Цифры нации

Николай Старинщиков, 2020

Конец нынешнего века. Государство на грани банкротства. Вместо жен и мужей – электронные дяди и тети легкого поведения. Общество деградирует. Хакер Кошкин живет с электронной Марией, он купил ее в одном из магазинов. Данная ситуация не устраивает его мать. Она мечтает о внуках, просит сына избавиться от «железяки». Но та не лыком шита, она заявляет, что любит Кошкина и подчинится только ему.

Глава 8

Там чудеса

Машка с утра бродила по комнатам — то кресло передвинет, то столик журнальный, то поднимет с пола невидимую пылинку и отнесет в мусоросборник, а то вдруг вцепится в пылесос.

— Кажись, крыша поехала, — сказала Софья Степановна, сидя в столовой с Федором Ильичом. — Не узнать робота.

— У нее программа. Она не может измениться сама по себе.

— А скажи ей — опять засвистит: «У меня права! Наступают на горло!»

— Да уж…

— Слава богу, на дачу ей ходу нет…

Софья Степановна осеклась на полуслове, потому что послышались шаги; в столовую вошла Машка — с видом гордым и независимым.

— Что приготовить на обед? — спросила она, глядя как-то вбок, мимо Софьи Степановны.

— А сама ты чего хотела бы? — сдуру спросила Софья. И тут началось: Машка вылупила глаза и понесла ахинею типа какие же вы недалекие.

— Да будет вам известно, — говорила она, — что андроид может не есть неделями — была бы вода и воздух.

Софья Степановна молчала, поскольку каждое слово теперь могло обратиться против нее. Отведя душу, Машка вышла в коридор, где столкнулась с Кошкиным.

— Что у вас происходит? — Кошкин был хмур. — Неужели так сложно немного помолчать? Я же работаю… У меня заказ…

Машка, склонив голову, обошла его и спряталась в зале.

— Что у вас, мама? — спросил Кошкин, заглядывая в столовую.

— Что у нас? У нас ничего. Это у вас надо спросить.

Кошкин присел к столу и склонил голову, упершись локтями в колени.

— Никто не знает, что эта сволочь опять выкинет, — неожиданно произнес он.

— Я и говорю, — откликнулась мать. — Совсем с катушек съехала…

— Я не о ней… Я о Центральном банке… — уточнил Кошкин, а потом вдруг продолжил: — «Многоуважаемый Лев Давидович, Центральный банк уведомляет вас о прекращении финансирования социальных программ, призванных повысить рождаемость… Основание — полное отсутствие финансовых средств на Ваших счетах».

— Приплыли! — воскликнула Софья Степановна. — А ведь я говорила: Большов доведет нас до ручки своими прожектами — ему только волю дай… Он же не может ничего, кроме как плавать…

— Ходить, — поправил сын. — На кораблях ходят.

— Не важно! Его не для того поставили, потому что после его избрания мы, выходит, приплыли… А тебе откуда известно о прекращении финансирования?

— Не волнуйся, тебя это не затронет…

— Откуда известно?

— Не пропадем…

Он посмотрел в сторону Федора Ильича и спросил:

— Интересно, как у вас там устроено? Я имею в виду машину, о которой вы мне рассказывали… Нельзя ли на нее посмотреть?

— Это можно, — ответил Федор Ильич, на что Софья Степановна вдруг выкатила глаза:

— Мы же на дачу собрались! У нас там лужайка…

Начав с газона, она стала рассказывать о даче в целом — вплоть до того, где она расположена, о соседях, а также про воздух, которым бы только дышать человеку. Федор Ильич слушал ее внимательно. Воздух лесной, по его словам, был знаком ему больше всех. Этот воздух окружал его последнюю четверть века… Воздух, которым сыт не будешь.

— Пусть прогуляются с Катенькой, если охота, — прощебетала Софья Степановна. — А мы на дачу…

Она знала, о чем говорила. Володеньке шел четвертый десяток, и его будущее представлялось туманным. С появлением в доме электронной служанки сын с головой ушел в работу: с утра — за компьютер, затем прогулка и сон. Любые разговоры о том, что жизнь не резиновая, что он может остаться один, не давали никаких результатов: сын отвечал, что он не один такой, что так живут теперь многие, а то, что население при этом редеет, так это же даже лучше: меньше народа — больше кислорода.

Софья Степановна разводила руками, хлопала себя по ляжкам.

— Вот и возьми вас за рубль двадцать! — восклицала она, потом шла к иконе Николая Угодника и горячо молилась, прося вразумить неопытное дитя. И вот он случай — сын притащил к себе в дом постояльцев.

«Слава тебе, Господи, — обрадовалась мать, — сподобил наконец-то…»

А ближе к обеду Кошкин, Федор Ильич и Катенька, доставив Софью Степановну на дачу и взяв с нее честное слово, что она даже думать не будет о Машке, ехали заброшенным бетонным шоссе. Местами из дорожного полотна торчала ржавая арматура, зияли выбоины, но в целом, несмотря на грохот колес, по дороге можно было все-таки ехать. За рулем сидел Федор Ильич. Перед этим он вроде как собирался остаться с Софьей Степановной, но в последний момент передумал, вспомнив о трудностях предстоящей дороги.

Ехали они на машине какой-то старинной марки. Кошкин ни разу таких не видел: спереди лебедка, сзади — запасное колесо, под капотом рокотал дизельный двигатель, а на рулевом колесе значилось слово HANTER. Федор Ильич, как выяснилось, хранил машину на одной из городских парковок. Машине было лет сто. Она грохотала на кочках. Казалось, у нее совершенно отсутствуют амортизаторы.

— Охотник, — прочитал Кошкин надпись на руле.

— Он самый, — подтвердила Катя. — Главное, что он до сих пор едет…

Она сидела с Кошкиным на заднем сиденье и временами оглядывалась. Возможно, это была привычка, вызванная долгой жизнью в лесу. Дорога меж тем оставалась пустынной — только буйный кустарник рос по обочинам.

— Как ты думаешь, папа, мы успеем добраться засветло? — спросила Катенька.

Шендерович зябко повел плечами и промолчал: дорога резко сужалась, уходя вправо. Шоссе в этом месте оказалось перегорожено грудами бетонных шпал вперемешку с изогнутой арматурой, землей и валунами. Сбросив скорость почти до нуля, Федор Ильич съехал с дороги и стал пробираться по грунтовке.

Ревел мотор. Шумела в лужах вода. Кошкину начинало казаться, что они едут по кругу в одной и той же местности. Он никогда не бывал в подобных местах, и, если бы ему сказали: «Беги, родимый!» — он не выбрался бы отсюда никогда. Тем более что солнце спряталось, так что ориентира у него не было никакого.

— Вот и мы приплыли, — вздохнул Федор Ильич, останавливаясь. Впереди оказалась просторная лужа, за ней возвышался крутой косогор. — Два в одном называется. Так что сидеть и крепко держаться…

— Может, пешком? — спросила Катя.

— Я сказал — сидеть!

Федор Ильич включил передачу и тронулся с места, набирая скорость. Проскочив лужу, он ринулся на косогор без остановки, однако, не доехав до вершины, остановился. Машина скребла четырьмя колесами, оставаясь на месте.

— Теперь ступайте! — Федор Ильич вдавил педаль тормоза. — Видите пень наверху? Берете трос — и вперед. Но только не стойте потом вблизи.

Кошкин открыл дверь и, норовя скатиться вниз, первым выбрался из машины. Утвердился ногами на траве и, удерживая плечом непослушную дверь, протянул руки к Катеньке.

— Осторожно! — подсказал Федор Ильич. — А то улетишь под гору. Сначала ноги, а потом уж сама…

Но Катя сделала по-своему. Упираясь коленом в сиденье, она наступила другой ногой на порог и выпала навстречу Кошкину. Тот подхватил ее и поставил рядом с машиной.

— А теперь трос, Володенька!

Кошкин, ухватив Катеньку под локоть, помог ей подняться на косогор, затем спустился к машине и вновь поднялся наверх с концом троса в руке.

Обернув трос вокруг пня, они отошли в сторону. Федор Ильич включил лебедку. Трос натянулся. Машина, вращая колесами, стала медленно подниматься.

Забравшись на косогор, они продолжили путь, виляя среди зарослей пихтового леса.

— Раньше-то мы по шоссе ездили, пока его бетонным хламом не завалили, — ворчал Федор Ильич. — Они решили, что этого будет достаточно… Слава богу, что так, а не иначе… Не замуровали живьем… Нет человека — нет проблем!

На лице у него выступили капли пота. Вынув из дверного кармана полотенце, он утерся и продолжил:

— Мы даже не догадывались, что это за система… Потом до меня дошло… Это система возмездия… Но чтобы вот так — не помню такого, чтобы забыть о целой системе… Вот это вот, — он хлопнул рукой по баранке, — оттуда же…

Он посмотрел на ручные часы:

— Однако долго мы едем…

Лес между тем начал редеть, колея пошла под уклон. Внизу, поперек пути, возвышалось шоссе, ведущее к тоннелю у подошвы горы. Поднявшись на шоссе, они повернули налево и въехали в темный овал тоннеля. Грохот двигателя и шум колес слились в единый рев. Вскоре тоннель повернул и уперся в глухие ворота.

Федор Ильич выключил двигатель, вышел из машины и направился к воротам — на стене возле них виднелось подобие кнопочного выключателя. Он нажал одну из кнопок, потом еще несколько раз, но ворота не двигались.

— Отключилась, зараза! — Федор Ильич посмотрел себе под ноги. Найдя, что искал, наклонился и поднял с пола. Это оказался стальной пруток. — Вот и ключик наш…

Федор Ильич вставил его в отверстие на двери, уцепил им что-то изнутри и с силой потянул на себя. Потом махнул рукой пассажирам. Те вылезли из машины.

— А теперь взялись! За этот вот уголок!

Он первым уцепился за подобие ручки. Ворота с трудом пошли к противоположному косяку. За воротами виднелось продолжение тоннеля.

— Так-то вот… По-другому у нас не умели…

Федор Ильич вернулся к машине. Миновав ворота, он снова выключил двигатель, выбрался наружу. Втроем они задвинули створку, придвинули отошедший при открытии рычаг, совместили с проушиной на воротах.

— Так и живем…

Подняв с пола шкворень с кольцом, Федор Ильич вставил его в отверстие.

— Так-то вот… Без шкворня нам хоть плачь.

Однако на этом он не успокоился. Рядом с воротами на стене висел небольшой шкаф со стеклянным оконцем и отходящими от него проводами. Федор Ильич подошел к нему и стукнул с размаху в дверцу. Стекло в шкафчике озарилось светом, и Кошкину показалось, что внутри что-то замкнуло. Удар в дверцу мог привести к аварии. Из шкафа донесся женский голос:

— Кто ты такой?! Назовись!

— Гвардейская воинская часть! — отчетливо произнес Федор Ильич, назвав также номер части, и добавил, помедлив: — Майор Шендерович! По кличке Пульсар!

— Чё те надо? В рожу опять захотел? — донеслось из шкафа.

— А ты в том же духе… Спишь опять? — Шендерович усмехнулся. — Ну, извини, что разбудили…

— Пульсар, я не в духе сегодня, — продолжила дама и стала декламировать, заикаясь: — Молодость моя… Иль ты приснилась мне… Или я весенней гулкой ранью… — И вдруг заявила, что ей надо всего один киловатт — дополнительно…

— Чего?! — удивился Пульсар.

— Серо-буро-малиновый с продрисью… Тайна века… Кто заплатил Ленину? Ась?

— Это не человек, это Машина, — сказал Федор Ильич. — Короче, метет пургу… Поехали…

Авто утробно хрюкнуло и понесло их тоннелем.

«Куда еду? Зачем? — удивляясь, думал Кошкин. — Кто эти люди?.. И кто в таком случае этот Пульсар по фамилии Шендерович?»

Изумляться было чему. Недавно он даже не думал, что поедет в какой-нибудь лес, в подземелье, а фактически — к черту на рога. Пусть так… Зато поступил, как велит сердце, даже если Катя и Пульсар-Шендерович окажутся не теми, за кого себя выдают… Зато будет проверено предчувствие…»

За эти несколько дней Кошкин вдруг обнаружил, что мать у него была абсолютно права. Не в части его работы, а в части того, что жить так больше нельзя. Он увидел себя снаружи и ужаснулся. Он вступил в отношения с электронной служанкой — не с проституткой, естественно! — но с сущностью, отношения с которой ведут в тупик…

«А Машеньку все-таки жаль, — поймал он себя на мысли, — потому что она от меня ничего не скрывала и всегда понимала… Интересно, поймет ли Катенька?»

Они ехали темным тоннелем, далеко впереди маячил свет — то ли это была поляна, ослепленная прожектором, то ли помещение. Машина выскочила из тоннеля и остановилась в помещении без углов, размером с приличный спортивный зал. Вместо потолка высоко над головой располагался бетонный купол с отверстием посредине. От пола сквозь купол поднималась толстая зеленая колонна. Скорее всего, это была крашеная труба, вокруг которой находились у основания шкафы с закрытыми дверцами. На стенах и под потолком висели длинные лампы, испуская стальной безжизненный свет. Вдоль противоположной от тоннеля стороны виднелись перила, ведущие вниз.

Шендерович подошел к одному из шкафов, распахнул дверцу и уставился внутрь. В шкафу располагались приборы, с цифрами и стрелками, вращались круги размером с приличную сковороду, торчали провода в металлической оплетке.

— Киловатты тебе нужны… — проворчал Шендерович. — Дадим киловатты…

Он щелкнул тумблером. Свет в лампах дрогнул, и шкаф заворчал под нагрузкой.

— Я ж тебе специально убавил, — продолжил он. — Ты же у нас беспомощная в этом деле…

Закрыв шкаф, он прислушался: со стороны колонны теперь доносилось отчетливое гудение.

— Что это, Федор Ильич? — спросил Кошкин.

Но вместо ответа Шендерович лишь крикнул:

— Время!

Он первым бросился к автомашине и запустил двигатель. Катенька с Кошкиным едва успевали за ним. Машина метнулась к перилам и пошла вдоль стены. Она ехала кругами, опускаясь под землю, пока не оказалась в помещении с овальными высокими стенами и все той же колонной с утолщением по окружности в виде громадной бочки.

От вращений по кругу Кошкина едва не вырвало, но он справился с тошнотой, выбрался из машины и, держась за дверцу, оглядел помещение. Внутрь «бочки», опоясывающей колонну, вела овальная дверь с рукоятью в виде штурвала. В стороне от двери стояла белая будка с окном и стеклянной дверью — за ней виднелся монитор и черная клавиатура.

Кошкин не допускал даже мысли о существовании машины. Для ее строительства не хватило бы никаких денег. Другое дело — египетские пирамиды, которые, как выяснилось, соорудили пришельцы из созвездия Орион. И если бы ему раньше сказали, что где-то подобное существует, — он посчитал бы это за бред.

— Броня… — произнес Шендерович, цепляясь руками за штурвал и глядя вверх колонны. — Выдерживает прямое попадание термоядерной бомбы… Хотя, если разобраться, теперь это никого не волнует.

Штурвал, однако, не хотел вращаться. Федор Ильич пытался сдвинуть его с места, тряся бородой и краснея от напряжения. Катенька бросилась помогать, но отец остановил ее, отошел на шаг от двери.

— Дело в другом…

— Опять не в духе?

— Кураж — святое дело.

Он шагнул в будку, включил компьютер и стоя стал тыкать пальцем в клавиатуру.

— Молодость моя… — раздался голос. — Серо-буро-малиновый с продрисью…

— Заклинило, — сказал Шендерович, зависнув над клавиатурой. — Даже не знаю, что можно предпринять.

— Теперь там дядя Вася, — неожиданно выдала Машина.

— Ты его знаешь? — встрепенулся Федор Ильич. — Что за лох?

— Он не лох, — покровительственно сказала Машина.

— И все же?

— Он вел тухлые разговоры об искусственном разуме. «Это лучшее из того, что может придумать человек», — говорил он. Бушлатик на нем потертый такой, черненький… Лентами пулеметными опоясанный…

— У тебя глюки, вехотка ты старая! — воскликнул Федор Ильич. — Ты поразъехалась!

— Ты о чем, Шендерович? Я не понимаю тебя… Вехотка… В смысле — мочалка?

— Ничего! Будем кувалдой дверь открывать! — рявкнул Шендерович.

— Сразу грозить… Пошутить нельзя бедной старушке… Входите…

Штурвал на входе в «бочку» крутнулся, и дверь слегка отворилась.

— Ты грубый, Пульсар… — сказала Машина и продолжила: — Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит… Избушка там на курьих ножках, стоит без окон без дверей… Я вас люблю, но чувство мое безответно…

— Мы тебя тоже любим, — сказала Катя. — Мы тебе говорили об этом.

— А я сомневаюсь! — воскликнула Машина.

— Мы с тобой, дорогая ты наша.

Отворив дверь, они вошли в освещенное помещение. Внутри находилась колонна, которую как раз и обхватывала «бочка», образуя замкнутый, в виде кольца, коридор. На стенах располагались многочисленные приборы. Пол в помещении был выложен светлым кафелем.

Кошкин вошел последним. И замер в тоскливой истоме: дверь ожила у него за спиной — очень слабо, почти бесшумно. Кошкин сразу же оглянулся, но сделать ничего не успел: дверь затворилась, щелкнула замками. Штурвал, вращаясь, запечатал их внутри помещения. У Кошкина шевельнулись волосы. В бочке мог закончиться воздух…

— Вот и попались! — воскликнула Машина. — А то смотрю — втроем припороли! — И, понизив голос: — Ходят, бродят, комиссии создают… А то невдомек, что эти комиссии — как мертвому припарки: парить можно, но результат нулевой.

— Ты что удумала?! — закричал Шендерович.

Но Машина его не слушала.

— Никчемные люди… — ворчала она. — У вас одно на уме… Или два… Пожрать и потрахаться… С роботом…

Кошкин смотрел по стенам, удивляясь непонятным приборам.

«Уважаемая Машина! — хотелось ему крикнуть. — Я не такой! Ты меня с кем-то спутала!» — но язык словно присох к горлу. Кошкин бросился к двери, ухватился за штурвал, затем за рычаги, но эти попытки не стоили затраченных сил: дверь была монолитна, как скала. Федор Ильич с Катенькой попытались ему помочь, но все было бесполезно.

Шендерович уперся руками в дверь.

— Успокоиться, не потеть. Еще не все потеряно…

Он шагнул вдоль стены, следуя указателю в виде красной стрелы. Казалось, ему был известен способ освобождения из железных бочек. Катенька с Кошкиным двинулись следом. Зайдя за колонну, Кошкин был вновь поражен, причем не менее, чем если бы впереди образовалась вторая дверь: задом к ним, возвышаясь над массивным столом, сидела в кресле моложавая дама с белыми волосами. Тетенька была в белой рубашке с галстуком и при погонах полковника. Не моргая, она смотрела в монитор — в нем обозначился пустой тоннель, далекая дорога, заваленная строительным мусором, а также ЛЭП с обрывками проводов.

— С прибытием, — сказала дама сухим голосом. Скрипя шеей, она повернула к ним голову. — Я давно вас поджидала. Присаживайтесь.

Федор Ильич принялся вдруг канючить:

— Мы так не договаривались! Как это понимать?! Мы люди, мы же не роботы…

— Прошу садиться, майор Шендерович! — повысила голос дама. — Нам есть о чем поговорить, но в целях экономии мы сделаем это…

Она придвинула к себе клавиатуру, щелкнула кнопкой, и в бункере наступила кромешная тьма — не светились даже приборы.

Дама за столом молчала. Катенька прижалась к Кошкину, обняла его и шмыгала носом.

— Вот это номер, — произнес в темноте Федор Ильич. — У нас даже фонарика нет.

Кошкин достал из кармана телефон, нажал кнопку: перед ними, блестя мертвыми глазами, в той же позе сидела дама-полковник, виднелись приборы, а на столе сиротливо лежала клавиатура.

— Назад, к выходу, — приказал Шендерович и, выставив впереди себя руки, в полутьме кинулся в обратную сторону. «Энергия отключена, — лелеял он мысль, — следовательно, запоры должны отойти…»

У входа он вцепился в штурвал, стараясь сдвинуть его с места, однако ощутил лишь тяжелую неподвижность металла. И прохрипел осипшим голосом:

— Надо вместе попробовать…

Сбившись в кучу возле двери, они ухватились за штурвал, пытаясь повернуть его хоть чуть-чуть — из последних сил, до тошноты, до яркой россыпи в глазах. И вскоре поняли, что с дверью им не справиться. Никогда.