— Угу! — пожал плечами тоже обнищавший одним махом богатырь, однако, порывшись на всякий случай в карманах, нашёл пожалованную ему знахарем Ремулом Авраговичем, монетку, и протянул её собеседнику. — Вот, всё что осталось.

— Спасибо, не надо! — отвёл руку дающего попрошайка. — А ты откуда такой?

— Из деревни.

— Кто бы сомневался. А конкретней?

— Из Слякино… Грязанский уезд.

— О-о, это о многом говорит, — невольно улыбнулся нищий. — Значит из самой за… глубинки? В первый раз в городе?

— Угу.

— Понятно. А зачем пришёл, так, поглазеть, али по делу?

— К князю иду. Насчёт земли поговорить.

— А-а, слышал, слышал, — кивнул нищий, и Перебор с удивлением отметил, что быстро до столицы слухи о его «подвигах» докатились. Тем лучше, значит и князь уже, возможно, в курсе.

— Пойдем, провожу к княжескому терему, — дёрнул его за рукав тщедушный собеседник, — а то заплутаешь среди хором боярских, подумают что тать, ещё собак натравят.

Перебор от помощи гида не отказался, но про себя усмехнулся, мол, с таким провожатым их обоих скорее собаками потравят.

— Не натравят, — словно прочитав его мысли, спокойно ответил провожатый. — Меня здесь все знают. Я же блаженный. Когда настроение есть, я им порчи снимаю, судьбу счастливую предсказываю…

— Ишь ты, ты и мысли читаешь? — вскинул бровь Переборушка.

— Твои, можно сказать, да, — почти и не хвастаясь, отозвался нищий. — Ты чересчур простой и добрый. Этого у тебя даже слишком много, понимаешь, перебор.

— Ух, ты! И имя моё знаешь?! — остановился Перебор в изумлении.

— В смысле? — настала очередь нищего вздёрнуть бровями.

— Ну, меня так и звать Перебор! — пояснил наш герой. — Для друзей, Переборя. Можно просто — Боря.

— А-а, ну да, ну да, — осмыслил слова Перебора нищий и ухмыльнулся. — Я думаю, сработаемся.

После кратковременной остановки колоритная парочка продолжила путь к княжескому терему.

— А тебя как звать-величать? — вспомнил, что пора бы и познакомиться с провожатым, Перебор.

— Савко, — представился нищий. — Местный блаженный. На рунийский манер меня так здесь называют. А по пачпорту Саван Басманов. Саван, сын Басмана, внук Басмачи, правнук Баскака, праправнук Батискаф…

— Э-э, стоп! — перебил его Перебор, не желая выслушивать родословную до семнадцатого колена. — Так ты что, мангало-шампурин, что ли?

Перебор вновь остановился, но в этот раз ещё и нахмурился.

— Ну, что значит мангало-шампурин, — развёл руками Саван-Савко. — Не отрицаю, в роду были ордынцы, но это когда было. А по материнской, да и вообще по женской линии, у нас все сплошь женщины с рунийских селений. Ещё от пра-пра-праааадеда, с первого набега повелось. Нынче же наш древний род давно ассимилировался здесь. Мы тут почти обрунились. От ордынских корней у меня только глаза дальневосточные остались, да аль-халат фамильный.

— А-а, ну это другой разговор, — «переварил» Перебор сказанное «ассимилированным» Савко и махнул рукой. — Пошли уж. Встали тут как два тополя.

Пошли они дальше, думая каждый о своём, но периодически ловя себя на мыслях, что неспроста эта их встреча, ох неспроста. Так, в полном молчании они и достигли княжеских палат.

— Всё, пришли, — сказал Савко с ордынскими корнями и подтолкнул внезапно заробевшего Перебора. — Иди, иди, там, таких как ты уже полна коробочка.

Пожав руку провожатому и собрав свои силы воли и духа в кулак, Перебор постучался в ворота фейс-контрольно-пропускного пункта княжеского терема.