Тёмные лучи

Николай Серый

Избранные стихотворения автора романа «Каникулы в барском особняке». Своеобразный и сугубо личный лирический дневник за многие годы.

Часть третья

***

Вспоминались измены скандальные

Истерической дрожью с вином,

Но сегодня кольцо обручальное

Уж не мучит на пальце твоём.

Ты не знаешь, что мною изведано,

Я не знаю, что было с тобой…

Откровенность всегда заповедана

Обделённым счастливой судьбой.

Я тебя не измучу правдивостью,

Но правдивым я буду в одном:

Ты была мне единственной милостью

И моим неединственным злом.

И в квартире мы бледные, строгие

Лишь пригубили наше вино…

Мы дурманились в осень тревогою,

Ведь постигнуть судьбу не дано…

(06 апреля 1981 года, Армавир)

***

Мы по аллее медленно брели,

И под ногами шевелился гравий…

Телега укатала колеи,

Хоть здесь по тропкам разъезжать не вправе.

И тёмно-мутный, низкий небосвод

Не должен быть при нашей встрече грозным… —

Любой, кто любит, лишь лазури ждёт

С укором тучам — клячам водовозным.

И осень в купах захиревших ив

Могла бы нынче стать для нас красивей…

И, прежней чистоты не сохранив,

Ручей для нас не будет говорливей…

Здесь мир не тот, каким он был в мечтах

С дурманом страстной и сладчайшей скорби…

И вот любовь — не музыка в цветах,

А для иллюзий тяжкое надгробье.

Но если вдруг мы воскресим любовь,

Я не хочу особую, святую…

И пусть не обниму я средь цветов,

Но и не буду целовать другую…

(07 апреля 1981 года, Армавир)

***

В монастыре осеннем и ночном

Был запах леса и озёрной глади.

И Божий мир под лунным серебром

Пригрезился иконою в окладе…

Я трогал ветхий деревянный скит

И крест из камня над могилой старца…

И верил я, что славить Бог велит

Благое зло и схимника-страдальца…

А если б мир избавлен был от мук,

То в чём бы люди обретали счастье?..

И кто б свободу оценил бы вдруг,

Не зная горя от презренной власти?..

И нет добра, коль исчезает зло…

И в лунных бликах постигал я Боже!..

И в небесах мерцание цвело,

И жить хотелось до смертельной дрожи…

И кто б ценил, что он сейчас живёт,

Коль страха б смерти не познал доныне?..

И если бы не чёрный небосвод,

Я не любил бы озаренье сини…

(08 апреля 1981 года, Архыз)

***

В конце маскарада рассеянный шум,

И душная ночь — в озаренье!..

И пусть ещё нет сожалений и дум,

Но в парке уж нет восхищенья…

В бокалах доселе осталось вино,

И маски ещё не измяты,

Но ссорятся, вижу, она — в домино —

И мальчик в костюме пирата!..

И девушка тихо ко мне подошла

И с лёгкой запинкой спросила:

«А разве была бы я сумрачно зла,

Коль вовсе тебя б не любила?»

А шут маскарадный разбрызгал винцо,

Смеясь над надеждой и сказкой…

И та — в домино — исказила лицо,

И мальчик бормочет с опаской…

Какое обилие жалобных сцен,

И сколько нелепых событий!..

И горько вернулись мы в будничный плен,

С весельем разорваны нити.

А нити Судьбы, словно кукол, всех нас

Опять направляют жестоко…

И сколько здесь много тоскующих глаз

Мелькает в толпе одиноко!..

Но зря с недовольством я думал о зле, —

Во зле зарождается счастье!..

Ведь только жестокость к одним на земле

Другим подарила участье!..

Пусть были глаза маскарадные злы,

А нынче покорны безмерно…

И сколь же они беспокойно-теплы

У этой лисички манерной!..

«Всё это проделки шекспировской Мэб» —

Сказал я, коснувшийся крепа…

Она улыбнулась: «Ты очень нелеп,

Но я совершенно нелепа!..»

(09 апреля 1981 года, Армавир)

***

И вновь песнопений старинных полон,

И в церкви томительны взгляды…

И вновь я неверием в Бога смущён…

И что ж на раденьях мне надо?..

Ведь мне не молиться, не плакать, не ждать!

Ведь Господа нету на небе…

И всё-таки вновь я хочу изнывать

В сладчайше томительной требе.

Опять я себе не могу объяснить,

Зачем пред иконой томленье?

Зачем я обязан не верить и жить,

И всё-таки жаждать моленья?..

(10 апреля 1981 года, Армавир)

***

Уже рассвет был синевато-жёлт,

И на природу пало многоцветье,

И теннисисты уж пришли на корт,

И на лужайках появились дети.

А ты всё смотришь в тусклое трюмо

В своём вечернем золотистом платье,

И руки всё не бросили письмо,

Возможно, завершившее объятья.

Конец любви?.. наверное, конец…

Но нашу страсть не воскресает мщенье…

При неудачах только тот мудрец,

Кто сам себе выносит обвиненье.

И ты теперь во всём вини себя,

Всех оправданий боль твоя полезней…

Хирург, нисколько хворость не любя,

Быстрей любви избавит от болезни.

В любви к другим живёт любовь к себе…

Отринув себялюбие на время,

Ты больше не прибегнешь к ворожбе

И не вернёшься к бесполезной теме…

(11 апреля 1981 года, Армавир)

***

Пальцы зовёт фортепьяно,

Клавиши белые, чёрные…

Будто глубокая рана

В мире — аккорды минорные.

Ночь переполнена липами,

Плеском фонтана, наядами…

Зала весенняя — скрипами

И беспокойными взглядами…

Зло и добро ведь — мелодия…

Чёрные, белые клавиши…

Будем ли мы благороднее,

Замыслы мщенья оставивши?..

Будут ли ссоры упорные

Новых улыбок предтечею?..

Клавиши белые, чёрные,

Сделайте нас человечнее!..

(13 апреля 1981 года, Армавир)

***

Обольстительны церкви вечерние

И молебное таинство слов…

И в раденьях я всё суевернее

От мелодий священных стихов.

И суровее лики иконные,

Похоронней лампады горят,

И хористы, мольбой упоённые,

О распятом Творце голосят.

И колдуют, дрожа, песнопения,

И мелодия стала душой,

И меня озарило хотение,

Чтоб распятье случилось со мной!..

(14 апреля 1981 года, Армавир)

***

Горькие мысли рассветные:

Кто мы друг другу теперь?..

Лживы слова оперетные,

Добрым личинам не верь…

Каждый пытается ласками

Вырвать утеху себе.

Глупыми дикими масками

Мы отвечаем судьбе.

Надо казаться тлетворною,

Если такие в цене.

Знал ты личину позорную

И ничего обо мне.

(21 апреля 1981 года, Армавир)

***

В тёмный смотрю водоём…

Камни, песок, валуны.

То, что казалось дождём —

Только о дождике сны.

Снится мне платье твоё,

Серая церковь вдали,

И под ногами жнивьё,

И оскорбленья твои.

Счастья кусочек себе

Мы из возлюбленных рвём,

Вот и остался в судьбе

Этот глухой водоём.

(15 мая 1981 года, Армавир)

***

В старинном доме начинались танцы,

И зал был душен светом и гостями,

С улыбками стояли иностранцы,

И мне хотелось объясниться с Вами.

Я был опять неискренен и весел…

Супруг у Вас — подобие вельможи!..

Зелёный бархат феодальных кресел

Вы приласкали золотистой кожей.

Аристократы ели утончённо,

А век плебеев мнился веком прошлым…

Соседка мне твердила возмущённо:

«Мужик до смерти остаётся пошлым!..»

Все гомонили весело и вздорно,

И брал еврей аккорды на рояле…

А Вы смотрели на меня упорно

И, кажется, о чём-то вспоминали…

(19 мая 1981 года, Армавир)

***

Сегодня — шуточки вечерние,

Вино в весеннем парке пили…

Её нет краше и манернее,

И все о ней загомонили.

При этой хрупкой, нежной прелести

Она отнюдь не беззащитна.

В душе у ней хватает смелости,

Чтоб выбирать легко и скрытно.

Мужчина этот восхитителен:

Его солидность безупречна!..

И взор её стал зол и бдителен,

Но в остальном она беспечна…

Две сути в нас, две неизбежности,

И всем своё подайте счастье!..

Одна желает только нежности,

Другая алчет только власти…

На миг один личина сорвана,

И зло её преобразило…

Она нисколько не взволнована,

Она себя давно простила…

(20 мая 1981 года, Армавир)

***

Ветви усыпаны мёртвыми грёзами,

А не листьями золотыми…

Возле окон — хрусталь с мимозами,

И мы шепчем ночное имя.

Я молился своим искусам

И серебреной наготе…

Я казался ночным Исусом,

Не распятым ещё на кресте.

Я миги любил позорные

И в полумраке вина…

Злости ожоги чёрные —

Отныне мои святыни!..

Хмель и соблазны мира

Чудятся нам причастьем!..

И мы в темноте квартиры

Смеёмся над счастьем…

Сны, обезумев, пели,

Бред возбудили слёзы,

И распускались в теле

Злые кусты мимозы.

Корни проникли в душу,

В тело точились яды…

И лопотанья глуше,

И удручённей взгляды…

Снились: моя влюблённость

И голубое море…

Больше ничья тлетворность

Не учинит мне горя.

Больше не буду плакать

Я над минувшим бредом…

Сердце — сплошная слякоть

С божески чистым следом…

(15 июля 1981 года, Армавир)

***

Прелесть вина из бокалов хрустальных

Вдруг засветилась в глазах…

Блики любви и колец обручальных

Ярче в осенних лучах…

Ближнее озеро синью наполнено,

Церковь белела в дали…

Возле акации, бурею сломленной,

Медленно лоси прошли…

Всё в очертаньях почти без движения,

Всё успокоилось вдруг…

Только глаза выдают волнение…

И на плетне петух.

В эти мгновенья вечернего счастья

Я не хочу размышлять…

Скоро ночные придут ненастья,

Дума грядёт, как тать…

Скоро начнётся во тьме стенанье

Леса и снов моих…

Длинных ресниц и ветвей дрожанье —

Злое предчувствие их…

(22 июля 1981 года, Армавир)

***

Мертвецы говорили без радости

О жизни своей земной…

В их строгой ночной обрядности

Мы пили вино с женой…

Почти без движенья облезлые ивы,

Блики ночной реки…

Дряблый студент расхвалил брюзгливо

Гниль гробовой доски.

Скатерти в саван одна обратила,

И мы отпевали её.

Были бутылки вместо кропила,

И о любви враньё…

Только в конце нам казался жутким

Этот ночной пикник.

Что нас манило к могильным шуткам?

Что исказило лик?..

Может, предчувствие смерти и тленья

Наших бесплодных душ?..

Мы заглянули опять в смятеньи

В злые глазницы луж…

(26 июля 1981 года, Армавир)

***

Листва летит с осенних ив,

И в бликах небо голубое,

И мне среди вечерних див

Ненастье вспомнилось ночное.

Сегодня туч доселе нет,

А ветер круче и жесточе…

Он не тебе напомнит бред

В конце последней бурной ночи.

И ветер будет голосить

В одном моём печальном теле.

Не будет месяц серебрить

Весёлый краешек постели.

А будут память и часы

В меня стучать неумолимо…

Мне эти ветер и красы,

Как поцелуи нелюбимой…

Я упрекнул тебя за смерть:

Должна взаимность быть и в смерти!..

Один я вынужден терпеть

Ночные эти круговерти…

(09 августа 1981 года, Армавир)

***

Бормотали старухи слепые,

И горело всё больше свечей.

И лежала средь церкви Мария

В золотой и узорной парче.

И касаются дряблые губы

В темноте пламенеющих рук.

И тоскливо младенец беззубый

Закричал при радении вдруг.

И смотрела больная старуха

В серебристо-ночное лицо,

И опять долетает до слуха:

«Обручальное сгинет кольцо…»

«Золотишку не место в могиле,

Драгоценность живых завлечёт…»

И старухи опять голосили,

И крестился церковный народ.

Говорят, что святой превеликий

Озаряющим чудом воскрес…

И иконные гордые лики

На меня посмотрели с небес.

И на миги я даже поверил,

Что случалось такое порой,

И мне в тело священник взор вперил

И спокойно кивнул головой.

Неужели и гибель лишь повод,

Чтоб упорно осмысливать всё?..

И Марию наполнивший холод

Проникает в сознанье моё…

(13 октября 1981 года, Владикавказ)

***

Мерно бьют в темноте часы,

Пряный запах ночных духов

Переполнил твои красы

И томленье моих стихов.

За окном — всей природы дрожь

И осеннего ветра свист.

На столе — золотая брошь

И холёный в ней аметист.

Замечаю снобизм во всём,

Даже в шорохе певчих птиц…

И наследственный старый дом,

И манерность картин, вещиц

Разделяют вернее нас,

Чем нечестие прежних дней…

Но наркотик зелёных глаз,

Озаряя, влечёт нежней…

Есть мистически злая суть,

Заставляет она, как тать,

Поневоле вдруг обмануть,

Поневоле теперь прощать.

Может, всё-таки счастье в том,

Что душа неподвластна нам?..

Я поверил, что древний дом

И любовь к дорогим вещам

Разделяют вернее нас,

Чем нечестие прежних дней…

Только истины — не указ

Этой сути ночной твоей…

(17 октября 1981 года, Владикавказ)

***

И мне приснился сон о смерти:

В загробном мире мы с тобою,

И как на маскараде черти,

И ходят ангелы гурьбою.

А в жизни ты была трусихой,

Тебя я помню лишь в печали…

А ты и здесь молилась тихо,

Чтоб нас с тобой не замечали.

«Уж нам не стать весёлой парой,

Не покидай, любимый, землю…

В юдоли быть без милой — кара,

Но путь ко мне я не приемлю…

Я попрошу сегодня Бога

Лишить тебя воспоминаний…

И на земле красавиц много,

Не надо смерти и страданий.

Возможно, Бог окажет милость,

Но если очень это сложно,

Запомни, милый: я приснилась,

Иная встреча невозможна…»

(17 декабря 1981 года, Армавир)

***

Говорил о моей ты прелести:

Не найти, мол, её воздушнее…

Я в духовной своей онемелости

Очень многих пока послушнее.

Но злодейкой порву с тобою,

Очень быстро тебя забуду… —

Ведь, ослаблена добротою,

Беззащитной с другими буду.

Я мечтала бы стать нежнее,

Но я жить не хочу ослабленной…

Я себя укрепить сумею,

Я оставлю любовь ограбленной…

(29 декабря 1981 года, Армавир)

***

Ты вновь меня по имени зовёшь

И разрешаешь целовать запястье,

А за окном неумолимый дождь,

Неумолимый, будто счастье!

Я различаю силуэт

В конце нетопленого зала…

Здесь фортепьяно больше нет,

И жизнь мелодией не стала.

И только запахи дождя

Сегодня прежние, но счастье,

С неумолимостью уйдя,

Оставит карой сладострастье.

И я молил себя: «Уйди…

Скорей скажи, что нету веры…»

Но за окном, как встарь, дожди,

Сильней, чем истины, химеры.

И пониманью вопреки

Я целовал твоё запястье…

Нет беспощаднее тоски,

Когда в ней есть осколок счастья!..

(Весна 1982 года, Армавир)

***

Были липы могуче-старыми,

По аллее безмерно длинной

Шли мы долго куда-то парами,

Будто в чём-то были повинны.

Золотистой листвой орешника

Любовались мы виновато,

И твердили о том, что грешники…

И скорбели, что мы не святы.

Кто-то бледным блеснул запястьем

И твердил о церковном хоре…

То, что прежде казалось счастьем,

Было только личиной горя.

Запах церкви, цветов и трупа

И мучительная обрядность

Убедили нас в том, что глупо

Этой осенью верить в радость.

(Весна 1982 года, Армавир)

***

Я целовал томительные губы,

И страсть казалась золотисто-бледной,

И были мне, как в детстве, любы

О вечной верности легенды…

Но слёзы капали на праздничную скатерть,

И мы простились, не простивши…

Боялись мы любовь утратить,

И разошлись, не полюбивши…

(22 июля 1982 года, Армавир)

***

Приснились мне вновь золотистые призраки

Средь сонно-осенних вечерних надгробий…

И сны эти, кажется, первые признаки

Меня ожидающей сладостной скорби.

Чтоб сладостным было моё умирание,

И был спокоен во тьме и ненастье,

Хочу я скорее утратить желания,

Ведь только без них исчезает несчастье!..

(Осень 1982 года, Армавир)

***

Мёртвые тени пали

Под ноги ещё живущим…

На зимнем ночном вокзале

Казался я встречи ждущим…

Но поезд придёт не скоро,

И я никого не встречу…

Жадно ищу я ссоры,

Чтоб памяти стало легче.

Господи, как уныло…

Боже, какая скука!..

Хоть бы опять не взвыла

Эта слепая сука…

(02 декабря 1982 года, Армавир)

***

Смерть уничтожит все помыслы грешные,

Радость надежды моей…

Нас одурманили сумерки вешние,

Запах вечерних теней…

Призраки счастья — страданья источники,

Горе — начало любви…

В тёмных покоях мы — полуночники —

Души кусаем свои…

(18 декабря 1982 года, Армавир)

***

Знойное золото в мире заснеженном

Вновь озарило меня…

Под поцелуем язвительно-бережным

Жилка бесилась твоя…

Чувствуют губы пульсацию шеи,

Рта бесноватого дрожь…

Если я стану хоть каплю нежнее, —

Чудится, — сразу умрёшь…

Смерть я почую внезапной и явственной,

Стужа наполнит тебя…

Станешь ты проще, яснее и царственней,

Сделаюсь искренней я…

(08 августа 1983 года, Матвеев Курган)

***

Колода карт лежала на комоде,

Трефовый туз валялся под ногами…

Обрывки снов, соблазнов и мелодий

Не стали новыми стихами.

Повсюду видел сигаретный пепел,

Остатки вин в мерцающих бокалах…

Я притворился, будто не заметил

Её перчаток бледно-алых.

Я прочитал недавние газеты,

Я пил вино холодное и злое…

Здесь даже земляника и конфеты

Ночной пропитаны тоскою.

Тоску отныне вызывали вещи,

Которые доселе восхищали…

И улыбались нежно и зловеще

Ночные клавиши рояля…

(02 сентября 1983 года, Казахстан,

Кустанайская область, Михайловка)

***

Весёлые слова изнеженного тела,

Холёность рук её и запахи духов,

А за окном во тьме оледенелой —

Созвездия мерцаний и миров…

Измучена душа в своём телесном склепе…

Душа стремится ввысь, а телу нужен грех…

И страсть корёжится всё злее и нелепей,

И мнится бредом одичалый смех…

(19 декабря 1986 года, Армавир)

***

Тропинки осенние, лунные…

Её заверенья поспешные,

И в очи томительно-юные

Зеницы вперяются грешные.

Она возмечтала о верности

И детски святом наслажденьи.

Ей даже предчувствие ревности, —

Всего лишь, как лунные тени.

Прошли бы скорее мгновения,

Когда исповедаться хочется…

Скорее бы — в негу растления,

И больно, что этим окончится…

(01 марта 1989 года, Армавир)

***

Зрачки беспощадны и сужены,

Прерывисто-злое дыхание…

На даче ночной и завьюженной

Надсадная дрожь расставания.

То светел твой лик, то огрубленный,

И ты бесновато-речиста…

Твердишь, что ты мною разлюблена,

Сама изменив из корысти.

И карты повсюду разбросаны,

Гадала, наверно, без устали…

И в память о ветреной осени

Холёными пальцами хрустнула…

Мы вместе смеялись у омута,

Бродили у церкви разрушенной…

Затем была тихая комната,

И речи в ней странно приглушены.

И прелесть улыбки медлительной,

И грешная боль удовольствия…

В оплату за всё, хоть мучительно,

В последнем желаньи покорствую!..

Ты алчешь себе оправдания…

На что ж, я готов и на это…

Я помню другое дыхание,

Иные зрачки и ответы…

Считай же себя бескорыстною!..

Иначе… ведь стыдно… я знаю…

Я слушаю злую, речистую,

Вину на себя принимаю…

Но память храню потаённую,

Как искренность нас колыхнула,

И как нам в проёмы оконные

Тоскливо и весело дуло…

(06 июля 1989 года, Новочеркасск)

***

Вспомнилась церковь в осеннем ненастье,

В слякоть вечернюю люд разбредается…

Может, и вовсе не ведал я счастья,

Только оно вспоминается.

Счастьем казалось мне горе прошедшее,

Вера в Христа от отчаянья…

Счастьем припомнилось… вот сумасшествие!..

Даже твоё угасание…

Я пожелал, чтоб ты снова изведала

Хворость свою и усталость…

Хочется мне, чтоб ты мучилась, бредила,

Только б меня ты касалась!..

(16 июля 1989 года, Новочеркасск)

***

С ней вкусили мы рай одичания

В запредельности пышной и стылой,

И сладчайшие боли терзания, —

Извращённая, — млея, хвалила.

И приснились мне лики Спасителя

На иконах и древних, и тёмных, —

И она в монастырской обители

На молитвах томительно-скромных.

И казалась она мне способною

Быть весёлой Христовой невестою…

Пусть глаза расширяются злобные,

Но я видел в них искры чудесные!..

И мгновенья весенне-рассветные

Подарили её воскресение,

И молитвы по-детски заветные

В ней сгубили всю сласть извращения…

Но Спасенье мне только мерещилось

От желанья духовного взрыва…

А в рассветном окне заневестилась

Серебристо-весенняя слива…

(21 марта 1990 года, Армавир)

***

Ночные запахи всё резче на погосте,

И тучи, будто гнёт, и тёплый воздух сыр…

О, Господи, ответь, ведь Богу это просто:

Зачем я познавал твой извращённый мир?

О, Господи, прости, но смерть едва ль не слаще

И зренья, и ума, дарованных тобой,

И тьма небытия всё ласковей, маняще,

И стать мне хочется безмерной этой тьмой.

И наклонился я над пахнущей рекою,

И небеса, как гнёт на плечи и погост…

О, Господи, ответь: душа ль моя со мною,

Иль мечется она над тучами средь звёзд?..

О, Господи, прости, но я теперь считаю:

Невежество и бред — твой самый ценный дар…

Хоть знать я не хочу, но ведаю, стеная, —

Познанье для меня, как муки и угар…

И это всё теперь мне столь невыносимо,

Что я, Господь, молю: верни мне прежний бред!..

Авось тогда начну я думать о любимой

И верить, как дитя, что с ней мне горя нет…

(28 марта 1990 года, Москва, Коломенское)

***

Мы в тёмном зале восхитились вьюгой,

И мы разнежены прощением взаимным…

Мы были искуплением друг другу,

И вдруг прощённый грех приснился сладким, дивным…

И снова я хотел всю сладость прегрешенья… —

Раскаянья приятно бередили,

И подстрекательским казалось мне прощенье…

Ужели Бог простил, чтоб мы опять грешили?..

(19 апреля 1990 года, Москва, Донской монастырь)

***

Она отдалась, чтоб забыться,

И вспомнила счастье во сне,

И мысленно стала молиться

Распятому Богу и мне.

Святой мне молитвы не надо,

Я грешной хотел ворожбы,

Хотелось дворцового сада… —

Не этой скрипучей избы.

И всё непонятно до боли

И холода в теле моём…

За окнами — снежное поле

И утренний храм с вороньём.

И вот распростёртого тела

Коснулся негреющий луч,

Икона в углу посветлела,

И звон колокольный тягуч.

И дом наполняется синью,

И я пробужденья страшусь…

Вот так я не понял Россию

И с ней на погибель сольюсь…

(22 апреля 1990 года, Москва, Тушино)

***

Мне снилась схимница прекрасная и злая,

Она уходит в ночь, о призраках мечтая,

О тех, кто нашу кровь, целуя в губы, пьёт,

О тех, кто радости не ждёт…

И понял я теперь, Россия,

Что мне приснился символ твой…

Всегда была ты всех красивей,

И кровопийцей, и святой!..

(23 апреля 1990 года, Москва, Рогожское кладбище)

***

Прикоснусь губами к платью голубому,

И влекут нас звёзды, аромат и тишь…

А своё влеченье к чуждому и злому

Не себе, а мне ты, чую, не простишь.

Будешь обвинять ты грозно и обильно,

Будто вдохновитель я твоих грехов,

Но весной меня ты не прощать бессильна,

Если манит лунность речки и лугов.

Посмотри: у церкви расцветают вишни,

Помечтай о свадьбе и любви для нас, —

Ведь с небес нас горько вразумит Всевышний,

Ведая всю глупость и надежд и фраз…

(16 августа 1990 года, Армавир)

***

В осенней мгле целуешь очень скромно

И целомудренно-изысканно…

А прежде ты была порочно-неуёмной,

Иль, может, ты опять неискренна?..

Но прошлое твоё я не хочу узнать,

Ведь правда о тебе моею станет жутью…

Я лучше научусь воспринимать

Личину сладкую — твоею новой сутью…

(10 сентября 1990 года, Армавир)

***

В лесу закатный снег сквозь окна всё темнее,

И взор спесивый в зеркала и в гостью,

И плоть хотела стать с ней круче и сильнее,

И напиталось тело злостью…

Но жалость к женщине из чувственности зрела,

А мысли в распре до телесной боли:

«Да кто же я такой?.. я — крепость злого тела,

Или душа, как снег, померкшая в юдоли?..»

(05 февраля 1991 года, Армавир)

***

И жухлая трава, и в ней весенний иней,

И я перчатку тискаю в горсти,

И возле приозерной лесопильни

Стремится чувство в мысль перерасти.

И я прошёл у озера по кромке

Последнего и слабенького льда,

И мне судьба казалась столь же ломкой

И столь же уходящей в никуда.

И всё ж весне я радуюсь невольно,

Иначе не способно естество… —

Когда ему до безразличья больно,

Другое возникает божество…

(17 декабря 1991 года, Армавир)

***

В лесу вечерний и студёный дождь,

И я ступаю по увялым листьям…

Я помню прошлое одним лишь серо-мглистым,

Не ведая, где истина, где ложь.

Любил ли я?.. иль только лицемерил,

И краснобайством обманул себя?..

Узнал ли правду?.. или глупо верил,

Что истина — лишь то, чем утешаюсь я?..

(19 февраля 1992 года, Армавир)

***

Припомнились грехи и изнуренье оргий,

А вешней зорьки хлад и в роще и с небес,

И мутят душу плотские восторги,

И сладость духа — мука для телес.

На переливах рос изодранные тени,

И в алых бликах струй и в ряске камыши,

И в самый тихий миг достигнул примиренья

Мрак тельных бесов с белизной души.

(09 марта 1992 года, Армавир)

***

Серебрится от инея осень,

И рассвет лихорадочно-жёлт,

И каёмка неровная сосен

Зеленеет за бликами вод.

И заветное страстное имя

Прорывается в память мою…

Измышленьями вздорными, злыми

От него оборону креплю.

Вспоминаю грехи и пороки,

Чтоб забыть мне навеки её…

Но ведь благовест грозный, далёкий

Будоражит сознанье моё…

И уже вспоминается паперть,

Где во мраке мы стихли вдвоём,

И греховно мне хочется плакать

От бессилья забыть о святом…

(21 апреля 1992 года, Краснодар)

***

А ночью я святой поверил книге,

И лбом устало к зеркалу приник…

Я в бликах видел осиянный лик

И ржавые пудовые вериги.

А в комнате — удушьем немота,

Часы томили сиповатым звоном,

И ризой обречённого Христа

Искрился иней на стекле оконном…

В моём безмолвии крамольный был упрёк,

Но чудилось в угоднике прощенье…

Святой исчез, и проявился Бог

В её непостижимом возвращеньи.

Она в мехах вошла ко мне, скорбя,

И посмотрела с тихим изумленьем…

А мне хотелось уколоть себя,

Чтоб не казалась гостья сновиденьем…

(25 июня 1992 года, Карачаевск)