Смертельная обида

Николай Леонов, 2023

Еще одна книга легендарного тандема Леонов – Макеев. В своей квартире найден мертвым известный адвокат Леонид Чернухин. Смерть наступила от удара ножом в сердце. Здесь же была предсмертная записка: «…клиническая депрессия… не могу так дальше жить…». На первый взгляд, типичное самоубийство. Но полковники МВД Гуров и Крячко, расследующие дело, не верят в эту версию. В квартире стерты все отпечатки пальцев, вынесен мусор – на месте преступления явно был еще кто-то… Сыщики проверяют недовольных клиентов адвоката, его сына, вымогавшего у отца деньги на азартные игры, – у всех оказывается алиби. Кто же мог желать адвокату смерти? Ответ оперативникам подсказало похожее преступление, случившееся вскоре… Николай Леонов, в прошлом следователь МУРа, не понаслышке знал, как раскрываются самые запутанные уголовные дела. Поэтому каждая его книга – это правдивая захватывающая история с непредсказуемой интригой и неожиданным финалом. Главный герой этих книг, полковник Лев Гуров – сыщик высокого класса, к тому же с массой положительных человеческих качеств. Его уважают друзья, боятся враги и любят женщины. Он – настоящий отечественный супермен. Романы о Льве Гурове вот уже сорок лет неизменно привлекают поклонников отечественного детектива.

Глава 5

— Когда я познакомился с Деменюком и Чердынцевым, с их историей, — продолжил свой рассказ Сергей Бельский, — я решил, что главный рецепт их спасения — максимальная гласность. Надо как можно шире и громче рассказать обо всем, что с ними произошло, что им угрожает. Я верил, что гласность является универсальным способом борьбы со всякого рода преступностью. Жизнь показала, что я ошибался. Времена, когда статья в газете могла сохранить кому-то свободу, защитить от преследований — эти времена прошли. Но тогда я этого еще не понимал. Я устроил пресс-конференцию с участием этих парней, добился, чтобы статьи о них появились в газете «Наши новости», на сайтах некоторых других изданий. Но ни на телевидении, ни на радио не вышло никаких сюжетов об этой истории. Я должен был уже тогда понять, что разложение общества в нашем городе зашло слишком далеко, что надо менять тактику. Но я не сделал нужных выводов. И уже через два дня после пресс-конференции Деменюка и Чердынцева снова задержали и поместили в то же самое СИЗО. Я пытался добиться свидания с ними как их адвокат, но так ничего и не добился. А еще спустя неделю я узнал об их смерти.

— Официально считается, что они подрались и друг друга зарезали, — напомнил Гуров.

— Знаю я эту версию, — махнул рукой Бельский. — Большую глупость трудно даже вообразить. Вас, конечно, интересует, что случилось в СИЗО на самом деле и как можно подлинные события доказать в суде. На этот счет у меня есть одна зацепка. Всего одна, но вполне реальная. Эту зацепку зовут Лилия Семеновна Абрамова, и она работает контролером-надзирателем в СИЗО. Не буду рассказывать, каким образом я вышел на Лилию Семеновну, — это длинная история. Главное, я с ней познакомился еще до того, как стал заниматься делом Деменюка и Чердынцева. От нее я получил много ценной информации о нравах, царящих в нашем изоляторе, о вопиющих нарушениях закона, которые там постоянно происходят. Я могу вам рассказать то, что услышал от Лилии Семеновны. Но мне кажется, будет правильней, если вы лично с ней побеседуете и сами все услышите.

— Это будет не просто правильней, это необходимо сделать, чтобы я мог оформить рассказ этой Лилии Семеновны как официальные показания, — отвечал Гуров. — Ведь моя задача в Рубцовске — не только раскрыть преступление, но и собрать материалы на уголовное дело, чтобы можно было привлечь преступников к суду.

— Да, вы правы, — согласился Бельский. — Мы живем в такое время, когда мало знать преступника — надо еще и располагать неопровержимыми уликами против него. А иногда и улик мало… В общем, если вам нужно увидеться с Абрамовой, собирайтесь, и пойдем в гости к ее племяннику. Обычно мы с ней там встречались.

Гуров и Бельский распрощались с гостеприимной журналисткой Ириной Забелиной и вышли из дома. Как заверил правозащитник, идти до квартиры племянника было недалеко — минут двадцать пешего хода. По дороге Бельский послал эсэмэс такого содержания: «Тетя Лиля, помогите погладить рубашки». А Гурову он объяснил:

— Это у нас с Лилией Семеновной условный код такой. Племянник у нее учится в медицинском колледже. Он приехал в Рубцовск из села, и родители сняли ему квартиру. Мальчик он достаточно самостоятельный, сам себе готовит, покупает продукты, только для стирки и глажки ему нужна помощь тети. Ну, мы с ней и договорились, что эсэмэс насчет глажки, если в ней нет упоминания, что именно нужно погладить, — это не от племянника Пети, а от меня, и она означает, что я прошу Лилию Семеновну срочно прийти. Ей тут идти еще ближе, чем нам, так что она будет в квартире раньше нас.

И действительно, когда Гуров и Бельский поднялись на третий этаж девятиэтажки и позвонили, дверь им открыла женщина лет сорока, с усталым лицом. Не говоря ни слова, она пропустила мужчин в квартиру, а дверь заперла. Когда они вошли в комнату и сели за стол, Абрамова сообщила:

— Петя еще не вернулся с занятий. Вернется он через полтора часа. Хорошо бы нам до его прихода закончить. Я не хочу впутывать племянника во всю эту историю. Ладно, я сама в ней увязла, но мальчишка пусть останется в стороне.

Слушая ее, Гуров гадал: что именно эту женщину с таким суровым лицом и такой же суровой профессией побудило прийти на помощь правозащитнику, рисковать своей карьерой, а может, и жизнью? Значит, что-то было у нее в душе, что не позволяло мириться с несправедливостью, с откровенным попранием закона.

— Вы, как я поняла, из Москвы приехали, с нашими делами разбираться? — спросила Абрамова.

— Я не просто из Москвы, а из самого Министерства внутренних дел, — подтвердил сыщик. — К вашей истории в столице относятся очень серьезно. Руководство Главка хочет наказать преступников по всей строгости закона. Поэтому я вас попрошу рассказывать все подробно и точно, так, как если бы вы выступали на суде. В общем-то ваши показания и будут предназначены для суда. Я сейчас, по ходу нашего разговора, составлю протокол, и в конце вы его подпишете. Итак, если вы готовы, давайте начнем. Сергей Борисович сказал, что вы знаете, как были убиты Деменюк и Чердынцев. Что вы можете об этом рассказать?

— Ну если это для протокола, то тут за каждое слово надо отвечать, все надо проверять, — сказала Лилия Семеновна. — И я хочу уточнить. Я не знаю, как были убиты эти двое, момента убийства я не видела. Могу только догадываться. И могу рассказывать о том, что сама видела.

— Очень правильное отношение с вашей стороны, — согласился Гуров. — Рассказывайте только о том, что вы лично видели. Будем тщательно отделять факты от догадок.

— Хорошо, — кивнула женщина. — Итак, дело было 12 дней назад, в конце августа. Я, как всегда, дежурила в третьем корпусе, в коридоре «А». Я знала, что накануне вечером в 303-ю камеру поместили двоих новеньких, Деменюка и Чердынцева. Я их видела при утренней поверке и потом, когда разносила обед. После обеда их вызывали на допрос, но допрос длился очень недолго — часа не прошло, как они уже вернулись в камеру.

— Их что, вместе на допрос вызывали? — удивился Гуров.

— Ну да, — кивнула Абрамова. — Мне это тоже странным показалось. Не помню такого, чтобы заключенных не по одному допрашивали. Очная ставка — другое дело, но ведь это процедура следствия, а не допрос. В общем, около шести вечера конвой привел их с допроса. Я их в этот момент видела: оба шли, словно в воду опущенные. Ну тут как раз ничего удивительного нет: с допросов часто в таком виде возвращаются. Допрос — не свидание, это надо понимать. Потом я разнесла ужин, забрала посуду — в общем, все, как обычно. Перед отбоем я еще раз их камеру проверила. Никого постороннего там не было, все в штатном режиме.

Прошло четыре часа, время приближалось к двум часам ночи. И тут вдруг раздался звонок. Я взяла трубку (у нас там только проводные телефоны, мобильной связи нет). Говорил дежурный офицер. Он сообщил, что меня вызывают к заместителю начальника СИЗО. Это было странно — чтобы начальство ночью вызывало. Я сказала своей напарнице, Лене Смирновой, что меня вызывают, и пошла в административный корпус.

— Значит, на дежурстве осталась одна ваша напарница Смирнова? — уточнил Гуров. — А что она за человек? Охарактеризуйте ее.

Абрамова пожала плечами.

— Что за человек? Обыкновенный человек: две руки, две ноги. Двое детей у нее, мальчишка восьми лет и девочка двенадцати. Около полугода уже работает, насколько я помню. И в этом смысле ей, конечно, труднее, чем мне: мой Павел уже взрослый, двадцать лет ему, водителем работает. Так вот, пошла я в административный корпус. По дороге, помню, еще гадала: что же такого случилось, что меня потребовалось среди ночи вызывать? Может, я какое упущение допустила? Ломала себе голову, но так ничего и не придумала.

— А что в административной части сказали? Зачем вас вызывали? — спросил Гуров.

— В корпусе меня встретил дежурный офицер, капитан Кукушкин. Сказал, что надо подписать несколько документов: заявление на отпуск, заявление на матпомощь, согласие на прохождение медкомиссии. Это совершенно рутинные документы, мы их часто заполняем, и для этого не надо было меня среди ночи вызывать.

— Вы это сказали дежурному? Выразили свое недоумение в связи с отзывом вас с дежурства?

— Нет, конечно, ничего такого я не говорила. На нашей работе важно уметь молчать и не высовываться. Я все подписала и спросила, можно ли мне идти обратно. Капитан сказал, что надо еще немного подождать. Он вышел, и у меня сложилось впечатление, что он кому-то звонил, спрашивал, можно ли меня уже отпустить или мне нужно еще посидеть в административном корпусе. Видимо, ему ответили, что меня можно отпустить, потому что капитан, когда вернулся, сказал, что я могу идти обратно. Но я хочу подчеркнуть: насчет его звонка и что кто-то давал ему указания — это все только мои предположения. Я этих разговоров не слышала.

— Я понял, — кивнул Гуров. — Продолжайте. Что вы увидели, когда вернулись в свой блок?

— Увидела то же, что всегда. Внешне там ничего не изменилось. Когда я вернулась, Лена Смирнова сказала, что ей срочно нужно в туалет, и ушла. А я отправилась по коридору осмотреть камеры. И вот, когда я подошла к 303-й камере, то увидела, что дверь в камеру приоткрыта. Не заперта была дверь, понимаете? Это самое настоящее ЧП! О таком следовало немедленно доложить дежурному, он бы прислал охрану. Но, прежде чем звонить, я решила узнать, что там, в камере: на месте ли заключенные или сбежали. Я открыла дверь и обнаружила, что в камере темно. А так не должно быть: малое освещение на ночь остается включенным. Я нашарила рукой выключатель, нажала его — и оказалось, что он не работает, свет не включается. Дальше я ничего проверять не стала. Заперла камеру своим ключом и побежала звонить дежурному.

— А в тот момент, когда вы открывали дверь камеры, осматривали ее, вы не слышали каких-либо звуков в коридоре или где-то еще в блоке? — спросил Гуров.

— В том-то и дело, что слышала! — воскликнула Абрамова. — Я как раз хотела об этом сказать. Когда я открыла дверь камеры и щелкала выключателем, мне почудилось, что где-то за моей спиной открылась дверь другой камеры. Я еще и поэтому поспешила снова выглянуть в коридор. Но там никого не было. Однако когда я закрыла камеру № 303 и подбежала к своему столику, то увидела двух незнакомых мне людей. Они как раз в этот момент направлялись к выходу из нашего блока.

— Что это были за люди? — спросил Гуров. — Опишите их.

— Мне трудно их описать, потому что я видела их только со спины. Я их окликнула: «Стойте! Что вы здесь делаете?» Но они не обернулись. Подошли к выходу из нашего блока, открыли дверь и вышли. Представляете? Дверь из блока они открыли словно у себя дома. А ведь чтобы ее открыть, надо иметь ключ.

— Выходит, у них был такой ключ, верно?

— Нет, дело обстояло иначе. Они ничего не отпирали — просто толкнули дверь и вышли, словно она не была заперта. Я хорошо слышала, как за их спинами дверь защелкнулась, как и положено.

— Они что, так и не обернулись?

— Да, так и не обернулись! Дошли до конца коридора, повернули за угол и скрылись. Так что их лиц я так и не увидела.

— У вас же есть оружие? Вы не попытались им угрожать? — озадачился Гуров.

— Оружие есть, конечно. Угрожать — нет, не пыталась, — пожала плечами женщина. — Это все очень быстро произошло… Рассказывать — дольше получается.

— И все же опишите то, что вы видели. Как они были одеты, как сложены…

— Это были плотные такие мужики, накачанные — настоящие быки. На них были такие же куртки, как и на мне, то есть они были одеты, как надзиратели. У того, что справа, были черные волосы, а у того, что слева, — светлые. Вот и все, что я могу о них сказать.

— Хорошо, опишите ваши дальнейшие действия.

— Я схватила телефон и стала названивать дежурному офицеру. Сначала мне долго никто не отвечал, но потом я наконец услышала голос дежурного. Он спросил, что случилось. И я ему доложила, что у нас в блоке сразу два ЧП: в камере № 303 была открыта дверь и не включается освещение, а кроме того, я только что видела в блоке двух неизвестных. На это капитан Кукушкин мне ответил, что мне, вероятно, все почудилось. Камера не могла остаться открытой, если только я по небрежности сама не забыла ее запереть. И никакие неизвестные в блоке не могли появиться — им просто неоткуда взяться. Они мне просто почудились. Сказал и положил трубку, так что я даже не успела ничего ему возразить.

— Вы не стали звонить ему повторно?

— Нет, не стала. То есть я как раз собиралась это сделать, но тут вернулась моя напарница Лена Смирнова. Я кинулась к ней, рассказала обо всем — и об открытой камере, и о неизвестных, которые ходили по нашему блоку словно у себя дома. Под конец я предложила ей пойти вместе в камеру № 303 и посмотреть, что там случилось.

— И что ответила вам напарница?

— Она наотрез отказалась идти в камеру, а также писать общее заявление на имя начальника СИЗО. Можно же было записи с камер видеонаблюдения посмотреть! Но она мне заявила так: «Слушай меня внимательно, подруга. Сиди тихо! Никуда не ходи и ничего не пиши. Тебе Кукушкин что сказал? Что тебе все это привиделось. Вот так оно и есть. Ты просто заснула здесь, возле нашего столика, и видела сон. Забудь про него, если хочешь жить спокойно». И больше мы с ней на эту тему не разговаривали.

— А что случилось дальше?

— Дальше? А ничего не случилось. Через три часа, когда пробило шесть, пришла смена. Я сдала дежурство и ушла домой. А через два дня до меня дошли слухи, что в нашем СИЗО погибли двое заключенных. Но при этом не назывался блок, не говорилось о расследовании этого ЧП. А когда я спустя два дня вышла на новую смену, меня никуда не вызывали, ни о чем не спрашивали. Все было так, как сказали капитан Кукушкин и моя напарница Лена Смирнова: словно мне все привиделось. Я только от Сергея Борисовича, — тут Лилия Абрамова кивнула на Бельского, — узнала о том, как начальство объясняет смерть этих двоих. Что они якобы поругались и друг друга зарезали.

— А вы сами что думаете, что на самом деле произошло в ту ночь?

— Я, конечно, много об этом думала, много могу сказать. Но ведь это все одни только мои предположения. И я не хочу, чтобы они были включены в протокол.

— Разумеется, я эту часть не буду фиксировать в протоколе, — заверил женщину Гуров. — Мне просто хочется сверить свои впечатления от вашего рассказа с вашими собственными оценками.

— Ну если не для протокола, то я могу сказать, что думаю. Меня неспроста вызвали среди ночи в административный корпус. Меня туда звали вовсе не для того, чтобы бумажки подписать. В это время Смирнова впустила в наш блок тех бугаев, двух убийц. Они прошли прямо в камеру № 303 и убили Деменюка и Чердынцева. И моя напарница это все знала. Это она впустила убийц в помещение блока, открыла им камеру № 303. И капитан Кукушкин звонил по телефону, скорее всего, тоже ей. Она должна была сказать, закончено дело или нет, можно ли меня отпускать. Все у них прошло по плану, только одна накладка вышла — убийцы почему-то задержались в блоке, и я их увидела, хотя и со спины.

— Почему же в таком случае ваша напарница не закрыла дверь камеры после ухода убийц? — спросил Гуров. — Тогда бы вы вообще ни о чем не догадались…

— Мне кажется, это было сделано специально, — отвечала Абрамова. — Как раз для того, чтобы была возможность меня тоже замазать в эту историю. Мол, это я и открыла камеру, и впустила тех двоих. Руководство СИЗО знает, что я не пойду на откровенное нарушение закона — мне уже делали подобные предложения. И вот, если я вдруг захочу поднять шум, против меня будет улика — вот эта самая открытая дверь.

Гуров посидел еще некоторое время, обдумывая услышанное, потом решительно кивнул и сказал:

— Да, все сходится. Думаю, так и обстояло дело. Спрашивать о чем-то вашу напарницу Лену Смирнову, думаю, не имеет смысла — она ничего не скажет. Как и дежурный офицер капитан Кукушкин. И тем более ничего не скажет руководство СИЗО. Никто ничего не слышал, ничего не видел. То, что называется «круговая порука». Что ж, думаю, этого достаточно. Я вижу здесь компьютер с принтером. Можно, я распечатаю ваши показания?

— Можно, конечно, — согласилась Абрамова.

И сыщик уселся за клавиатуру. Ему хватило полчаса, чтобы напечатать протокол допроса и вывести его на принтере. Затем Лилия Абрамова села читать документ. Читала она очень внимательно, в двух местах заставила Гурова внести исправления, оговорив «исправленному верить». Затем подписала протокол и взглянула на часы.

— Засиделись мы что-то, — сказала она. — Скоро уже Петя должен вернуться.

— Намек понял, — хмыкнул Гуров. — Я удаляюсь. А вы как? — обратился он к Бельскому.

— Я тоже с вами пойду, — кивнул правозащитник.

И они вместе вышли из квартиры.