Безымянный

Николай Чувиков, 2023

Он распахнул глаза.В его голове нет ни одного воспоминания не только о том, как он попал в эту пещеру, но и о всей его прошлой жизни. Разум наполнен понятиями и образами, но они ни к чему не привязаны – будто некто перерубил все те ниточки и канаты, что держат воедино самую человеческую сущность. Родители, друзья, возлюбленные, враги, опасности, дом, опыт, – он знал, что это такое, но при этом приходил к выводу, что у него нет ни одной из перечисленных вещей. Он знает лишь одно. Сокрушительный и непрекращающийся громовой раскат, осатанелая мантра безумца, всепоглощающая лавина снега – всего четыре слова, позыв к действию, приказ, которому он не мог сопротивляться.Он должен убить Сына Бога.

Глава 2: Дом ведуньи

Он распахнул глаза.

Дикая мысль сразу же пришла ему в голову: он снова оказался в пещере, той же самой, мерно освещаемой отражённым светом тусклого дня. В небольшом озерце плещутся сотни ядовитых ящерок, а валяющийся в углу мешок подрагивает от ритмичного хлюпанья живого языка в банке. Он снова вернулся на исходную позицию, будто и не делал ни одного шага в сторону своей цели…

«Я должен убить Сына Бога!»

Но нет, это была не пещера. Он находился в деревянной избушке, собранной из цельных брёвен, между стыками которых виднелись плохо уложенные пласты соломы. Как видимо, обитатель этого дома не мог похвастаться богатством: из утвари было лишь несколько лавок, покосившийся обеденный стол, треснувший посередине сундук с давно облупившейся краской и удивительно объёмный шкап, который очевидно выделялся на общем фоне. Он тоже был старый и готовый к быстрой и неминуемой кончине, но рисунок на его дверцах, выполненный яркими и плотными красками, оказался на удивление свежим и… красивым. Огромная жар-птица будто вырывалась из шкапа, разевая огнедышащий клюв и гордо распахивая воспламенённые крылья, перья которых напоминали смертоносные пики. Птицу окружали фантастические узоры, настолько сложные и утончённые по своему исполнению, что он невольно пришёл к выводу, что попал в дом к бродячему художнику, которого нелёгкая судьба занесла на болота к водяным.

Водяным… Он почесал затылок и понял, что шишку на нём можно сопоставить с размером его кулака. Существа они хоть и примитивные, а вот вдарить могут так, что мало не покажется — одним ударом убить могут. Что, кстати, интересно: а почему они вообще оставили его в живых? Более того, зачем приволокли сюда, в очевидно человеческое жильё? Может его хотят судить? Понять бы только за что? Осталось лишь надеяться, что хозяин этого дома говорит на его языке, и перед ним не встанет очередной барьер непонимания.

Он спустил ноги с твёрдой лавки, ощутив оголёнными пятками весь холод земляного пола, размял затёкшую спину и повёл глазами по комнате в поисках чего-нибудь съестного или хотя бы воды. Есть хотелось неописуемо — он не ел с момента своего пробуждения в пещере. Благо, на хромом столе стоял ржавый самовар, из хлипкого крана которого мерно покапывала вода, а в глубокой тарелке покоились несколько калачей, на вид очень даже свежих. Или достаточно свежих. Он немного помедлил, посчитав, что будет непочтительно по отношению к хозяину дома начинать трапезу без него, но, с другой стороны, голод просто съедал его изнутри. К тому же — если бы щедрый владелец избы заботился о манерах, то он бы не стал оставлять еду на открытом месте: это очевидно приглашение к завтраку. Или обеду. Кто ж знал, какое сейчас время дня? — в избе нет ни одного окошка, что, конечно, странно, но сейчас об этой детали задумываться не хотелось.

Он пододвинул стул и принялся уплетать калачи, которые правда оказались будто только что вынутыми из печи — тёплые, мягкие и безумно вкусные, они были посыпаны маком и пропитаны каким-то ароматным маслом. Вода из самовара холодная, но он и не думал жаловаться — сейчас даже такая трапеза казалась ему настоящим пиром. Только сейчас он обратил внимание, что из угла на него сверкают два глаза — два птичьих глаза. Большая и откормленная сорока беспокойно переминалась с ноги на ногу на своей жёрдочке и время от времени издавала тихие поскрипывающие звуки — будто чем-то очень возмущена, но при этом боялась выказать своё недовольство вслух. Он с интересом осмотрел птицу и пришёл к выводу, что она не только красива, но и достаточно опасна: таким клювом можно не только глаза выколоть, но даже переломить какую-нибудь мелкую кость. Где-то в своём подсознании он даже знал, что некоторые военные подразделения используют целые рои таких сорок для разведки и внезапного нападения на лагеря ничего не подозревающего противника. Но оперение и правда радовало глаз: чёрно-белое, похожее на доску для игры в таврели, тельце плавно переходило в длинный перламутровый хвост, который сорока постоянно распушала, будто в возмущении.

— Ты уж прости, что не угостил, — С чавканьем проговорил он, — Я, честно говоря, не знаю, разрешает ли тебе твой хозяин есть такую еду.

— Не разрешает, — голос сзади заставил его не только вздрогнуть: в одно мгновение он оказался на ногах в своей боевой позе, с готовностью и целеустремлённостью разглядывая говорившего.

Вернее, говорившую. Перед ним стояла средних лет женщина с длинными волосами, заплетёнными в неаккуратный и разметавшийся пучок, большими серыми глазами, пропитанными одновременно усталостью и жизнелюбием, достаточно крупным носом с благородной горбинкой и поджатыми тонкими губами, которые при этом алели поднебесным пламенем, ярче всего выделяясь на её бледном лице. Она оделась в некое подобие плащаницы, как видимо непромокаемой, так как на пол уже успела натечь изрядная лужа дождевой воды. Однако самым удивительным её атрибутом оказался посох, на который она небрежно опиралась, тем самым давая понять, что он нужен ей не для поддержки ходьбы, а совсем для иных целей. Он выполнен из дорогого серебряного металла, а хрустальный наконечник самой утончённой работы изображал морду жабы, чьи выпуклые глаза поблёскивали как живые. Он даже и представить не мог, что у избушки будет именно такой хозяин.

Женщина выдохнула, аккуратно приставила посох к стене, скинула плащаницу, обнажив типично крестьянский балахон, небрежно заправленный в штаны земледельца, и прошла к столу, критически оглядывая пустую тарелку.

— Это и мой завтрак тоже, — Недовольно сказала она и бросила на него изучающий взгляд, — Аппетит у тебя будь здоров. Давно не ел?

— Давно, — Кивнул он и тут же понял, что ему надо проявить хотя бы толику учтивости, — Я благодарю вас за кров и трапезу. Я бы хотел знать имя моей спасительницы.

— Брось, — Она потёрла пальцами переносицу и с ещё одним глубоким вздохом опустилась за стол, — Давай в моём доме без этого церемониала. Ты что? В царском дворце воспитывался?

— Нет, — Он тут же спохватился, — То есть… я не знаю.

— Не знаешь? — Она лениво раскинулась на стуле и подпёрла подбородок одной из рук, на пальцах которой красовалось несколько толстых колец, — Тогда, может, ты знаешь, зачем ты убил Болотного Духа?

— Духа?

— Ну, конечно, никакой это не дух, а просто гигантский жаб, который достаточно часто встречается на Серых Торфах, но водный народ считает его священным существом, на которое можно охотиться только раз в году… — Она выдохнула, — Не буду утомлять тебя местным фольклором, но позволь заметить, что если бы не моё вмешательство, то ты бы уже покоился на дне болота со вспоротым животом.

— Я не знал. Тем более, что этот жаб пытался меня проглотить.

— Ага, — Она закатила глаза, — Частая причина смерти многих торговцев. Поэтому здесь и нет ни магазинов, ни ярмарок, ни даже миниатюрного рынка. Ужасная дыра, в которую поедет работать лишь безумец.

Повисла неудобная тишина, которую перемежало лишь ворчливое покрякивание сороки. Воин хотел было спросить, имеет ли она в виду себя, но решил воздержаться, ибо тема вполне могла быть неприятной для женщины — а она, всё-таки, его спасла.

— Ладно, — Снова глубокий вздох, — Давай попробую объяснить. Фактически, они должны были убить тебя ещё там, на болоте, но, если верить Ку-шлу, то ты им наговорил такой околесицы, что они приняли тебя за порождение Мёртвых Вод, а посему решили провести над тобой ритуал очищения в поселении. И убить.

— Ку-шл — это который их правитель? В короне?

— У водного народа нет правителей, — Говорила женщина скучающим тоном, так, будто не надеялась на понимание или интерес своего собеседника, — Та коряга, что красовалась на голове у Ку-шла, означала лишь, что он избран ведущим охотником. Все пойманные им раки, моллюски и рыбы идут не на пропитание поселения, а на жертву Болотнику и супруге его Болотнице. За каждое пойманное существо он навешивает на «корону» по одной ракушке или шишке — смотря, что подвернётся. Так что он не правитель и не король.

— Очень интересно.

— Ничего тебе не интересно, — Она поморщила нос, — А вот мне очень интересно: что ты имел в виду под тем, что должен убить Сына Бога?

Тишина снова наполнила избу, и он искренне пожалел, что тогда, на болоте, вообще заговорил об этом. Однако смотря на эту женщину, он почему-то верил ей — да, водному народу он рассказал свою историю из безысходности, но его спасительница и собеседница вполне могла ему помочь. Тем более, что если его подозрения были правдивы, то она могла оказаться ведуньей. Все карты сходились: живёт на болоте одна, обладает чрезвычайно дорогим посохом с уникальным набалдашником, умеет общаться с водяными, а ещё этот шкап. Если она хотела ему зла, то она могла бы убить его во сне или вообще отдать на растерзание водяному народу. Так что если тогда, на болоте, он поступил глупо и опрометчиво, то сейчас мудро, наоборот, заручиться её поддержкой.

Тогда он рассказал ей всё — и о своём пробуждении в пещере, и о потере памяти, и о непрекращающемся голосе в своей голове, и о странном походном мешке, и о своём непродолжительном путешествии по болотам, и даже о своём сокрытом оружии в виде татуировок. Причём именно последний момент вызвал у женщины больше всего интереса: она снова нахмурилась, поднялась из-за стола и довольно бесцеремонно осмотрела и его руки, и его грудь, и даже спину, где, как выяснилось, нашлась ещё одна татуировка — в виде двух перекрещенных ключей.

— Знаешь, — Говорила она, пока изучала его как какую-то неприкаянную тушу, — Ты в следующий раз будь поосторожнее со своими словами.

— Да я знаю…

— А особенно с Сыном Бога, — Женщина остановилась и пристально посмотрела на него, — Я, может быть, и не являюсь его почитателем, но почти весь мир находится под его влиянием и большинство постарается убить тебя на месте за такие слова. Даже суда не будет. Уж не знаю, кто тебе стёр память и как, но очевидно у них были на это все основания. А если учесть, что это очень и очень мощная магия, что помогает ведуну проникать в голову и душу другого человека, то в этой игре задействованы действительно великие силы. Я уж не говорю про твои татуировки…

— Так что же этот Сын Бога? — Испуганно спросил он, внезапно осознав, в какую именно ситуацию он попал.

— Хм, — Женщина удовлетворилась осмотром татуировок и снова расположилась на своём неудобном стуле, — Василиса.

— Василиса?

— Да, меня зовут Василиса, — Как ни в чём не бывало ответила она, — Ты же сам спрашивал.

— Ты знаешь, у тебя есть странная привычка отвечать на вопросы невпопад, — Недовольно ответил он.

— Просто я ещё не придумала, как именно тебе ответить. Если проще, то Сын Бога — верховный правитель всего Третьего Мира. Если сложнее, то он — самое могущественное существо, которое только приходило на наш свет. Легенды говорят о том, что тысячи лет назад Лик Ярила, а то есть Солнце, раскололось надвое, и в Бесконечный Океан упала звезда. В этот же день воды выкипели, над небом сгустились плотные чёрные облака, а свет Солнца пропал и в Третьем Мире настал великий голод: урожаи погибли, скот вымер, а вся лесная дичь ушла далеко в леса, где человеческому роду запрещено появляться под угрозой проклятья. На месте Бесконечного Океана образовалась пустыня — единственное место, где солнце светило беспрепятственно, но где нет никакой возможности для проживания. Великие умы того времени организовали поход в её центр, в надежде найти упавший осколок Солнца, который, по уразумению веча, и стал первопричиной всех бед, постигших Третий Мир. Для участия в походе были отобраны самые сильные и мудрые представители человечества, лесного и водного народа — двенадцать воинов, ведунов, охотников и мудрецов, которые должны были вернуть миру свет и надежду на будущее. Однако поход занял больше времени, чем предполагалось — прошло тридцать лет и, наконец, из пустыни вышел единственный оставшийся в живых воин по имени Лачплесис, представитель одного из человеческих королевств. Он был измождён и измучен и не дожил даже до утра, не смотря на то, что его накормили и напоили, но самым важным было другое. С собой он принёс спящего младенца, которого он, по его словам, нашёл в центре титанической воронки, куда и упал осколок Солнца. Ребёнок ни разу не открывал глаз, не нуждался ни в еде, ни в воде и, что самое главное, не взрослел ни на день. Однако так продолжалось лишь до того момента, пока на его лицо падали лучи жаркого, буквально обжигающего солнца — стоило же только Лачплесису вынести его из пустыни под охлаждающую благодать вечной тени, как ребёнок распахнул глаза, обнажив свои огненно-золотые очи и, впервые за много лет, заплакал. Это и был Сын Бога — он вырос и не только развеял проклятие над Третьим Миром, но и взял бразды его правления в свои руки, по праву рождения и силы.

Воцарилось молчание: он пытался осознать только что услышанный рассказ и хотя бы примерно понять, что он может противопоставить тому, кто является дитём самого Ярилы, а Василиса переглядывалась с сорокой, которой она даже улыбнулась, обнажив свои желтоватые, но очень ровные ряды зубов.

— Но… — Наконец проговорил он, — Но как я… могу убить его? Имею ли я даже право на это?

— Хочешь честно? — Очевидно, Василисе гораздо больше нравилось рассказывать истории, чем заниматься своими повседневными обязанностями, в чём бы они ни заключались, — Я не верю во всю эту бурду. Поверь, я достаточно много времени провела как в библиотеках, так и в архивах и начиталась такого количества повествований и легенд, что я с лёгкостью могу отличить выдуманную историю от реальности. Знаешь, что я думаю? Что Сын Бога — это всего лишь титул, а присвоил его себе пусть и сильный, но чрезвычайно зазнавшийся волшебник, маг или ведун, который потратил всю свою жизнь на порабощению умов Третьего Мира и на войны с несогласными. Так что убить его вполне возможно. Вопрос в другом: стоит ли?

Он нахмурился — что-то в интонации её последнего, пусть и риторического, вопроса показалось ему настораживающим. Действительно, он вёл себя воистину глупо: рассказывать всем и каждому о своей миссии… до добра это не доведёт.

— Ты так говоришь, — Осторожно и как можно более спокойно произнёс он, — потому что не хочешь, чтобы я этого делал?

— Хочу, не хочу — это второстепенные вопросы, — Василиса пожала плечами, и её коричневый пучок качнулся, — Я спросила другое: стоит ли? Опять же, очевидно, что тебе стёрли память для твоей же собственной безопасности и безопасности самого дела, но есть и другая причина: если ты ничего не знаешь, ты не будешь задавать вопросов. Чем больше у убийцы информации, тем сложнее становится его работа. Ты же воин, так что должен знать, почему так просто убивать на войне.

— Потому что… — Он на секунду задумался, — Потому что я убиваю незнакомых мне людей?

— Вот именно. Гораздо проще раздавить жука, не задумываясь о том, что это за жук. Тут то же самое — ты идёшь убивать самого могущественного человека в Третьем Мире, который правит им больше тысячи лет. Вот я тебя и спрашиваю, стоит ли? Ты хочешь знать ответ на этот вопрос или предпочитаешь оставаться в неведении, Безымянный?

Он удивлённо поднял бровь, и Василиса снова повторила своё пожатие плечами.

— Мне же надо тебя как-то называть. А то это безличностное общение уже успело порядком надоесть. Чаю?

Безымянный медленно кивнул головой, принимая не только предложение Василисы, но и соглашаясь со своим новым именем — он знал, что имя человека должно отвечать его внутреннему миру, а посему многие люди с возрастом берут себе новое имя — взамен тому, что было дано им при рождении родителями. Что же, вчера он, можно сказать, переродился, и это новое имя вполне ему подходило. До поры, до времени.

— Ваня, сделай чай, — Василиса посмотрела в сторону сороки, которая повиновалась не сразу, предпочтя сначала недовольно покряхтеть, — Прошу прощения, он не любит других мужчин в доме, ревнует меня.

Безымянный не ответил, а лишь с удивлением наблюдал, как сорока сорвалась со своей жёрдочки, описала два круга по периметру избушки, подхватила массивным клювом пустое ведро из-под стола и вылетела в открытую дверь. Действительно, в этом мире его ждало ещё великое множество секретов. Он понял, что улыбается, причём от уха до уха, а взгляд Василисы ни на секунду от него не отрывается: она определённо его изучала, внимательно и методично. С ней нужно быть как открытым и дружелюбным, так и осторожным.

Конец ознакомительного фрагмента.