Хищники

Николай Леонов, 2016

К следователю по особо важным делам Льву Гурову обратилась молодая женщина Ирина Вологодцева. Ее брата Бориса, научного сотрудника крупного НИИ, обвиняют в том, что он якобы домогался своей малолетней падчерицы. Заявление на мужа написала жена Бориса – Стефания, давно посягающая на его квартиру. Гуров и Крячко берутся помочь Ирине восстановить справедливость, даже не подозревая, что следы обычного на первый взгляд, бытового дела выведут сыщиков на беспрецедентные преступные махинации международного масштаба.

Глава 3

К Стефании у Гурова после посещения больницы возникло много вопросов. Например, об обстоятельствах, при которых она, по ее утверждению, застала своего мужа в тот момент, когда он пытался совершить нечто нравственно недопустимое и уголовно наказуемое. Интересовало и многое другое. В частности, проведение психологической экспертизы состояния ребенка тоже вызывало немало вопросов.

Завернув по пути в одну из кафешек типа бистро — время уже приближалось к обеду, — вскоре Лев рулил по одной из немноголюдных столичных улиц. Она была застроена девятиэтажками времен семидесятых и изобиловала зеленью деревьев, тянущихся шеренгами вдоль тротуаров. Остановившись невдалеке от дома номер тридцать, он прикинул, в каком именно подъезде может быть квартира семьдесят девять.

Конечно, было бы здорово, если бы у этого подъезда на лавочке тусовался традиционный консилиум местных пенсионерок — лучшего источника информации и не придумаешь. Но на лавочках, увы, почему-то было пусто, бронедвери подъездов неприступными твердынями охраняли покой их обитателей, даже случайные прохожие проходили мимо дома лишь время от времени. Впустить его было некому, поэтому Гуров решил, не мудрствуя лукаво, воспользоваться обычной процедурой. Подойдя к домофону, он набрал номер семьдесят девять и после пятого или шестого гудка услышал женский голос:

— Кто там?

В течение доли секунды составив по интонации и тембру голоса, по заложенным в него оттенкам эмоций мысленное представление о характере откликнувшейся ему особы, он деловито и даже сухо представился:

— Старший оперуполномоченный Главного управления угрозыска Гуров. Я хотел бы побеседовать с госпожой Свербицкой, задать несколько вопросов в рамках расследования уголовного дела Бориса Вологодцева.

После сказанного им на некоторое время установилось растерянное молчание.

— Так, а-а-а… Мое заявление лежит в прокуратуре, мой пока еще муж сейчас в СИЗО. М-м-м… А при чем тут полиция? — явно выйдя из внутреннего равновесия, спросила Стефания с уже заметным раздражением.

— Как это — при чем? — размеренным голосом отчеканил Лев. — Ни одно уголовное расследование не может пройти мимо нашей конторы, на то мы и уголовный розыск. Нет, если вы не можете пообщаться со мной сейчас, то я могу прислать вам повестку. Как на это смотрите? — Уже и не рассчитывая на то, что его впустят, он, тем не менее, продолжал нажимать на металл в голосе.

И это подействовало.

— Ну-у… Заходите, — неохотно пригласила его собеседница. — Моя квартира на третьем этаже.

Закурлыкал электронный замок, и Гуров ступил в подъезд. Когда он поднялся наверх по гулкой безлюдной лестнице, из-за двери семьдесят девятой квартиры выглянула ее хозяйка — яркая брюнетка с хорошеньким личиком, но не очень приятным (как назвал бы Стас — «гадючьим») взглядом больших, красиво очерченных глаз. С плохо скрытой тревогой вглядываясь в незнакомца, Стефания внимательно изучила его служебное удостоверение и наконец пригласила войти.

Судя по прихожей, выглядевшей весьма не бедно, можно было сделать вывод, что проживающие здесь люди особой нужды не испытывают. Лев прошел в гостиную и окинул взглядом большую, хорошо обставленную комнату с фасонистыми шкафами, в которых за стеклом красовалась дорогая посуда, эксклюзивной люстрой, роскошным столом и не менее роскошными мягкими стульями (прямо-таки копия тех гамбсовских полукресел с сокровищами, которые искали Остап Бендер и Киса Воробьянинов).

Если заявление на Бориса и в самом деле полная лажа, то эта баба просто с жиру бесится, подумал Лев. Если она нигде не работает, если живет за счет мужа, то все эти излишества роскоши — его прямая заслуга. Значит, он один все это заработал, все купил, не исключено даже, по капризу этой своей зажравшейся бонвиванки. А если бы ее мечта осуществилась и он вдруг действительно сгинул бы в тюрьме, кто бы тогда оплачивал ее нынешнее безбедное разгульное житье? Любовник? Да какой идиот польстится на эту хронически озлобленную коброчку?!

Еще он обратил внимание на большой, писанный маслом пейзаж на малороссийские темы — с подсолнухами, хатами, крытыми соломой, с вербами над речкой и молодой парой в рубашках-вышиванках. Чем-то лицо «гарного хлопца», обнимавшего за плечо «красну дивчину» в роскошном венке из синих и желтых цветов, ему показалось знакомым. Еще раз вглядевшись в черты худого, нервического лица с глубоко посаженными глазами недолеченного шизофреника, Гуров понял, что это — не кто иной, как Степан Бандера. «Видимо, это не просто память о «ридной Львивщине», — мысленно отметил он. — Это, скорее, символ личных убеждений…»

По приглашению Стефании он опустился на один из стульев, сама она села через стол напротив. Достав и прикурив тонкую сигарету, женщина выжидающе взглянула на гостя и манерно произнесла:

— Слушаю…

Кивнув, Лев попросил рассказать о событиях, которые и стали поводом написать заявление на Бориса Вологодцева. Стефания, пустив дым кольцами, с подозрительностью во взгляде тут же пожелала уточнить: а для чего это нужно?

— Все поминутно я изложила следователю, он записал… В связи с чем появилась необходимость вновь обсуждать то, что уже обсуждалось ранее? — стряхивая пепел, поинтересовалась она.

— В связи с тем, что доказательная база виновности Вологодцева не очень надежна и на суде это дело может развалиться, решено все факты отработать еще раз. Преступник не должен уйти от наказания. — Гуров говорил в нарочито многозначительной выспренней манере, давая понять своей собеседнице, что он скорее ее союзник, нежели оппонент.

Это сработало, и Стефания, попыхивая дымком сигареты, рассказала, что неделю назад она была на выставке современного искусства, где обсуждала с известным художником-неопетрогонистом Факеем Сольби его новый шедевр — «Камень у водопада».

— Вы эту работу еще не видели? Напрасно! Многое потеряли… — Свербицкая восхищенно скривила ярко накрашенные губы. — Советую хотя бы раз увидеть это бесподобное творение.

Лев пообещал, что обязательно восполнит досадный пробел в своем культурологическом кругозоре, мысленно резюмировав, что нет на свете большего идиотизма и уродливой бездарности, чем это самое «современное искусство». Ну, а его собеседница, уточнив, что вернулась домой ровно в четырнадцать тридцать, перешла к увиденному в квартире, изобразив при этом беспредельное возмущение.

По ее словам, еще в прихожей она услышала приглушенные голоса Бориса и Наташи, которые доносились из спальни. Даже не подумав о том, что это может значить на самом деле, она без «задней мысли» заглянула в спальню, а там!.. Увиденное Стефанию потрясло до глубины души, и она едва не упала в обморок. Борис, вскочив с постели, поспешил одеться и стал уверять ее в том, что это — совсем не то, что она подумала.

— И вы тут же заявили о случившемся в правоохранительные органы? — утвердительно спросил Гуров.

Его собеседница досадливо скривилась, жестко вдавив окурок в пепельницу:

— Понимаете, тут не все так просто. Прожив с человеком не так уж и мало времени — все-таки пять лет! — я… Я пожалела его и не стала давать письменного заявления, хотя пошла в прокуратуру и там обсудила этот вопрос. А зря! Через три дня, придя вечером от подруги, я увидела Вологодцева сидящим перед телевизором с Наташей на коленях… Сами можете догадаться, чем в этот момент занимались его руки. Я была в ярости и тогда уже без колебаний написала заявление в прокуратуру. Утром отнесла его, а днем мне сообщили, что Вологодцев задержан у себя работе и дает признательные показания.

— А кто именно вам сообщил о задержании Вологодцева? — поинтересовался Лев совершенно нейтральным тоном.

— Викторин… М-м-м… То есть следователь Викторин Друшмалло, — поспешила поправиться Стефания.

Отвечая на вопрос Гурова о психологической экспертизе, его собеседница оценила работу сотрудницы Центра детской психологии Маргариты Кушнаркиной в самых радужных тонах. По ее мнению, Маргарита — профессионал экстра-класса (сразу видна передовая западная научная школа!). Она в момент установила с Наташей психологический контакт, и девочка охотно рассказала ей о случившемся. Маргарита сумела освободить ребенка от тягостных воспоминаний, и в данный момент с Наташей все в полном порядке.

— Маргарита с девочкой работала здесь или у себя в Центре?

— Здесь. По ее мнению, привычная домашняя обстановка в наилучшей мере способствует восстановлению психологического равновесия ребенка, — попыхивая сигаретой, вальяжно повествовала хозяйка квартиры.

— А Наташа сейчас где?

— В оздоровительном пансионате для детей, переживших психологический шок, — отчего-то вдруг занервничала Свербицкая. — Он тоже находится под патронатом «Зорьки ясной». Ей там очень хорошо и спокойно.

Подытоживая разговор, Лев как бы невзначай обронил:

— Будьте готовы к тому, что на суде могут выяснять всевозможные, самые неудобоназываемые детали того происшествия. Например! Вы сказали, что, войдя в прихожую, услышали голоса Бориса и Наташи. Сразу может быть задан вопрос: а каков был характер услышанного? Наташа просила оставить ее в покое, звала на помощь, говорила что-то еще? Борис, он что, угрожал ей расправой, уговаривал согласиться на его притязания, пытался подкупить какими-то посулами?

Его слова Стефанию, как это можно было понять, и озадачили, и огорошили. Она отчего-то сразу же задумалась, нахмурив лоб и потирая виски.

— А если обвиняемый не согласится с результатами расследования, то он может потребовать личных показаний Наташи. — Гуров говорил как бы даже сочувственным тоном. — Разумеется, в зал судебных заседаний ребенка не приведут ни в коем случае, хотя суд и будет проходить в закрытом режиме. Но возможен иной вариант. Например, собеседование с Наташей адвокатов в присутствии вас и детского психолога в отдельном, специально выделенном для этого помещении. И если адвокат обвиняемого вдруг уловит расхождения того, что запротоколировано в деле, с тем, что скажет Наташа, дело может затрещать по швам.

Последнее замечание окончательно повергло Свербицкую в досадливый пессимизм. Судя по ее напряженному виду, она вдруг задумалась о том, что, казалось бы, очевидное, по сути выигрышное дело внезапно обратилось в клубок трудноразрешимых проблем.

В ее глазах читалось: «Вот это новости! Неужели все так хреново обстоит?! Что-то нужно срочно предпринять. И этот опер запросто может оказаться полезным. Ну-ка, ну-ка, поглядим, насколько ты суровый…»

Неожиданно просияв обаятельной улыбой, Стефания интригующим, приглушенным голосом почти промурлыкала:

— Лев Иванович, а вы очень спешите? Может быть, выпьем чайку? А? Приготовлю мигом. Ну, соглашайтесь, соглашайтесь! У меня чудесный цейлонский чай…

Пожав плечами, Лев изъявил согласие, вроде того, что — да, не худо бы немного и почаевничать… Еще раз просияв многообещающей улыбкой, Стефания поспешила на кухню, интригующе покачивая точеными бедрами. Почти сразу же следом за ней бесшумно проследовал и Гуров. Стоя за шторой, он незаметно наблюдал за манипуляциями хозяйки квартиры. Вот она наливает чай и заварку, вот режет лимон, вот… А это что?! Неуловимым движением, достав из складок одежды какой-то крохотный флакончик, Свербицкая вытряхнула его содержимое в одну из чашек. Ничего себе чаепитие!

Быстро вернувшись на прежнее место, Лев достал из кармана свой сотовый и, прижав его к уху, громко заговорил:

— Да, да, я слушаю! Что? Убийство? Эх, как же не вовремя-то! А кого завалили? О-о-о! Это серьезно! Выезжаю немедленно!

На глазах Стефании, вышедшей из кухни с уставленным подносом, он сунул телефон в карман и огорченно развел руками, шагнув в прихожую:

— Очень жаль! Надо бежать — только что убили крупного коммерсанта. Извините, Стефания, почаевничаем как-нибудь в следующий раз.

На лице его собеседницы отразилась досада. От приветливости на лице не осталось и следа. Чувствовалось, что она сейчас чрезвычайно встревожена и готова пойти на самые неожиданные, неординарные шаги. Спускаясь по лестнице, Гуров размышлял о том, чем же именно собиралась «попотчевать» его Свербицкая. Ядом? Безусловно, нет. Снотворным? Тоже, скорее всего, «мимо цели». А вот какой-то сильный афродизиак — это запросто. И причины тому более чем веские.

Вон как она переполошилась, когда он как бы невзначай подбросил ей «информацию к размышлению» о возможных осложнениях в ходе будущего судебного заседания. Сразу сообразила, что обвинение, повешенное на Вологодцева, и в самом деле рискует обратиться в пшик, если в дело ввяжется такой дока, как Гуров. Значит, его надо сделать своим сообщником или хотя бы нейтрализовать. А как этого может добиться женщина подобного пошиба? Правильно — постарается поймать его на воспетую в шпионских романах «медовую ловушку» своего тела, чтобы потом заставить «плясать» именно так, как ей это выгодно.

«Уж не таким ли способом эта мадам заставила Друшмалло пойти на махинации с уголовным делом по Вологодцеву? Как ни верти, а очень похоже на то, что с незапланированным сексом он вляпался по полной. Увяз коготок — всей птичке пропасть…»

А попасть в эту самую ловушку Викторин мог при похожих обстоятельствах. Можно предположить, что и ему Свербицкая тоже предложила выпить чайку, подсыпав порошочек с особыми свойствами. При работающей скрытой видеокамере легла под следака, и — все! Он у нее на крючке. Возможно, вначале Друшмалло даже попробовал рыпнуться — при его гоноре и самолюбии это вполне вероятно. Но Стефания, надо думать, особа с крепкой хваткой, она его быстро «призвала к порядку».

Но сегодня у нее серьезный облом. То-то она так переживала, что ей не достался очередной «трофей». Похоже, сейчас ее колбасит и пучит из-за того, что внезапно возникла угроза очень большого риска профукать задуманную аферу и остаться у разбитого корыта. Поэтому она, скорее всего, в ближайшее время захочет встретиться с Викторином. «Ну что ж… Подождем!..» — мысленно заключил Гуров, по пути к машине присматриваясь, где легче спрятаться, чтобы оттуда видеть фасад дома.

Он запустил двигатель «Пежо» и, лихо тронув машину с места (надо же изобразить спешное отбытие по неотложному делу!), скрылся за углом. Вырулив к обширным зарослям сирени, Лев остановился за стеной кустарника и заглушил двигатель. Здесь его машину со стороны дома едва ли кто мог бы заметить, тогда как он здешнюю стихийную парковку видел как на ладони. Как он и предполагал, Стефания долго ждать себя не заставила. Вскоре она появилась в сером спортивном костюме, почти не похожая на себя домашнюю — в дорогом красивом фиолетовом халате из натурального китайского шелка. Сев в белый «Ниссан», Свербицкая резко рванула с места, куда-то очень спеша.

За ней тут же помчался серый «Пежо», умело маскируясь в потоке машин. Эта «гонка с преследованием» заняла не более четверти часа. Свернув в очередной раз, «связка» авто «Ниссан» — «Пежо» помчалась по улице Кленовой. Здесь транспорта было поменьше, поэтому дистанцию Льву пришлось увеличить. Для него оставалось загадкой — куда же это сорвалась коварная Стефания? Подумывалось о том, что, вероятнее всего, поедет она к Друшмалло. Хотя… Не исключался вариант и ее поездки к Наташе, которая — можно было смело полагать — на самом деле находится не в спецпансионате, а на квартире у какой-то из подруг.

Остановившись у дома тринадцать и, припарковавшись, Свербицкая опрометью выскочила из салона и чуть ли не бегом поспешила к подъезду, на ходу пикнув охранной сигнализацией. «Здорово же ее растрындыкало, как выражался наш участковый дядя Гоша! — подумал Лев, припарковавшись за здоровенной слоноподобной «Тойотой» эксклюзивной модели. — Ишь, как помчалась! Ну-ка, выясним домашний адресочек следака Друшмалло, чтобы уж не сомневаться, кто в теремочке тут живет…»

Он созвонился с Жаворонковым, и уже через пару минут тот сообщил, что Викторин Друшмалло проживает на улице Железнодорожной, дом пятьдесят один. Это значило, что Стефания приехала не к следователю. Нескончаемо долго потянулись минуты. Чтобы немного размяться, Гуров вышел из машины и стал прохаживаться вдоль тополей, растущих у тротуара. Минут пятнадцать спустя с чрезвычайно озабоченным видом из подъезда вышла Свербицкая и зашагала к своему «Ниссану». Она уже не спешила, но в каждом ее движении чувствовались досада и злость. Неожиданно на втором этаже распахнулось окно, и девочка лет десяти, высунувшись наружу, требовательно окликнула:

— Мама! А где папа Боря? Я хочу увидеть папу Борю!

Стефания дернулась, как от удара палкой, и, резко обернувшись, жестко отчеканила:

— Папа сейчас в больнице. Он приехать не может.

— Тогда повези меня к нему! Я хочу к папе Боре! — уже со слезой в голосе закричала девочка.

— Римма, убери Наташку от окна! — раздраженно потребовала Свербицкая. — Где ты там?! Живо! Живо!

— Да, да, я сейчас! — донесся чей-то голос, и кто-то затащил девочку внутрь, со стуком захлопнув створку.

Но на улицу и через закрытое окно все равно доносился протестующий плач Наташи. Запомнив расположение окна, Лев поспешил к своей машине. Запустив двигатель, он снова помчался за Стефанией. А та, скорее всего, пребывая в весьма сумбурном состоянии, гнала как на пожар. Вылетая с Кленовой, едва не устроила ДТП, проскочив перед самым носом белого фургона «Скорой помощи». Суматошно летя от перекрестка к перекрестку, она направлялась — теперь это было совершенно очевидно — в сторону улицы Железнодорожной.

«Не, ну ты глянь, как прет! — словно привязанный следуя за ней, мысленно отметил Лев. — Иному лихачу на зависть. Сто против одного, что она едет к Друшмалло, чтобы посильнее его напрячь… Она запаниковала — и это определенно, а потому запросто может пойти на какие-то крайности».

Его предположение оказалось верным. Минут через двадцать белый «Ниссан» остановился у одного из подъездов дома пятьдесят один — ультрасовременного дома-башни, с обилием всевозможных архитектурных выкрутасов. Выйдя из машины, Свербицкая набрала на своем сотовом чей-то номер и поднесла его к уху. Быстро о чем-то переговорив со своим собеседником — даже с полусотни метров было видно, что говорила она с ним довольно жестко, в требовательных, почти приказных тонах, — женщина направилась к ближайшему мини-скверику с несколькими садовыми скамейками.

Минуты через три в двери подъезда показался Викторин Друшмалло. Хмурясь и кривясь, он шел угловато и сутуло, как бык, которого ведут на бойню. Подойдя к Стефании, он сел на некотором отдалении от нее и что-то спросил. Гуров немного опустил стекло дверцы и стал снимать их разговор на свой сотовый с максимальным увеличением. У информационщиков главка был хороший спец, который мог читать по движениям губ.

Но даже не владея этой методикой, о содержании разговора можно было понять по жестикуляции и мимике собеседников. Вот Стефания выдвигает ему какие-то претензии. Друшмалло что-то пространно излагает в свое оправдание, но с миной саркастичного недоумения. Не дослушав его, Свербицкая что-то ему втолковывает, как бы говоря о своих сомнениях, при этом не сводя с него колючего немигающего взгляда, чуть пригнувшись, словно кобра, изготовившаяся к броску. На это следователь реагирует сокрушенными движениями головы из стороны в сторону и в чем-то ее усердно заверяет. Потом что-то ей напоминает, назидательно мотая указательным пальцем. Она отвечает, недовольно кривя рот и хмуря лоб. С обреченной усмешкой Друшмалло проводит по лицу руками, рассуждая о каких-то своих опасениях. На это Стефания с презрительным выражением лица что-то ему приказывает. Следователь, потрясая руками, пытается ее в чем-то уверить.

Их разговор, длившийся не менее десяти минут, завершается каким-то предельно категоричным спичем Стефании, который она произнесла в ультимативно-приказном тоне, жестикулируя крепко сжатым, хотя с виду и хрупким, но, как видно, железным кулачком. Сразу же после этого она резко поднимается со скамейки и идет к своему авто, бросив на ходу что-то злое и угрожающее. С гримасой тоскливой досады Друшмалло уныло шагает к своему подъезду…

Наблюдавший за ними Гуров сделал однозначный вывод — ситуация складывается очень непростая и нуждается в постоянном и жестком контроле. Он вновь последовал за белым «Ниссаном», продолжая размышлять о том, что Свербицкая, как он и предполагал, «пошла вразнос» и теперь вполне может с избытком натворить всякого такого, что ни в какие ворота не полезет. Он набрал номер Орлова и, услышав голос генерала, очень сжато попросил немедленно установить прослушивание телефона Стефании Свербицкой.

— Чую, баба не из тех, что склонны к сантиментам, — пояснил Лев. — Злыдня, каких поискать. И вот еще что… Надо бы переориентировать охрану изолятора, где содержится Вологодцев — изменить им суть задачи. В общем, пусть они охраняют его не в том смысле, чтобы он не сбежал, а чтобы его не грохнули.

— Даже так?! — подивился услышанному Петр. — Это что же получается? Банальное происшествие с покушением на ребенка перерастает в какую-то мутную многоходовку с совсем иной подоплекой? О как! Слушай, Лева, а не обнаружится ли однажды, что обвиняемый-то на самом деле не злодей-растлитель, а жертва оговора и хитрой махинации?

— Вот именно! — подтвердил Лев, продолжая следить за «Ниссаном». — Я уже почти уверен, что никакой попытки насилия или растления не было и в помине, а заявление Свербицкой — хитрый способ избавиться от мужа и завладеть квартирой.

— А что же следователь? Он что, слепой?!! — возмутился Орлов.

— Он не слепой. Он… Ну да ладно, об этом — когда подъеду в главк. А то вон гаишники стоят, а я болтаю по сотовому. Не хочется лишний раз размахивать своей «корочкой».

Сунув телефон в карман, Гуров прибавил ходу, чтобы не потерять «Ниссан» Стефании из виду, поскольку невдалеке от него появился точно такой же и перепутать их, погнавшись не за тем, было проще простого. Вскоре Свербицкая сделала остановку у бутика, откуда вышла с фирменной корзиной для покупок. Немного погодя завернула к крупному гастроному, где набрала продуктов, после чего направилась к себе домой. Сразу же от перекрестка у Стрелецкой — прямо до ее дома провожать свою «подопечную» Лев смысла не видел — он вновь отправился на Кленовую.

Время приближалось к четырем, и разгулявшееся солнце уже успело высушить улицы от остатков утреннего ливня. Подрулив к Кленовой, тринадцать, Гуров подошел к четвертому подъезду. Он прикинул предполагаемый номер квартиры Риммы и набрал его на пульте домофона. Раздались ноющие гудки, после чего в коробке устройства раздался щелчок и женский голос недоуменно спросил:

— А-а… Кто там?

— Здравствуйте! Мне нужна Римма.

— Я вас слушаю… — В голосе зазвучали растерянность и даже легкий испуг.

— Я — полковник Гуров, Главное управление угрозыска. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

— Хорошо… Я к вам сейчас спущусь… — немного помолчав, как видно, все еще продолжая сомневаться, согласилась та.

— И возьмите с собой Наташу, — попросил Лев. — У меня к ней тоже есть пара вопросов.

— Наташу?! — удивилась его заочная собеседница. — Не-е-е-т! Наташу, в отсутствие ее матери, без детского психолога никто ни о чем расспрашивать не будет! Это противоречит закону!

— А принудительное удерживание чужого ребенка на своей жилплощади, который кричал и плакал так, что было слышно даже на улице, — это по закону? Римма, Стефания затеяла какую-то опасную аферу. Вы не задумывались, что можете оказаться ее соучастницей, пусть даже и невольной, но тем не менее в любом случае рискуете понести за это уголовную ответственность? — Голос Гурова звучал спокойно и даже нейтрально, однако Римма испугалась не на шутку.

— Хорошо, хорошо, поднимайтесь ко мне. Поговорим лучше здесь… — поспешно согласилась она.

Лев поднялся на второй этаж и увидел у раскрытой двери одной из квартир худощавую женщину лет сорока. В старинных романах о таких было принято говорить «с остатками былой красоты». Держа на руках большую пушистую кошку, та встревоженно взирала на незваного гостя. «Похоже, из старых дев, — сразу же определил Лев, доставая и показывая ей свое удостоверение. — Наверняка работает библиотекарем, Свербицкую, скорее всего, побаивается и страшно ей завидует».

Они прошли в скромно обставленную квартиру, вдоль стен которой стояли плотно набитые книжные шкафы — плод многолетних усилий ярой библиофилки. По комнате расхаживало еще с полдюжины кошек. На уже видавшем виды диване с одной из питомиц хозяйки квартиры сидела та самая девочка, которую Гуров видел в окне. Она гладила полосатую кошку и меланхолично смотрела на незнакомого дядю. Улыбнувшись, Лев поздоровался и спросил, как она себя чувствует.

— Хорошо… — с безразличием ко всему сущему ответила Наташа.

На вопрос, нравится ли ей здесь жить и давно ли она находится у тети Риммы, девочка все так же, без намека на эмоции, ответила, что здесь она уже четыре дня, а по маме скучает совсем немножко. Лишь вопрос о кошках несколько пробудил на лице Наташи хоть какие-то эмоции. Девочка охотно рассказала, что полосатую кошку зовут Алисой. По ее словам, эта кошка самая дружелюбная, и ей нравится, когда ее гладят. А еще есть кошки — Нюрка, Дуська, Мэри и другие…

— А своего папу Борю ты хотела бы увидеть? — присаживаясь на стул, неожиданно спросил Гуров.

Лицо девочки просияло, и она энергично закивала головой:

— Да, очень хочу! А вы его знаете? Вы его видели?

— Да, видел сегодня утром. — Разговаривая с Наташей, краем глаза Лев отметил кисловатую, недовольную гримасу на лице Риммы. — Он сейчас в больнице, но доктора говорят, что он скоро выздоровеет и его выпишут.

— А мне к нему можно поехать? — с надеждой во взгляде спросила Наташа.

— Знаешь, очень скоро он сам к тебе придет — это я тебе обещаю! — Гуров подкрепил слова убедительным жестом руки.

— Наташенька, пойди, пожалуйста, на кухню, включи там чайник. Льва Ивановича мы сейчас угостим чаем. Хорошо? — неожиданно проговорила Римма.

Ссадив кошку с рук, девочка вприпрыжку побежала к комнате рядом с прихожей. Теперь в ней не было заметно и тени уныния и меланхолии. Когда она скрылась за дверью кухни, Римма укоризненно взглянула на Гурова и, прижимая руки к груди, вполголоса произнесла:

— Лев Иванович, ну как можно давать ребенку невыполнимые обещания?! Вы представляете ее состояние, когда она поймет, что ее обманули и обожаемый ею папа Боря к ней не придет?

— С чего это вы взяли, что я даю невыполнимые обещания? — Лев иронично усмехнулся. — Все будет именно так, как я и пообещал.

— Разве?! Но ведь Бориса будут судить за педофилию! Какие за это дают сроки, вы знаете, наверное, лучше меня… — Римма тягостно вздохнула, скорбно глядя в пространство.

— А кто доказал, что Вологодцев — педофил? — так же, как и она, полушепотом возразил Гуров. — А вы не допускаете, что он — жертва бессовестного оговора, цель которого — какие-то корыстные мотивы? И то, как к своему отчиму относится этот ребенок, для меня является очень серьезным доказательством невиновности Бориса.

Всплеснув руками, Римма заговорила с ним, как с наивным простаком, не знающим жизни:

— Лев Иванович, знаете ли вы, сколь хитры и коварны педофилы, как они умеют заморочить ребенку голову? Я считаю, что Вологодцев именно из таких, владеющих психологическими методиками, позволяющими зомбировать детей, внушая им душевную к себе привязанность. Тем более что факт растления полностью подтвердила сотрудница международного Центра детской психологии.

Лев едва сдержался, чтобы не рассмеяться — во взгляде Риммы светилась прямо-таки истовая вера в суперпрофессионализм и непогрешимость психологов западной «выпечки».

— Да, — кивнул он, сочувственно глядя на свою собеседницу, — вариант с психологическим кодированием исключать никак нельзя. Но заключение о виновности или невиновности должно делаться на основании комплекса самых разных исследований, очень придирчивого изучения даже самых бесспорных фактов. Знаете, в римском праве есть такой тезис: если ты увидел над окровавленным телом жертвы человека с ножом в руке, не спеши кричать, что это убийца. Может быть, это случайный прохожий, который вынул нож, чтобы облегчить страдания несчастного. А в истории с Борисом столько белых пятен, что вот так, с кондачка, сказать о нем «виновен!» может только самый безответственный человек.

— У вас есть доказательства обратного рода, которые способны его оправдать? — На лице его собеседницы отразилось нешуточное сомнение.

— Вот именно! Иначе я бы сюда не приехал.

— А можно мне к вам войти? — неожиданно выглянула из-за кухонной двери девочка. — А то у вас секретный разговор, а чай уже вскипел. Я вот стою и не знаю, что делать…

Лев беззвучно рассмеялся, а Римма, смущенно закашлявшись от неожиданности, качнула головой и торопливо ответила:

— Что ты, деточка! Какие там секреты?

— Взрослые всегда так говорят, когда хотят посекретничать: «Пойди, включи чайник», «Пойди, вынеси мусор», или еще что-нибудь, — рассудительно пояснила Наташа. — Вы же на самом деле чай пить не собирались, просто хотели, чтобы я отсюда вышла. Правда?

— Отчасти… — Гуров приятельски подмигнул ей. — Чаю мы выпьем обязательно. Ты мне вот что расскажи. Когда ты еще была у себя дома, к вам приходила тетя-психологша. Как она тебе? Вы нашли с ней общий язык?

Изобразив напряженную гримаску, девочка некоторое время о чем-то думала, после чего спросила:

— Честно? Она мне очень не понравилась. Она… Она задавала всякие гадкие вопросы и плохо говорила о папе Боре. Она хотела, чтобы я думала и говорила так, как говорит она. А я врать не хочу! Я уже не маленькая и знаю, на что она меня подговаривала. Я не понимаю, зачем мама позвала ее к нам домой? А когда эта тетка ушла, мама сразу же отвезла меня к тете Римме. Этого я тоже не понимаю. Мне все это очень не нравится! Взрослые часто делают что-то очень плохое, но всегда говорят, что «так надо»…

Слушая ее, Римма беспомощно стиснула руки. Издав еще один тягостный вздох, она объявила:

— Иду наливать чай!

В процессе чаепития Лев поинтересовался у Риммы, по каким делам к ней только что приезжала Стефания. Та объяснила это желанием Свербицкой повидаться с дочерью. Кроме того, обсуждались обычные женские темы, которые «мужчинам неинтересны». Слушая ее, Гуров понял, что его собеседница откровенничать не настроена, но напирать не стал, решив выбрать для разговора на эту тему более подходящее время.