Туркестанский крест

Николай Федорченко, 2023

Захолустный райцентр на южной окраине Каракумов имел всего две достопримечательности: развалины мазара святого Ходжи и военный гарнизон, в котором когда-то заканчивал службу красноармеец Фёдор Сухов. Именно ему молва приписывает авторство известной присказки: "Зачем Бог придумал ад, когда есть Кизыл-Арват?"Лейтенант Максим Кольченко попал под "белое солнце пустыни" по распределению в августе 1979-го года. Со времён товарища Сухова здесь мало что изменилось. Казалось, что жизнь приостановила своё движение, завязла в угрюмых барханах. Череда унылых дней тянулась расплавленной жёлтой смолой. Но внезапно всё изменилось , и калейдоскоп событий завертелся с бешенной скоростью. Судьба понесла лейтенанта, как вздыбившаяся лошадь. "Мусульманский батальон", штурм дворца Амина, назначение в эпицентр афганской войны.

Глава 3

Уазик с Максимом, Златой и пересевшим к ним прапорщиком, миновав пустынный участок дороги, въехал в предгорья Копетдага. Все молчали, и лейтенант вновь непроизвольно погрузился в воспоминания. В его голове замелькали кадры затёртой киноплёнки из архивов памяти…

Той весенней ночью он долго не мог уснуть. Перед глазами стояла Эсмеральда, в ушах звучали её странные пророчества. Максим не верил в мистическую чертовщину, а уж тем более, в цыганские гадания-предсказания, но подсознательно понимал неслучайность встречи с «не цыганкой-сербиянкой». Никакой это не морок, не сошёл же он с ума!? И она, совершенно точно, не была цыганкой. И внешне, и своим нарядом гадалка разительно отличалась от таборных женщин. У Гюго, кстати, Эсмеральда тоже не цыганка! Кем же в действительности была та девушка? Почему выбрала именно его? С какой целью предсказала его судьбу? Разумных ответов у Максима не было. Он чувствовал, что та встреча что-то изменила в нём, но никак не мог понять, что именно. Словами не описать, всё на уровне ощущений. Эти невнятные ощущения ручейками стекались в некий поток чувств, неподдающийся осознанию и контролю.

Начинало светать… Он подошёл к окну и распахнул шторы. Тьма уползала на запад. На чёрном бархате неба уже образовалась пока ещё очень тонкая, но быстро набирающая силу, розово-бирюзовая полосочка, и на этой растущей полоске кроваво-алыми цветами вспыхивали дальние зарницы. Из городского сада доносились последние соловьиные трели этой ночи…

Максим уснул перед восходом, и ему приснилась Эсмеральда. Она, величаво шествовала вдоль причудливо изогнутых чугунных решёток парковой ограды, накинув на голову свою солнечного цвета шаль, грациозно приподнимая обеими руками подол длинного платья. У входа в городской сад «сербиянка» на мгновение остановилась, оглянулась, как-то особенно ласково улыбнулась ему и, взмахнув на прощание рукой, пошла в сторону покорёженной ударом молнии эстрады танцплощадки. Максим хотел побежать за ней, но не смог даже сдвинуться с места, как это обычно и случается во сне. Из-под покалеченной кровли эстрады дымными клубами стала выползать непроглядная мгла, заполняя окружающее пространство густым чернильным туманом. Наступила какая-то совсем беспросветная тьма. Воронка пустоты затянула Эсмеральду в свою зияющую глубину.

Внезапно налетевший порыв знойного ветра, рассеял клубящуюся черноту, и Максим оказался на песчано-жёлтом берегу прохладной горной реки, стремительно летящей вниз по ущелью немыслимой красоты. Громады хребтов, обрамляющие эту великолепную панораму, взметнулись к лазурным небесам. Среди серых скал — изумрудные вкрапления кустарников и деревьев. Меж ними змеились хрустальные ручьи, спадая каскадами вспененных бело-голубых водопадов в могучий и неудержимый поток, несущийся с глухим рокотом по дну ущелья.

Земная твердь под его ногами дрогнула, как при землетрясении. Он оглянулся, поднял голову вверх и с ужасом увидел грохочущую лавину камнепада, мчащуюся на него с зазубренных горных вершин. Валуны, размером с двухэтажный дом, с бешеной скоростью неслись по склону, увлекая за собой всё новые и новые камни и громадные обломки горных пород.

Максим рванулся в сторону реки, но она, почему-то, оказалась где-то далеко внизу, и он уже бежал не по её берегу, а по большой, ровной, как стол, мерно раскачивающейся скале. Выбор у него был не богат: либо остаться на этой шатающейся скале и через секунду быть раздавленным катящимися сверху камнями, либо, прыгнув в пропасть, разбиться вдребезги. Но при прыжке сохранялся призрачный шанс, что там внизу его бережно подхватит синяя река и стремительно вынесет из зоны сплошного камнепада. Максим ускорил бег и с силой оттолкнувшись от кромки скалы с душераздирающим криком бросился вниз, туда, где бурлящим потоком неслась шальная река…

Он не разбился лишь потому, что проснулся. Перекошенный ужасом рот жадно ловил воздух, взбесившееся сердце пыталось вырваться из грудной клетки, а в окно нежными, ласковыми лучами светило утреннее солнце…

«Говорят, что пока человек во сне проваливается в бездну, он всё ещё растёт» — подумалось Максиму, и он сладко потянулся.

«Через три дня — в армию!» — злорадно напомнил мозг.

Вчерашнее мистическое настроение рассеялось без следа. В армию, так в армию! Зато через два года таким же безоблачным весенним днём он вернётся домой в чёрном берете морпеха, возмужавший в заморских походах, с загорелым и обветренным штормами лицом.

Тем утром будущее представлялось ему именно таким, хотя он уже тогда подсознательно пытался подогнать его под услышанные пророчества. Он думал, что после срочной службы всё-таки поступит в свой злополучный институт Азии и Африки и, сидя на лекциях, будет рассматривать в окна аудитории звёзды кремлёвских башен. От девчонок-сокурсниц, конечно же, не будет отбоя, но серьёзные отношения у него сложатся лишь с одной девчонкой. С красавицей-синеглазкой с его малой родины. Он сразу догадался, кого напророчила ему в жёны Эсмеральда! Через пару лет она увидит его и сразу же полюбит. Главное, чтобы за эти два года она не вышла замуж, уж больно, зараза, красива… Самой «сербиянке» не уступит.

Максим записал все предсказания в блокнот, чтобы не стёрлись из памяти. А вдруг, что-нибудь сбудется ещё? Например, после окончания института его на пару лет могут призвать на воинскую службу и отправить в какую-нибудь африканскую или арабскую страну военным переводчиком. А там в это же время вполне может случиться война. Отец-то, ещё и года не прошло, как вернулся из Сирии… И на войне побывал, и орден «Красного знамени» заслужил, и звание — полковник — досрочно получил. Да в придачу ко всему, на полученные сертификаты купил «Волгу». А скалы, жара — этого добра в мире предостаточно…

«С женой — точно сбудется» — решил тогда Максим — «Вот только жаль, что полюбят меня всего лишь три красавицы…»

Ему нестерпимо хотелось обсудить эту странную встречу с кем-то взрослым и опытным. Понятное дело, не с родителями — поднимут на смех. Он решил пойти к главному редактору районной газеты «Урюпинская правда», в которой отработал репортёром целых две недели.

Пётр Павлович Кольцов относился к нему по-отечески и из редакции отпускать не хотел. Обещал дать рекомендацию для поступления на факультет журналистики Воронежского университета, где деканом был его фронтовой друг, прошагавший с ним от Сталинграда до Берлина.

После обеда Кольченко вышел из дома, пересёк злополучную рыночную площадь и бодро зашагал в сторону старенького двухэтажного здания редакции. Он торопился, так как знал, что рабочий день в пятницу порой бывает непредсказуемо коротким. Поздоровавшись с бывшими коллегами и рассказав им, что через три дня уходит служить на Тихоокеанский флот, Максим приоткрыл массивную дверь и заглянул в кабинет главного редактора. Пётр Павлович сидел сбоку от письменного стола, покрытого тёмно-зелёным сукном, и пил янтарного цвета чай из стакана в серебряном подстаканнике, на котором был выгравирован Юрий Гагарин и его ракета «Восток».

— О! Кольченко, какими судьбами? Заходи, попьём чайку! — замахал свободной рукой главный редактор, приглашая в кабинет. — Жаль, лимончик закончился. Ты в гости, или по делу какому?

— В гости, Пётр Павлович. И по делу. В армию ухожу на днях, а тут жизнь неожиданно подкинула загадку, а решить самому не получается, — скороговоркой выпалил Максим, с уважением пожимая протянутую руку.

— Остался бы газете — не пошёл бы посреди весны на службу, готовился бы потихонечку к вступительным экзаменам, — поворчал для приличия главред, — а какие в Воронеже девчонки красивые… Ладно, значит так, в горкоме мне надо быть к пяти, а следовательно, времени у нас предостаточно. Сейчас я тебе чайку соображу.

— Не суждено мне было стать журналистом! Вы же сами сказали тогда, что понимаете меня. Не смогу я в жизни видеть одно, а в газете писать другое. Не умею я врать… Вам же и самому это не нравится, — мгновенно взъерошился Кольченко и так же быстро остыл, — вот за чай, спасибо!

— Ладно-ладно, воин будущий, не разлагай мне творческий коллектив. Выкладывай свою загадку, покумекаем вместе. Как говорится — одна голова хорошо, а полторы лучше, — перешёл на дружеский тон главред.

Максим поведал о вчерашней встрече с «сербиянкой», не упуская мельчайших деталей и подробностей, дополняя повествование жестами и мимикой.

— Красиво излагаешь. Хоть сразу в завтрашний номер, в раздел «Городские происшествия» — Кольцов, по редакторской привычке, оценил рассказ с профессиональной точки зрения.

— Лучше в «Очевидное-невероятное», слишком уж мистики много, — отшутился несостоявшийся репортёр.

— Ты в эту Эсмеральду, как я погляжу, влюбился, — редактор, по-мальчишески озорно, подмигнул Максиму.

— Может, и влюбился, да только толку-то от такой любви. Видно, не судьба. Она исчезла, а мне в понедельник на Тихоокеанский флот.

Пётр Павлович поставил перед Кольченко стакан с горячим чаем. На мельхиоровом подстаканнике через круглые иллюминаторы спутника радостно скалились звёздам жизнерадостные животные Белка и Стрелка.

— В «Очевидное — невероятное» тоже неплохо. Но, всё-таки, «Хочу всё знать» нам с тобой сейчас больше подходит, — уже вполне серьёзно подыграл ему главный редактор, — ты чаёк-то пей! Индийский, со слоном. Остынет — невкусный будет, а я пока помозгую над твоим загадочным репортажем.

Чай у Петра Павловича, и в самом деле, был хорош! Да и шоколадные конфеты с дерзким названием «Ну-ка, отними!» оказались свежими. Опустевший стакан главреда перекочевал со стола на подоконник.

— Начнём с того, что ни в какие потусторонние силы я, как коммунист, не верю, — начал Кольцов свой монолог, — и никогда не верил, даже в Сталинграде, во время самых тяжёлых боёв. А вот в Судьбу, представь себе, до сих пор верю. У немцев, знаешь ли, даже поговорка есть, что желающего судьба ведёт, а не желающего — тащит. По жизни, разумеется, тащит. Согласен?

Максим шмыгнул носом и утвердительно кивнул в ответ.

— Тебя цыганка держала за руку? Пальцы же у неё сначала были тёплые?

Кольченко снова кивнул.

— Ну а потом, может быть, замёрзла она, с женщинами такое иногда случается. Короче, живая она была, как мы с тобой. Точка! Не существует никаких мороков, как не бывает домовых, водяных, леших и прочих кикимор. Ну, ты же, слава Богу, комсомолец! Скорее всего, она не из нашего, не из Урюпинского табора. Может, в гости к подружке приезжала и видела, как ты из дома офицерского состава выходил? Для каких-таких цыган является секретом, что в городе стоит мотострелковая дивизия? Ну а сын офицера на самом деле частенько становится офицером. Сын дипломата — дипломатом, сын шахтёра — шахтёром, сын колхозника — колхозником. Династия, понимаешь… Вроде пока всё складно получается? — он взглянул на Максима, и тот снова кивнул.

— Вот с войной… да ещё с тремя… Даже не знаю, что и сказать… У нас сейчас разрядка международной напряжённости, сплошное разоружение и мирное сосуществование, так сказать, полнейший миру — мир. Тут, я думаю, ошиблась твоя цыганочка, сгоряча про войну брякнула. Не хватило ей политической грамотности… Мы зачем фрицев до Берлина гнали? Зачем ядерное оружие создавали? Для того, чтобы вы ужасов войны не знали! Нет, войны не будет.

С любовью всё понятно, тема — самая расцыганская. Что ещё? Число зверя? Три шестёрки. Знак апокалипсиса по церковным понятиям. Да, действительно, если сто разделить на шесть получится 16,666 и 6 в периоде, а это не совсем три шестёрки. Да и делим мы не просто числа, а годы и получается, если сто лет разделить на шесть… шестнадцать лет и семь с половиной месяцев. Вот и нет твоих шестёрок, а есть, в аккурат, конец декабря девяносто первого года, то есть шестьдесят девятая годовщина СССР и наступающий Новый год с шампанским и мандаринами! Вот тебе и всадники апокалипсиса… Снимаем этот вопрос.

Горы, жара, река, льды, северное сияние — страна у нас огромная и необъятная, и всё это ты в своей жизни ещё не раз увидишь. Могла бы ещё добавить пустыню, тайгу, тундру, лес и степь… Ну что, разобрались мы с твоей головоломкой, товарищ Кольченко? — лукаво улыбнулся Пётр Павлович.

— Разобрались, наверное… — без особого энтузиазма в голосе отозвался Максим, — вот только с любовью не всё ясно. На ком я должен жениться, мне, в общем-то, понятно. А то, что всего лишь три красивые женщины за всю жизнь меня любить будут, даже обидно. Как-то уж совсем мало.

Максим впервые видел так искренне смеющегося главного редактора…

— Как же ты ещё молод! — тот вытер уголки глаз от выступивших слёз и уже вполне серьёзно продолжил. — Цыганка авансировала тебе удачу, так сказать, подарок судьбы, высшую награду… Три красавицы будут любить тебя больше жизни… Ты понимаешь? Больше жизни!!! Ты, Кольченко, вокруг-то повнимательней посмотри. Некоторые мужики всю жизнь проживут, а их ни одна женщина так и не полюбит. Не красавица, а просто баба. И не больше жизни, а хотя бы больше тарелки борща. Большинство мужиков считают за счастье, если в их жизни присутствовала любящая красавица. Хотя бы одна. Хотя бы одну ночь… Но любила. По-настоящему. А если ещё и больше жизни?! Ну, я даже не знаю, что сказать. Я тут для тебя как раз опасность вижу. Вот как полюбят они тебя одновременно? Ну, эти три красавицы… Да все больше жизни… Разорвёшься? Куда бежать-то будешь? От себя-то, брат, не убежишь… Говорят, что выбор приносит мучения. В твоём случае — адские муки, а вместо награды — высшая мера наказания! — Пётр Павлович грустно улыбнулся. — Знатоки, правда, утверждают, что красивые женщины любить, по-настоящему, не умеют, для них любовь — большая редкость, о такой любви пишут романы, снимают фильмы. «Анжелика — маркиза ангелов», например. Смотрел? Вот она своего де-Пейрака любила, пожалуй, больше жизни, а большинство красавиц попросту купаются в чужой любви… — он как-то безнадёжно махнул рукой, вновь усаживаясь на своё место.

Возникла пауза.

— А если уж говорить совсем серьёзно, то мне в сорок втором, перед отправкой на фронт, тоже цыганка гадала. Как сейчас помню. Правда, не молодая и не красивая. Денег тоже не взяла. Сказала, что вернусь живой, на своих ногах и с двумя руками, что женюсь после войны на девушке из своего города, и будет у нас двое деток: мальчик и девочка. Всё сбылось…

Я в Сталинград совсем ещё юнцом попал. Дорогу перебежать, всего-то шагов семь, а она из пулемёта насквозь простреливается… Это очень страшно. Ни Бога, ни чёрта не поминал, не верил, а вот цыганку ту, врать не стану, вспоминал. Ну, милая, обещала — давай, выполняй. И вперёд, под пули. Сначала вроде, как в шутку, потом уже вполне серьёзно. И ничего. Так всю войну, до Берлина. Смерти бояться перестал, думал, что похоронил страх свой в Сталинграде. Лихим сержантом стал, боевые ордена на груди, а в Берлине меня страх-то и догнал. Тридцать лет минуло, а последний бой в мельчайших подробностях помню.

Конец апреля, теплынь, солнышко весеннее светит… и такая мясорубка… за каждый дом, за каждый двор, за каждый метр. Мы с дружком бежали за бронёй танка, а в него, в танк наш, на маленькой такой площади перед высоченной красной кирхой немцы два фаустпатрона всадили. Хана и танку, и экипажу, всё в огне, в дыму. Дружок мне под ноги упал… а головы у него нет, совсем нет, из горла кровь фонтаном хлещет… из крупнокалиберного… прямо в голову… — голос главного редактора как-то странно дрогнул.

Он поднялся со стула и подошёл к подоконнику, на котором стоял горшок с геранью. Взял в руку подстаканник с пустым стаканом, зачем-то переставил его на журнальный столик, стоящий у самого дальнего окна, и, раздвинув тюлевые занавески, минуты полторы внимательно рассматривал плывущие по небу облака… Не подходя к столу, он продолжил свой рассказ.

— Залез я под танк и не знаю, что делать. Машина горит, а если боекомплект рванёт — мало не покажется! Прячусь за клубами дыма и понимаю, что и минуты не пройдет, как убьют. Бежать назад, к дому? Метров тридцать… Тоже верная смерть! А бой-то, наверное, последний, до Рейхстага километр остался.

Вот тогда-то я и решился на разговор с Богом, без всяких там молитв, так, по-солдатски. Мол, помоги, Господи! Молодой я, жить хочется, аж страсть. Помоги, что тебе стоит? Дай знак! Я по твоему знаку и рвану. Глаза прикрыл, жду, значит, знака… Вокруг пули летают… Автоматные — как воробушки посвистывают, пулемётные — фырчат, а те, которые в танк попадают, рикошетируют с каким-то загробным завыванием… И вдруг перед глазами появляется та самая цыганка, с Поворинского вокзала, и говорит с укором, мол, война кончается, а ты тут разлёгся. И командует — «Бегом марш!» Я по её команде, не раздумывая, вскочил и рванул к дому. Показалось мне тогда, что пока бежал, вечность прошла… Ввалился в подъезд… Живой, не ранен даже… А к концу следующего дня война-то и закончилась. Так, пацаны из гитлерюгенда изредка постреливали кое-где. Если честно, я до сих пор не понял, кто мне команду на перебежку подал: то ли Бог, через цыганку, то ли та самая цыганка, напрямую, без всякого Бога.

Домой вернулся, женился на девчонке, о которой всю войну мечтал. Выучился, детей родили, мальчика и девочку. И жена меня всю жизнь любит. Не скажу, конечно, что первая красавица, но вполне симпатичная, ты ж её знаешь. Другие женщины в моей жизни, если уж на чистоту, тоже были, но красавиц, на которых мужики оборачиваются, не было ни одной. Тебе же, за каких-то шестнадцать лет, аж трёх таких пообещали! А потом-то, может, и ещё три раза по три… А ты — маловато будет! Стыдитесь, Кольченко.

А если уж совсем серьёзно, то думаю я, что любовь красивой женщины — конечно же, награда. Узнать бы у кого, за что вручает судьба такие награды… — и он опять незаметно перешёл на шутливый тон.

Минут через десять, получив наказ служить достойно, Максим вышел из редакции на шумную улицу. В молодой траве качали золотыми головками будущие одуванчики. Над ними, ошалело вращая крыльями, надрывно жужжал чёрно-жёлтый шмель, опьянённый хмельной весной, выживший наперекор морозам и вьюгам. Кольченко брёл в сторону дома, всё отчётливее осознавая, какая сложная штука жизнь. Пошёл к умному человеку со своими вопросами, тот, вроде бы, всё разъяснил, а в результате вопросов стало ещё больше.

Скрип тормозов вернул его в настоящее. Уазик остановился в конце урочища Фирюза, у ворот, за которыми начиналась самая настоящая погранзона. До границы с Ираном отсюда было не больше трёх километров по Арчабильскому ущелью, в котором и располагалась застава «Фирюза». Слева и справа от ворот тянулся солидный забор, увенчанный спиралью колючей проволоки. Он перекрывал даже текущую по долине речку Фирюзинку, упираясь в отвесные скалы ущелья. Максим вышел из машины и с наслаждением вдохнул порцию чистого и относительно прохладного горного воздуха. Из калитки, расположенной рядом с воротами, появился пограничник с автоматом на плече. Он взглянул на документы лейтенанта, и открыл ворота.

— Можете проезжать. До заставы — чуть больше километра. С дороги не сворачивайте. Старший лейтенант Шевченко ждёт Вас.

Дальнейший путь пролегал по сказочно красивой местности. Дорога серпантином взбиралась вверх, а навстречу каскадами водопадов спускалась с гор весело бурлящая речка. Воздух был напоён мельчайшей водяной пылью, скалы поросли кустарником. На небольших и относительно ровных участках земли росли красавицы чинары и стройные пирамидальные тополя. Завершив подъём по «тёщиному языку», уазик въехал в Арчабильское ущелье. Оно оказалось ещё более красивым, чем Фирюзинское. Фирюза — дачный посёлок, горноклиматический курорт, а здесь — дикая природа в своей первозданной красоте. Само урочище не отличалось большими размерами: километра два в длину и не более пятисот метров в ширину. За ним каменным массивом, возвышались громады гор, вероятно, уже иранского Копетдага. Уютная долина радовала глаз изумрудным цветом, казавшимся таким необычным после желтизны каракумских песков. Обочины дороги заросли высокой и сочной травой. Речка спадала в долину водопадом и, извиваясь змеёй, неслась в сторону Фирюзы. В центре долины высились деревья, их кроны сплетались в сплошной зелёный шатёр. Вдоль дороги росли старые яблони с вполне созревшими яблоками на скрюченных ветвях. После раскалённых, унылых барханов Кизыл-Арвата это место казалось раем, причём со всеми его непременными атрибутами — с райским садом и с запретными плодами. Можно было не сомневаться, что и змей-искуситель здесь тоже водился. Проехав сквозь эти кущи, машина остановилась у белого здания погранзаставы.

«Именно так, наверное, и выглядит «небесная канцелярия» — завистливо вздохнув, подумал про себя лейтенант.

В беседке, под сенью раскидистой акации, сидел Денис. Пограничник был по-мужски красив: высокого роста, атлетически сложенный, с правильными чертами лица и чёрными, слегка вьющимися волосами. Глубоко посаженные карие глаза с проницательным взглядом, прямой греческий нос, волевой подбородок свидетельствовали о твёрдости характера, а приплюснутые боксёрские уши подчёркивали брутальность натуры. Он родился и вырос в Ленинграде, в профессорской семье и в дополнение ко всем своим внешним достоинствам был еще начитан и умён, свободно изъяснялся на французском языке, неплохо знал английский. За четыре года службы на иранской границе самостоятельно постиг фарси. В данный момент он исполнял обязанности начальника заставы, то есть был на этом участке государственной границы самым главным человеком. За время учёбы Денис не женился, видимо не найдя достойную кандидатуру, но на отсутствие женского внимания пожаловаться не мог, ни в училище, ни здесь, в Туркестане, правда, до серьёзных отношений дело не доходило ни разу. С Максимом они сдружились в кизыл-арватском госпитале. У них было много схожего и в воспитании, и в чертах характера, и в мировосприятии. Денис был на пару лет старше, но это не отражалось на их взаимоотношениях. За тот госпитальный месяц они сблизились и, расставшись, какое-то время переписывались, но потом потеряли следы друг друга.

Той осенью калейдоскоп туркестанских событий крутился с бешеной скоростью. Практически одновременно один из них угодил в спецназ ГРУ, а другой был переведён на афганскую границу, под Тахта-Базар. Казалось, суровая жизнь развела друзей навсегда, но Судьбе было угодно вновь пересечь их пути, столкнув лбами в библиотеке дома офицеров. По дороге на заставу Максим рассказал Злате всё, что знал о Денисе, и теперь она с интересом разглядывала его друга.

— Я уж думал, что не приедешь. Всем — добрый вечер и добро пожаловать! — с восхищением глядя на девушку, произнёс пограничник. — Знакомь со свитой!

Максим представил всех друг другу, и инициативой вновь завладел Денис.

— Макс, учитывая твою тягу к романтике, я дал команду разбить шатёр на сказочной полянке у водопада. Это специально подготовленное место, мы там обычно размещаем начальников, приезжающих с проверками. Вам, двоим, места точно хватит! Григория Семёновича разместим в ленинской комнате, рядом с Марксом и Энгельсом, а водителя определим в казарму к пограничникам, — он вопросительно глянул на Максима, — возражений нет?

После раскалённого Ашхабада — палатка у водопада! Звучало заманчиво, но лейтенант на всякий случай уточнил, входит ли в комплект полотняного шатра противопаучий набор — кошма и длинная верёвка из овечьей шерсти. Уж очень не любил он скорпионов, фаланг и каракуртов! И, наверное, потому что никаких других надёжных способов защиты от ядовитой нечисти не существовало, он верил в чудодейственность этих немудрёных атрибутов из жизни кочевников.

— Обижаешь, начальник… — театрально сморщил нос Денис, — план таков: сейчас подойдёт Ровшан — бача из Хорога, отличный парнишка, учит меня премудростям дари. Вы с ним выдвигаетесь на обговоренную точку в район водопада. Он всё расскажет и покажет. Можете искупаться и расслабиться. Хозяйские хлопоты возьмёт на себя Ровшан, а я после отправки нарядов на охрану госграницы, где-то через часик, приеду к вам с холодной водочкой на горячие шашлыки, которые к тому времени, несомненно, будут готовы. Промоем печень от остатков желтушного билирубина, и ты, наконец-то, расскажешь мне и про свою войну, и про свою непутёвую жизнь. Лады?

–Хоп! — кратко отозвался Максим.

— А вот и Ровшан! Давай-ка, брат, забирай гостей и вези их на водопад, а потом, на этой же машине, пулей ко мне, для уточнения задачи. Понял? — Денис хлопнул пограничника по плечу. — Заскочи по дороге к старшине, возьми у него нулёвые комплекты белья и банные полотенца. Вперёд!

Бача метнулся в каптёрку и через минуту вынес оттуда стопку чистого постельного белья, три куска банного мыла, тюбик лецитинового шампуня и три роскошных махровых полотенца, с которыми не стыдно было бы выйти и на сочинский пляж. Уазик тронулся и, недолго попетляв между деревьев по едва заметной грунтовой дороге, выскочил на небольшую ровную площадку — уютное местечко среди вековых чинар на берегу речки с ласковым названием Фирюзинка. По центру располагалось выложенное камешками место для костра, вокруг него, не симметрично, разместились семь достаточно крупных валунов, на которых, наверно, было удобно сидеть у огня, одномоментно созерцая и пляску языков пламени костра, и струящийся поток реки. Ближе к берегу, под чинарой с идеально раздвоенным стволом, достойной пера Омара Хайяма, была оборудована курилка со скамейками, стоящими под прямым углом друг к другу. В выкопанную между ними ямку практически без зазоров вписалась цинковая коробка из-под патронов, служившая урной для окурков. С противоположной стороны, между кострищем и водопадом, в каменистом грунте было выкопано углубление под большую квадратную палатку, дно и стенки которого были обложены плоскими скальными обломками, подогнанными друг к другу плотно и красиво, как мозаичные осколки. Над всем этим великолепием возвышался деревянный столб с крестовиной для фиксации углов полотнища палатки.

— Здесь располагайтесь пока, пожалуйста! Пойдёмте, я покажу водопад и место, где удобнее всего купаться, — с улыбкой на лице произнёс Ровшан, приглашая жестом следовать за собой.

По тропинке сквозь заросли арчового кустарника, они вышли к водопаду и замерли в немом восторге. Фирюзинка в этом месте спадала с края широкой скалы. Срываясь с пятиметровой высоты на большие округлые камни, она, игриво брызгаясь, стекала в овальное озерцо. Стремительный поток, ненадолго замерев в этой каменной ванне, с журчанием уносился вниз по долине.

— Глубина тут около двух метров, можно плавать, — Ровшан указал рукой на водоём и повёл всю компанию вверх к скальному уступу, с которого вода начинала своё падение.

Взобравшись туда, они увидели то, что нельзя было увидеть из долины: из высоченной скалы ближайшего горного отрога на разных высотах вырывались три хрустально-прозрачные струи. Долетев до поверхности, они рассыпались фонтанами мелких брызг и стекали по расщелинам, вновь объединяясь в единый поток. Чуть дальше этот поток проваливался в какой-то природный кяриз, ведущий, по всей видимости, в расположенное ниже овальное озерцо.

— Когда светит солнце, здесь всегда бывает радуга. Смотрите! — пограничник указал рукой в сторону поросшего кустарником распадка, спрятавшегося между двумя горными отрогами.

В воздухе висела радуга: небольшая, яркая и очень близкая. Казалось, что до неё можно дотянуться рукой! После экскурсии все вернулись на полянку. Ровшан с водителем отправились на заставу за палаткой, мангалом, дровами и всем остальным, необходимым для организации дружеского ужина, а оставшиеся приступили к водным процедурам. Было решено, что первыми купаться идут мужчины. Скинув одежду, Кольченко с Язвицким поспешили к манящей прохладе водопада. Тот, кому доводилось жить среди раскалённых песков, поймёт испытанное ими наслаждение, а кто не знаком с настоящим зноем, никогда не сможет представить себе и десятой доли того счастья, которое дарят телу ледяные струи воды. Пустыни, ведь, тем и хороши, что где-то в них скрываются родники… Экзюпери это знал не понаслышке.

Блаженство продолжалось недолго и закончилось лёгким ознобом — вода с тающих ледников не бывает тёплой. Довольные и чистые, мужчины вернулись на полянку. Злата ждала их, сидя в курилке. У неё на коленях лежало свёрнутое махровое полотенце, мыло и тюбик с шампунем.

— Я у тебя в дипломате видела тельняшку, дай мне её на время, пожалуйста. Хочу постирать свои вещи. Мне кажется, что от них до сих пор пахнет бандитами, а переодеться не во что, — смущённо обратилась к лейтенанту девушка.

— Бери, только, боюсь, она будет тебе слегка великовата.

Максим проводил Злату до озерца и показал, где удобнее спускаться к воде.

— Плавать-то умеешь? — спросил лейтенант и, получив утвердительный ответ, и уже уходя, добавил — если что, кричи!

— Обязательно! — донёсся ему вдогонку звонкий голос девушки.

Язвицкий, с сигаретой в зубах, ждал Максима в курилке, морща в раздумьях загорелый лоб, плавно переходящий в лысину.

— Всё кумекаю, как лучше поступить… Думаю, Злату надо завтра же отправить куда подальше отсюда, к бабушкам, к дедушкам, а с проблемами мы потихоньку разберёмся. Нет субъекта конфликта — нет и самого конфликта. Нормальный вариант, — изрёк прапорщик, затянувшись дымком.

— Во-первых, нет у неё ни бабушек, ни дедушек, она — круглая сирота. Во-вторых, деньги и документы её остались у воров в машине. Да ладно, расслабьтесь, кривая как-нибудь вывезет, — лейтенант беззаботно улыбнулся, хотя прекрасно осознавал степень риска предстоящих событий.

Он не собирался втягивать во всё это старого, как ему казалось, человека, а главное — ему не хотелось отпускать от себя Злату. Она — ниточка, ведущая к Эсмеральде. И вообще, подарками судьбы разбрасываться не принято!

Но прапора неожиданно прорвало. Он заявил офицеру, что тот — самонадеянный мальчишка, несмотря на то что успел побегать под пулями, и что мыслит он не стратегически, а тактически, стремясь выиграть ближайший бой, тогда как здесь требуется одержать победу в войне.

— Тебе, может быть, и удастся помочь девушке, но ты неизбежно подставишься сам, подставишь под удар свою семью. Блатной мир ведёт себя подло по отношению к миру нашему, урки не прощают обид. Их сила в том, что для них закон не писан. Воровство, грабежи, убийства — это их жизнь, их стихия. Примешь бой на их условиях? Тоже станешь убивать? Но здесь не война. Убьёшь — сядешь в тюрьму. Да и вообще — их слишком много для тебя одного. Практически все козыри в предстоящей схватке у бандитов. Они уверены, что добьются своего не мытьём, так катаньем. Вот на этой их уверенности мы и должны сыграть. В колоде игральных карт есть не только козыри, но и джокеры. Наша задача — грамотно их использовать, — прапорщик, чиркнув спичкой, прикурил размятую меж пальцев сигарету. — Нам надо понять, чей заказ выполняют воры. Это первый джокер. Второй — противоречивая информация о твоей личности: кто ты, какие силы стоят за тобой? Начнём рассуждать?

— Начнём, — отозвался явно заинтересованный лейтенант, прикуривая от дымящейся сигареты прапорщика.

— Тогда слушай. Тема с наложницами для Туркмении, увы, не нова. Молодые, красивые женщины исчезают бесследно. Милиция их не ищет, так как знает, что этим обычно промышляют люди, облечённые властью, с большими деньгами и возможностями. Не находят даже тел: труп, вывезенный в Каракумы, шакалы обгладывают за ночь добела, а к утру на кости ветер наметает бархан. Для ментов поиски пропавших — висяки, да к тому же, многие из них за деньги тем же баям и прислуживают, — прапорщик сделал короткую паузу.

— Я-то, дурак, думал, что феодализм в Афганистане, а мы тут, как бы, при советской власти живём… — хмыкнул Максим, прапорщик лишь саркастически поморщился.

— Местная специфика. На первом месте — родоплеменные отношения, текинцы — за текинцев, йомуды — за йомудов, а советская власть здесь и есть эти самые баи. Но и они не одним миром мазаны, и делятся, как минимум, на две категории. К первой относятся теневые дельцы, вороватые председатели колхозов «Сорок лет без урожая», нечистые на руку директора заводов, магазинов, ресторанов… Да вот, хотя бы, наш с тобой командир полка, Скотишвили, сам же знаешь — подпольный водочный король пустыни! Наладил производство спиртного в подвалах винтовочного полигона. Вот он — бай? Несомненно! Имеет свой гарем с наложницами? Нет. Зачем ему проблемы? Он любовниц купит столько, сколько сможет, а любовницы — в рамках закона. Так же поступают все баи этой категории, дураки среди них мало, — продолжил повествование Язвицкий.

— Знал бы Петруха, за какое светлое будущее женщин Востока отдал свою жизни… — съязвил лейтенант.

Григорий Семёнович пропустил реплику Максима мимо ушей. Он был сосредоточен на своём рассказе.

— Вторая категория баев — партийные и советские начальники. Они же — родоплеменная знать. Сталинская политика опоры на местные кадры замкнула свой порочный круг. Они уже везде, на всех командных должностях, кроме армии. И всё-то у этих баев хорошо, вот только любви некоторым из них, почему-то, сроду не хватает. Вековые традиции ислама, наверное. Тянет их, кобелей, на чужеродных красавиц, а купить за деньги понравившуюся «спортсменку и комсомолку» получается не всегда и не у всех. Подводим итог. Бай, заказавший себе в наложницы Злату, из какой категории?

— Получается, что из второй, — ответил Кольченко.

Со стороны водопада, из-за густых кустов, бесшумно ступая босыми ногами по тропинке, появилась Злата. Тельняшка Максима сидела на ней, как платьице, распущенные волосы были уже почти сухими. Мужчины, увлечённые разговором, не заметили её появления. Она остановилась в нескольких шагах от них и, прислонясь плечом к стволу чинары, внимательно вслушивалась в мужской диалог. Язвицкий, прикурив очередную сигарету, продолжил размышления.

— Согласен, поэтому, сдаётся мне, что в ментовку с этим делом соваться не стоит, может себе дороже выйти. Но то, что наш бай, вероятнее всего, номенклатурный, нам, как ни странно, на руку. По понятиям уголовного мира вору в законе сотрудничать с властью западло. Именно об этом воры спорили в кафе. Это — наиболее уязвимая точка нашего противника, — подытожил он.

— Наверно, всё это так, только как мы сможем этим воспользоваться? — Максим никак не мог уловить ход мыслей Язвицкого.

— Как, как… «Элементарно, Ватсон!» В воровском мире всё структурировано, как в армии. Разведка противника уже собирает данные о тебе, и мы обязаны толково разыграть эту карту. Сведения о лейтенанте Кольченко должны быть смешаны с информацией о неком партийном начальнике, присмотревшем Злату себе в наложницы. Итак… Известно, что бандиты предпочитают не связываться с людьми в погонах без крайней необходимости, но в нашем случае такая необходимость у них возникла, да и погоны у тебя не кагэбэшные и не милицейские. Но зуб даю, как говорят урки, у братвы возникнут сомнения, что ты армейский офицер! Посуди сам: ты расхаживаешь в спецназовской форме, в тельняшке, а во всей Туркмении ни спецназа, ни ВДВ нет. Ты — лейтенант, а разъезжаешь на уазике, как командир полка. Не секрет, что ты недавно вернулся из Афгана, что служил там в засекреченном «мусульманском батальоне», в подразделении ГРУ ГШ ВС СССР. Эта аббревиатура вполне может воздействовать на Ашота не слабее, чем КГБ или МВД. Весь город знает, что в ближайшие дни именно Генеральный штаб будет проводить здесь, в Туркмении, грандиозные учения.

Основным источником информации о тебе будут местные, ашхабадские прапорщики, с которыми блатные росли в одних дворах, учились в одних школах. Я этих товарищей знаю, их не так уж много.

— И как мы сможем воспрепятствовать ворам собрать всю эту информацию? — спросил Максим, силясь понять коварство плана старого вояки.

— Да никак! Мы просто смешаем информацию с дезинформацией в нужных пропорциях. Главное, чтобы они пришли к выводу, что ты здесь с какой-то непонятной миссией и, следовательно, твоё исчезновение вызовет переполох. А после твоих контактов с приближёнными к Ашоту бандитами, искать крайнего менты будут не долго.

Предлагаю начать действовать немедленно, с восточной хитростью и по-азиатски вероломно. Я сейчас шашлычка отведаю, и отпускай меня, командир, обратно в Ашхабад. За воскресенье с кем надо «случайно» пересекусь и всё, что надо про тебя ненавязчиво поведаю. Эта информация дойдёт до нужных ушей. Правда, что-то они смогут подчерпнуть и из других источников, например, через солдат, но те про тебя и так мифы сочиняют, — подытожил Язвицкий.

— Григорий Семёнович, то, что вы предлагаете, называется стратегией непрямых действий, — голос Златы прозвучал неожиданно.

Прислонившись к дереву, она с улыбкой смотрела на увлечённых беседой мужчин. Тёплый ветерок трепал её волосы. В тельняшке, почти полностью оголявшей её стройные ноги, Злата выглядела чертовски привлекательно.

— Как-как ты обозвала нашу стратегию? — спросил Максим, не отрывая восхищённых глаз от её ног.

— Стратегия непрямых действий. Разве в военных училищах не преподают Лидл Гарта? — вопросом на вопрос ответила девушка, одёргивая подол тельняшки.

— Кого-кого?

— Лидл Гарт — английский писатель. Одна из его книг так и называется «Стратегия непрямых действий». На примерах многочисленных сражений и войн трёх последних тысячелетий, он доказывает, что победа достаётся не тому, кто идёт напролом, а тому, кто использует хитрость. Тот, кто вводит противника в заблуждение, заставляя того ошибаться и делать неправильные ходы, как правило, побеждает более сильного врага, — Злата, присела на краешек скамейки, — я эту книгу наизусть помню, в десятом классе её перевод был моим дополнительным заданием по английскому.

Мужчины лишь недоумённо переглянулись.

— Глянь, что тельняшка с человеком делает! Не успела надеть, а уже о стратегии заговорила! — Все дружно рассмеялись.

Максим прочитал много книг, и мнил себя весьма эрудированным человеком, но, к сожалению, имя Лидл Гарт и название его книги слышал впервые. За руководство к действию был взят план Язвицкого. Других вариантов у них и не было, ну разве что, пустить всё на самотёк. Вдруг кривая, и в правду, вывезет?

Послышался шум мотора, и на полянку выкатился уазик с Ровшаном и парой пограничников. Они выгрузили из машины новенькие матрасы, палатку, раскладной стол, мангал и изрядное количество дров. Шампуры и мясо для шашлыков размещались в большой брезентовой сумке, вместе с посудой и столовыми приборами. Закипела работа по обустройству места ночёвки. Злата явно чувствовала себя неловко под нескромными взглядами бойцов.

— Я не разу в жизни не пробовала ежевику. Максим, проводи меня, пожалуйста, к водопаду, Ровшан сказал, что там её полно.

— Пойдём, посмотрим на тот малинник, а заодно расскажешь мне о себе поподробнее. Хоп? — лейтенант поднялся со скамьи и протянул Злате руку.

— Хоп! — она улыбнулась и протянула ладошку навстречу его руке.

Добравшись до ягод, девушка начала свой рассказ, собирая спелую ежевику в горсть и периодически отправляя её в рот целыми пригоршнями.

— Я выросла в детском доме, в Иваново. Мой отец погиб за два месяца до моего рождения, мама умерла, когда мне было десять лет. Сердце. Бабушки и дедушки погибли во время войны, а других родственников у меня не было. Училась я хорошо и без проблем поступила в ивановский университет на факультет романо-германской филологии. Специализация — французский и английский, а факультативно изучала фарси. Весной мне предложили продолжить углубленное изучение восточных языков в университете Ашхабада, где преподают, пожалуй, лучшие в СССР специалисты, носители языков. В Иваново меня ничто не удерживало, все учебные программы я выполнила досрочно, сдала экзамены и решила воспользоваться возможностью в совершенстве овладеть фарси. Ехала сюда на год. Южная республика, много солнца, фруктов, да и мир хотелось посмотреть. Оформив все документы, в начале июля прилетела в Ашхабад. Сдала бумаги в деканат, прошла медкомиссию. Пять дней прожила в общежитии, а потом сняла в городе однокомнатную квартирку, не понравилась мне их общага. Деньги у меня есть, по наследству от прабабушки мне достались её сбережения. Я экономная, да и стипендию получала повышенную. Отведала южных фруктов… — Злата вздохнула и отправила в рот очередную пригоршню ежевики.

— Слушай, мы с тобой земляки! Я родом из Ивановской области, из Приволжска. Девятый класс целиком там отучился, пока родители были в загранкомандировке. В Иваново наведывался на соревнования: бокс, футбол, волейбол.

— Наши мальчики играли за «Буревестник», я ходила за них болеть.

— Возможно, мы виделись с тобой на стадионе. Летом семьдесят третьего у нас было две встречи с «Буревестником» на их поле.

— Всё может быть, только мне тогда было всего тринадцать, — отозвалась Злата и вновь улыбнулась фирменной улыбкой Эсмеральды.

Послышался шорох, и из густых зарослей выскользнула полутораметровая змея такого же светло-коричневого цвета, как скалы в районе водопада. На её поблёскивающей спине располагался ряд поперечных тёмно-бурых пятен. Голова у змеи была крупная и широкая, покрытая ребристой чешуёй. Девушка, испуганно ойкнув, прижалась к Максиму.

— Не шевелись, — тихо произнёс лейтенант.

Гюрза, а это, несомненно, была она, по-хозяйски переползала тропинку в шаге от них. На мгновение грозная рептилия остановилась, подняла голову и внимательно глянула на людей вертикально вытянутыми зрачками. Решив, что эти двое не представляют опасности, гюрза продолжила путь в сторону ближайшего распадка и через пару секунд скрылась в изломе скальной расщелины.

— Змея или змей? — вопрос Максима повис в воздухе, застывшая в оцепенении Злата молчала, и тогда лейтенант глубокомысленно изрёк: — змей! Несомненно. Превосходный экземпляр настоящего змея!

Глянув на босые ноги девушки и сообразив, что она боится, он подхватил её на руки и понёс в сторону палатки. Злата благодарно обвила его шею руками и, прижавшись к нему, шёпотом спросила:

— Как ты определил, что это змей?

— Ты не заметила, как он на тебя посмотрел? Однозначно, змей. Самый настоящий змей-искуситель! — Рассмеялся Максим. — Неужели ты до сих пор не поняла, что мы в раю?!

Сумерки в горах сгущаются быстро. Южная ночь ворвалась в ущелье, словно банда басмачей в беззащитный кишлак. Только что был день, и вдруг — всё небо в звёздах… Со стороны поляны послышался натужный звук стартёра. Машина нехотя завелась и, сверкнув в сумраке жёлтыми снопами света фар, направилась в сторону заставы за старшим лейтенантом Шевченко.

Около овального водоёма Максим бережно опустил девушку на валун, прогретый солнечными лучами. Одёрнув подол тельняшки, она сняла с арчового куста свою уже успевшую высохнуть одежду. Через несколько секунд молодые люди вышли на полянку. Пылающий костёр отбрасывал причудливые отблески на тёмные силуэты ближних чинар. Его блики плясали на пологах выцветшей палатки, аккуратно заправленных под крестовину. Её купол, похожий на зонт, укрывал место их предстоящей ночёвки. Поверх кошмы, накрывшей мозаичный пол, разместились сложенные друг на друга матрасы и подушки. Сверху, стопкой, лежало белоснежное постельное бельё. Вокруг всего этого кольцом была брошена верёвка из овечьей шерсти — оберег от паукообразных тварей. В мангале фиолетово-голубым пламенем догорали ветви саксаула, превращаясь в жаркие угли.

Озарив полянку светом фар, под чинарой остановился вернувшийся с заставы уазик. Из него вышел Денис с плетёной корзиной в руках.

«Всё в этой жизни старайся делать красиво…» — Максиму неожиданно вспомнились слова Эсмеральды; он улыбнулся и подумал, — «а почему бы, чёрт возьми, и нет!?»

Отправив Ровшана с водителем под струи водопада, офицеры самостоятельно приступили к сервировке раскладного стола. Вместо скатерти была использована сверкающая белизной простыня, и на неё выставлялось то, что послал им на ужин Бог. Уж раз они в Раю, то кто же ещё?

Бог, в обличье начальника заставы, в этот вечер им послал яблоки, груши и инжир, нарезанную стружкой матовую бастурму и крупными кусками — колбасу собственного производства. Рядом с ломтями хлеба горкой возвышалась разнообразная зелень. Из-под её фиолетовых и зелёных листочков проглядывали красные бока помидоров. Тут же, в алюминиевых плошках, томились соусы: красный — томатный, жёлто-зелёный — ткемалевый, чёрный — гранатовый. Между ними примостились аппетитные ломтики осетрины холодного копчения и мисочка с чёрной икрой — дары от братской заставы с берегов седого Каспия. Жёлтые кругляши порционного сливочного масла, дабы не растаять, плавали в котелке с холодной водой, зачерпнутой из речки.

Из казавшейся бездонной корзины были извлечены три запотевших бутылки «Столичной», московского, между прочим, разлива и три таких же запотевших бутылочки лимонада.

— Это — для ребёнка, — сказал Денис, взглянув на Злату с печальной улыбкой Пьеро.

Неоткупоренные ёмкости в ожидании своего часа были сложены в авоську и опущены в холодные волны Фирюзинки. Глядя на заставленный снедью стол, стало понятно, почему Ровшан не спешил ставить мясо на угли мангала…

Бойцам накрыли на расстеленных на траве полотенцах, яства были те же, что и на командирском столе, кроме водки, разумеется. Советские офицеры никогда не приступали к трапезе, не накормив солдат. Денис, на правах хозяина, разлил спиртное по стопкам.

— За встречу и знакомство! — произнёс он короткий тост.

Мужчины выпили, Злата пригубила. Разговор не завязывался. Денис разлил по второй. Выпили за дружбу. Канва беседы, мал-помалу, стала налаживаться. Пограничник первым отложил вилку в сторону.

— Давайте-ка, выкладывайте, что там у вас стряслось. По вашим лицам сразу видно, что произошло нечто из ряда вон выходящее, — обратился он к Максиму.

Лейтенант, не вдаваясь в детали, ввёл его в курс последних событий.

— Да уж… В наших диких краях, к сожалению, такое иногда случается, но вы, Златочка, не переживайте, мы Вас в обиду не дадим. Ворота погранзаставы «Фирюза» для Вас всегда открыты! Здесь с Вашей головы не упадёт и волосок. Лично я готов драться за Вас хоть с самим дьяволом! A la guerrе, comme a la guerre, мадмуазель, — Денис поднял вверх сжатый кулак, — на войне, как на войне!

— Au besoin on connait l’ami, et au danger on — les braves, — одарив пограничника благодарным взглядом, произнесла в ответ Злата.

— Друзья познаются в беде, а храбрые — в опасности, — перевела она для Максима и Язвицкого.

Изумлённый Денис вышел из-за стола и подошёл к девушке, картинно склонив голову. Злата элегантно и непринуждённо протянула ему руку для поцелуя, и тот почтительно коснулся её губами.

«Однако, совсем не дурные манеры для круглой сироты и воспитанницы детдома» — отметил про себя Максим.

Дальнейшее обсуждение темы похищения наложниц временно свернули из-за недостатка исходных данных, решив дождаться следующих шагов со стороны воров.

— Вообще-то, в идеале девушка должна быть толстой и некрасивой, тогда её никто и никогда не украдёт! — высказал оригинальную, но весьма спорную мысль, Денис, разливая по стаканам водку.

Третью стопку, не чокаясь, выпили за тех, кого уже нет. Даже Злата выпила до дна свою мизерную дозу, налитую ей в начале застолья. Григорий Семёнович, наверно, вспомнил фронтовых однополчан, а у лейтенанта перед глазами закружился свой печальный хоровод лиц, навсегда оставшихся молодыми. Счёт потерь в ходе операций, в которых ему довелось участвовать, к маю 1980-го выглядел внушительно. Штурм дворца Амина, первая Кунарская операция, Печдаринское ущелье… Он догадывался, какой ад сейчас творится в долине реки Кунар от Асмара до Джелалабада. Но в данный момент Максим, вне всяких сомнений, находился в раю, и молча опрокинув стопку, мысленно поблагодарил судьбу, так кстати улыбнувшуюся ему милой улыбкой Эсмеральды. Лейтенанту сейчас было наплевать на все бандитские козни. Над его головой разгоралась счастливая звезда, зажженная неведомыми силами, непонятно за что его полюбившими. Вера в удачу всё прочнее и прочнее укреплялась в его душе.