Тропинки первой любви

Николай Углов

В сибирском таёжном селе в детдоме зарождается любовь между воспитанниками Колей и Ниной. Труд, учёба, драмкружок – всё это объединяет подростков. Повзрослев, они не раз встречаются, но жизнь вносит свои коррективы и пара после нескольких размолвок перестает общаться. Но сколько времени должно пройти, чтобы они поверили в свою любовь и поняли, что значат друг для друга?

Глава 2

Первая учительница

На чердаке прачечной под соломенной крышей с маленьким окошком я с братом и с приятелями Нестеровым и Тырышкиным организовали «тайную явку», куда приносили остатки с обеда — кусочки хлеба и сахара, картошку и морковь с детдомовских грядок. Мы готовились к побегу из детдома. На чердаке развешивали на верёвке и сушёных гальянов — чёрных, похожих на пескарей рыбок. Их мы вылавливали в соседнем пруду на мордушку, украденную у кого-то из местных сибиряков. По одному, чтобы никто не заметил наш «штаб», мы пробирались на чердак, выгружали из карманов добытое, осматривали и проверяли запасы, шептались, строили планы побега из детдома. Самый старший из нас — Тырышкин, наконец, назначил дату побега:

— Завтра вечером после отбоя не спать! Как все задрыхнут, тихо собираемся и выходим. Пусть поищут нас! Пусть Микрюков позлится!

Стемнело. Все собрались у прачечной, забрали все запасы, вышли за деревню, обошли пруд и с обратной стороны детского дома, стараясь не ломать камыш, гуськом вышли на сухой островок — пятачок в камышах, который присмотрели ранее. Было необычайно тепло, тонко звенели комары, но нам было не до них, мы радовались свободе. Нарвали камыша, зарылись в него и всю ночь проговорили обо всём, глядя на яркие звёзды в небе. Талик Нестеров философствовал:

— Видели, как у магазина гуляют фронтовики? Целыми днями пьют, ругаются, дерутся, а потом обнимаются. Я слышал, один говорил, что война в Германии и Японии не закончилась. Там против наших воюют бандеровцы — лесные люди, и какие-то харакеристы, что ли, привязанные цепями. Давайте в следующий раз накопим больше припасов и убежим на войну помогать нашим?

Мы все дружно поддержали его. Жизнь была прекрасна — она только начиналась! Мы мечтали, строили планы, было удивительно хорошо, мы клялись в вечной дружбе и верности! Где-то рядом ухал филин, тонко бормотала сплюшка, на воде слышны были постоянные всплёски — это щука гонялась за карасями. Под утро мы уснули. Только к середине дня мы услышали, как ищут нас, кричат вдалеке и даже стреляют из ружья. Так мы прожили два дня, а на третий, когда кончились припасы, мы вышли на расправу к «дирику». Микрюков просто неиствовал, собрав весь детдом на экстренную линейку:

— Хулиганьё! Ишь, что удумали! Как вам не совестно смотреть в глаза товарищей, которые два дня искали вас? Всех четверых в карцер! Без ужина! Завтра всех на Уголки! Лишаю ежемесячной конфеты!

Это было уж слишком! Мы окончательно невзлюбили Микрюкова. О конфете мы все много говорили, мечтали, когда подойдёт первое число. На торжественной линейке каждому воспитаннику вручали эту блестящую, крупную — весом 100 грамм конфету в обёртке из хрустящей, жёлтой, с переливом, бумаге. Твёрдая, сладкая до изнеможения, коричневая конфета — и вдруг лишиться такого удовольствия?

Ну, ладно. Хмурые, угрюмые мы на телеге приехали на следующий день на Уголки. Поразила высокая, выше нашего роста трава. Красота неописуемая! Цветов уйма, гудят пчёлы, шмели, воздух напоен ароматом подсыхающего сена. Поляны и лес чередуются и уходят к горизонту. Всеми листьями шумит осинник. Лакомимся черёмухой, кислицей и уже поспевающей малиной. Спим в огромном шалаше — стоге сена, готовим обеды на костре, носим воду из ручья, помогаем мыть посуду, убирать, ворошим, переворачиваем сено. Вечерами сидим у костра, взрослые что — нибудь рассказывают. Запомнился рассказом Шмаков:

— Видели? Ходит здесь много медведей — следы кругом, кал свежий. Они сейчас сытые и избегают людей. Вот в прошлом году был со мной случай. Как-то утром решил рано утром, пока все спят, нарвать ведро малины. А малинники здесь кругом, видели, огромные. Есть в двух-трёх километрах отсюда один огромный сплошной малинник. С полкилометра шириной и уходит далеко-далеко в тайгу! Так вот, пошёл я подальше за ручей. Попил водички, пошёл вдоль ручья, собираю малину. И вдруг на повороте — бац! Лежит мишка, правда, небольшой первогодок, должно быть, и спит, не слышит меня. А спит так сладко, аж хрюкает! Дай, думаю, напугаю его. Как заору изо всех сил, застучу палкой в ведро! Он спросонок, как сиганёт рядом со мной! Еле успел отскочить! А он бежит быстро и от страху оправляется — поносит! Я сам очухался, и давай хохотать!

Мы все тоже рассмеялись, но все дети подвинулись поближе к костру, со страхом поглядывая в черноту леса.

К концу недели из Вдовино приехала подвода. К телеге на верёвке был привязан крупный бычок. Детдом купил его у колхоза для нас, т. к. все запасы на покосах закончились, и осталась только картошка. Сторож сельпо Вахонин привёз его и сразу же привязал бычка к дереву. Коржавин с Мишкой положили осиновую оглоблю на спину бычка, а сторож приставил большой нож между рогами сверху и вдруг резко, с криком, ударил другой рукой по черенку ножа. И почти мгновенно бык упал на передние ноги, а Коржавин и Мишка придавили оглоблей и повалили быка наземь. Вахонин также быстро перерезал горло бычку. Я от страха забежал в шалаш — меня бил озноб. Мне было жаль бычка, я отказался от аппетитного ужина, всю ночь не спал, ворочался и кричал. Наутро тот же Вахонин отвёз меня назад в детдом в медизолятор, т. к. Шмаков решил, что я серьёзно заболел. В медизоляторе приветливая и ласковая медсестра ощупала, простукала, расспросила меня, засунула под мышку блестящий термометр, напоила какими-то лекарствами, и я на следующий день был, «как огурчик»!

Мне шёл девятый год и, наконец, с опозданием, я пошёл в первый класс! С этого дня в мою жизнь надолго — на семь лет, вошла первая моя учительница и спасительница Ольга Федосеевна Афанасьева. Круглолицая, полненькая, с необычайно добрыми глазами, в неизменном сером, в полоску костюме. Первые четыре класса она преподавала практически все предметы: учила писать, читать, рисовать, учила арифметике и чистописанию, учила жизни, открывала глаза в необъятный мир.

Обычный школьный день первого класса. Чистописание. Сидим, высунув язычки, трудимся — выводим палочки, затем крючочки, а в завершение, через три месяца, первые буквы. Ольга Федосеевна ходит между рядами, заглядывает каждому в тетрадь и монотонно приговаривает:

— Ровнее, ровнее. Не забывайте про наклон палочек. Шестаков! У тебя крючки слишком большие! Вспомни свой крючок на удочке! Дети! Не спешите! Помните, что сейчас закладываются основы вашего письма. Будете неряшливы, и почерк будет у вас всю жизнь корявый!

А уже через три, четыре месяца другой разговор:

— Правильное чистописание — залог успеха в жизни! Сегодня начинаем писать буквы и слоги, изменяя нажим пера. Посмотрите на образец! Видите, как красиво написана фраза! В начале буквы и в конце — потоньше, т. е. волокнистая линия, а серединка толстая — будете нажимать сильнее перо.

И опять месяца два Ольга Федосеевна заботливо учит нас:

— Волокнистая, нажим! Нажим, волокнистая!

Именно с этих первых уроков практически у всех, в конце концов, получился красивый почерк. Просматривая через десятилетия свои детские дневники (а их было семь больших толстых тетрадей), я поражался, какой красивый почерк был у меня. Да и у Шурки ничуть не хуже! Так ли сейчас учат детей? Нет, конечно! И учителя и ученики теперь другие — гораздо хуже! В этом я твёрдо убеждён!

Учёба давалась мне легко — я был в отличниках без особого труда. Ко мне Ольга Федосеевна, мне кажется, благоволила больше всех! Выделяла, постоянно хвалила, впоследствии назначила председателем Совета отрядов пионеров. Кстати, запомнилось, как нас принимали в пионеры. Хором выучили:

— Как повяжут галстук, береги его!

Он ведь с красным знаменем цвета одного!

Помню до сих пор торжественные сборы, дробь барабанов. Ольга Федосеевна командует:

— Звеньевым! Сдать рапорта председателю!

Звеньевые подходят ко мне по очереди и коротко докладывают свои рапорта (сколько пионеров в отряде, нет ли происшествий, больных, отличников и отстающих и т. д.):

— Рапорт сдал!

Отвечаю:

— Рапорт принял!

Я с поднятой рукой в пионерском приветствии, чеканя шаг, на виду отрядов иду к любимой учительнице и, задыхаясь от восторга и волнения, докладываю сводный рапорт.

Легко и быстро научившись читать, я очень полюбил книги и постоянно бегал в детдомовскую библиотеку. Ольга Федосеевна всегда на уроке литературы заставляла всех по очереди читать небольшие абзацы из произведений русских писателей, но больше всех доверяла мне, т. к. я научился читать с выражением. Мне нравилось, что весь класс, притихнув, слушает моё чтение и от волнения мой голос звенел. Сам же искоса посматривал на одну одноклассницу — Нину Суворову, которая нравилась мне.