Форсаж на крови

Николай Леонов, 2018

Оперативникам становится известно о существовании подпольного клуба ночных автогонщиков. Внушительные ставки и регулярные заезды приносят немалый доход организаторам незаконного бизнеса. Полковники МВД Гуров и Крячко решают выяснить, кто реально руководит автомобильной «рулеткой». Для этого они внедряют в тусовку стритрейсеров своего человека. Однако дальнейшие события повергают следователей в настоящий шок. Выясняется, что ночные автогонки – только ширма, за которой скрывается масштабный кровавый криминал…

Глава 2

Бизон посмотрел в дверной глазок и только после этого повернул ключ в замке. Отворил дверь и отступил назад, впуская в полутемное подвальное помещение высокого мужчину в сером плаще и такой же серой шляпе.

— Ты один? — Голос визитера был скрипучим, как несмазанные петли старенькой калитки. Он снял шляпу и машинально пригладил волосы на макушке.

— Нет. Мюллер здесь. Он там… — Бизон неопределенно мотнул головой назад. — С клиентом работает. Должен скоро закончить. Минут пять или десять, по моим прикидкам… А Макс в гараже. Тебе кто нужен-то? Мюллер?

— Вообще-то мне нужно поговорить и с ним, и с тобой. — Держа шляпу в руках, мужчина обогнул Бизона и двинулся по темному проходу. Коридор упирался в металлическую дверь, из-под которой робко пробивалась полоса света. — Как все прошло?

— Как обычно. Чин-чинарем. — Бизон закурил сигарету. Пламя зажигалки на пару секунд осветило его лицо с кроваво-красными белками глаз. — У меня и моих ребят осечек не бывает, босс. На этот счет можешь быть спок.

— Я чувствовал бы себя увереннее, не находись ты все время под кайфом.

— Одно другому не мешает, босс.

— До поры до времени.

Мужчина в сером плаще приоткрыл металлическую дверь. Всего на пару сантиметров. В нос резко ударила смесь запахов крови и медикаментов. Худощавый сутулый человек в белом халате стоял, склонившись над прямоугольным столом. Голову распластанного перед ним тела накрывала забрызганная кровью простыня. С противоположной стороны торчали босые синюшные ноги. Человек в белом халате негромко напевал что-то себе под нос.

— Вдохновенно работает, — хмыкнул Бизон за спиной визитера. — Но я не могу наблюдать за ним долго. Тошнить начинает. Да и сам Мюллер не очень-то любит, когда кто-то смотрит ему под руку. Его это, типа, отвлекает. Ты же слыхал, как он напортачил в позапрошлый раз? И знаешь почему? Только потому, что Макс зашел и спросил, не хочет ли он перекурить. Ты бы слышал, как Мюллер орал на него. И скальпелем чуть не пырнул. В натуре.

Мужчина в сером плаще мягко закрыл дверь и произнес:

— У нас небольшие проблемы. Но я надеюсь, что это временно.

— А чего случилось? — насторожился Бизон.

— В шестой горбольнице хипиш. — Они оба вернулись по коридору обратно и остановились у лестницы, ведущей из подвала в гараж. — Главврач сыграл в ящик. По собственной инициативе. Удавился, короче.

— А к нам это каким боком?

— Там сейчас менты шерстят. И я боюсь, что наш человечек тоже может оказаться у них под прицелом… — Мужчина в сером плаще выдержал паузу и продолжил: — Но даже если этого не случится, соваться сейчас туда рискованно. Надо подождать, пока все устаканится.

— И долго ждать?

— Неделю — точно, — мрачно откликнулся собеседник. — Но нам и такой простой сейчас не в жилу. У меня три горящих заказа висят. Два на сердце и один на селезенку. Я хочу, чтобы ты отправил туда Макса. Пусть разведает обстановку на месте.

— Куда?

— В шестую. Куда же еще? Пусть походит там, осмотрится… Узнает, что нарыли менты и в какую сторону они смотрят.

— Лады. Сделаем, босс. Отправлю его сегодня же.

— Когда у вас следующая вылазка?

— Планировали сегодня. После гонок. Мюллер уже дал наводку. Колян сейчас вентилирует почву. Времени ему хватит. И тогда мы… Хочешь приостановить процесс, босс?

Мужчина в плаще подумал немного, затем отрицательно покачал головой:

— Не надо. Если что, я придержу товар у себя. По большому счету, неделя — не такой уж и критический срок. Но если хипиш продлится дольше… — Он неприязненно поморщился. — Мы можем почти на «лимон» пролететь. Кто ваша жертва послезавтра? Мужчина или женщина?

— Мужчина. Какой-то университетский мудила, как я понял со слов Мюллера. То ли доцент, то ли заведуюший кафедрой. Я ж не вникаю в такие детали, босс. Все клиенты, которых он находит, для меня просто потенциальные «жмурики». Мясо… Так какая разница, чем и как они жили до этого?

Мужчина в плаще ничего не ответил. В конце коридора отворилась металлическая дверь, и в образовавшемся световом пространстве появилась сутуловатая фигура Мюллера. Его белый халат на груди был испачкан кровью. Он осторожно снял его и бросил в урну. Заметив мужчину в сером плаще, Мюллер расплылся в счастливой улыбке. Вдохнул воздух полной грудью и без всяких приветствий поинтересовался:

— Как там на улице, босс?

— Холодно. И ветрено.

— Осень, — мечтательно протянул Мюллер. — Знаете, за что я люблю осень, босс? Все старое отмирает, а новое рождается. Это происходит не весной, как многие думают, а именно осенью. Иссушенная жарой почва получает свежее дыхание. А вместе с ней перерождается и весь мир. — Он замолчал и бережно разгладил двумя пальцами щеголеватую ниточку усов над верхней губой. — Я все приготовил для вас, босс. Два контейнера. Один с сердцем и один с почками. Органы в отличнейшем состоянии. Впрочем, я знал это заранее… Заберете?

— Заберу, — кивнул мужчина в сером плаще и вновь обернулся к Бизону: — Избавьтесь от тела. Как обычно, частями. И поговори с Максом, о чем я просил.

— Все сделаем.

Бизон дважды коротко стукнул себя по груди кулаком, как это делали древние римляне, заверяя Цезаря в своей безграничной преданности, и двинулся вверх по лестнице. Мужчина в сером плаще проводил его взглядом. Переложил шляпу из одной руки в другую. Мюллер подозрительно прищурился и, захлопнув металлическую дверь, подошел к нему:

— Что-то случилось, босс?

— Есть небольшие проблемы. Но, полагаю, решаемые. Беспокоиться не о чем.

— То есть мы продолжаем работать в штатном режиме?

— Да. — Мужчина покосился в сторону лестницы и понизил голос до шепота: — Кстати, у меня будет к тебе личная просьба, приятель.

— Все что угодно.

— Ты приглядывай за Бизоном. Ладно? Я знаю, что он в вашей группе вроде как за центрового, но… В последнее время… Наркота его губит, Мюллер.

— Я это заметил.

— И его обычная уверенность перерастает в самоуверенность. Мне не хотелось бы, чтобы в итоге он погубил весь наш бизнес. В это дело вложено слишком много. Лично мной…

— Я знаю, босс. — Мюллер снова широко улыбнулся. — Но особых поводов для беспокойства нет. Поверьте на слово человеку, который знает Бизона еще с ясельных лет. Вся его жизнь, как серфинг: то он на гребне волны, то плавно опускается вниз. Но при этом он ни разу не потерял равновесия. А это самое главное. Вы представляете себе серфинг?

— В общих чертах.

— Этого мало. — Лицо Мюллера было скрыто в полумраке, и его собеседник не мог знать наверняка, иронизирует ли он или говорит вполне серьезно. Мужчина в сером плаще не впервые уже поймал себя на мысли, что хоть он и являлся организатором данной преступной группировки, в глубине души все же здорово побаивался этих парней. По его твердому убеждению, в них не было ничего человеческого. — Серфинг нельзя представить в общих чертах. Его надо прочувствовать. Опасность, риск, выброс адреналина… Это как пятая стихия, босс.

— Я и не знал, что вы увлекаетесь серфингом, — усмехнулся мужчина.

— Уже нет. — В голосе Мюллера прозвучали печальные нотки. — В столице, к сожалению, с этим не развернешься. Так что приходится выбирать… Но мы занимаемся кое-чем другим. В чем-то сходном по замыслу…

— Да, я знаю. Гонки.

— Гонки, — кивнул Мюллер. — Это почти та же стихия… Но мы говорили о Бизоне, босс. И я лишь хотел успокоить вас. Бизон — часть стихии. И на него можно положиться. Всегда. Вне зависимости от того, где он находится в этот момент — на гребне волны или под нею, в лидерах гонки или на обочине в горящем остове машины… Бизон в любом случае остается самим собой. Так что… За ним не нужно приглядывать, босс. Приглядывайте лучше за своими заказчиками. И тогда все в нашем бизнесе будет ровно.

Последние слова Мюллера прозвучали как скрытая угроза. И человек в сером плаще это почувствовал. По спине, вдоль всего позвоночника, пробежал предательский холодок.

Мюллер сделал еще пару шагов вперед, вплотную приблизился к мужчине и довольно фамильярно похлопал его по плечу:

— Вы и ваш бизнес в надежных руках, босс. И под надежным прикрытием. Будьте уверены… Я принесу контейнеры. — Он резко развернулся и зашагал обратно к металлической двери подвала.

«Псих», — как молния, пронеслось в голове мужчины в сером плаще.

— Леля! Глазам своим не верю! — Широкоплечий верзила с огромным ожогом вполлица небрежно бросил на стол кий и, прихрамывая, устремился навстречу Старовойтовой. — Когда ты позвонила, я думал, ты просто прикалываешься. Но ты и правда тут! В Москве! Давно приехала?

Они тепло обнялись. Узнать в Ольге майора уголовного розыска не представлялось возможным. На ней были рваные серые джинсы в обтяжку и черная кожанка с косым замком.

— Пару недель назад.

— И какими судьбами, если не секрет? — игриво подмигнул ей верзила.

— Да какие у меня от тебя могут быть секреты, Жорж, — рассмеялась Старовойтова. Она прошла к маленькому круглому столику, стоявшему слева от бильярда, не глядя, подхватила с него одну из початых бутылок пива и жадно припала к горлышку. — Я и сама ничего не знаю. Я же как «перекати-поле» — сегодня здесь, завтра там… Честно говоря, я двигалась на юг, но вот решила заскочить по пути в родные пенаты. Повидаться со старыми друзьями… И ты один из них, Жорж. Сколько мы с тобой не виделись? Лет десять? Пятнадцать?

Ольга взяла оставленный мужчиной кий, неспешно прошла вдоль бильярдного стола, выбрала наиболее сложный по исполнению шар, склонилась и коротко, без подготовки, нанесла удар. Шар мягко и бесшумно скрылся в лузе.

— Ну, где-то так, — ответил мужчина. — Последний раз мы вместе бухали, когда тебя выперли с пятого курса юридического.

— Точно-точно, — рассмеялась Старовойтова и дуплетом от длинного борта отправила еще один шар в центральную лузу. — Припоминаю. Знатная, кстати, была попойка. И ты меня здорово выручил тогда, Жорж. Я ведь совсем без лавэ осталась. Без них, без жилья, без перспектив на будущее… Но как видишь, выжила. Человек — вообще живучая тварь, скажу я тебе. Кстати, могу вернуть тебе долг. Я сейчас нормально упакована.

— Забудь! — Жорж опустился на стул и подозрительно сощурился, глядя на изогнутую спину давней подруги. Ольга примеривалась к очередному шару. — Я еще тогда тебе сказал, что это безвозмездно…

— Я помню.

— Давай лучше начистоту, Леля. Зачем ты здесь?

Кий хлестко щелкнул по шару из слоновой кости. Биток завертелся юлой, медленно пополз к ближайшей от Ольги лузе, завис на самом краешке, качнулся и все же рухнул в перепачканную мелом сетку. Старовойтова обернулась. Ее глаза встретились с глазами мужчины.

— Только без баек, — сурово предупредил он. — Согласись, что я не заслужил от тебя вранья.

Ольга открыто улыбнулась, осторожно поставила кий и картинно развела руки в стороны:

— Ладно. От тебя ничего не скроешь, Жорж. Ты — один из немногих в этом паршивом мире, кто читает меня, как открытую книгу. Мне нужна твоя помощь.

— Так я и думал, — хмыкнул мужчина. — И какая же?

Ольга села за круглый столик напротив него, сняла кожанку и небрежно бросила ее на спинку.

— Принеси нам четыре бутылки пива, бой, — не глядя, сказала она подошедшему маркеру. — И чего-нибудь пожевать. Солененького. На собственное усмотрение.

Облегающая черная майка-борцовка, выгодно подчеркивающая форму тела Старовойтовой, невольно заставила Жоржа сфокусировать взгляд на ее обнаженных руках. С правой стороны, почти от самого запястья до локтя, тянулась татуировка с изображением русалки. Выше, на самом плече, была выбита еще одна в виде светящего маяка. На левом плече красовалась обвитая колючей проволокой роза, а под ней слово «Бес». В районе ключицы Жорж заметил и еще кое-что. Застарелый шрам от пулевого ранения. На груди Старовойтовой поверх борцовки болтался массивный золотой крест, но не на цепочке, а на эластичном черном шнурке.

— Я ищу кое-кого, Жорж, — призналась она. — И решила, что ты сможешь помочь мне в поисках. Слышала, ты одно время профессионально занимался гонками. Тебе вроде даже прочили участие в «Формуле-1»…

— Было дело, — хмыкнул мужчина, оторвав взгляд от разрисованных рук подруги. — Гонял, пока мог. Но четыре года назад авария поставила крест на моем увлечении. И на моих амбициях. — Он указал пальцем на обожженную часть лица. — Я тогда чуть копыта не отбросил. Пять дней в коме… Врачи были настроены крайне пессимистично… Но как ты верно заметила пару минут назад, человек — живучая тварь… В общем, мне удалось выкарабкаться. Отделался ожогом и покалеченной ногой. С гонками пришлось завязать…

— На профессиональном уровне, — ввернула Старовойтова. — А как любитель? Гоняешь? Только не говори мне, что не гоняешь. Ни за что не поверю. Я тоже умею распознавать ложь, Жорж.

Маркер доставил пиво и сушеную соломку на блюдце. Ольга тут же откупорила одну бутылку и сделала большой жадный глоток. Жорж не торопился с ответом, дожидаясь, пока маркер удалится. К пиву он не притронулся.

— Почему ты спрашиваешь, Леля? Человек, которого ты ищешь, как-то связан с уличными гонками?

— В самую точку, Жорж. — Она сделала еще один глоток, затем сунула руку в задний карман джинсов, достала сложенный пополам лист бумаги, развернула его и положила на стол перед собеседником. Это был фоторобот молодого светловолосого парнишки с маленькими глазками и широкой, как у боксера, челюстью. — Его зовут Николай. И он связан с гонками. Приходилось его видеть раньше, Жорж?

Бывший гонщик лишь мельком взглянул на портрет. Ольга криво усмехнулась — Жорж определенно узнал человека на портрете, это было понятно по выражению его глаз.

— Если бы я не знал тебя, Леля, — неторопливо произнес мужчина, — я бы решил, что ты из полиции.

— Да брось, Жорж! — рассмеялась Старовойтова. — Взгляни на меня. Где я, а где менты…

— Но фоторобот ментовский, — пожал он плечами.

— Я сняла его со стены возле райотдела. Менты его ищут — это факт. Но я хочу добраться до сучонка раньше них.

— Зачем он тебе?

— Теперь у меня зародились подозрения, что ты подрабатываешь на «мусоров», Жорж, — снова засмеялась Ольга. — Мордуешь вопросами не хуже, чем на очнике… К чему тебе лишний головняк? Так и масло в чайнике перекипит, братишка. Не засоряй башку. Скажу только, что эта крыса не очень красиво обошлась с одной моей подругой. А мне такие выкрутасы не по душе. Так знаешь его? Или как?

— Да, знаю. Видел. — Жорж тоже откупорил ближайшую к нему бутылку пива. — Не скажу, что знаком лично, но… Этот парень не столько гонщик, сколько механик. Хотя иногда и сам пилотнуть может, если надо… — Он сделал небольшой глоток и, выдержав достаточно длительную паузу, продолжил: — Я тебя не из любопытства спрашиваю, Леля… Тут другое. Не хочу, чтобы ты влезла в очередные неприятности…

— А этот Николай — разносчик неприятностей, что ли?

— Думаю, да, — уклончиво ответил Жорж, а затем, вновь помолчав немного, пустился в объяснения: — Любители гоняют на Выборгском шоссе. Почти каждую ночь. Делают ставки, крутят на этом нехилые бабки… Это, мягко говоря, незаконно, как ты и сама, наверное, понимаешь, но менты смотрят сквозь пальцы. За определенную отстежку, я полагаю… И там не просто каждый гоняет сам по себе, Леля. Есть клубная система… И есть несколько ведущих авторитетных клубов, которые и делают погоду на этих гонках. Я пытался вписаться в систему, но не смог… Гонять под ярмом — это не мое. Я, конечно, время от времени наведываюсь туда, но не принимаю участие в гонках со ставками. Промчусь, бывает, пару раз для души… Сгоню тоску по прошлому… И отчаливаю. А этот твой кадр… Николай… Он в системе. Группировкой, в которую он входит, руководит некто Бизон. Весьма опасный тип. И отмороженный на всю голову… До меня доходили кое-какие слухи…

— Какие слухи? — подалась вперед Старовойтова.

— Ну… Типа, гонки — не единственное хобби группировки Бизона. У них вроде как есть дела и посерьезнее, — поморщился Жорж. — Говорю же тебе, эти парни — отморозки. Так что, если не хочешь еще одну такую дырку, — кивнул он на шрам Старовойтовой в области левой ключицы, — не суйся к ним. Обида, нанесенная твоей подруге, того не стоит.

Однако Ольга несогласно покачала головой и, поднявшись, вернулась к бильярдному столу. Взяв в руки кий, она пристально посмотрела на Жоржа и произнесла:

— Я так не думаю. Я давно уяснила для себя одну непреложную истину. Если в этом мире и есть что-то по-настоящему бесценное, так это дружба. Все остальное пыль.

— То есть мне тебя не отговорить?

— Не-а. Не родился еще тот человек, который смог бы отговорить меня от чего-то задуманного. Я всегда иду до конца, Жорж. Это мое кредо.

— А я-то наивно полагал, что мы с тобой просто посидим, выпьем, вспомним молодость… — вздохнул бывший гонщик.

— Так и будет, Жорж, — заверила его Старовойтова. — Так и будет. Поверь. Но сначала я хочу повидаться с этим отморозком.

— И чем я тебе могу помочь? — с явной неохотой спросил мужчина.

— Мне нужна тачка. Хорошая и быстрая. И ни разу не засвеченная на Выборгском шоссе. Найдется у тебя такая, Жорж?

Ермаков и Перекатнов молча расположились в разных углах кабинета. При этом они даже не взглянули друг на друга. И данное обстоятельство не ускользнуло от внимания Гурова.

Заведующий хирургическим отделением Дмитрий Ульянович, невысокий седовласый старец с большим шишкообразным носом и плотно поджатыми синюшными губами, расположился не на своем привычном месте, за рабочим столом, а в глубоком кресле возле окна. Снял с переносицы очки, протер их и водрузил на прежнее место. Взгляд Ермакова был грустным, но в нем не наблюдалось ни капли беспокойства. Желание сыщиков пообщаться с ним в связи с самоубийством Куприянова ничуть не удивило заведующего отделением. Он принял это как должное. Белый халат Дмитрия Ульяновича был застегнут на все пуговицы. Он буркнул себе под нос что-то неразборчивое.

Константин Перекатнов, его заместитель, был значительно моложе. Практически вдвое. На вид ему было никак не больше тридцати пяти лет. Правильные черты лица, уверенный взгляд, гордая осанка, аккуратно уложенные густые волосы. Такие молодые люди пользуются огромным успехом у противоположного пола.

Константин занял место на стуле, рядом с выходом, забросил ногу на ногу и демонстративно кинул взгляд на дорогие наручные часы. Его халат в отличие от коллеги был распахнут, выставляя на обозрение стильный костюм в тонкую полоску. Ворот белоснежной рубашки, лишенный галстука, расстегнут на две пуговицы.

Крячко, переступив порог кабинета следом за напарником, прикрыл за собой дверь и лениво привалился к косяку. Гуров некоторое время хранил сосредоточенное молчание, наблюдая за лицами хирургов. Интуиция подсказывала сыщику, что между Ермаковым и Перекатновым не существовало взаимной симпатии.

— Итак, господа, — наконец произнес он, подходя к рабочему столу Дмитрия Ульяновича, но сел не в его кресло, а сбоку, на место посетителя, откуда по-прежнему имел возможность держать в поле зрения обоих мужчин. — Думаю, мы можем опустить формальности. Наверняка вам уже прекрасно известно, кто мы и какое ведомство представляем.

— Наслышаны, — хмыкнул Перекатнов и снова взглянул на часы. — В больнице слухи распространяются быстрее, чем в борделе. Уверен, что во всем здании не найдется даже какой-нибудь глухонемой нянечки, которая не обсуждала бы сейчас с коллегами ваш визит. Непонятно только одно, уважаемые. С чего такой интерес именно к нам и к нашему отделению? Просто я дико извиняюсь, но через пару часов у меня назначена плановая операция…

— Мы не отнимем много времени, — заверил хирурга Крячко. — Впрочем… Это будет зависеть от вас. От того, насколько быстро и искренне вы сможете прояснить интересующую нас ситуацию.

— Какую ситуацию?

— А вы не в курсе? — Голос Станислава наполнился иронией. — Разве слухи тут распространяются не быстрее, чем в борделе? Главный врач вашей больницы несколько часов назад покончил жизнь самоубийством.

— Это мы знаем, — кивнул Перекатнов. — Я даже пытался связаться с Елизаветой Андреевной и выразить ей свои соболезнования. Виктор Петрович был моим учителем и наставником. В прямом смысле этого слова. Я учился у него на курсе. У него и у Дмитрия Ульяновича. И история с самоубийством, конечно, паскудная… Неприятная история, я хочу сказать. Еще вчера ты общался с человеком, а сегодня… Сегодня его уже нет. Да… Но нам нередко приходится сталкиваться со смертью. Такая работа… Однако я все еще не понимаю, о чем вы хотите поговорить с нами? Вы намекнули на какую-то искренность… Не так ли?

— Нет, — невозмутимо ответил Крячко. — Я не намекал. Я сказал об этом прямо.

— А что за искренность? В отношении чего? — удивленно изогнул левую бровь Перекатнов.

— Константин… — Гуров посчитал, что ему пора взять инициативу на себя и прояснить ситуацию. — Простите, как вас по отчеству?

— Можно просто Константин. Без отчества.

— Хорошо, — не стал спорить полковник. — Скажите, Константин, вам было известно о намерении Виктора Петровича свести счеты с жизнью?

— Откуда? — удивился Перекатнов. — Если это было что-то личное…

— А вам, Дмитрий Ульянович? — повернулся Лев к Ермакову.

Старик поднял глаза, пробормотал что-то неразборчивое себе под нос, а затем негромко, но четко бросил лаконичное: «Нет».

— Чувствую, беседа может затянуться, — не удержался от комментария Крячко, но напарник осадил его:

— Давайте я ускорю процесс. Согласно свидетельским показаниям, покойный Виктор Петрович за два дня до самоубийства не вышел на работу. Однако дома он много разговаривал по телефону, причем на повышенных тонах. И даже ругался с кем-то. Мы проверили мобильник покойного. В тот день он общался только с тремя абонентами. С вами двумя и с Сергеем Александровичем Златогорским… С последним мы уже имели честь познакомиться и пообщаться… Но и это еще не все. — Гуров выдержал небольшую паузу. — За сутки до самоубийства Виктор Петрович был на работе. И весь этот день провел в хирургическом отделении. В вашем отделении, господа. Не в терапевтическом, не в гинекологическом… И ни в каком другом. Теперь вы понимаете, к чему я веду?

— Не совсем. — Перекатнов слегка подобрался. — Разумеется, я видел вчера Виктора Петровича. Не стану отрицать. Мы общались… Накопилось много рабочих вопросов… Но при чем тут его самоубийство?

— Люди не кончают жизнь самоубийством просто так, Константин. Виктора Петровича довели до этого…

— Мы? — Перекатнов посмотрел на сыщика, как на умалишенного. — Вы это серьезно, уважаемый? Вы действительно думаете, что кто-то из нас мог довести Виктора Петровича до самоубийства?

— Я ничего пока не думаю, — сдержанно ответил Гуров. — На данный момент я могу только предполагать, строить гипотезы… И я хочу знать, какие разговоры вел с вами двумя покойный Куприянов вчера и позавчера? Что вывело его из себя? Почему он ругался?

Перекатнов выдал нечто отдаленно похожее на едкий смешок и театрально закатил глаза:

— Бред! Вы меня извините, конечно, господа… Боюсь, я лезу не в свое дело, но… Раз уж вы были с нами откровенны, то я с вами тоже буду начистоту. Вы ищете мозги там, где их нет и по определению быть не может… Прошу прощения за грубость. Будем считать, что у меня это такой профессиональный юмор. А если серьезно… — Константин сосредоточенно сдвинул брови к переносице. — Виктор Петрович часто ругался. Часто был чем-то недоволен. Это была его привычная манера общения, и все, кто хорошо знал Виктора Петровича, давно перестали обращать на это внимание… Последние два дня, о которых вы говорите, не стали исключением из правил. Наверняка он ругался… Естественно, и мне лично прилетело… Но я даже не помню причин, вызвавших в этот раз недовольство главного… Они могли быть связаны с чем угодно… Не так, как должно, обошлись с кем-то из VIP-клиентов, не вовремя завезли медикаменты, или завезли, но не те, которые требовались в первую очередь… Операция, которая должна была завершиться в течение часа, по стечению каких-то обстоятельств длилась больше трех… Любая из этих причин могла вызвать бурю негодования у Виктора Петровича. — Перекатнов замолчал и устало провел ладонью по лбу. — Он был не из тех главврачей, которые просто подмахивают бумажки и ни во что не вмешиваются… Присутствие Виктора Петровича ощущалось везде и во всем. И та эмоциональность…

Он не успел закончить начатой фразы. Со стороны окна раздался странный скулящий звук. И Константин, и сыщики одновременно повернули головы. Ермаков снял очки и закрыл ладонями лицо. Плечи его вздрагивали от рыданий.

— Твою мать! — даже не попытался скрыть презрения Перекатнов. — Началось… — Он снова взглянул на часы: — А у меня операция, господа. Может, вы все-таки позволите мне покинуть ваше милое общество. Жизнь человека на кону, чтоб вы понимали…

— Это я… — пробормотал сквозь слезы Дмитрий Ульянович. — Это я во всем виноват… Во всем, что случилось.

Гуров и Крячко переглянулись.

— О чем вы, Дмитрий Ульянович? — живо ухватился за истерику заведующего Гуров.

— Не обращайте внимания, — посоветовал Перекатнов. — Ни в чем он не виноват. Это не более чем бред. Он с утра сам не свой. С того самого момента, как стало известно… о смерти Виктора Петровича. Они были близкими друзьями.

— Нет, я виноват. — Ермаков отбросил очки, надеясь, что те полетят на стол, но этого не случилось. Очки упали на пол, и только серый ковер с высоким ворсом не позволил им разбиться. — Я виноват… Я подвел… Если бы я брал на себя чуть больше ответственности… Хоть чуточку больше… Витя… Витя не дошел бы до такого. Моя вина. Кругом моя вина!..

— О какой ответственности идет речь?

Старик не сразу ответил на вопрос сыщика. Он все еще продолжал всхлипывать, но за широкими морщинистыми ладонями, закрывавшими лицо, слез видно не было. Крячко отлепился от дверного косяка и сделал пару шагов вперед, недоверчиво приглядываясь к заведующему. Седая голова Ермакова склонилась еще ниже.

— Я не заслуживаю этой должности. — Он произносил эти слова не для сыщиков, а скорее исповедовался перед самим собой. — И никогда ее не заслуживал… Витя — единственный, кто верил в меня. Даже я сам не верил… Мы с ним оба знали, что мне давно тут не место. Он все свои надежды возлагал на Костю. С каждым годом все больше и больше… Говорил, что Костя — хирург от бога…

— Мне, конечно, приятно это слышать, Дмитрий Ульянович, — сдержанно отозвался Перекатнов, но при этом все еще продолжал хмуриться. — Но не думаю, что это как-то относится сейчас к делу. Лучше примите успокоительное…

— К черту успокоительное! — Ермаков оторвал ладони от лица. Его щеки были мокрыми от слез, но он быстро протер их рукавом халата. Решительно встряхнул головой и поднялся с кресла. — Мне не нужно никакого успокоительного. Никакое успокоительное не поможет мне избавиться от чувства вины.

Перекатнов тоже резко поднялся. Его примеру последовал и Гуров. Ермаков пошарил рукой по столу в поисках очков. Крячко любезно нагнулся, подобрал их с пола и протянул заведующему.

— Благодарю. — Дмитрий Ульянович снова машинально всхлипнул, но тут же попытался взять себя в руки и посмотрел на оперов: — Вы хотите знать, что случилось?

— Хотим, — ответил Гуров.

— Что ж… Извольте. Я расскажу вам.

Краем глаза Лев заметил, как закаменело при этом лицо Перекатнова, а глаза его недобро блеснули.

— Вчера и позавчера Витя был не просто взволнован. Нет! Он был в бешенстве. Настолько, насколько никогда еще не был. И это со мной он ругался по телефону!

— Относительно чего?

— Относительно того, что дело всей его жизни безнадежно погублено. Погублена его репутация, его надежды. Погублено все… И в этом он винил меня… Может, он винил и еще кого-то, не знаю, о чем он говорил с другими. Могу отвечать только за себя… Витя приводил мне факты. Вполне конкретные факты. Процент смертности за последние полгода значительно вырос в нашей больнице. Одним из умерших на операционном столе оказался человек из министерства. Это вообще ни в какие ворота не лезло. А я… Я… Как же вам объяснить?.. В общем, получилось так, что я решил исправить ситуацию. Взял на себя ответственность… А у Кости было свое видение ситуации… Сейчас уже и не стану спорить, кто из нас был прав, а кто виноват. Может, он, может, я, — пожал плечами старик. — Теперь это не имеет значения. Важно то, что между нами вспыхнул конфликт. Он разгорался все больше и больше, пока не достиг своего апогея.

— Конфликт между кем и кем? — предпочел уточнить Крячко.

— Между мной и Костей. И этот конфликт только усугубил ситуацию в больнице…

— Ну, довольно! — прервал коллегу Перекатнов. — Можете даже не слушать этот бред, господа. Ситуация не такая уж и ужасная, какой ее пытается нарисовать Дмитрий Ульянович. Я бы даже сказал, напротив… Процент смертности уменьшился. А наш внутренний конфликт не имеет никакого отношения…

— Нет, имеет, — сурово нахмурился Ермаков. Гуров внимательно наблюдал за обоими медиками. — Этот конфликт убил Витю. Он сам сказал мне об этом.

— Что сказал? — быстро спросил Лев.

— Что перестал доверять нам обоим. И мне, и Косте. Он сказал, что мы погубили дело его жизни…

— Отвечайте только за себя, Дмитрий Ульянович, — с нажимом произнес Перекатнов. — Мне Виктор Петрович ничего такого не говорил.

— Неужели? — усмехнулся Ермаков.

— Я не буду спорить, — вздохнул Константин, в очередной раз бросая взгляд на наручные часы, — у меня нет на это времени. Но дам один совет. Профессиональный. Вам нужно успокоиться, Дмитрий Ульянович. Просто успокоиться и трезво взглянуть на вещи. Никто из нас не желал смерти Виктора Петровича. И уж тем более никто не доводил его до самоубийства. На этом у меня все, господа. А сейчас прошу извинить меня. Мне действительно необходимо идти готовиться к операции. Вы позволите?

— Идите, — разрешил Гуров. — Но не покидайте больницу после операции, возможно, нам еще предстоит побеседовать.

— Как скажете. Я буду на работе весь день. До семи часов.

Перекатнов вышел из кабинета, на ходу застегивая халат. Ермаков долго смотрел на оставленную им распахнутую дверь, а затем без сил плюхнулся в кресло. Снял очки и опять закрыл ладонями лицо. Гуров собрался спросить о чем-то заведующего отделением, но Крячко своевременно тронул напарника за плечо:

— Можно тебя на минуточку, Лева? Буквально на пару слов…

Они вместе вышли в коридор, оставив Ермакова в одиночестве предаваться угрызениям совести.

— Ну что? — нетерпеливо бросил Лев.

— Хочешь знать мое мнение? — Крячко понизил голос почти до шепота.

— Если это связано с делом, а не с твоей беременной подругой…

— Это связано с делом.

— Тогда слушаю.

— Два момента, Лева. Во-первых, я думаю, что никто Куприянова до самоубийства не доводил. Кроме него самого, конечно… Это расследование яйца выеденного не стоит. Но… Я могу и ошибаться, старик, потому как есть и во-вторых. Эти двое определенно что-то скрывают. Не знаю, что именно и относится ли это к нашему делу, но скрывают. Впрочем, так же, как и Златогорский…

— Интуиция? — прищурился Гуров.

— Не совсем. И не говори мне, что ты сам ничего не заметил. Златогорский буквально трясется от страха, Ермаков подавлен и при этом несет полную ахинею, а Перекатнов… Он слишком напряжен. И за его внешним апломбом тоже что-то кроется.

— Да, я заметил. И что ты конкретно предлагаешь? Отвезти их в отделение, посадить в «стакан» и начать бить? Каждого по очереди?

— Ну зачем же так круто? — улыбнулся Стас. — Хотя это тоже вариант. Но я предлагаю другое решение. Обратимся за помощью к специалисту.

— К какому еще специалисту?

— Специалисту по лжи. Мозгоправ Андрей Лозинский. Помнишь такого? Однажды он здорово помог нам…

— А разве вы с ним не на ножах?

— Ну, на ножах — это громко сказано. — Крячко невольно отвел взгляд. — К тому же ради дела я готов смирить гордыню. Я же профессионал. Не мне тебе рассказывать…

— Хорошо, — согласился Лев. — Мысль толковая. Езжай к Лозинскому и привези его сюда. А я пока пообщаюсь с персоналом в хирургическом. Попробую выяснить подробности конфликта между заведующим и его замом.

— Эй! А почему к Лозинскому сразу я? — вскинулся Станислав. — Вообще-то я рассчитывал, что это ты с ним поговоришь. Или как минимум мы вдвоем.

— Значит, вы все-таки на ножах?

— Нет! Но он заносчивый сукин сын. Этого не отнять, как говорится. Из песни слов не выкинешь.

— Я верю, что ты справишься, Стас. — Гуров похлопал напарника по плечу. — Удачи! Вези сюда Лозинского!