Гнев изгнанников

Николай Побережник, 2016

Волею неведомых сил он был заброшен в другой мир, в котором смог адаптироваться, найти друзей, любовь и… врагов, которые лишились власти, затаили обиду и нашли союзников среди вероломных и хитрых иноземцев. Потеря близких, предательство и изгнание не смогут сломить того, чья воля и характер переплелись с Хозяевами болот – дикими монстрами с кошачьей натурой. Желая спасти любимую, Никитин встанет на тропу, которая приведет его в Шахар. Он въедет в древний город верхом на болотном коте ожившей легендой. Бэли поведет древний народ, пути назад нет, пусть сбудется пророчество!

Глава шестая

— По своей ли воле ты с этим мужчиной?

Я даже не заметил, как старик-наемник оказался рядом с нашим столом.

Дарина лишь кивнула, взяла меня за руку и подняла ее, продемонстрировав свой подарок на моем запястье.

— Значит, горе? — продолжал любопытствовать старый наемник.

— Горе, отец, — ответил я за Дарину.

— Я в Городище направляюсь, если по пути, то можем вместе плыть, сообща-то дорога сподручнее, и возьму не дорого, — сказал старик и оперся на шест в ожидании.

Я оценил еще раз взглядом престарелого наемника и ответил:

— Мы не нуждаемся в наемниках.

— Да я по привычке спросил, — улыбнулся одними глазами старик, — скоро немощи во мне будет много, вот и решил пред тем, как повстречаюсь с предками, брата младшего проведать, он в посаде скорняжничает. Так что можем вместе протокой к Городищу идти, еще пара глаз и рук в пути не лишние.

Спустя полчаса мы с Дариной уже плыли вверх по протоке, старик плыл следом, причем очень бодро работал веслом, держа свою лодку от нашей на дистанции в пару метров.

— А чем это смердит? — вдруг спросил он и повел носом, пытаясь уловить источник вони.

Голова «тевтонца», несмотря на прохладную, почти зимнюю погоду, действительно стала источать поганый запах.

— Может, выбросишь? — подняла на меня взгляд Дарина, до этого она отрешенно смотрела на воду.

Я помотал головой и сделал строгий взгляд, мол, тихо, молчи… Дарина пожала плечами и снова уставилась на воду.

До полудня плыли молча, я уже прилично устал и оглянулся на старика, а тот, глядя куда-то поверх наших голов, размеренно работал веслом и, судя по его виду, немощностью там вообще не пахло.

— Пора на привал, — громко сказал я и стал искать удобное место по заросшему камышом и кустарником берегу.

Впереди показался каменный мост. Присмотревшись, я увидел нескольких разъездных дружинников. Они стояли, облокотившись на перила моста, а три лошади, опустив головы к земле, пытались найти среди засохшей и пожелтевшей травы что-нибудь съедобное. Нас заметили, и один из дружинников поднес козырьком руку ко лбу, выпрямился, пытаясь рассмотреть нас, а когда мы приблизились, крикнул:

— Кто такие? Куда, откуда?

— С севера, в Городище, оружейник княжеской дружины, — крикнул я в ответ.

— Из торгового каменка, что в землях Желтого озера, — крикнул старик, — наемник, к брату плыву в Городище.

— Давайте к берегу, — жестом повелел дружинник.

Это место под мостом давно использовалось теми, кто решил встать на привал по пути в Городище. По кромке воды в речное дно было забито несколько бревен, к которым мы привязали лодки, а на самом берегу были выложены несколько каменных кострищ, да колья в землю вкопаны — чтоб навес какой соорудить можно было.

— Точно, Никитин-оружейник, — подошел к нам парень со смутно знакомой мне внешностью, — я помню тебя по форту.

— Мне тоже знакомо твое лицо, — ответил я, сойдя на берег и подавая руку Дарине, — кто старший из вас?

— Я разъездом командую, — гордо ответил тот, — воевода приказал встретить и проводить гостей иноземных к Городищу.

— Вот как… давай-ка отойдем, — предложил я и попросил Дарину: — Собери к обеду что-нибудь.

Прихватив увесистый сверток, я кивнул дружиннику на кусты, рядом с которыми стояли лошади. Старик тоже привязал свою лодку и стал копаться в худой торбе.

— Вот, — я извлек из свертка пояс, что снял с мертвого дружинника на озере, и протянул парню, — я нашел его чуть живым в озере, наверняка кто-то из ваших.

— Хм… верно, пропал у нас один разъезд к северу отсюда…

— А это, — я вытряхнул на землю голову и части доспехов, — я взял на заимке кузнеца Вараса, которого убили иноземцы.

— Ох, — парень отшатнулся, увидев голову, — ты что, посланца убил?

— Какого посланца? Эти, — пнул я голову, — пришли в наши земли и стали убивать.

Я вкратце рассказал дружиннику о найденном человеке в озере, о его последних словах, о бое на заимке Вараса… но чем больше я говорил, тем больше в глазах дружинника возникало подозрительности, и я уже засомневался в правильности своего решения.

— А где воевода? В форте? — спросил я, замотав трофеи обратно в тряпье.

— В форте, — ответил дружинник и, сделав шаг назад, вдруг тихо сказал: — Это же отступничество! Указа ослушаться…

— Да ты чего? — я тоже отодвинулся на несколько шагов и обратным хватом взялся за рукоять меча.

— Указ князя — не чинить препятствий иноземным гостям. Ты нарушил указ!

— Едут! — громко крикнул один из дружинников, остававшихся на мосту, указав рукой на дорогу, — иноземцы едут!

— Позже договорим, — бросил мне дружинник и, придерживая ножны, потрусил к мосту.

— Похоже, не понравились верховоду дружинников слова твои и содеянное тобой, — старик так и сидел на толстом пне, к которому привязал свою лодку, отщипывал от черствой лепешки, что достал из свой торбы, задумчиво и размеренно жевал.

Тот, что верховодил разъездом, подбежал к мосту и бросил пару фраз одному из дружинников, кивнув в нашу сторону, и тот поспешил к нам, прошел к лодкам и встал около берега.

— Привал отменяется, просто перекусим и плывем дальше, скоро будет роща, в ней и остановимся.

— Бежим? — догадался старик, спрашивая шепотом.

— Да, как-то все неправильно складывается, — покосился я на сурового вида дружинника, комплекцией не уступающего покойному Варасу.

Пришлось довольствоваться сухомяткой, то есть полакомиться вяленым мясом с лепешками и запить все соком белого дерева. Тщательно пережевывая пищу, я косился на то, как верховода сначала немного поговорил с кем-то в закрытом фургоне иноземцев, потом с минуту активно жестикулировал, вероятно объяснял дорогу.

Бросив на дно лодки сверток с трофеями и головой иноземца, я кивнул Дарине:

— Забирайся.

А сам, присев на корточки, стал отвязывать веревку от деревянного столбика.

— Не велено, — пробасил дружинник и наступил сапожищем на веревку.

— Чего это?

— Не велено, говорю… велено сторожить вас и не пускать.

Полной неожиданностью было то, что произошло в следующий момент — старик своим окованным шестом весьма резко тюкнул дружинника по кожаному шлему.

— Давайте-ка поспешим, — как ни в чем не бывало, старый наемник побросал свои пожитки в лодку, спокойно перебрался в нее и оттолкнулся веслом от берега. Мы с Дариной последовали его примеру. Прижимаясь к высокому сухому камышу, наши лодки проплыли под мостом, и мы сильнее налегли на весла. Я оглянулся на кавалькаду, что почти проехала по мосту, активно гребли еще минут пятнадцать, протока пару раз вильнула и повернула к большой роще, окруженной топкими местами, лишь с одной стороны деревья росли у самого берега протоки.

— Ловко ты его, отец… не убил хоть? — спросил я, когда мы затащили лодки за плотный кустарник в роще, а примятые камыш и траву на берегу вспушили, пытаясь скрыть следы. Вроде неплохо вышло.

— Живой. Поди, очухался уже, — ответил старик, внимательно осматривая рощу, — вот тут нам никто не помешает поесть по-людски… эх, завтра только застав по протоке понаставят.

— До завтра ждать не будем, поедим, отдохнем, и ночью поплывем.

— На корягу напороться или каменья острые? Нет, лодку жалко.

— Доберемся за ночь до Городища, а за лодку не беспокойся, за нами поплывешь, я хорошо эти места знаю, — не стал я посвящать старого наемника в свои приобретенные посредством колдовства способности.

— Ну, раз знаешь, тогда ночью лучше, конечно, плыть.

Каша получилась наваристой, вкусной, на вяленом мясе и жире, которого в общий котел щедро бросил старый наемник. Ели молча, Дарина все никак не выходила из ступора, скорбя об отце, я то и дело прислушивался, переставая жевать, и старик, медленно работая широкой деревянной ложкой, смотрел сквозь кусты на протоку и дальше на луг, через который пролегала дорога до Городища.

— Как тебя звать, отец? — прервал я молчание.

— А зачем тебе? — продолжая смотреть сквозь кусты, вопросом на вопрос ответил старик.

— Эм…

— Имя свое, что по рождению, я уж и забыл, Кованым зови, — кивнул старик на свой шест, что лежал рядом с его торбой, — все так называют.

— Понятно, а меня Никитин все называют, это жена моя, Дарина.

Всем своим видом старик показывал, что не расположен ни к знакомству, ни к болтовне у костра, разведенного в выкопанной ямке и обложенного камнем. А я и не стал настаивать, расстелил одеяло и решил подремать перед ночной дорогой, придвинув к Дарине, расположившейся в лодке, арбалет со взведенной тетивой и уложенным в желоб болтом. Стрелять из арбалета она научилась быстро, но все же предпочитала свой лук, страшное оружие в ее руках, надо сказать.

Я пытался поспать до поры, пока не стемнело, но лишь пытался, урывая по полчаса чуткого сна, меж которыми подскакивал и всматривался сквозь траву и кустарник на луг, прислушивался к звукам, доносящимся из рощи. Старик, прислонившись спиной к лодке, тоже дремал и даже похрапывал, да и Дарина, хвала богам, наконец сомкнула заплаканные глаза и спит, зажав в ладонях отцовский амулет Большой луны.

Новолуние огромным серпом над головой, застилаемое облаками, кое-как освещало землю — казалось, от мерцанья звезд света и то больше. Открыв глаза, разбуженный вскриком дикого зверя в глубине рощи, я несколько минут смотрел в небо, затем наступающая ночная прохлада заставила меня шевелиться.

— Просыпайтесь, пора в путь, — негромко сказал я.

Дарина проснулась сразу же, а вот старика пришлось растолкать — уж очень крепко он заснул.

— Значит, хорошо места эти знаешь? — с недоверием интересовался Кованый, когда мы спустили лодки на воду и приготовились отплывать.

— Знаю, — кивнул я и взялся за весло.

Плывем не спеша, я смотрю вперед, гребу, а старик сзади, его лодка привязана к нашей, он все переживает, что мы можем ткнуться в корягу в темноте и попортить лодки, бубнит что-то себе под нос недовольно, но тоже, стараясь не плюхать, работает веслом. К окраинам посада мы выплыли уже глубокой ночью. Кое-где у мостков горели костры в корзинах из железных полос, и мы вполне спокойно причалили к широким мосткам у большого постоялого двора. Лодок кругом хватало, народ в корчме постоялого двора шумно веселился, а дружинник, что прохаживался вдоль протоки с пикой на плече, даже не обратил на нас внимания.

— Вроде туда, — Кованый, закинув торбу на плечо, кивнул в сторону улочки, теряющейся меж хаотично натыканных домишек, лавок торговцев и лачуг бедноты.

— Как-то неуверенно, — заметил я, помогая Дарине выбраться из лодки и принимая наши баулы.

— Давно, очень давно я здесь не был.

Все глубже удаляясь в переулки в предрассветных сумерках, мы ушли от широкой протоки с множеством мостков, а спустя полчаса, когда небо озарил рассвет, свернули на выложенную камнем широкую улицу, которая заканчивалась ремесленным тупиком. Здесь стояли в основном двухэтажные домишки лавочников и прочего мастерового люда, первые этажи были каменными, вторые деревянными. Старик некоторое время сомневался, а потом решился и, подойдя к окну одного из домов, постучал шестом по раме маленького окошка на втором этаже.